Текст книги "Семь раз за тридцать дней"

Передача прав и обязанностей

Мать будила его:

– Саша, Вам вставать когда?

Он открыл глаза и уснул опять.

Вера села на диванчик около кровати и оглядывала его. Он лежал к ней спиной, такой крепкий, прямо хорошенький. Голова такая ладная. Руки такие сильные; наверно, хороший мальчик, мать порадовалась за Ленку. Он так забавно лежал нос к носу с Ленкиным мишкой на одной подушке. «Как Ленка», – подумала мать и слегка улыбнулась.

– Саша, – мать немножко потрясла его за плечо.

– Семь тридцать, – сказал он, не открывая глаз.

– Вставайте тогда. Лучше днем приезжайте обедать и поспите немного, – она решила приучить его к дому. – Вставайте, я выхожу. Вот я сорочку Вам свежую положила, думаю, подойдет. В ванне положила все тоже. И давайте приходите на завтрак. Са-ша!

– У-гу, – только смог сказать.

Мама осторожненько заговорила:

– Знаете, Саша, Лена эти дни только дома была и никуда…

– Да, – останавливает ее ненужные оправдания Жуков. – С мишкой.

– С каким еще Мишкой? – насторожилась мать.

– Вот с этим, вашим, одноглазым! – отпихивает мишку и высказывает ей претензию, как настоящий зять.

– Да ну вас, Саша! – отмахивается мать и не улыбается. Но забирает мишку и прячет его в шкаф, чтобы не злил зятя понапрасну и, покачав головой, – вот ревнивец – уходит на кухню.

Он открыл глаза, потянулся, полежал еще, так здесь хорошо, может правда, приехать спать в обед? Улыбнулся.

Он спускался и уже слышал:

– Саша, я вас жду, давайте скорее, времени у вас уже немного.

– Я не хочу есть, спасибо, я не ем так рано, – ему было неудобно.

– А Вы и не ешьте, только попейте, что Вы будете, Сашенька? – так добро сказала мама.

Жуков уже не знал, как отказаться. Выбрал кофе.

– С молоком?

– Вера, дай еще молока, – недовольно сказал отец, – ты предлагаешь, а молока нет!

Жуков уже не знал, как отказаться от молока.

– Вы не сказали, как Вы завтракаете, я приготовила все.

– Ну и ставь все, – перебил ее Иванов и вышел одеваться, видимо, не хотел его смущать.

Отец вернул себе главное положение в доме, это было видно.

И Жуков слушал мамины разговоры и съел и картошку, и котлету, и глазунью, и какого-то вкусного салата, и бутерброд с сыром.

– Я не могу больше, – жалобно сказал он, отказываясь от пирожков и сладкого.

– И не надо, – не спорила мама. И как само собой разумеющееся: – Я вам с собой дам!

И уже прося его:

– И для Лены я положила завтрак. Если она придет, скажите ей: дома опасности никакой, пусть возвращается, – она почти умоляла его.

Жуков ответил ей внушительным непонимающим взглядом.

Она продолжала, как будто не видела:

– Убедите ее, Саша, вы же видите, действительно опасности никакой…

– Вера Андреевна, – остановил ее Жуков, – я в другом ее буду убеждать, со мной она теперь должна жить, замуж за меня выйти и со мной жить. Вы же понимаете, домой жить она не вернется, – все это он говорил, глядя в свою чашку, и только когда закончил, посмотрел на мать, она оперлась головой на руку, задумчиво смотрела мимо Жукова, как будто только сейчас узнала, что Лена на самом деле выросла и может уйти из дома совсем. Она вздохнула, встала убирать тарелки.

– Завтрак-то отдадите ей? – безнадежно спросила она.

– Мне нужен паспорт Лены, для отдела кадров. Придет, не придет она, паспорт я должен отнести для оформления, – вместо ответа сказал он и уже мягко успокаивал ее, – завтрак я, конечно, отдам и позвоню Вам сразу; оттого, что она станет моей женой, она же не перестанет быть вашей дочерью.

– Паспорт у отца. Вчера был у него, сейчас он придет, он не выпил еще кофе, – она старалась сейчас быть вежливой с этим похитителем ее Лены.

Мама и Жуков вступали в новые отношения, оба хотели быть осторожными.

Вернулся отец, уже в кителе, сел напротив Жукова, похоже, он слышал их разговоры.

