Текст книги "Обреченный рыцарь"

И словно вторя его мыслям, навстречу Белому Оленю, тряся погремушками из песцовых костей, вылетела Иптыш…

– О‑о‑о, горе нам! – завыла она. – Горе Людям Оленя и Волка! Горе, Горе!!

Белый Лемминг не испугался, лишь досадливо пожал плечами.

Он привык. Вот уже четвертый день старуха повторяла свои пророчества.

– Горе нам, живущим вдоль Ледяной Стены, и всем прочим людям! Погубит, погубит нас злой Неназываемый, что явится из‑за Звездного Полога Снежной ночи! И из‑за бури снежной выйдут тьмы слуг Неназываемого верхом на огромных волках, разжиревших от человечьего мяса, потрясая копьями из костей людских. Ибо вызвала старая дева, которая вечно молода лицом и телом, из‑за Края Мира темных тварей! Вызвала уже!!

«Тьфу! – сплюнул на восход Белый Лемминг. – Чего только не примерещится! Храни нас от этого предки и Небесный Медведь!»

– И будет это в дни лета, когда ночная владычица Сель поднимется над горизонтом! – вещала старуха между тем.

У Лемминга немного отлегло от сердца. Чего греха таить, предсказания шаманки его беспокоили. Когда это в здешних краях Луну было видно летом?! И не припомнить такого! Определенно прав молодой шаман Гугха, что в последнее время Иптыш стала чрезмерно увлекаться мухоморами…

Конечно, не стоит беспокоиться из‑за полубезумных пророчеств старой бабы, которой самой скоро пора за Край Мира… Вот эти ранние заморозки – это да! Могут не успеть подрасти оленята у ездовых оленей, да и запасы на зиму тоже не до конца заготовлены.

Так, размышляя о житейских делах, Белый Лемминг вышел из главного стойбища и направился к юрте, где обитали молодые, неженатые еще охотники. Заморозки заморозками, а детенышей носорогов ловить все равно придется.

Когда он миновал каменный круг из исполинских валунов, поставленных стоймя и перекрытых сверху такими ж гигантскими камнями, сооруженными жившими до людей великанами йотунами, взор старого опытного охотника разглядел слева, в стороне восхода, нечто несообразное.

Он даже не понял сперва, что это такое. И лишь спустя десяток ударов сердца осознал…

И едва не закричал, остолбенело глядя туда, где в мутном желтоватом ореоле светил над холмистым горизонтом бледный диск ночной владычицы…

И страх сковал отважного вождя Белого Лемминга, не раз в одиночку дравшегося с волчьими стаями и трижды побеждавшего в единоборстве ледового медведя‑ошкуя.

Часть вторая
А НЕ ПОЙТИ ЛИ ВАМ НА…

Глава 1
ПОСРАМЛЕНИЕ ЕПИСКОПА

Киев, август

Убедившись, что дверь ее номера надежно заперта, Файервинд извлекла из кармана свитки небольшое складное зеркальце из тускловатого серебра. Из кошеля на поясе добыла маленький узелок, откуда вытряхнула на ладонь несколько песчинок и, ловко отколупнув оправу зеркальца, вложила их туда.

Затем установила его в расписное глиняное блюдце, на котором лежало оставшееся от завтрака яблоко, подлила несколько капель чертополохового масла.

На этом приготовления к обряду были закончены.

Вообще‑то магические штучки полагалось бы хранить в тайнике, и тайник у чародейки действительно был. Но содержалась там всякая мелочь исключительно для отвода глаз.

Не исключено, что люди Ифигениуса, а то и самого князя побывали в ее апартаментах, но вряд ли содержимое тайника под половицей возбудило их подозрения. Пара колец, заколка скифской работы, браслет с самоцветами – обычные женские безделушки, хранимые подальше от завидущих глаз.

Самые ценные предметы колдунья предпочитала носить с собой и без суровой нужды не использовать.

