Текст книги "Соколиная магия"

Глава 32

Мышь открыла глаза.

– Мама здесь! – удивленно сказала она.

– Тебе приснилось, глупая, – ответила Звезда. – Мы все хотим к маме. Но наших мам здесь нет. А что случилось? Ты ужасно выглядишь. Вот, выпей это. – И она поднесла что-то к губам Мыши.

Мышь автоматически глотнула, думая, что это вода.

Огонь охватил все ее тело. Она подавилась и закашлялась, глаза ее наполнились слезами, но вот жжение утихло, и она поняла, что жгучая жидкость заставила ее почувствовать себя немного лучше.

– Это спиртное? – спросила она.

– Да. Хорошо, что ализонцы дали его нам. Это единственное, что поддержало тебя и Пламя в первый час.

Мне бы хотелось дать тебе чего-нибудь поесть, но нам еще ничего не принесли.

– Я все равно не могу есть. Но я слышала, как барон приказал принести нам еду со стола.

– Ооо! – сказала Шепелявая. – Наверно, это очень вкушно. У наш давно не было наштоящей еды.

– А я думаю, что барон хорошо питается, – поддержала ее Сверчок. Она скорчила гримасу. – Никогда не думала, что буду есть остатки с чужого стола, но сейчас хочется. И я все съем.

– А воды нет? – спросила Мышь.

– Есть. Сколько хочешь. Мы сберегли для тебя. Но ты нам расскажешь, что случилось?

– Кажется, я смогу. – Мышь пошевелилась на соломенном матраце, пытаясь сесть. Но голова у нее так болела и кружилась, что ей пришлось снова лечь. Она облизала пересохшие губы. Звезда подержала чашку, чтобы она смогла напиться. Ничего вкуснее Мышь в своей жизни не пробовала. Она чувствовала, как вода проникает в ее пересохшее тело. Глотнула еще, а Звезда терпеливо держала чашку, пока Мышь не напилась. – Меня едва не подчинили, Звезда. Я чуть не сдалась. Готова была на что угодно. Звук и голоса…

– Какой звук? – спросила Пламя. – Я не слышала никаких звуков. И голосов тоже.

– А что ты чувствовала? – спросила Сверчок.

– Вокруг меня что-то было, но что, я не видела, – ответила Пламя. – Можно назвать это давлением. Словно что-то меня сжало, очень сильно, и не отпускало.

Мне было очень больно. Я думала, мне выдавит внутренности.

Шепелявая достала палец изо рта.

– И ты не жнаешь почему?

– Нет.

– А я знаю, – сказала Мышь. – Вокруг меня тоже это было, и очень больно, как ты сказала. И я тоже не могла увидеть, что это. Но я слышала. Может, мы испытали одно и то же, только по-разному., А что ты слышала?

– Мне казалось, что уши у меня лопнут.

– Мне тоже. Это и заставило меня подумать о звуке. Но я, действительно, слышала голос. Два голоса. Наверно, из-за нового провода.

– Какого нового провода?

Мышь подняла платье и показала почерневшее место на животе.

– Вот здесь. Мне прикрепили сюда провод. Я слышала, как они сказали, что если не получится, следующей прикрепят к сердцу. – Она с трудом глотнула, думая, рассказывать ли остальное. Ну, держать что-то в тайне бессмысленно; ее сестрам лучше знать, что их ждет, чтобы они могли подготовиться. Не следует скрывать от них, что их ждет. – Они сказали, что если не получится и с сердцем, тогда провода введут под кожу.

Все испуганно вскрикнули.

– Как это? – спросила Птица.

– Ну, засунут нам под кожу, – повторила Мышь, – О, как будет больно! – Пламя выглядела ошеломленной. – Гораздо хуже, чем со мной и с тобой.

Шепелявая смертельно побледнела и стала сильнее сосать палец. Глаза Мыши заполнились слезами.

