Текст книги "Последний герцог"

Глава 14

Спящая Дафна была похожа на доверчивого ребенка. Свернувшись калачиком, она прижималась щекой к руке мужа. Пирс лежал неподвижно, с открытыми глазами, но мысли его были далеко. Он вспомнил вчерашний день, наполненный событиями, следовавшими одно за другим, не оставлявшими времени и возможности для того, чтобы остановиться хоть на минуту и подумать. Еще утром он надеялся только на то, что они с Дафной могут договориться о помолвке, а к вечеру они уже были мужем и женой. Ну что же, день можно считать удачным. Не часто судьба подкидывает ему сюрпризы, предлагая больше, чем он ожидал. Ему даже не верилось, что удалось вырвать Дафну из рук садиста Трэгмора так быстро и что теперь перед Богом и законом он отвечает за нее. Правда, столь стремительный поворот событий не дал ему возможности обдумать некоторые вопросы.

Например, должен ли он сказать Дафне о своих планах в отношении Трэгмора? Как долго откладывать рассказ о том, какую роль сыграл Трэгмор в его жизни? Ну и, наконец, самое главное: как он может скрывать от умной, чуткой жены ночные вылазки Тин Кэпа? Каково ей будет узнать, что она вышла замуж за человека, совершающего по ночам бандитские налеты на богатые дома? Вспомнив их ночную встречу в доме Трэгмора, Пирс улыбнулся. Нет, конечно же, она не предаст его. Она сама считала Тин Кэпа чуть ли не национальным героем и готова была аплодировать каждой его удачной вылазке. Но одно дело знать, что Тин Кэп – какой-то абстрактный герой, и совсем другое – что он ее муж. Восторженность может отступить перед страхом. Нет, нет, риск слишком велик. Уж он-то лучше, чем кто-либо другой, понимает, с каким риском и трудом связаны эти ночные подвиги. Только со стороны все кажется легко и просто. Любая оплошность, любая досадная случайность грозят ему петлей. Тут не отделаться тюрьмой или каторгой. Свет ни за что не простит ему. И даже тот факт, что он отдавал все деньги бедным, не смягчит, а скорее разъярит судей. Незавидная доля ожидает не только его самого, но и тех, кто помогает ему, тех, кто знал о его делах и не донес. Нет, нет, ни за что на свете он не расскажет ей об этом. Ведь он женился на Дафне для того, чтобы защитить ее, а не погубить. Он один должен отвечать, если случится беда.

Пирс снова улыбнулся, вспомнив о том, как – по иронии ли судьбы, по провидению ли Господа – Дафна оказалась в лавке ювелира Томпсона и смогла получить за свою брошь деньги, на которые можно накормить всех детей Нортгемптоншира, и она без колебаний отдала эти деньги. Господи, да подозревал ли он, что есть такая женщина во всей Англии и что она станет его женой? Ну а то, что случилось после, в супружеской постели? И Пирс снова с трудом удержался от смеха: супружеской постелью оказался диван в гостиной. Впервые в жизни Пирс просто потерял голову. Скосив глаза, он посмотрел на жену, не осмелившись даже погладить ее волосы. Счастье буквально затопило все существо Пирса, и он боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть его.

Дафна пошевелилась и нахмурилась, – вероятно, из-за жесткого покрывала, которым прикрыл ее Пирс. Она постаралась улечься поудобнее, но это было не так-то просто на диване в гостиной. Мышцы отозвались легкой болью и усталостью. Память проснулась и оглушила ее, как взрыв. От сладостного забвения не осталось и следа. Приподняв голову, она осматривала комнату, пока наконец не нашла то, что искала: Пирс стоял у окна и задумчиво попыхивал сигарой.

– Пирс?

Он обернулся с улыбкой:

– Доброе утро, миссис Торнтон! Как раз собирался разбудить вас.

– Ты давно встал? – спросила Дафна, подыскивая глазами что-нибудь, чтобы набросить на себя.

– Да нет, не очень. – Пирс подошел и накинул на нее свою рубашку. – Так тебе будет удобнее.

– Спасибо. – Дафна встала, застегивая пуговицы. – Как ты, нормально?

Он улыбнулся:

– Мне кажется, это я должен задать этот вопрос тебе. Щеки Дафны слегка порозовели, она опустила глаза:

– Я чувствую себя хорошо, даже слишком.