Отец помедлил, достал паспорт из внутреннего кармана, открыл, проверяя ее ли, долго посмотрел на ее фотографию, закрыл и положил на стол перед Жуковым.

Жуков, щадя чувства отца, сразу его брать не стал, а благодарил сначала мать, встал и тогда уж взял его, положил во внутренний карман, и посмотрел на отца, сказав:

– Спасибо.

Отец посмотрел на него сдержанно и едва кивнул головой.

Мать пошла за ним, хлопоча о посылке для Лены, и упаковала она все очень прилично, и ему там положен и обед, и полдник…

Уже в машине Жуков развернул Ленкин паспорт, он был совершенно новый, «Могла бы и не менять», – подумал он с нежностью, разглядывая ее лицо. И уже довольно положил его во внутренний карман, как свою собственность.

Тайна Милашки раскрылась случайно

С сотрясением мозга Людмила попала в больницу, почему-то ее привезли из аэропорта, это Сергей Борисович подробнее хотел узнать у врача, специально пришел днем, пока та еще была на работе. Вчера он опоздал, врач уже ушла.

Сначала он решил сначала зайти в ординаторскую. Ее лечащий врач оказалась свободной и была вежлива, даже приветлива с ним:

– Как удачно все сложилось для вашей жены, ее привезли с тяжелым сотрясением мозга, она ничего сказать не может, а неизвестно, нет ли аллергии на препараты. Сейчас знаете, аллергия – вещь серьезная; к счастью, в компьютере сохранилась ссылка на ее карточку в реанимации, я быстро нашла данные, и представляете, у нее действительно сильная аллергическая реакция… – говорила врач, нахваливая себя за такую отличную работу.

Он не понял, про какую недавнюю реанимацию она говорит, дослушал непонятные термины врача и переспросил:

– Где же эта карточка, надо же на будущее знать…

– Она еще здесь, все собираюсь ее сдать, времени знаете, не хватает, очень большая загрузка, – ищет и находит на столе карту, подает ему.

Сергей Борисович читает, что-то понимает, что-то нет:

– Это сложная операция, – начинает, надеясь, что врач разъяснит точно.

– Да и знаете, очень опасная на самом деле, – подхватывает врач, – жаль, конечно, что детей не будет, но хорошо, что жива. Я провожу Вас к ней, все уже неплохо, через пару дней можно выписывать.

– Не нужно, я сам найду дорогу.

Закрыл дверь кабинета и все быстрее шел к выходу.

Он даже не думал об этой Милашке.

Он думал, вот он дурак или подлец? Он бросил свою жену практически сразу, как она похоронила свою мать. Ушел молча, даже не осмелясь поговорить с ней о разводе хотя бы по телефону, все через доверенное лицо. Он знал, что она попала потом в больницу, хотя прежде никогда и не болела, и он опять не позвонил ей.

Дети отвернулись от него, он не видел внуков ни разу с тех пор.

Не стал ждать лифта, стремительно побежал по лестнице: вот он дурак или подлец?

Длинный день. Лена не пришла. Максимов

Было уже 11 часов, Лена не пришла, он собственно и не надеялся.

Жуков был почти уверен, что Лена не придет. Не для того она убегала, чтобы снова попасться. Работа для нее сейчас не так важна, как безопасность. «Молодец, белка, надежно прячет моего малыша», – довольный вздохнул он.

Максимов зашел, увидел Жукова на месте посетителей, кресло начальника было свободно.

Жуков выглядел неважно, посмотрел на него, рукой показал на место начальника и огорошил его:

– Надо по факту принять отдел, Вячеслав Михайлович.

– Что-то случилось с Ивановой? – все-таки Максимов присел на посетительское место напротив Жукова.

– Что случилось? Ничего не случилось, – как бы открещиваясь от неприятностей ответил Жуков.

Жуков, видимо, подбирал слова, и Максимов спокойно ждал.

– Она выйдет, чуть позже. Но отдел все равно принимать надо Вам. – Сказал он и опять замолчал, видимо, слов не находил; Максимов, видя его затруднения, сам уже решил помочь ему и спросить почему.

Жуков решился, все равно придется сказать, посмотрел коротко и сказал в сторону:

– В декретный отпуск она уйдет. В положенное время. Не будем пока это афишировать, – умыл лицо и сжал ладони, – в свое время сами все увидят.

Такой деликатный вопрос, Максимов решил не переспрашивать.