Зеркало это было самым обычным. Но вот если вложить под оправу чуть‑чуть крупинок порошка из Камня Слова, то через серебряную пластинку можно будет установить связь с той таинственной сетью, которой пользовались маги ти‑уд.

Конечно, так вот запросто передать сообщение у нее бы не получилось. Даже у Учителя эти фокусы не выходили. Но вот принять его было проще простого.

Глядя в матовую поверхность зеркала, Файервинд зашептала мантры заклинаний, и вскоре ее лицо в глади металла оказалось смыто колеблющимися волнами, закручивающимися в перистую воронку. Ведьма сосредоточенно всматривалась в глубь этого водоворота, готовая в любую секунду разорвать контакт.

А от зеркала вниз, в землю уходила тонкая лента или нитка зелено‑желтого ядовитого цвета. Она сейчас доберется до ближайшей водяной жилы, и по ней скользнет к ближайшему Камню Речи. Правда, увидеть ее было дано лишь магическому зрению, да и то не всякому. Файервинд опасалась не зря.

Зеркала весьма часто показывали невесть какие видения. Откуда они приходили – из прошлого, будущего или, возможно, из других миров, – не говорили даже сами ти‑уд: может, не знали, может, не хотели. Но про то, что эти видения могли ввести в заблуждение или даже быть опасными, учителя не забывали напомнить, и праздное их созерцание не поощрялось.

Увидеть там и в самом деле можно было всякое.

Иногда зеркала демонстрировали чужие сны – сны магов или даже Малых Народцев, иногда – непонятные пейзажи и незнакомые города, не похожие на то, что она видела в чудных книгах ти‑уд, иногда – странных живых существ…

Или вещи еще более необычные.

Однажды сама Файервинд видела что‑то непонятное – битвы неких огромных металлических кораблей в бескрайнем океане, сотни стальных огненных птиц, взлетающих с их палуб и превращающих в труху целые города. В другой раз – что‑то вообще непонятное. Сражения в черной пустоте тоже металлических, сияющих множеством огней громадин, посылающих друг в друга смертоносные лучи, и всяких невероятных созданий, в этих летающих домах сидящих. (Из них ей особенно запомнился мохнатый зеленый уродец, похожий на перекормленную ушастую макаку.)

Но это было не самое худшее.

Как‑то ее приятель Рагнар Красавчик узрел в таком зеркале церемонию в египетском храме. Причем по его рассказам выходило, что это не нынешнее время, а какая‑то седая древность. Жрецы поминали царя Скорпиона и нетеру, говорили о скором прилете птицы Бену. А еще на церемонии творилось непонятное волшебство, читались заклинания из древних свитков, из сундуков вынимались некие, судя по всему, волшебные предметы…

Заинтересовавшись, Рагнар решил было подсмотреть, что именно за чародейство творят жители Черной Земли, и даже попытался приблизить изображение. И тогда старший из жрецов, что‑то почуяв, резко взмахнул рукой, после чего зеркало буквально взорвалось градом металлического крошева. К счастью, глаза любопытному ученику не задело, но с тех пор звали его уже не Рагнар Красавчик, а Рагнар Рябой.

Помнится, наставники тогда пару дней ходили хмурые и встревоженные, а за ее невинный вопрос, неужели можно нанести удар из прошлого, Файервинд на десять дней отправилась в карцер на хлеб и воду…

Однако никаких мрачных тайн талисман сейчас не показывал. Более того, он не хотел показывать ничего.

Магичка уже решила было перенести сеанс на завтра и потянулась за яблоком, чтобы чуток освежиться (как всегда, занятия волшебством отобрали у нее частицу Силы), как вдруг яблоко завертелось, покатилось по кромке блюда… И на поверхности зеркальца возникло лицо человека. И это был вовсе не ее Учитель или даже любой другой из Истинных.

Нет, на нее сурово взирал князь Велимир.