– Очень рад. – Он нежно поцеловал ее. – Должен заметить, наша брачная ночь была такой же необычной, как и венчание. Извини меня. По крайней мере уж до кровати-то я мог бы тебя донести.

– А мне эта импровизированная кровать запомнится на всю жизнь. Мне было так хорошо с тобой, Пирс!

– Черт подери, я снова хочу тебя, с того самого момента, как проснулся.

– Так в чем же дело?

– У нас еще будет немало таких ночей, Дафна, я обещаю, но сейчас ты должна отдохнуть. На сегодня у нас много дел. Мы поедем к Трэгмору и заберем твои вещи.

– Мы?

– Да, мы.

– Но отец?!

– С отцом буду говорить я. – Пирс нежно привлек ее к себе, – Ничего не бойся, я же обещал, что никому не дам тебя в обиду.

– Я боюсь не за себя.

– Но ведь твоя мать в безопасности, в Макхэме.

– И не за нее.

– А за кого же?

– За тебя, Пирс. – Дафна с беспокойством подняла на него глаза. – Он ненавидит тебя. Пирс усмехнулся:

– Еще бы! – Но почему?

– Потому что я владею всеми долговыми расписками, которые он давал на протяжении многих лет разным людям. Их общая стоимость намного превосходит стоимость вашего поместья, Дафна. Я могу в один день разорить его, если предъявлю их разом, так что у твоего отца есть все основания не любить меня и в то же время опасаться. Будь спокойна, он не переступит границ, это было бы равносильно самоубийству.

– Пирс…

– Да?

– А за что ты ненавидишь его?

– Разве того, что он избивал тебя, недостаточно?

– Не хитри, Пирс, ведь ты сам признался, что ненавидишь его давно.

– Я расскажу тебе потом, сейчас нет настроения.

– Нет, Пирс. – Она положила руки ему на грудь и пристально посмотрела в глаза. – Ты просил меня верить тебе во всем, и я верю. Ты попросил меня стать твоей женой, и я ею стала. Я буду верна тебе до самой смерти и буду делить с тобой радости и горе. Пирс, – она погладила его по груди, – расскажи мне. Я знаю, что у моего отца холодное и жестокое сердце. Расскажи мне, что он сделал тебе?

– Что?! Да так, ничего, сущий пустячок. – Глаза Пирса потемнели от гнева. – Этот подлец чуть не замучил до смерти меня и десятки других детей. Господи, да я чудом выжил, несмотря на голод и ежедневные побои.

– Как?!

– Я уже говорил тебе, что вырос в работном доме. Его директор Баррингс был отпетым мерзавцем, получившим это место только благодаря протекции одного знатного человека. Схема проста: Баррингс держится за место и имеет свои мелкие выгоды, а деньги, которые даются работному дому, оказываются в кармане этого знатного человека. В результате он богатеет, директор наслаждается полной безнаказанностью, а дети погибают от голода. За малейшие провинности их жестоко избивают. Впрочем, наказывали не только за провинности, достаточно было просто попасться на глаза этому человеку, который почему-то считал, что самое лучшее место для сироты – это могила. Видеть их страдания для него было истинным наслаждением. И этим знатным человеком был…

– Мой отец, – прервал» побледневшая Дафна, – Да.

– Мистер Чамберс рассказывал мне, что такое может быть.

– А рассказывал ли он тебе, что значит быть избитым до полусмерти, голодать, пока не станешь похожим на призрак, быть запуганным до того, что превращаешься в глухонемого; каково это – смотреть, как на твоих глазах умирает мать без всякой помощи, а потом ее хоронят без молитв, как собаку; каждый день терпеть издевательства человека, который живет за счет того, что грабит тебя?!

– Но в таком случае отец должен знать, за что ты его ненавидишь.

– Нет.

– Но ведь он должен помнить ребенка, которого истязал почти ежедневно.

– Он не знал даже моего имени. О, сейчас он знает, что некий Пирс Торнтон вырос в работном доме. Его шпионы узнали об этом, когда он пытался с помощью шантажа защититься от меня. Но ему даже в голову не приходит связать свой грязный бизнес с одним из ублюдков, которых он нещадно избивал чуть не каждый день. Да он никогда и не отличал одного ребенка от другого. На его взгляд, мы все одинаково бесполезны, и основное наше предназначение – подохнуть от голода или истязаний.

– Теперь я все понимаю. – Дафна опустила глаза.