– Они не всадят в тебя провода, Шепелявая, – сказала она. – Если выберут тебя, вместо тебя пойду я.

– Нет, ты не сможешь, – сказала Сверчок. – Я пойду.

– Нет, я, – сказала Птица.

– Нет, я, – решительно сказала Звезда.

Мышь взяла Звезду за руку.

– Я все думаю, что ты могла бы выдержать на моем .месте. Даже если я не смогу. Но только, на один раз.

Может, ничего и не случится. Мне кажется, со мной было хуже, чем с Пламенем. – Голова у нее болела, и она знала, что начинает говорить бессвязно. Тем не менее, она продолжала. Они должны понять. – Может быть, они по-другому повернули свои рычажки или что-нибудь еще. Я думаю, следующей будет еще тяжелее. Они все равно своего добьются, даже от тебя. Но если добьются, наверно, оставят нас в покое.

– Или убьют нас, – сказала Сверчок.

– Мы должны найти способ помочь друг другу, – сказала Мышь. – Я все время об этом думаю. Понимаете, когда я уже готова была сдаться, я услышала другой голос…

– Да, ты говорила об этом, – сказала Звезда. – Что за голос?

– Кто-то – вы будете смеяться, но словно моя мама, – кто-то говорил, чтобы я держалась. И я держалась. Но если бы они снова сделали эту штуку с проводами и Голосом, я бы не смогла держаться ни минуты.

– Твоя мама! – сказала Птица. – Это глупо. Твоя мама далеко в Эсткарпе.

Мышь покачала головой и тут же об этом пожалела.

Она закрыла глаза и подождала, пока голова перестанет кружиться.

– Нет, – сказала она. – Мама близко. Я почти могу слышать ее.

– Ну, у нее, должно быть, очень громкий голос. – Сверчок говорила почти так же насмешливо, как Птица.

– Она уже говорила что-то о своей маме, когда пришла в себя, – напомнила Звезда. – Откуда ты знаешь?

– Я вам сказала. Я могу ее слышать.

– Как?

– В голове. Вот так. – Мышь сосредоточилась. Звезда от неожиданности подпрыгнула.

– Как ты это делаешь?

– Это легко, – сказала Мышь. – Я вам покажу.

Глава 33

Девочки все хотели научиться слышать и еще делать то, что Звезда назвала «касаться мозгом мозга».

Мышь показывала им по очереди, и они хихикали, пытаясь связаться друг с другом. Теперь, когда у нее появилось занятие, Мышь чувствовала себя лучше, ее не так тошнило; и голова меньше кружилась. Все обрадовались занятию. Ведь в плену труднее всего ждать и ничего не делать.

Вскоре, немного попрактиковавшись, все девочки с разной степенью надежности научились слышать друг друга, хотя это утомляло их так, словно они часами бегали и играли. Странно. Как заметила Птица, они не узнавали новое, а как будто вспоминали что-то давно забытое.

Они немного посидели молча, отдыхая. Далеко снизу доносились звуки движения лодок по реке. Мышь хотела бы оказаться в лодке и уплыть отсюда куда-нибудь далеко.

– Когда я была маленькой, мама не разрешала мне играть с котенком, – застенчиво сказала Пламя. Она закрыла глаза и легла. – И поэтому я сделала себе котенка из глины. Я думала о нем очень напряженно, и ненадолго он превращался в настоящего котенка. И мы так весело играли. Но скоро он снова становился глиняным.

– А сейчас можешь это сделать? – спросила Птица.

– Могу попробовать, но тут нет глины. Придется использовать солому.

– О, пожалуйста, попробуй! – попросила Сверчок.

Заинтересовавшись, все девочки следили, как Пламя села, собрала пучок соломы и связала его нитками из своего платья.

– Это будет тело котенка, – сказала она. Остальные девочки понимающе закивали.