– …дабы вера крепка была! – закончил он фразу, буквально пронзая отшатнувшуюся чародейку взором.

– Репка была, – повторило эхо.

Изображение сместилось, и Файрвинд обнаружила, что князь произносит речь в каком‑то обширном сводчатом помещении с простыми белеными стенами перед толпой богато одетых людей.

«Главные палаты, новое здание», – механически отметила она.

Его все никак не могли толком закончить.

Но с какой стати зеркало вообще ей это показало?

– И говорю всем, – продолжал вдохновенно вещать владыка земли Куявской, – не отступлюсь от сего! Ни по воле вашей, ни по воле тем паче неразумных и жалких простолюдинов указов своих не отменю. Ибо нечисть на нашей земле лишь дотоле требовалась, пока мы истинного бога не познали! – Он истово перекрестился. – Теперь же вовсе не нужны нам полевики, домовики, овинники, гуменники да разные прочие мелкие да ничтожные «соседи»! Теперь все у нас будет твориться волей Господней! И всякий, кто станет мешать в деле богоугодном, тот будет иметь дело со мной! – Голос государя вдруг сорвался на фальцет, а посох грянул о каменный пол так, что эхо загремело под сводами. – Будете мешать вы, и вас, бояре, разгоню! Потому как вы люди важные, но не важнее Бога! И тех священников, кто высокоумствуют, рассуждая, что и нечисть Господом сотворена и Он ей место знает, тех тоже карать будем!

Файервинд осклабилась. Князь, похоже, и в самом деле уверовал в ту чушь, что вливал ему в уши этот Ифигениус. Впрочем, глупцов на тронах хватало всегда. Это ж надо! Он уже учит священников, как им верить в их Бога! Быстро же…

Но все‑таки почему зеркало, настроенное на Камень Речи, вдруг стало передавать происходящее в княжеских покоях? Да еще, судя по всему, в ретроспекции. Ведь то, что она сейчас увидела, явно происходило год назад, когда Велимир только начинал свои религиозные реформы.

Даже если кто‑то додумался бы притащить такой камень на Княжескую Гору для того, чтобы он начал транслировать окружающее, его нужно было в начале настроить…

Тут внезапно зеркало погасло, а потом вспыхнуло ярким серебристым пламенем.

– Да!! Не соврали! – произнес долговязый худой мужчина, в котором Файервинд без труда признала главу псов Господних.

За последние пару месяцев не только рыцари, но и она сама успела познакомиться с гвардией Кукиша. Надо заметить, что особенного удовольствия это знакомство ей не доставило.

Епископ, что называется, шел по следу. Приставил к ней и парням соглядатаев. Постоянно донимал проверками, обысками и прочими гнусностями.

Ну‑ка, что там волшебное зеркало кажет?..

– …Да!! Не соврали! – только и смог выдавить из себя сотник епископской дружины Лют, глядя на открывающуюся картину, потому что других слов у него не было.

Его бойцы, побрякивая железом, молчали, лишь кони тревожно всхрапывали.

И было отчего удивиться.

Внизу, на лужке у речушки бродили животные. Да, именно животные, потому что точнее назвать их было бы затруднительно. Ибо существа выглядели как огромные крысы размером с кобылу, украшенные длинными тонкими рогами да еще покрытые какой‑то рыжей длинной шерстью.

Твари мирно щипали травку, как какие‑то кошмарные адские коровы, не обращая внимания на явившихся по их душу вооруженных людей и даже целого епископа.

– Что называется, сон в руку! – пропищал, выглядывая из‑за спин вояк, пожилой писарь. – Как раз позавчера снились мне две крысы. Точно такие вот здоровые. Пришли, понюхали да убрались!

Лют пожал плечами.

Сегодня, когда на епископское подворье в Киеве с хутора Старый Гай, подаренного князем владыке, прибежал трясущийся от страха староста и сообщил о том, что вокруг их сельца бродят огромные крысы, воин поначалу хотел послать подальше старика, не иначе перебравшего медовухи.

