Текст книги "Семь раз за тридцать дней"

Бессонные ночи детей приносят бессонные ночи родителям

Отец и мать лежат молча, спиной друг к другу – спят.

Обычно еле тихое тиканье часов слышно им сейчас, как бой курантов.

Вера чувствует, как Иванов весь взрывается внутри, внутри у него сейчас ядерный реактор.

Вера понимала, что отец винит ее во всем, и понимала, что Ленку совсем не жалеет, она хорошо его знала, эту его безжалостность и отторжение, когда он слышит только самого себя.

Он не любил проигрывать, не любил отступаться от намеченных целей. Никогда не уступал территорий, которые уже обозначил, как свои. У него хватало на защиту и сил, и ума, но он этого не любил. Ленка, конечно, была его землей, которую сейчас осквернили и оскорбили этим его самого. Сама же Ленка была для него предателем, перебежчиком, подлой изменницей.

Сейчас в его душе бушуют демоны – ярость и гнев, и ничем это остановить нельзя, и нужно ждать, когда немного улягутся страсти. Сейчас ему не нужно ни сочувствие, ни участие; он слеп и глух к доводам разума. Сейчас нужно только время.

Она вздохнула, поправила подушку.

Вера понимала и Ленку, как она страдает.

Кроме тяжелых мук отставленной любви, кроме раздумий о своем новом положении, именно ее ошибка сейчас особенно ее удручала. Она не хотела сознаться сама себе в том, что где-то она просчиталась и сошлась с женатым.

Ленка была похожа на отца, конечно, не точно копией, она и девочка, и безжалостной она никогда не была, но проигрывать, отступать также не любила, как отец. Стремясь к результату, она всегда сначала продумывала действие и только потом делала шаг, внимательно следя за реакцией окружающего мира, это она делала как отец. И если случалась ошибка, горько переживала ее. И даже не результат огорчал, а именно сама ошибка в рассуждениях.

А здесь тебе и ошибка, и результат, и не знаешь, что хуже.

Вряд ли Лена сделала это, повинуясь только чувству, хотя, конечно, без чувства она бы никогда не пошла на это.

Вера была уверена, Ленка думала не один день, она прежде все взвесила и подытожила свои мысли, приняла специальное решение. И тем горше ей бедной сейчас было.

Не пошла бы она с женатым, какие бы страсти не захватили ее, не пошла бы.

Значит, он обманул ее. Значит, не так уж она и виновата. Но сейчас и она не будет слушать ее, ей тоже надо остыть.

И все это мужу она не объяснит, сейчас он ничего не слышит.

Сейчас нужно время, и опять вздохнула, и поправила подушку.

Отец неистовствовал.

Он всегда гордился ею, он носил ее, как корону. И как она поступила, как опозорила его! Все, все узнают про ее падение, ее жалкое падение, его позор. Он будет смешон с этой сбежавшей от него принцессой.

Ему захотелось ее ударить, наотмашь, по лицу; он уже чувствовал, что сердце бьется слишком сильно, все сжалось у него внутри, лег на спину, постарался спокойнее дышать.

– Коля, как ты себя чувствуешь? – затревожилась жена.

Он отвернулся и не отвечал. Он не мог бы сейчас сказать ей ни слова.

Как она просмотрела Ленку? Что все эти годы делала, почему ничего не рассказала ей? Ей 25 лет, а она умудрилась случайно залететь. Было время научить ее! О чем она думала, все играли в какие-то игры. Доигрались. Она беременна!

Ярость новой волной накатила на него, как только он подумал о физическом воплощении этой измены, он смотреть на этого ребенка не будет, не будет! Он не пустит его на порог!

Кто еще этот мужик? Как можно было его просмотреть? Откуда он? Как он поведет себя, что станет о ней говорить, как глупо она ему отдалась?

Попадись он ему сейчас, он пристрелил бы его. Наплевать, что придется отвечать. Пристрелил бы.