Подбодренная их интересом, она сделала четыре меньших пучка – лапы – и привязала их к телу. Потом круглый пучок приделала на место головы, а еще один маленький – это хвост. И в качестве финального мазка завязала бантиком кусочек ткани вокруг «шеи» котенка.

– Ну, вот, – сказала она, критично разглядывая свое творение. – Лучше я все равно не смогу. Посмотрим, что получится. – Она закрыла глаза и принялась думать так напряженно, что Мыши показалось, будто она что-то видит. Пламя громко дышала через нос. Мышь смотрела на нее, как зачарованная. Пламя побледнела, голос ее дрогнул.

– Не могу, – сказал она. – Это все еще солома.

– Я помогу, – отозвалась Звезда. Она протянула руку к Пламени, и Мышь увидела – или ей показалось, что она увидела, – искру, какую-то вспышку, пролетевшую от одной девочки к другой. Пламя глубоко вздохнула, и неожиданно все увидели перед собой котенка, который еще едва научился стоять. Не очень красивый котенок, шкурка причудливо смешанной расцветки – серой и соломенной. Но выглядел он, как самый настоящий котенок.

Мышь неожиданно затосковала по Прыгуну, который дома спал в ее кровати.

– О, – выдохнула она, – можно мне его погладить?

– Конечно, – ответила Пламя. – Все можете поиграть с ним, только не мучайте его. Я не знаю, сколько он выдержит.

Она передала котенка Мыши, и та прижала его к себе. Котенок замурлыкал, посмотрел на нее своими желтыми глазами и потыкался носом в пальцы. Потом лизнул их. Его крошечный розовый язычок был жестким, словно шерстяным.

– Дай мне подержать немного, – сказала Шепелявая, и Мышь неохотно отдала ей котенка. – Здравствуй, кошечка. А как тебя зовут?

Дети гладили котенка, играли с ним свисающими соломинками. Он прыгал, мурлыкал, довольный, переходил от одной девочки к другой, никого не выделяя. Но чары не могли продолжаться слишком долго: когда наступила очередь Пламени гладить котенка, в руках ее оказались пучки соломы. Девочка развязала нитки, и солома упала на пол.

– Мне казалось, ты не справишься, – сказала Сверчок. – Как ты смогла в конце, что ты сделала, прежде чем солома стала котенком?

– Не знаю, – ответила Пламя. – Мне как будто кто-то помог, только я не знаю кто и как…

– Это я, – сказала Звезда. Она выглядела ошеломленной. – Я дала тебе часть своей силы.

Глава 34

Звезда привыкла это делать – давать свою силу людям, которые в этом нуждались, когда она и ее семейство были в пути и все уже устали, когда потребовалось разбить лагерь.

Все они жили вместе, эти бродячие торговцы, с невенчанными мужьями и женами, в одной группе, с постоянно изменяющимися отношениями. Никто из детей не знал с уверенностью своего отца, даже если знали матери. Но они тоже часто не знали. Больше того, иногда и матерей своих дети помнили очень смутно. Женщины заботились обо всех детях без разбора или так же без разбора не обращали на них внимания. Но в любое время в группе всегда оказывалось достаточно женщин, чтобы никто из детей не оставался без материнской заботы. Звезда не больше других детей в караване знала, кто ее настоящий отец, но считала, что это предводитель группы, и только его называла папой. Она очень гордилась, когда он ночевал у ее матери, и он это делал чаще, чем с остальными женщинами.

В пути папа ехал впереди и думал. Звезда знала, о чем он думает. О необходимости разместить фургоны, накормить и напоить лошадей, отремонтировать то, что сломалось за день. А по ночам следить, чтобы не подкрались воры и не украли жалкий запас товаров и деньги, которые хранятся под постелью мамы. Звезда, сидя на своем месте, обнаружила, что можно чуть подтолкнуть, послать поток силы, который словно туманом, обволакивает папу. Она почти видела, как этот поток покидает ее тело, и всегда могла сказать, когда папа вдыхает его или поток проникает ему под кожу. Папа в таком случае распрямлялся, как будто спина его утрачивала способность гнуться.