Но Ифигениус неожиданно решил поглядеть, что за живность завелась возле его личных владений и не может ли она нанести какого урона «церковной собственности».

И вот – поглядели…

Перун Вседержитель и Иисус Распятый! Что ж это в свете белом творится?!

– Может, того? – бросил он вполголоса. – Отойдем пока, ваше преосвященство? Черт его знает, что можно ждать от этих уродов? А там подтянем обоз, соберем баллисты да уделаем крысок‑то, а? Пусть себе попасутся. От урожая не убудет…

Лучше бы он этого не говорил!

Кукиш, последние два дня пребывавший в каком‑то нервном возбуждении, мало‑помалу переходящем в бешенство, смешанное со страхом, и сам подумывал об отступлении. Конечно же временном! Но теперь выказать свою неуверенность или робость показалось ему недопустимым перед лицом подчиненных. И без того авторитет его, как он знал, начал колебаться.

И еще урожай.

Владыка, седмицу назад побывавший тут, уже прикинул, куда пойдут деньги, вырученные им от продажи даров земли. Собирался потратить их на внедрение в умы куявцев своего любимого детища – ифигеницы. Что ж теперь из‑за каких‑то гадин должно сорваться великое дело просвещения этого варварского народа? За которое его, Ифигениуса, уж точно причислят к лику святых (если не равноапостольных). Ну, это уж дудки!

– Отставить разговорчики в строю!! – рявкнул он, набрав полную грудь воздуха, так что шарахнулись и сотник, и его конь, нервно запрядавший ушами. – Кого испугались, воины!! Это же крысы! Пасюки амбарные, пусть и здоровенные!

– Ну‑у, ежели так, то да… – промямлил растерявшийся сотник. – Оно, наверное, конечно, так… Крысы есть крысы…

– Истину вам реку, – надрывался епископ. – Защищает нас Бог наш! Бог истинный, живой, иже ему поклоняемся и славим! А это лишь демоны жалкие, твари неразумные, животные, кои плоть свою суть раскормили вельми…

Фига вдохновенно вещал, начиная забывать, о чем, собственно, речь.

Подчиненные угрюмо внимали, хотя давно потеряли нить повествования.

Странное это было зрелище – тощий проповедник в рясе перед пятью десятками воинов, увешанных железом. Ратникам пока не было страшно, но их состояние духа было самым отвратительным. Мысль атаковать здоровенных крыс в конном строю никого не вдохновляла. Даже обычный амбарный пасюк, загнанный в угол, и тот запросто прокусывает сапог из воловьей кожи. А у этих зубищи длиной самое малое в локоть.

– Я вам докажу! – преосвященный захлебывался слюной. – Воины! – Указующий перст прицелился в стадо крыс… – Поразите же тварей нечистых сталью крепкой! Вперед!

Псы Господни однако не торопились.

– Что, струсили? – с непонятным азартом осведомился епископ.

– Никак нет, святый отче, – бросил сотник и, вспомнив стажировку в имперских легионах, добавил: – Рассматриваем поставленную перед нами тактическую задачу с точки зрения наилучшего способа ее успешного решения!

– Довольно! – взвился орлом Ифигениус. – Довольно! Жалкие трусы! Я сам! Сам вам покажу!

Короткая команда – и оруженосец подал ему копье на толстом ясеневом древке, с заметно сточенным острием.

Одно из тех, какими были вооружены прибывшие с Древней Земли крестоносцы. Подарок понтифика Святого острова. Великая и священная реликвия. (Правда, злые языки утверждали, что если собрать по Гебу все подобные копья да мечи, то хватит на то, чтоб вооружить все имперские легионы, включая обозников.)

И наставляя копье, епископ помчался в атаку на крыс, при этом демонстрируя ловкую посадку в седле.

Воины напряженно следили за шефом с невольным уважением. Как бы там ни было, трусом он не был.