Жуков сам продолжил:

– Она вышла замуж, – немного подумав, поторопил события, защищая ее девичью честь.

И уже дальше говорил свободно:

– Я понимаю, что Вы уже настроились на эту работу, да и я, Вы знаете, только так и планировал. У жизни свои повороты, контракт с ней расторгнуть нельзя, только по уходу ее в декретный отпуск, вы займете это место, придется подождать; не все дороги прямые, Вячеслав Михайлович.

– За Вас, Александр Михайлович? – осторожно спросил Максимов.

– Что за меня? – на самом деле не понял Жуков.

– Замуж за Вас вышла? – переспросил и улыбнулся.

– Да, – подозрительно удивился догадливости Максимова и, преодолев неловкость, поинтересовался:

– Так было все заметно?

– Конечно, – опять улыбнулся Максимов и добавил, видя, что Жуков ждет продолжения:

– Претензия не стандартно была предъявлена, все удивлялись, – и еще продолжил: – А когда уж она сама пришла, все стало понятно, да и Вы… Вы стали совсем другой, это нельзя не заметить. А когда Вы пошли вдвоем к ЭсБ, тут уж во всей фирме сомневающихся не осталось. Как-то это было очень заметно.

Жуков слушал и нахмурился.

Максимов сразу успокоил его:

– Она всем понравилась, это хорошо, все-таки она теперь наш начальник!

– Помогите ей, Вячеслав Михайлович, ей сначала будет непросто принять такой большой отдел, а как освоится, – подыскивает слова, – время… изменится, да и будет ли думать об этом, девушки не годятся в начальники, – и деловито добавил: – разницу в зарплате я Вам лично буду отдавать.

– Не переживайте, Александр Михайлович, – и уже опять улыбаясь, – поздравляю Вас. Я очень рад. Мы очень рады.

Жуков благодарно ответил ему взглядом, встал и настаивал:

– Занимайте это место, Иванова придет, посидит рядом. Много ли она на работу будет ходить? У меня посидит, нечего ей наших парней… от работы отвлекать.

Новости от ЭсБ

Сергей Борисович уже сложил немногочисленные свои личные вещи в кабинете и стоял у большого панорамного окна, поджидая Жукова, наслаждаясь на прощание видом, как на картине.

«Действительно, надо было заказать картину с этим видом, на память», – пожалел он.

Вспомнить было ему что, и плохое, и хорошее. Жуков был хорошим из этого. Ему было жалко, что он так настороженно воспринимает его, и за столько лет они и не поговорили по-человечески. Видимо, Жуков приписал его натуре, благодаря этой истории с Милашкой, ненадежность и переменчивость. «Может быть, он и прав», – вздохнул и обернулся к двери, Жуков уже заходил.

– Александр Михайлович, я уехать хочу сегодня, – начал он сразу, зная, что Жуков не любит долгих разговоров. – Мне бы еще неделю здесь оставаться, но я Вам не нужен, а в Москве у меня дела появились неотложные, так что отпустите меня, – в шутку отпрашивался он.

Жуков ответил вежливым взглядом, и они сели.

Сергей Борисович разглядел, что настроен он, впрочем, был дружелюбно и как всегда спокойно, только вот выглядел не очень свежо:

– Что-то Иванову не видно, – попытался его разговорить, но видя, что Жуков не реагирует, быстро извинился, – но, впрочем, это Ваше дело.

И совершенно уже сменил тему:

– И кабинет теперь Ваш. Я все уже собрал. Хочу оставить Вам на память вот этот маленький сувенир. Мне в Женеве на конференции подарили. – Поправляет на столе блестящую фигурку Гермеса. – Я Гермес, рожденный под знаком земли, так называет меня Жена.

И, отвечая на короткий взгляд Жукова, поспешил объясниться:

– Вы моей жены, Александр Михайлович, не знаете, она здесь и не была, так вышло. Она сначала за матерью своей ухаживала, приехать не могла. А потом меня в сторону повело. – Сергей Борисович вздохнул.

И уже обозначив личную тему, он начал, стараясь быть кратким:

– Я думаю, я должен Вам это сказать. Людмила, очевидно, желая выйти за меня замуж, неудачно избавилась от ребенка, подробности я не знаю. Как-то все было серьезно, но она осталась жива, только детей у нее быть не могло больше. Желая скрыть это от меня, она свалила все это на Вас, ей помогли виновники ее неудачной операции. Вот так. – Он развел руками, – так что я косвенный виновник Ваших несчастий, не поминайте мне это.