– Все ли? – спросил Пирс колко. Вместо ответа Дафна отошла от него, встала на то место в комнате, куда пробивались яркие лучики солнца сквозь щель в занавеске, повернулась к – нему спиной и скинула рубашку. – Да, Пирс, я понимаю, – повторила она, Пирсу показалось, что кто-то железной рукой вцепился ему в горло, когда он увидел, что белоснежная шелковая кожаДафны сплошь покрыта старыми и новыми рубцами, которые раньше были скрыты одеждой – Рубцов были десятки, а может быть, даже сотни. Никогда в жизни Пирс не хотел так убить человека, как в эту минуту. Он сжал кулаки с такой силой, что из ладоней выступила кровь. Лицо его побелело как мел. Из горла непроизвольно вырвался мучительный стон. Он несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прийти в себя. Напряжение было так огромно, что, справившись с собой. Пирс почувствовал невероятное опустошение и усталость, которые, в свою очередь, сменились запоздалым раскаянием и стыдом.

– Господи, Дафна, прости меня, прости ради всего святого!

– Не надо извиняться. – Она быстро накинула рубашку, подошла и приложила палец к его губам. – Ты спас меня от этого кошмара. Я просто хотела, чтобы ты знал – я понимаю все. – Этот зверь, истязавший тебя, не смог ничего сделать с твоей красотой. – Он поцеловал ее пальцы. – Я люблю тебя еще больше. Всегда помни об этом. Слезы навернулись на глаза Дафны:

– Пирс, ты такой… такой прекрасный человек! Тебе столько пришлось выстрадать; голод, издевательства, смерть матери. Я… – Она опустила голову. – Я тоже ненавижу его, Пирс, – добавила она тихо. Слезы текли по ее щекам.

– Не плачь из-за меня, не надо.

– Я плачу о маленьком мальчике, которым ты был, когда отец измывался над тобой.

– Этого мальчика уже давно нет.

Дафна внимательно посмотрела ему в глаза:

– Ты уверен в этом? – Да.

– Зато есть человек, который не верит в молитвы. Пирс невольно вздрогнул, вспомнив, при каких обстоятельствах он говорил об этом Дафне. Один раз это было в саду у графа Гентри и второй раз, когда разбойник Тин Кэп грабил ее дом.

– Конечно, мне не удалось испытать всего того, что выпало на твою долю, – продолжала Дафна, застегивая рубашку, – но с того момента, как я помню себя, я знала: в любой момент отец может избить меня. Но это еще не самое худшее. Самое ужасное – это сидеть в своей комнате, сжавшись от страха, и слышать, как плачет твоя мать, истязаемая отцом. Господи, это было невыносимо!

– Все это в прошлом.

Дафна задумчиво покачала головой:

– Ты лучше, чем кто-либо, знаешь, что есть вещи, которые никогда не проходят. Они хранятся в нашей памяти, но время от времени оживают и настигают нас снова и снова. Еще когда я была совсем ребенком, отец решил, что я слишком похожа на мать – слишком добрая, слишком сострадательная. Когда мне исполнилось восемь лет, ой пришел к выводу, что одних избиений уже недостаточно, и повел меня в работный дом. Господи, как я не хотела туда идти, как я сопротивлялась! Не потому, что у меня появится отвращение к людям, как ожидал отец, – как раз наоборот, я понимала, что уже никогда не смогу забыть тех лиц, этой безнадежной обреченности, и я оказалась права. С той минуты, как я вошла туда, прежний душевный покой уже не вернулся ко мне. Я помню все так живо, как будто это было только вчера. Две женщины, стоящие на коленях и скребущие Пол, и одна из них буквально задыхается от кашля; невыносимое зловоние, дети в саду, похожие на привидения, и особенно маленькая девочка с печальными глазами, прижимающая к себе сломанную куклу, и эту полустертую надпись над домом – прямую противоположность всему, что я видела. «Непреходящая надежда»? – Дафна тяжело вздохнула. – Скорее, вечная безнадежность-Пирс вздрогнул:

– Непреходящая надежда?

– Да, так назывался этот работный дом: Дом непреходящей надежды.

Судорога прошла по лицу Пирса:

– О Господи!

– Ты был там?

– Я там вырос.

Дафиа в ужасе прикрыла рукой рот:

– Ты вырос в этом жутком месте, о котором я говорила?