На ходу владыка выкрикивал имена святых, встряхивая пикой. Особливо ж взывал к Георгию Драконоборцу – святому, изображение которого красовалось на штандарте его гвардейцев. (Легенду об этом благочестивом и удачливом воине завезли на Геб все те же миссионеры‑крестоносцы, основавшие на Святом острове Новый Иерусалим.)

Подъехав шагов на тридцать к ближайшему чудищу, он привстал на стременах, обеими руками подняв копье, и атаковал по‑прежнему не обращавших внимания на него врагов.

Удар – и сталь вошла в бурый лохматый бок мирно пощипывавшего травку пасюка. Некоторое время ничего не происходило. Затем воздух разорвал низкий басовитый звук, от которого заложило уши.

Так пищала или, вернее сказать, орала пораженная тварь.

В следующий миг жуткое создание встало на дыбы. Копье рванулось из рук Ифигениуса, так что он вылетел из седла как пушинка, брякнувшись с маху на траву. Удар толстого серовато‑розового хвоста обрушился рядом с ним, не достав каких‑то считаных дюймов до головы преосвященного.

Епископ некоторое время лежал неподвижно, и у многих воинов промелькнула в общем‑то не шибко достойная мысль: «Наконец‑то мы избавились от этого беспокойного святоши!»

Затем стоявший на задних лапах монстр всей тяжестью обрушился на дернувшегося было в сторону коня. Короткое ржание и хруст костей, слышный даже отсюда, сообщил воинам о судьбе скакуна поверженного владыки. А Ифигениус сам тем временем, против ожидания, бодро вскочил на ноги и, подобрав полы фиолетовой сутаны, понесся прочь от ужасных порождений тьмы со скоростью, которой позавидовал бы, наверное, и только что погибший жеребец.

Не дожидаясь команды, воины начали разворачивать коней, поддавая им шпорами. Лишь сотник и оруженосец задержались ровно настолько, чтобы подхватить мчавшегося с перекошенным от страха лицом Кукиша.

«Нехорошо как‑то получилось, – промелькнуло у Люта, когда он втаскивал епископа в седло. – И за каким хреном сдалась мне столичная дружина? Служил бы на северной границе, горя б не знал!»

Крысоиды не преследовали отступившего противника. Довольно урча, они разделывали тушу коня своими огромными клыками.

Их проткнутый копьем сородич, жалобно похрюкивавший и пытавшийся вытащить обломок пики из живота, некоторое время спустя присоединился к большинству…

– М‑да, – хмыкнула Файервинд, когда картинка погасла так же внезапно, как и появилась.

Увиденное одновременно и позабавило ее, и озадачило.

Оно, конечно, хорошо, что их недруг был публично посрамлен. Меньше дуть щеки от спеси будет. Однако ж опасность подобралась уже к самим стенам Киева. И с этим надо что‑то делать. И немедленно.

– Разрешите, госпожа? – появилось в приоткрытой двери улыбающееся лицо Парсифаля. – Вы уже отдохнули?

– От чего? – не поняла магичка. – А‑а…

Вспомнила, что наплела парням о жуткой усталости, чтобы уединиться и поколдовать над чудо‑зеркалом.

– Да. Заходи. У меня как раз есть для вас небольшое поручение. Нужно поехать…

Глава 2
КИЕВСКИЕ ФАКИРЫ

Ну не ополоумела ли вконец чертова баба?!

Послать двоих из самых знаменитых и славных воинов Империи уничтожать грызунов. Хорош подвиг, нечего сказать. Сражаться к крысами! Пусть и донельзя раскормленными.

Добро, что отсюда до Европы вести год, а то и больше идут. Обрастая всякими фантастическими подробностями.

Глядишь, и через пару лет аэды с рапсодами станут слагать песни о том, как бывшие рыцари Круга Стоячих Камней Гавейн с Парсифалем уничтожили стаю огнедышащих драконов.