Жуков слушал внимательно, но совершенно спокойно, даже равнодушно. Сергея Борисовича такая реакция удивила, он рассчитывал, по меньшей мере, на горячий интерес.

Видя, как он недоумевает, и решив ответить на его искренние извинения, Жуков заговорил:

– Новость эта опоздала, жизнь оказалась куда быстрее. Не переживайте, Сергей Борисович, Вы же и виновник моего счастья. Без того случая неизвестно, встретился бы я с Ивановой.

– Она еще Иванова? – в шутку удивляется Сергей Борисович, радуясь такой легкой перемене темы. – Я это совершенно точно знал, но так быстро!

Сергей Борисович гордился своей интуицией и совершенно уже по-дружески, тепло поздравлял его:

– Я за Вас очень рад. И Вам можно позавидовать, и ей!

И уже отступив на шаг, шутливо и весело обозначил и свои заслуги:

– А ведь это я отправил Вас к ней, Жуков, участие мое тоже, так сказать, есть! Так что на свадьбе я не буду лишним гостем!

Саша, не кусайся

Отец, как маленькому, выговаривал ему:

– Ну, Саша, зачем же ты так ее искусал, сынок, Иванов только что не бил меня. Я с ним согласен, так нельзя, сынок. Она ребенок еще, Саша.

– Пап, об этом мы не будем, – он даже растерялся от такого выговора. – Мы сами разберемся, вам во всем участвовать не надо.

Отец заехал к нему ненадолго, и они решили перекусить из запасов тещи, благо в кабинете СуперБосса, где он уже час как обосновался, была целая кухня в отдельной маленькой комнатке.

Отец довольно посмотрел на сына, как будто гордился, что он такой кусачий, заметил разодранное и заклеенное ухо:

– С ухом-то что?

– Иванов вырастил смелую дочь, – Сашка довольно потрогал ухо.

А-а! Вот у вас как. Отец чуть растерялся, разговор перевел на другое:

– Я подарок твоей ласточке хочу сделать, что она любит-то?

– А я откуда знаю, пап, я только один день ее в руках держал и с тех пор не видел.

Отец согласно озадаченно кивал головой. Было видно, что им приятно об этом поговорить.

– Да что случилось, как она ушла, ты сам мне расскажи, Иванов тоже всего не знает, гадает только, – выспрашивал еще отец.

– Всего я и сам не знаю, Лена объявится и уже станет известно, что же Милашка сказала ей, гадина.

Отец выпрямился, весь напрягся, есть перестал:

– А она тут как?

– Я только на пять минут отошел за багажом, а эта тварь видимо поджидала, не иначе. Что она ей сказала, я не знаю, только я пришел, а Лены нет. – Он выразительно посмотрел на отца и стал заваривать чай из запасов бывшего шефа, и с нехорошим чувством рассказывал дальше:

– Зато эта гадина стоит, ухмыляется. Говорит, что рассказала про меня ей все, чтоб ее время я зря не тратил. Как будто я время ее потратил, гадина, она сама ничего не хотела. И все. Почти все, – и очень невиновато добавил, – я сгоряча потряс ее немного, да и ушел, – и уже усмехнувшись, продолжал:

– А сейчас, представляешь, прямо сейчас, перед тобой буквально, Сергей Борисович, это муж ее, приходил, – Саша наливал чай и почти весело рассказывал дальше:

– Она в больницу попала, я не знал; с сотрясением ее поганой головы, а там выяснилось, случайно, она сделала аборт и так сделала, что детей не будет у нее больше. А на меня все свои проблемы сложила, тварь. Видимо, чтобы ей за него замуж выйти. Он и сам подробностей не знает. Да и знать не хочет. Да и мне они не нужны, – Саша безразлично пожал плечами.

– Так все ж не на словах было, бумаги были какие-то. – Отец слушал вежливо внимательно и тщательно скрывал свой горячий интерес.

– А вот кто ей напортачил, тот и фальсифицировал все результаты; я теперь это припоминаю, это возможно. Я приуныл тогда, в другой клинике проверять не стал. Ну да дело прошлое. Зато Ленки дождался. Я, по существу, спасибо этой гадине сказать должен, – закончил он уже со светлым лицом.