– Ну, бодрей, еще немного, и мы на месте! – кричал он своим людям в фургонах. И все остальные, услышав его полный сил голос, приободрялись.

Иногда, если Звезда посылала папе меньше силы, чем обычно, и сама не уставала, она толкала волну силы кому-нибудь еще в караване – тому, кто больше всего в этом нуждался. Никто не учил ее делать это. Она просто знала. И потому совсем не удивилась, когда Пчела и стражники отыскали ее семью и забрали девочку, чтобы она училась и со временем стала настоящей волшебницей.

– Так я сделала и с Пламенем, – сказала она.

– Очень приятно было бы знать, как передавать другому свою силу, – задумчиво заметила Мышь. Остальные девочки начали одна за другой рассказывать, что они могут делать, и хотя Мышь слушала, она в то же время что-то обдумывала. Чего-то ей не хватало. Если Звезда сумела показать, как толкать, если она сама научилась слышать мысли других, если у остальных девочек тоже есть дары, пусть нетренированные…

Глава 35

– Я могу изменять свою внешность, – сказала Сверчок.

– Не может быть!

– Правда.

Сверчок был ребенком пары, жившей в небольшой деревне на юге Эсткарпа. У отца была маленькая ферма, которая давала ячмень на продажу и чтобы накормить семью, но его было мало, и мама обшивала всех женщин в деревне. У Сверчка был брат, немного старше и мама ждала еще одного ребенка.

– Хотя не знаю, как мы будем кормить еще один рот, – обычно говорила мама за шитьем.

Особенно трудно приходилось брату Сверчка Гвеннану. Он всегда хотел есть. Сверчок тоже, но только до того времени, пока не научилась заставлять людей принимать ее за брата. Она просто хотела, чтобы они так подумали. И они так и думали.

Такая способность оказалась очень полезной. Она в любое время могла пойти в кладовку, съесть что-нибудь, а наказывали брата. Но приходилось быть осторожной.

Например, когда у мамы появлялась немного лишних денег и она пекла вкусные пирожки. Если съесть их слишком много, можно заболеть. И потом трудно было бы объяснить причину.

Сверчок не знала, принадлежит ли ее дар Свету, и не думала об этом. Только иногда просто хотела, когда Гвеннана не было поблизости, чтобы вместо нее видели брата. И обычно у нее это получалось. Она ни о чем не подумала, когда появились Пчела и стражники. Решила, что Пчела придумала замечательно. И она не знала, умеет ли кто другой менять внешность, как она.

– О, это нетрудно, – сказала Шепелявая. – Я умею делать так, что меня не видят. Могу пройти у людей под ношом, и они ничего не жаметят.

Шепелявая всегда была тихим одиноким ребенком на большой ферме Гведдавл. Ни у кого не находилось времени для маленькой девочки, которая к тому же плохо говорит, хотя она и была дочерью богатого хозяина фермы. Шепелявая чувствовала себя невидимой. И однажды, к своему удивлению, она обнаружила, что когда очень сильно захочет, на самом деле становится невидимой. Она сама видела себя как легкую тень, словно она сделана из тумана. Она могла видеть сквозь свою руку, как иногда, если посмотришь через руку на яркий свет и увидишь очертания собственных костей. Но даже кости становились прозрачными, ей стоило только этого захотеть.

Теперь она могла ходить куда угодно и все слышать – особенно тайны, когда взрослые прогоняли ее и говорили друг с другом. Они называли это делом и отправляли девочку поиграть. Но Шепелявая знала, что они поступают так, чтобы она им не мешала. Никто из остальных детей с ней не играл. А когда она становилась невидимой, все изменялось.