Оно, конечно, лучше бы совсем ничего не уходило. Чтобы не привлекать к ним излишнего внимания.

И без того уже стали предметом судов‑пересудов куявцев. Каждый выезд ратников из столицы превращался в настоящее представление. За это надобно сказать спасибо Вострецу. Вот уж в ком пропадал великий театральный постановщик.

Нанял кучку специальных людей, которые при любом появлении рыцарей на киевских улицах поднимали шум и гам, приветствуя напарников восторженными выкриками:

 
Перси и Гавейн герои!
Всех побьют вот эти двое!
 

Или:

 
Перси меч свой вынимает
Всех злодеев убивает!
И Гавейн наш молодец –
Нечисти пришел конец!
 

У крепыша не было сомнений, что кричалки тоже были делом рук шута. Особенно одна из них:

 
Парни сделаны не пальцем,
Девки грезят им отдаться,
Мня, какой из их мечей
И мощнее, и длинней.
 

Любому другому такое, может, и польстило бы. Но Гавейн молил Всевышнего, чтобы стишок не дошел до ушей Светланы. Вероятно, почти о том же думал и блондин. Только, разумеется, применительно к Файервинд.

Как‑то так само собой выходило, что бритт и княжна виделись чуть ли не ежедневно. То здоровяк на княжеское подворье заявится с отчетом или повидаться с Вострецом. То Велимирова дочка придет на ристалище поглазеть на упражнения рыцарей в воинском искусстве. Ну тут уж Гавейн старался не ударить в грязь лицом и предстать перед девушкой во всей красе. Как зайца гонял красавчика по полю, не давая Перси головы поднять. (И неважно, что между напарниками существовал на этот счет уговор: на глазах у дамы сердца каждого из них поддаваться друг другу.)

Рыцарю казалось, что Светлана смотрит на него как‑то по‑особому. Вроде как прицениваясь.

Пусть смотрит. Как говорят здесь: за посмотр денег не берут. Все равно у них нет никакого будущего. Кто он и кто она? Ее уже давно женихи из окрестных государств одолевают. И все принцы да герцоги. Как это еще из Александрии от августа послов для смотрин не присылали? Хотя цезарю Кару всего пятнадцать и у него еще молоко на губах не обсохло. Да и не пойдет христианская княжна за невигласа‑язычника. Так уж ее воспитали.

Ифигениус в этом отношении непреклонен. Лучше в монастырь, чем в храм с идолопоклонником. А вот Велимир, судя по его разговорам, вовсе бы не прочь породниться с наследником Империи. Тот мал, а Светлана смекалиста. Можно весь мир к рукам прибрать да в лоно святой веры привести.

Князь вообще что‑то часто стал заговаривать о грядущем замужестве дочери, сетуя на ее норовистый характер и переборчивость. Пару раз из его уст прозвучала мысль о том, что неплохо бы устроить специальный турнир, как то в Европах водится, где главным призом стала бы рука Светланы и половина княжества в придачу. Подлец‑шут поддержал властителя в этом намерении. За что потом огреб подзатыльник от Гавейна и пару оплеух от княжны. На том бы и похоронить идею, но ее автором оказался все тот же Офигениус. Этот от своих проектов отказывался не так легко. Поэтому потихоньку‑полегоньку подготовка к состязанию женихов велась. И это не могло не удручать крепыша.

Парсифаль тоже был озабочен. Но несколько иными проблемами.

Файервинд доверила ему особое оружие, могущее помочь рыцарям в противоборстве с гигантскими грызунами.

Блондин долго вертел средство в руках, рассматривая с той и с этой стороны, и его грызли смутные сомнения. Нет, он не сомневался в том, что сумеет совладать с этим предметом. Однако будет ли от этого прок? Если уж полсотни хорошо вооруженных всадников не одолели кошмарных тварей, то что смогут двое рыцарей, экипированных полым кусочком дерева с несколькими дырочками.