От переполнявшей его злости он не мог уже находиться на одном месте. Он встал и вышел, сначала из комнаты, а потом оделся и вышел из дома.

Он стоял под навесом, смотрел на белые пятна снега, не ощущал холода.

Он чувствовал боль. Она променяла его, их с матерью, на подлого никчемного мужика, который ею всего лишь разнообразил свою жизнь, устроил себе приключение, и она для него глупая нетрудная добыча, трофей, жалкая, смешная …Он ненавидел его.

И теперь его ребенок будет бегать у них по дому, заглядывать им в глаза? Не будет этого! И он даже стукнул кулаком по перилам.

Он зашел, разделся, увидел на кухне свет и услышал шум чайника. Жена сидела за столом, разглаживала салфетку рукой, глаз не подняла, молчала.

Он сел напротив, на нее не смотрел.

– От ребенка избавимся. Не велика потеря. Будут еще у нее правильные дети, а этого я не приму.

Жена молча наливала ему горячего чаю. Села. Встала, налила чаю себе.

Заговорила, произнося каждое слово отдельно:

– Я бы и сама на этом настаивала, будь это не первый ребенок. Я очень боюсь, Коля, как бы это жизнь ей не сломало. Мы не только на этого ребенка покушаемся, мы весь ее инстинкт материнства нарушить можем. И не дай бог других детей не будет, как мы с тобой жить будем? Как уйдем и оставим ее одну в этой жизни, как подумаю об этом, и позор уже не страшен, и наплевать, что виновата, и отца не будет…

– Прекрати! – резко оборвал он ее, – сама понимаешь, что будет все хорошо, меня разжалобить хочешь, Ленкиному очередному капризу потакаешь. Сама обо всем подумай и согласишься со мной, – решительно отодвинул чай.

– Да я согласна с тобой, только для нее это будет трагедия, как она придет в себя? А если пойдет ее судьба в другую сторону? Неизвестно, как потом ее жизнь сложится? – как можно ровнее и мягче говорила Вера, она надеялась, что он ее сможет ее услышать.

– А так и сложится. Выйдет замуж за этого московского, и никто ничего не узнает, а вреда для здоровья ей не будет, ты сама мне это сказала. Выйдет замуж и пусть заводит себе сколько хочешь детей, никто возражать не будет. А вот как сложится ее жизнь одной с ребенком, вот это точно неизвестно, – поднялся и вышел.

Вера подвинула себе его чашку и пила из нее и понимала, что на самом деле, она была согласна с мужем, одной с ребенком – это не шутки.

Нужно с Леной поговорить, убедить ее, правильно ее настроить.

Старые друзья

Иванов, закончив кое-как утренние дела, поехал к Мише Жукову.

Ему надо с кем-то поговорить. О таком он стал бы говорить только с ним.

Сорок лет их дружбы не оставили между ними никаких секретов. И Жукову это близко. Жуков с сыном был тоже в больших проблемах, делился с Ивановым, тема детей была понятна ему.

Он думал о вчерашних словах жены и боролся с собой. Она в том была права, что жизнь длинная и неизвестно, как повернет. Останется Лена одна – сломается ее жизнь. Что будет думать она о нем, как будет его вспоминать?

Жуков тоже, похоже, закончил утренний развод, разговаривал с кем-то, увидел Иванова, сразу разглядел его настроение, закончил разговор.

– Пойдем.

Они идут далеко вдоль забора. Жуков слышит и понимает все слова Иванова. Иванов разбит:

– Какой-то женатый… Ленку мою одну оставил с ребенком. Ты знаешь, как мы берегли ее. И замуж я ее не отдал, свадьбу отменил, мать чуть с ума не сошла, потому что не тот, видишь ли, жених. А этот – тот. И ребенок его – тот, другого не надо, и она оставит его, и говорить тут нечего. Уперлась. И ладно другие какие мужики бы у нее были – нет! Один единственный. Чужой мужик. Куда они все смотрели. Дуры.