Она могла пойти туда, куда ей не разрешали ходить, смотреть и слушать, хотя не понимала и десятой части происходящего. Единственным серьезным недостатком было то, что она не умела делать невидимой свою одежду, и если не хотела, чтобы видели, как платье неожиданно встает и уходит, нужно было его снимать. И всю остальную одежду тоже.

Поэтому ей приходилось заниматься своей тайной деятельностью только в теплую погоду. Она становилась невидимой, но оставалась слышимой. Звук стучащих зубов обязательно выдал бы ее, и она не знала, что произойдет, если ее поймают за подглядыванием – совершенно голой. Конечно, она не хотела, чтобы об этом узнали.

Когда Пчела нашла ее, Шепелявая так радовалась дружбе с новыми сестрами, что ни разу не захотела стать невидимой.

– Пока наш не поймали Пшы. И убили Лишт. – И Шепелявая снова сунула палец в рот.

Сверчок фыркнула.

– Если бы мы умели сделать так, чтобы вместо нас видели Псов – или их собак, по размерам они нам ближе, – или вообще стали невидимыми, нас бы не поймали.

– Может быть. Но вше шлучилошь так быштро.

– А я прямо сейчас могу выйти, и меня никто не увидит. Или Псы подумают, что это кто-то другой.

– Я могу это шделать еще лучше.

Мышь подумала, что эти две девочки зря спорят, но ничего не сказала. Она продолжала обдумывать свою идею, но что-то ее тревожило. Она почти поняла что. Если бы только голова не так болела…

– А ты что умеешь, Птица? – спросила Шепелявая.

– Ничего особенного. Иногда, если все благополучно, я умею видеть.

– Как это видеть? – спросила Звезда.

– Ну, понимаете. – Птица покраснела. – Просто видеть. Я это всегда называла уходить в глубину.

Глава 36

Папа Птицы был деревенским кузнецом и, вероятно, самым богатым человеком на многие лиги вокруг. Это был рослый мужчина, добродушный и красивый.

Мама Птицы в молодости была деревенской красавицей и по-прежнему одевалась очень нарядно. Муж потакал ей, сколько мог. Платья у нее всегда были из лучших материалов и сшиты лучшими портнихами. У нее были резные гребни для волос и красные кожаные сапожки. Птица знала, что красивые родители стесняются ее – тощей девочки с некрасивым лицом. Ясно, что из нее никогда не получится красавица. Птица не обижалась, просто она ничего не могла поделать. Но все равно было трудно, когда незнакомцы иногда смотрели на маму и папу, а потом на нее, и на лицах их ясно отражался вопрос «почему?»

У мамы было много красивых вещей, украшений и лент, одежды и безделушек, и иногда мама разрешала ей взять что-нибудь и поносить. Птицу притягивало все красивое: цветок, блестящий камешек, и она все время смотрела на них, пока, как говорила мама, «не втягивала в себя всю красоту». Любимой игрушкой Птицы был камень на цепочке, который иногда носила мама. Камень был совершено прозрачным – гладкий круглый камешек, отполированный без отвлекающих внимание фасет.

Несмотря на это, он улавливал лучи света и сверкал на маминой груди.

И вот однажды мама потеряла свое прекрасное ожерелье. Она поискала его, но не нашла.

– Хоть оно и простое, мне оно нравилось, потому что ты его мне подарил, – сказала она отцу Птицы.

– Ну, не расстраивайся, – ответил папа. – На следующей ярмарке купим другое, еще красивее.

Мама улыбнулась и перестала искать ожерелье, потому что больше всего любила новые вещи.

– Купим такое, которое блестит и бросает радужные отражения на солнце, – сказала она.

Когда много времени спустя под лавровым деревом, где проходила мама, Птица нашла ожерелье, ей и в голову не пришло отдать его. Серебряная цепочка порвалась, и поэтому ожерелье упало у мамы с шеи. И так как это была любимая вещь Птицы, она подумала, что мама разрешила бы теперь взять ее себе, а папа, может быть, даже починил бы цепочку. Конечно, после того, как маме купят новое.