– То, о чем ты рассказывала, было далеко не самое худшее. Была там еще так называемая мертвая комната. Меня в ней часто запирали в наказание, я проводил целые дни в абсолютной темноте среди разлагающихся трупов. Это было излюбленное издевательство маркиза. А через стенку от мертвой комнаты была другая, битком набитая женщинами, умирающими от сифилиса. Туда же помещали и женщин с любым заболеванием кожи, которые случались довольно часто в этом Грязном доме. Вентиляции не было и в помине, воздух был буквально пропитан ужасным смрадом и стонами умирающих.

Дафна прижала ладонь к его губам, заставив замолчать.

– На все Божья воля, Пирс. У всех вещей, даже самых ужасных, есть свое предназначение, и, может быть, все это ты должен был вынести для того, чтобы стать таким, каким ты стал:

Пирс. нежно погладил Дафну по волосам:

– Прости меня, я не должен был рассказывать тебе обо всем этом ужасе.

– Нет, нет, Пирс, как раз наоборот, я рада, что ты поведал мне всю правду. Расскажи мне о своей матери.

– Моя мать… – Пирс тяжело вздохнул. – Она была очень красивой, или это только мне так казалось? Впрочем, это не важно. Уже через несколько лет жизни в работном доме от ее красоты не осталось и следа, так же как и от ее здоровья, и я потерял ее.

– Она родила тебя в работном доме?

– Да. До этого она была служанкой в одной из лондонских таверн. Именно там ее и встретил Макхэм. Вероятно, они полюбили друг друга, но, увы, ненадолго. – Пирс грустно усмехнулся. – У герцога уже была жена. Как вовремя он забыл сб этом, когда добивался моей матери, и как он постарался забыть ее, когда моя мать сообщила ему, что у нее будет ребенок. . . – И он ничем не помог ей?

– Нет, согласно письму, которое покойный Макхэм оставил поверенному, он очень мучился из-за этого и в конце концов вернулся в таверну, чтобы найти ее, но было уже слишком поздно: хозяин выгнал ее сразу, как только догадался, что она ждет ребенка.

– И на этом т.вой отец успокоился? – Вероятно, нет. Согласно письму, он извел немало денег на детективов, которые наконец обнаружили мою мать в Лестерском работном доме с ребенком на руках. В письме он .уверяет, что искренне собирался пожертвовать всем и забрать нас к себе, – Пирс мрачно улыбнулся, – но в это время герцогиня наконец-то забеременела. Грустное совпадение! Не стоит и говорить о том, что для герцога Макхэма законный наследник оказался дороже бастарда, и поэтому он остался в Макхэме, а мы остались в этом аду. Мать старалась протянуть как можно дольше, но она никогда не была особенно сильной. Она скончалась, когда мне было семь лет.

– Тебе, наверное, было очень одиноко?

– Она была единственным человеком, любившим меня. Я никогда не знал своего отца, да и ненавидел его за все, что он сделал. Когда мать умерла, особенно в первое время, мне все время казалось, что я тоже вот-вот умру.

Дафна погладила кончиками пальцев Пирса по могучей груди и улыбнулась:

– Твой отец дорого заплатил за свой эгоизм. Он был лишен счастья знать тебя.

– Он не считал это большой потерей.

– Ты не можешь этого знать, – возразила она.

– Если он был огорчен, то почему не презрел все условности и не признал меня? Нет, Дафна, Макхэму было наплевать на меня.

– Но судьба жестоко наказала его. Я знаю, ты не был его единственной потерей. Его сын трагически погиб на скачках, умерла от горя его жена, после чего сам герцог стал затворником.

– Отец рассказал тебе от этом?

– Да, мне кажется, он был хорошо знаком с Макхэмом.

– Даже слишком хорошо. – Пирс сжал кулаки. – Трэгмор частенько навещал директора, чтобы опустошать его фонды. Я следил за ними. – Дафна вопросительно взглянула на него, не понимая, чем вызвано это отступление, но Пирс продолжал: – Я наблюдал за ним и его компаньоном.

– Компаньон?

– Трэгмор навещал Баррингса не один. С ним был… – Пирс резко выдохнул, – герцог Макхэм.

– Неужели герцог был вовлечен в эту грязную сделку? – И да, и нет.

– Что это значит? Он брал деньги у Баррингса или нет?

– Когда я следил за ними, нет. Может быть, он забирал свою долю, когда они были с Трэгмором одни, не знаю. По правде говоря, он не проявлял ни малейшего интереса к деньгам. Он выглядел скорее беспокойным, чем жадным. Скажу честно, для меня его приходы всегда оставались загадкой. После встречи с директором он выходил якобы погулять, ничего не делал, ничего не говорил, только смотрел. Лишь недавно я понял, какова была истинная цель его визитов.