Отчаяние его не кончалось:

– От ребенка надо избавиться. Доигрались в дочки-матери. Так мать еще смеет говорить, что надо оставить Ленку в покое, подумать, первого ребенка не лишать. Что тут думать. Думать надо было раньше!

Они опять идут молча. Жукову больно, как больно самому Иванову.

Но он уже знает, что такое эта боль, и что не надо торопиться поссориться с ребенком, путь к примирению может оказаться слишком долгим; иногда лучше наплевать и на позор, и на собственные обиды, только бы быть вместе:

– Может и правда, отложить немного решение, подумать. Коля, как хорошо, дети. Может не горячиться, подождать. Подожди, дочку не пугай.

– Откладывать здесь как раз нельзя, чем раньше, тем лучше. Здоровье надо ей сберечь, – коротко объясняет Иванов и опять замолкает.

Жуков знает, что Иванов вообще не разговорчивый, сам редко что скажет, все надо из него вытягивать.

«Надо же, – думает Жуков, – то, что у Иванова лишнее, у него так не хватает. У его сына Сашки детей-то совсем не будет. Может она родит, и мы с Сашкой заберем, – уже как-то отчаянно думает он. Не чужой все-таки».

– Позор, Миша! Какой позор! На весь округ! Что другое, ладно. Но Ленка! Найду гада, убью! – Не видел Жуков Николая таким никогда раньше.

– И что это за мужик такой, что пошла она за ним, закрыв глаза, что такого уж хорошего нашла в нем, чего в других нет? – все шел и все ругался Иванов.

Жуков слушал и слушал его, шел рядом и принимал его боль; иногда выговориться – это все, что нам надо, знал он.

– Она еще смеет говорить, что отец хорош! – продолжает негодовать Иванов. – Хорош, …, лучше нету…, не ошиблась она, видите ли, просто так сложилось!

– Коль, сейчас такие времена, ну родила и родила, ну и что, сейчас этим никого не удивишь. Сейчас уже хороший брак – редкость, все воспитывают чужих детей.

– Да только эти дети в браке появляются с законными мамой и папой. А не так, принесла она нам в клювике, не дочка, а аист!

– И что в законном браке лучше? Не всегда, Коля. Сашка мой так нахлебался в законном браке, что даже сам развестись не мог, сил не было. Так что законный брак не всегда лучше.

– Законный брак, Миша, всегда лучше. Просто ты отец мальчика, для мальчика оно не так важно. Для девочки это совсем другое дело. Пусть он потом распадется даже, она была замужем, это совсем другое дело, чем вот так, как…

– Знаешь что, Николай, – останавливает его Жуков. – Если дело для тебя только в законном браке, давай-ка мы их с тобой поженим. Спрашивать их уже не будем, все нервы измотали, не могут сами устроить свою жизнь, пусть живут, как мы их устроим. Возьмем моего Сашку, а то, что детей у него вроде не будет, у твоей будет зато; и все, никто ничего не узнает, все в положенный срок. Как будто так и было. А там может и сойдутся потом, привыкнут. Как бы хорошо! – говорил он, сам не смея об этом мечтать: Леночка такая хорошая девочка, как бы хорошо.

Он даже стал уговаривать Иванова:

– Сашка – парень домовитый, не думай, он не такой бабник, каким кажется, он серьезный, спокойный, хорошо зарабатывает, Лена твоя, если останется с ним, голодать не будет. Я отдам им свой участок, помнишь, мы брали еще тогда, лет десять назад. И у Сашки будет целое футбольное поле, будет, где малышу побегать.

«Не знаю, – молча думает Иванов. – Неважно, что будет потом, сойдутся, разойдутся. Сейчас у ребенка будет отец, а у Ленки – муж. Это хоть какая-то возможность ей сохранить этого ребенка. К тому же Сашка парень надежный, не разговорчивый. Ну, не заладилось у него в прошлой личной жизни, но и Ленка успела дров наломать, так что он в теперешней ситуации – ее единственное спасение». И его совесть была бы чиста. Не такой уж он зверь, чтобы о Ленке совсем не думать.