Отец лицо тоже сделал поприятнее, но спасибо Милашке говорить не собирался:

– И что же она в больнице до сих пор, такое тяжелое состояние? – так, без интереса, спрашивал он.

– Да вроде выписывают ее сегодня, ЭсБ забирать ее не поехал. Мне пришел все рассказать. Рад он, похоже, что от нее отвязался, – договаривал он равнодушно, ему уже было это неинтересно, и предложил отцу, – пирожки возьмешь, тут много?

– Да мне, собственно, идти уже надо, я приходил узнать, что подарить я могу твоей Лене к ее возвращению, ну если ты не знаешь, я лучше у Иванова спрошу, – засобирался отец и похлопал сына по плечу, – а с тещей тебе повезло, сынок, очень все вкусно, спасибо.

Как только Жуков-отец сел в машину, лицо его сделалось мрачным и суровым. Вся его выдержка ушла на то, чтобы скрыть взорвавшуюся в нем ярость: эта гадина посмела подойти к Лене! Она уже пыталась сломать жизнь Сашке, попыталась и с Леной. За какой-то свой мелкий интерес она чуть не уничтожила его внука. Он ненавидел ее.

Он ненавидел ее всегда. С первого взгляда. Даже к Сашкиной матери он относился спокойнее. Эта была еще хуже. Та хотя бы терзалась сомнениями и хоть как-то страдала.

Жуков никогда не хотел, чтобы Сашка знал, что мать сама оставила его. Ее вину он старался приписать себе, он не отпустил его, и мать тут не при чем. Так лучше думал Жуков: быть брошенным матерью это ужасно.

Он не хотел, чтобы Сашка был опять брошенным. Милашка не любила его, даже когда выходила за него замуж; Сашка же этого не видел, потому что совсем не тем местом смотрел на нее. Жуков понимал, что рано или поздно Сашка прозреет, а Милашка его бросит, как только найдет себе мужика повыгоднее; это неизбежно. И Сашка может сломаться, сначала мать, а потом и жена – все предали его.

Он никак не мог погасить этой своей ярости.

Он даже не хотел ехать к ней один, он мог покалечить ее или что-то такое. Он стал звонить Иванову, сказал, что едет к нему и зачем. Поговорил с ним и снова погрузился в свои мрачные мысли.

Он никогда не верил Милашке. Он не поверил, когда она обвинила Сашку в том, что он плохой муж и совсем уже не будет отцом. Он сам проверил все его обследования в клинике и запросил их результаты. Он проверил и саму клинику, и ее, Милашкины анализы – все было в полном порядке и до сих пор хранилось у него в сейфе.

Он не понимал, как такое возможно у его Сашки, такого никогда в их семье не было; он тщательно оберегал эту тайну и все никак не мог смириться.

Жуков старался ровнее дышать и хоть как-то успокоиться.

Он не доехал еще до Иванова, а старый его прапорщик Андрей Андреевич, который много лет служил у Иванова, уже держал Милашкину карту из реанимации в руках и нашел саму Милашку в больнице, и незаметно присматривал за нею.

Иванов же знал теперь, кто во всем виноват, из-за кого, собственно, у него, у Иванова, все и приключилось: он чуть не погубил свою собственную дочь. Любимую дочь. Свою Лену.

Какая-то жалкая стерва почему-то решила, что она может встать у нее на пути и так вот легко и безнаказанно опрокинуть его Ленку! Но ничего, он все уладит. Мало ей не покажется.

Жуков зашел к нему и молча сел, не раздеваясь.

– Снисхождения она не достойна, Миша. Но мараться об нее мы не будем. Наказать ее надо, но так, чтобы нас с тобой это не касалось.

Поедем, Милашка, кататься! Давно я тебя поджидал

Реанимация! Она не подумала о реанимации, она и была там всего сутки, ну кто бы знал!

Милашка стояла у окна, собрав вещи, и ждала такси.

СуперБосс вне зоны доступа. Похоже, насовсем. Даже не пришел поговорить.

Еле хватило денег оплатить отдельную палату. Нет денег и на карточке. Нет и на телефоне. Ей 36 лет, и денег у нее нет. Очень смешно.

Непонятно, как жить. Самой вещи придется тащить. Ехать к матери придется, не хочется некрасивой сцены у закрытой квартиры.

Обидно, она так старалась.