Девочка носила ожерелье в кармане. Но однажды, подчиняясь порыву, который сама не смогла бы объяснить, она посмотрела на камень не так, как смотрела раньше. Посмотрела по-особому, так, что действительно начала видеть. И чем больше смотрела, тем больше ей казалось, что она плывет в камне, как рыбы плавают в воде.

И, к своему удивлению, обнаружила в глубине картины, которые двигались. Она видела то, что происходит далеко от нее. Вот мама – в доме, она расчесывает свои красивые волосы и негромко напевает. Заинтересовавшись, Птица попробовала посмотреть глубже, чтобы увидеть больше. Картинка в камне затуманилась, переменилась, и девочка увидела папу, который в тот день поехал в соседнюю деревню покупать новую верховую лошадь. Птица ясно видела и его, и лошадь. Рыжая, под цвет маминых волос.

После этого Птица всегда носила камень на шее, но Старательно его прятала под одеждой. И при каждой возможности заглядывала в него и видела. Это было захватывающе. Она обнаружила, что почти всегда может увидеть тех, кого знает. Но иногда она видела нечто, напоминающее закрытую дверь, и постепенно начала понимать, что этот человек занят чем-то личным, и ей не следует видеть его. Она также обнаружила, что не может видеть людей и предметы, которых не знает или о которых только слышала, как, например, знатных господ из города Эс. Не видела, как бы «глубоко» ни опускалась. И ее не удивило появление Пчелы. Она никогда не видела Пчелу, но, уходя в «глубину», видела себя едущей верхом далеко от деревни в обществе маленьких серых теней ростом с нее. Ей очень понравилось ожерелье самой Пчелы. Она подумала, что Пчела использвует свой камень так же, как сама Птица. И это было так естественно и просто, что Птица и не подумала прихватить собственное ожерелье в город Эс.

Девочки охали и ахали, слушая рассказ Птицы.

– Это удивительно, Птица! А ты можешь увидеть, что шейчаш ш моими мамой и папой? Ешли я тебе помогу? Я пущу тебя в швою голову, ты пошлушаешь и увидишь.

– Может быть. Но мне не во что смотреть.

– Это подойдет? – Пламя налила в чашку немного воды и протянула Птице.

– Не знаю, – с сомнением ответила Птица. – Попробую.

Она посмотрела в чашку, наклонив ее так, чтобы вода отражала свет. Мышь внимательно наблюдала. Ей хотелось, чтобы Птица увидела ее маму. Выражение лица Птицы изменилось, и Мышь поняла, что она ушла в «глубину».

– Я что-то вижу!

– воскликнула Птица. – Твоя мама ходит в брюках, как мужчина, и носит меч?

– Конечно, нет!

– Это моя мама! – воскликнула Мышь. Забыв о больной голове, она перебралась по соломе к Птице и заглянула в чашку. – Я знаю! Я просто знаю! Покажи мне, как это делать, Птица! Пожалуйста!

– Все пропало! – сказала Птица. Она сердито посмотрела на Мышь. – Ты испортила.

– Но я знаю, что это была моя мама. Я слышала ее, а теперь ты ее увидела! Она здесь, в Ализоне. Я просто знаю это.

– Ты с ума сошла.

– Нет.

– Да, сошла.

– Перестаньте, вы, обе! – сказала Звезда. – Мышь, ты все время говоришь о своей маме. С тех пор, как услышала этот второй голос. Она не может здесь быть. Это невозможно;

– Но я слышала второй голос. Он похож на мамин, хотя немного и на голос хранительницы. Я знаю: мама близко, она пришла за мной. И даже если я ошибаюсь, если я сумасшедшая, как говорит Птица, никто из нас не знал бы, что могут остальные, если бы я не рассказала о том, что услышала маму. Может, то, что мы умеем делать, нам поможет. А как далеко ты можешь толкнуть, Звезда?