– Надо подумать, – предусмотрительно уклончиво говорит Иванов, давая Жукову спросить Сашу, и если что отказаться, без осложнения отношений.

– Я сейчас к нему и поеду, я понимаю, тебе время дорого. Да и хватит уже ссориться нам, надоело мне новости о нем от людей слышать, пусть сам мне все скажет.

Иванов одобряюще посмотрел и кивнул Жукову, действительно ссора затянулась.

– Вот возьму сейчас и поеду, – еще раз, уже самому себе сказал Жуков и решительно посмотрел на Иванова.

Разговор по душам

Вера понимала, что Лена ждет ее с разговором.

Она ехала от сестры домой, водитель пытался с ней заговаривать, но она не поддерживала беседы и отсутствующе молчала.

Она терзалась: с одной стороны, все правильно, ребенок этот случайный и не нужен ни Лене, ни им. Но как она справится? Даже не с потерей ребенка, детей у нее будет еще много. Да это фактически еще и не ребенок, это больше ее фантазии и мечты. Вот как Лена справится с этими своими фантазиями и мечтами? Вот ее это волнует. Вот если бы уговорить дочку, убедить! Но она такая упрямая!

Вера смотрела ничего не видящим взглядом в окно и просчитывала, как правильно выстроить разговор.

Вера понимала, что сейчас еще очень сильна любовь Лены к нему, и она много что не увидит за этой любовью. Понимала, что пренебрегать этим ее сильным чувством нельзя. Но нельзя и молчать, допустив сломанную жизнь.

– Приехали, Вера Андреевна, – бодро сказал водитель.

Она и не заметила.

Вечером Вера зашла к дочке, Лена сразу откликнулась и потянулась к ней. Болезненно и обнадеженно глядя ей в глаза.

Вера почувствовала себя виноватой, но тут же взяла себя в руки, разум сейчас – самый надежный советчик.

Вера близенько присела, обняла ее и осторожно заговорила:

– Для нас, для отца, конечно, это непросто. Ты сама это не хуже нас понимаешь. Но даже если не думать о нас, легче тебе не будет, – она гладит ее, и Лена ложится к ней на колени.

– Жизнь матери-одиночки не такая прекрасная, как ты думаешь. Ты думаешь, у тебя будет малыш, и тебе этого хватит? Нет, Лена, любовь никуда не исчезнет. Этот мужчина никуда не денется, и будет, в конце концов, о ребенке знать, и не дай бог жена узнает. Вдруг он будет похож на отца, это все очень сложно, Лена. Он не уйдет от жены. А если и уйдет? Разве можно принять чужого мужа, фактически вырвать его из семьи своей молодостью и красотой! У него и там, наверное, дети. Как же жить потом, разве это будет хорошая жизнь? – Мама боится, что это выглядит как нотация, и хочет помягче: – Я понимаю, как ты к нему относишься, иначе не ушла бы с ним. Я понимаю. Я понимаю, как тебе тяжело сейчас без него, – мать все равно должна сказать эти жестокие слова, – но, Лена, у этих отношений нет будущего, рано или поздно они сойдут на нет. А ребенок останется!

Вера говорит не спеша, поглаживает Ленку на своих руках, как маленькую, вздыхает:

– И вот тогда может быть встретиться тебе твой мужчина. А ты, дочка, уже не одна, ты с чужим ребенком! Для него это чужой ребенок. И неизвестно еще, как сложатся отношения в новой семье. Ребенок этот всегда будет мужу твоему не родным, как бы хорошо он к нему не относился; это нельзя будет исправить. У вас будут другие дети, их отец будет относиться к ним по-другому, а этот ребенок будет чувствовать себя обойденным. Сколько таких историй, Лена, – горестно говорит она. – И мы, может быть, забрали бы ребенка к себе жить, но мы уже не так молоды, сколько мы сможем еще помогать тебе? И даже не по материальным соображениям, ты знаешь, мои вложения приносят некоторый доход, нам хватает. Нашему отцу этот ребенок будет всегда напоминать, как он появился, и я не представляю себе, как он сможет полюбить его.