Гавейн, так тот прямо послал чародейку на все четыре стороны и дальше. Он в скальды не нанимался. Меч, копье, сеть с трезубцем – это всегда пожалуйста. Но свирель…

– Я на тебя вообще‑то и не рассчитывала, – презрительно скривила губы красавица, постукивая дудочкой по ладони. – Не по твоим пальцам дырки вертелись.

И вручила музыкальный инструмент тевтону.

– Слыхала, ты большой мастер по этой части… Так сыграй нам что‑нибудь…

Парень бросил уничтожающий взгляд на глумливо улыбающегося бритта. И кто его только за язык тащил? (Он и не подозревал, что о своем искусстве музыканта сам и поведал ведьме, когда та допрашивала рыцарей в Старом лесу. И это помимо всего прочего.)

– Ну, не знаю, – замялся. – Что именно вы хотели бы услышать?

– Все равно, – улыбнулась, загадочно и призывно поблескивая очами. – На твой вкус. Под настроение.

Облизал пересохшие губы. Приложил к ним дуду и пробежался пальцами по отверстиям. За долгие месяцы скитаний отвык от игры. Последний раз, помнится, брал в руки свирель в Карпатах, когда на хомолюпуса «охотились».

Вспомнив обстоятельства того дельца, Перси развеселился. Славно они тогда селян накололи. Денег взяли, яму с врытыми кольями подготовили. Ну, и собачью голову заодно. Когда тевтон закончил свой концерт, а бритт умаялся махать мечом, ровняя близлежащие кусты и мелкие деревья, рыцари просто предъявили башку «песиголовца» крестьянам, пояснив, что тело после отделения верхней части само собой сгорело синим пламенем. Наивные горцы поверили. И с деньгами не поскупились. Хотели еще и на упыря их подрядить, однако приятели поспешили отказаться, сославшись на чрезвычайную занятость.

Какую ж он песенку играл тогда?

Кажется, «Патрицианку и боцмана» сочинения Стира Максимуса. Но исполнить такое перед Фай постеснялся. Не кабак все‑таки, и она не дешевая кабацкая подружка на одну ночь.

Подумал, подумал и начал наигрывать немудреную любовную песенку, подхваченную им там же, в Карпатах, у местного пастуха. Мелодия была печальной и протяжной. Словно кто тихонько всхлипывал, прощаясь с несбывшимися мечтами.

Гавейн даже закручинился, вспомнив что‑то свое. А Файервинд впилась глазами в губы музыканта, обхватившие мундштук свирели. Может, вспомнила, как слизывала с них молочные капли? Там, в шалаше возле Старого леса. По крайней мере, Парсифалю этого бы очень хотелось. После того их единственного поцелуя, который и поцелуем‑то назвать нельзя, чего‑то подобного между ним и красавицей не было. А жаль…

– Жаль… – повторила его мысль ведьма. – Жаль, что это не пригодится вам в бою. Для изгнания крыс необходима другая мелодия. Ну‑ка…

Она протянула руку к дудке, отобрала ее у блондина и, не обтерев мундштук, приложила его к своим устам.

«А ведь это похоже на поцелуй», – промелькнуло в голове Перси.

Звуки, полившиеся из свирели, мигом развеяли его романтические мечтания. Они были настолько жуткими и негармоничными, что враз заболела голова и захотелось спрятаться куда подальше, чтобы не слышать этого ужасающего концерта. Те же чувства, если судить по выражению липа, испытывал и толстокожий Гавейн. Который оказался менее выдержанным и, подлетев к магичке, вырвал у нее дуду, намереваясь тут же сломать инструмент о колено. Слава великому Хонсу, Файервинд вовремя успокоила нервы бритта небольшим огненным шариком, пущенным над головой рыцаря и отвлекшим его внимание.