Звезда посмотрела на нее, чуть нахмурившись. Потом выражение ее лица изменилось, и Мышь, не слушая, не прикасаясь мыслью, знала, что Звезда поняла, к чему она ведет.

– Не очень далеко. Ты хочешь сказать, что я могу толкнуть, помочь следующей, которая пойдет в комнату колдеров?

– Мне кажется, это для нас единственная возможность выдержать.

– Что ж, стоит попробовать, – сказала Звезда. – Но не знаю, смогу ли это сделать одна. А что, если следующей буду я? – И тут же ответила на собственный вопрос. – Конечно. Я научу всех вас, как ты только что научила нас слушать. Мы все должны обучить друг друга.

Мышь облегченно закрыла глаза. Идея, наконец, вырвалась, хотя и не она сама ее выразила. Но чего-то все равно не хватало. Мышь не могла думать. Голова сильно болела.

Птица рассмеялась.

– Что полезного в умении делать котенка из соломы? Только помогает провести время.

– Не знаю, – упрямо ответила Мышь. – Но Сверчок может заставить подумать, что она – это кто-то другой, и Шепелявая – что вообще никого нет.

Птица оглянулась на Шепелявую, и Мышь отчетливо, словно та произнесла вслух, услышала: «Много же она нам даст».

– Нет, кое-что даст, – сказала Звезда, и Мышь поняла, что она тоже услышала. – Шепелявая может научить всех нас, как научила слышать Мышь< – Ну, допустим, мы все превратимся в тени и выйдем, когда к нам в следующий раз зайдут Псы, – сказала Сверчок. – А как же Мышь и Пламя? Как мы с ними справимся? Они не могут идти.

– Я могу, – сказала Пламя.

Звезда не обратила внимание на ее слова.

– Подождем, пока им станет лучше.

– К тому времени заболеет кто-нибудь еще, – сказала Сверчок. – Им будет еще хуже, если колдеры сделают то, о чем рассказала Мышь.

– О!

Неожиданно то, что все время тревожило Мышь, стало ей ясно, и она смогла сказать остальным.

– Я слышала голоса, когда со мной работали колдеры, и именно я умела слушать мысли. Может, это что-то значит.

– Может быть. А как же Пламя?

Глаза Звезды сузились.

– Может, эта машина колдеров усиливает наши способности. В таком случае на способность Пламени просто нельзя опереться, вот и все.

– Значит, поделившись друг с другом, мы не помогли, только ухудшили свое положение! – в ужасе воскликнула Птица.

Все посмотрели на Птицу: какие ужасы увидит она, когда ее присоединят к машине колдеров?

– Нет, я так не думаю, – медленно сказала Звезда. – Я думаю, сейчас мы сильней, чем раньше.

– Моя мама придет за нами, – сказала Мышь. – Она нас спасет.

– О, помолчи, – ответила Звезда. Голос ее звучал не раздраженно, а устало. – Не нужно цепляться за надежду, когда ее нет. Сейчас нам лучше всего потренироваться в своих новых способностях и попытаться действовать вместе, так, чтобы лучше держаться, когда будем в машине колдеров, – Она вздрогнула, и Мышь уловила мысль Звезды: Звезда увидела себя беспомощно лежащей на столе в лаборатории колдеров и кричащей, а колдеры безжалостно всаживают в нее провода.

Мышь знала, что Звезда права. Даже если они сумеют бежать, они никого не могут оставить, а, несмотря на свои бодрые слова, Пламя едва ли в лучшем состоянии, чем Мышь.

– Да, Звезда, – согласилась девочка. – Мы должны сосредоточиться на слышании и толкании, передаче силы. Это потребуется больше всего до тех пор, пока колдеры нас не оставят.

Девочки содрогнулись: все понимали, что колдеры оставят их только, если они им подчинятся или погибнут.