Лена молчит и тихонько дышит. Матери тяжело говорить:

– Мы с отцом еще не готовы принять такой твоей судьбы. А подумай, как это самому ребенку, родиться без отца? А вдруг и не будет у него другого отца, и расти ему только с тобой. Прежде всего, надо думать о детях.

Вера вспоминает, и тон ее меняется:

– Ты думаешь, мы с отцом так гладко прожили эти 40 лет? Но всегда, на всех поворотах я думала прежде всего о детях. Я понимала, без отца им будет хуже, и брала в руки и себя, и его. Борис маленький болел, температура под 40, я одна, в аптеку некого отправить, его на работе нет, бывало и такое. Да бывало и хуже. Только без отца точно еще хуже! – страсть в ее словах.

Замолкает.

Трудно. Уговаривать ее на такое – тяжелая ноша:

– Избавимся, дочка. Пока не поздно, это совершенно безопасно, – мама гладит Лене спинку, она лежит у нее на коленях. Маленькая, доверчивая белка.

Лена понимает, как непросто маме говорить все эти жестокие, но правильные слова; ей плохо от того, что она поставила ее в такое трудное положение, перед таким трудным выбором, она сочувствует матери, она гладит ее по руке.

Но она не изменит своего решения. Малыш родится, и это будет. Лена думает, как убедительнее и мягче сказать маме. Встает, ласково смотрит на маму и размеренно, с паузами начинает говорить:

– Родиться без отца плохо, но не родиться еще хуже. Я понимаю, что такое это для вас, я уеду, найду работу и уеду, и никто здесь ничего не узнает. И он не узнает. Мне еще раньше предлагали работу в другом отделении, совсем в другом городе, я еще толком не уволена, это можно устроить переводом, я уже подумала об этом. Это достаточно далеко отсюда, разговоров не будет. Я лучше проживу трудную жизнь, мама, но малыша я не отдам, вы не сможете меня уговорить. Мама, это я виновата, малыш не виноват.

«Это я виновата», – знает мать.

Они медленно смотрят друг на друга, Лена ложится к ней на плечо, мать обнимает ее. Так они сидят еще какое-то время молча.

– Прости, мама…

«Ты нас прости».

Последняя капля

Оставшись одна, она побродила по своим комнатам наверху и села смотреть в окно.

Она ощущала опасность для нее и малыша. Мама дала ей однозначно понять, что они с отцом думают о ее беременности. Мягко, но однозначно.

Она должна спастись. Но как?

Уйти из дома потихоньку нереально, мать постоянно внизу и выходит с ней погулять даже во двор.

Бежать ночью? Некрасиво. Да и ночью не получится, мама умеет всегда все предусмотреть.

А в открытый бой вступать с ними она не будет; открытый бой она проиграет.

Вот Жуков бы смог ее защитить.

«Как странно, он женат», – все думала она.

Она все думала, думала, и сомнения ее серьезно укреплялись. И хотя она мало знала о внебрачном поведении женатых мужчин, только что подружки рассказывали, но что-то она знала.

Например, этот женатик Наташи Кругловой встречался с ней исключительно днем, а Жуков днем всегда занят, а свободен только вечером. И всегда вечером и ночью свободен.

Может он и правда свободен и совсем ее не обманывал? Не похож он на обманщика, Лена никак не могла представить его обманщиком.

«Ну, хорошо, – возражая самой себе, думала Лена, – пусть все эти кошки с длинными волосами и все его прямые слова об одиноком положении – это откровенная, специальная ложь. Пусть то, что он на мне не женится и некому ему купить костюм, сказанное в натуральном гневе, – это такой хитрый, непрямой способ подачи информации, как реклама. Пусть. Пусть и суровость эта будет напускная, только бы скрыть свою ветреную сущность. Пусть и готовый ужин, купленный в магазине, – только уловка.