Вышла кое-как, таща два больших пакета, ищет такси у крыльца больничного корпуса.

– Мужа ждешь, Люда? Он не придет. А я тебя подвезу, мне по дороге. – Крепко берет ее под руку.

Какой ужас, отец Жукова! Только не он. Что за день!

– И вещички твои давай, они тебе пригодятся в дороге. – Жуков обернулся, нашел глазами Андрей Андреевича и жестом отпустил его.

Какой он все-таки грубый, Милашка дергала локтем и пыталась не идти с ним.

Он запихнул ее с добром на заднее сидение, сел сам и крепко держал ее за локоть.

За рулем такого же возраста мужчина, поразительно похожий, на кого? На кого? Судорожно соображала Милашка: ужас! На ту самую девочку, в аэропорту, на Сашкину подружку. Это ее отец. Это конец.

Он тоже без радости смотрел на нее в зеркало заднего вида.

Эти ребята речи сладкие ее слушать не будут, они сейчас сначала отцы, а потом мужчины, да и то мужчины своих женщин, у них совсем другой интерес:

– Михаил Александрович, да ведь я уже наказана, Ваш Саша меня чуть не убил, за девочку эту я наказана, – предупреждает она сразу, видя в зеркале беспощадный взгляд.

– За девочку может Саша тебя и наказал, а вот за всех остальных, Людочка, я тебя накажу. За себя, за Сашу. Я тебя как первый раз увидел, у нас жизнь сильно испортилась, и ты, Людка, испортила ее нам. Ты, Людка, мне жизнь на пять лет остановила. Добавлю тебе от себя еще за эту девочку, ты зря к ней подошла. Не надо было тебе этого делать, ты даже не знаешь, как ты ошиблась, Людка. Ты даже себе этого не представляешь.

– Я наказана, наказана за это! Мой муж меня бросил, слова не сказал мне и исчез. Мне уже хуже быть не может.

– Может, Людка. Еще как может. Я тебя еще и за жену его, ради тебя брошенную, накажу. Женщина, поди, всю жизнь для него старалась, а он вишь к тебе на старости лет нарезал, так ведь, поди не сам, ты, Людка, за одно место его увела. А это нехорошо, чужих мужей уводить. Ты думаешь, ты будешь идти по людям, и никто тебя не остановит? Ты знать это должна, и я тебя поучу маленько. Поезжай, Людка, страну посмотри, бесплатный тур я тебе устрою до Владивостока, когда еще соберешься.

– Вы сошли с ума! Какой тур, какой Владивосток? Отпустите меня! – задергала Людка локтем.

– Молчи, Людка, хуже будет, – ответно дернул ее Жуков. – Говорил я тебе еще тогда, уходи, Людка, по-хорошему. Надо было тогда уходить. А сейчас уже так просто отпустить я тебя не могу. Ты, Людка, забылась, с людьми так обращаться нельзя. Это не твой расходный материал. Ты это обдумать должна, осмыслить.

– Я подумаю, подумаю, отпустите меня! – верещала и пыталась отцепить железную хватку Жукова.

– Подумаешь теперь. Полетишь на большом самолете далеко, далеко и подумаешь.

– Вы права не имеете! Я Женщина!

– Женщины, Людка, любовью живут, детей растят, семью держат, терпят, мира не нарушают. Какая ты женщина? Ты, – не договорив, Жуков с презрением посмотрел на нее, – ты так жизнь свою живешь, тебя не во Владивосток, тебя в преисподнюю отправить бы надо.

Людка зло дернулась и беззвучно выругалась на него.

– Выписку твою из реанимации и все твои дела фальшивые, всему ход дам, мало не покажется. Выбирай, – осадил ее злые глаза тихо, но жестко.

И, не ослабляя хватки, тоном уже легче, как будто даже радуясь за нее:

– А так лети, Людка, во Владивосток, смотри из окна на страну нашу огромную, новую жертву себе присматривай, да смотри из самолета не выпади, – угрожающе заботливо кинул на нее короткий взгляд, – парашют тебе не полагается. Да и не поможет он тебе на такой высоте. Только до самолета я тебя проводить не смогу, человек один верный тебя отвезет. Ты знаешь его, Людка, увидишь, обрадуешься! Как старому другу, – пояснил выразительно и решил ее припугнуть немножко, – ты смотри только не дергайся, он, если что стреляет на поражение.

Людке стало нехорошо.