– Чтобы увидеть тебя?

– Да, наверное. Таким странным образом он проявлял заботу о незаконнорожденном сыне. Он получил известие о смерти моей матери и, вероятно, чувствовал себя виноватым; не настолько, правда, чтобы признать меня и скомпрометировать тем самым своего законного наследника, но достаточно для того, чтобы время от времени наносить визиты в работный дом и убедиться, что я еще жив.

– Он был слабым человеком, Пирс. Но несомненно также и то, что по-своему он заботился о тебе.

– Заботился? Если бы это было так, он не оставил бы мать, узнав, что у нее будет ребенок. Нет, Дафна, его это ничуть не волновало.

Дафна поняла, что этот разговор надо отложить. Может быть, позже, когда боль немного утихнет, она поможет вернуть мир в сердце любимого, но сейчас было не время, и она сменила тему разговора:

– Ты сказал, что мой отец даже не знал твоего имени. Это значит, что ему не удастся установить, какая была связь между тобой и визитами герцога.

– До недавнего времени да, но сейчас, когда стала известна воля Макхэма, он наверняка сопоставил известные ему факты и догадался обо всем.

– Я не могу себе даже представить, какой предлог использовал герцог для того, чтобы посещать работный дом.

– Я думаю, он делал вид, что его интересуют деньги. Деньги для твоего отца – самый веский аргумент,

– Может быть, ты расскажешь мне о том, что ты задумал? – спросила Дафна мягко, неуверенная в том, что Пирс согласится. – Зачем ты принял ненавистный тебе титул и каким образом он поможет в осуществлении твоих планов?

– Хорошо. – Пирс решил открыть жене как можно больше. – Я принял этот проклятый титул, потому что он обеспечивает мне две возможности, которых я был лишен, – огромное богатство и огромную власть. Ты права, лично мне наплевать и на то, и на другое, но речь идет не обо мне. – Пирс крепко сжал ее плечи. – Дафна, каждую неделю в течение этих двух лет я имею право на десять тысяч фунтов. А если я выполню условия, указанные в завещании, я становлюсь обладателем двадцати миллионов. Ты только представь себе, что можно сделать на эти деньги!

Она внимательно посмотрела на него:

– Да, я представляю, ты хочешь помочь бедным, не так ли?

– Я далеко не бедный человек, ты знаешь, но все, чем я обладаю, это всего лишь жалкие крохи по сравнению с состоянием Макхэма. Как много можно было бы сделать на эти деньги! Да на них можно устроить настоящую реформацию в этом деле, улучшить санитарное состояние, еду, да мало ли еще чего. Имея такие деньги и такое влияние…

– Ну а мой отец? Как это все скажется на нем? Пирс без колебаний заявил:

– Я уже говорил тебе, что обладаю всеми его долговыми расписками. Он живет в постоянном страхе, что я, когда-нибудь объявлю о них. Раньше, пока я был обычным человеком низкого происхождения, у него еще была надежда, что, используя влиятельных людей, он мог бы как-то замять скандал, избежать полного банкротства, но сейчас от него ускользнула даже эта надежда. В одну ночь я стал знатным человеком. Я могу спокойно отправиться в палату лордов и апеллировать к верховному суду. Это приведет к его полному краху.

Дафна восприняла его слова спокойно. :: – Я знаю, Пирс, что человек вроде тебя вряд ли удовлетворится простым банкротством.

– Да, ты права. – Пирс усмехнулся. – Трэгмор часто называл меня помойной крысой, так вот, я хочу, чтобы он оказался на этой помойке, которую он так презирает, среди тех, кого он так долго ненавидел и мучил.

– Я поняла твою мысль. Ты хочешь сделать так, чтобы отец больше никогда не смог издеваться над такими, как ты, я, моя мать.

– Да, Дафна, и я сделал бы это без малейшего сожаления.

– Я согласна.

Пирс удивился.

– Ты согласна?

– Да, полностью. Отца надо остановить. Надо прекратить его издевательства. Чем я могу помочь тебе?

Пирс испытал огромное облегчение оттого, что наконец высказался.

– Все-таки, Дафна, ты замечательная женщина. Такая нежная и такая сильная.

– Итак, что мы должны делать? – повторила Дафна настойчиво,

– Для начала, ваша светлость, вам надо одеться. По пути я объясню вам свой план. – Он отступил на шаг и церемонно поклонился.