Но вот рубашку он взял и выбросил. Женатый же человек рубашку понес бы домой, и там ее выбросила бы жена.

Он сам покупает продукты при его-то занятости!

Он выкладывал все из ее тележки на кассе, как из своей, не стал бы так делать женатый мужчина. Да и не пришел бы в продуктовый магазин вообще: продукты – это быт, а быта на стороне не ищут!

Он положил белье из номера в свой, а не в ее чемодан, и даже не завернул его в отдельный пакет, чтобы удобно было выбросить перед домом. А он очень, очень внимательный и продуманный, и пакетов у него в чемодане полно.

И вот еще. Он ревнив не как обольститель, воровато, возмущенно, обиженно, как бы в шутку. Он ревнив сурово, агрессивно, прямо, требовательно. На законных правах. Он решил, что она будет его землей – и все, смерть захватчикам».

Детали, эти вечные детали! Лучше них никто не расскажет о человеке. Это Лена знала точно.

Она припомнила, как Вася спросил ее, женат ли он, и она еще тогда была уверена, что нет. Она тогда еще ни о чем таком не думала и никаких примет не подмечала, но знала, что нет. Она и сейчас как-то знала, что не ошиблась, но не могла это уловить и назвать словами.

Лена отошла от окна, Жуков не появлялся, прилегла на диванчик и аккуратно стала вспоминать, как еще тогда, в первый раз, в отделе у сестры он смотрел ей прямо в глаза, и поняла, что было не так: он смотрел, как смелый, упрямый, даже немного отчаянный, но мальчик. Только его взрослая внешность не дала ей это сразу понять.

Но если бы смотреть ему только в глаза, то она бы не дала ему и своих 25 лет.

Она легко бы могла предположить, как он хорошо общается с друзьями-мальчишками и вообще с мужчинами. Но не представляла никаких тесных, близких, долгих отношений с женщиной и ровных, дружеских вообще с женщинами, ну только если бы они были его старше, как бабушки или тети.

Личность развивается только тогда, когда имеется психологический контакт, тесный душевный, проникающий в тебя глубоко и еще хотя бы немного, совсем немного, любви, такой, как материнская: незаслуженная и неисчерпаемая, как свет солнца.

Но вот они стали общаться, даже так не ровно, и он уже менялся.

Даже за это считанное количество их редких встреч прогресс был налицо: при первом столкновении им можно было легко управлять, он только то и мог, что отстраниться. А уже тогда, утром, его попытки добиваться своего были уже уверенными. И Лена уже чувствовала, что сейчас, еще немного, он, не обращая внимания на ее запрет, придет к ней.

Придет, потому что он не женат.

Это какая-то интрига, понимала Лена, конечно, скорее это какая-то игра.

Это, скорее похоже на борьбу за место начальника отдела. Ее устранить таким образом, а муж этой тетки займет это хорошее место с хорошей зарплатой, почему нет? Очень даже понятная схема. Были же и другие кандидаты. Вполне возможно более заслуженные. Она-то по протекции заняла это место, а не по заслугам.

Она была уже практически совершенно уверена, он не женат!

Ей не хватало последней капли во всех этих рассуждениях.

Она встала, подошла и еще посмотрела в окно, ничего свеженького в голову не приходило, и она пошла вниз, выпить чаю с…

«Подожди, – она остановилась и замерла на лестнице. – А молоко?».

Молоко, как же она забыла про это молоко? Молоко для детей, которых у них нет. Эта точно была его прямая реакция; такая же была и у нее, а у нее детей нет!

И у него никаких детей нет!

Ну, кроме этого, который у нее сейчас.

И не женат он. Он точно не женат. «Вот он позвонит, и я отвечу ему, – уверенно сказала она себе. – Он позвонит, и я все ему расскажу».

– Лена, что с тобой, что ты там стоишь, не спускаешься? – внизу уже стояла настороженная и внимательная мама.