– Ты что думаешь, у меня в запасе тысяча таких вот дудок имеется?! – возмутилась чародейка, прижимая к груди чудесную свирель. – Аккуратнее с ней, – возвратила инструмент Парсифалю. – И с этим тоже, – кивнула в сторону крепыша. – По мне так его вообще на дело брать не стоит. Один управишься. Запомнил мелодию?

– Если это можно назвать мелодией… – покачал головой парень.

– Так она ж не для людей слагалась, – отбрила Фай. – Твоя, спору нет, намного лучше. Но в бой ты отправишься с моей. Все понял?

Перси кивнул.

– Вот и молодец. Теперь слушай. Как только увидишь, что крысы начали впадать в ступор, начинай двигаться к реке. Как раз у Старого Гая Борисфен достаточно глубок, чтобы стать последним приютом для этих тварей. Гляди только сам не утони…

– Что, жалко будет? – подначил.

– Не говори глупостей! – фыркнула чародейка в том же, что и он, тоне. – Было бы о ком…

– Эй, дед! – проорал Гавейн, обращаясь к едущему им навстречу на телеге мужику. – Где тут у вас крысы завелись? Те, что чуть епископа не сожрали?!

Крестьянин испуганно втянул голову в плечи и махнул рукой куда‑то себе за спину.

– Понятненько, елы‑палы, – сплюнул здоровяк в сердцах. – Дело ясное, что дело швах. Наверняка драпает, скотина.

Посмотрел вслед споро удаляющемуся селянину. То ли с осуждением, то ли с завистью.

– Слышь, красавчик, – повернулся к напарнику, – а может, и нам слинять, пока не поздно? Ну ее, эту службу. Была б голова цела.

– И далеко уйдем? – осадил его блондин. – У Велимира руки длинные. Да и у Фай не короче…

– Ой, да со своей подружкой, думаю, разберешься. Учить тебя, что ли, как с бабами обращаться? Гы‑гы‑гы…

– Ну вот, третий конь объявился, – скривился Перси.

– А? Где? – не понял шутки бородач.

– Да вон, на берегу…

Бритт привстал на стременах. Прикрыл ладонью глаза от солнца и всмотрелся в открывшуюся взорам картину.

– Хрень! – выразился точно и емко.

– Это точно, – не мог не согласиться с ним блондин. – Фигня полная!

– Где крысы‑то?

– А я почем знаю?! – огрызнулся Парсифаль. – Может, эти тех сожрали!

Озадачиться было отчего.

Вместо рогатых гигантских крыс на приречном лугу грелись в лучах солнца огромные и также рогатые… змеи. Десяток или полтора жирных, отвратительных созданий серого цвета. Одни, лениво свернувшись кольцом, казалось, спали. Иные по‑своему резвились, гоняясь друг за дружкой и покусывая то в бок, то за хвост.

Перси содрогнулся. Никогда не жаловал ползучих гадов. А таких вообще видел впервые.

– И что делать станем? – полюбопытствовал Гавейн.

Он довольно быстро оправился от первого потрясения. В отличие от напарника бритт не испытывал отвращения к пресмыкающимся. Не потому ль, что вырос в болотистом краю, кишмя кишевшим змеями? Случалось, что и настоящие гиганты попадались, почти не уступающие в размерах тем монстрам, которых предстояло атаковать рыцарям.

– Боюсь, с этим на них не попрешь. – Блондин скептически взвесил в руке ведьмину дудку. – И как это Фай так лопухнулась?..

– Если б их было чуть поменьше, – прикинул крепыш, – то можно было бы и обычным оружием попробовать. Вон того, например, я б одной левой уделал.

Показал мечом на змея, чуть отбившегося от прочих. Из бока твари торчало копье, явно доставлявшее пресмыкающемуся неудобство.

– Не высовывался бы уж, герой, – осадил его красавчик. – Забыл о пророчестве, что ли?

Бородач заметно стух. А ведь и верно. Забыл. Будь он неладен, этот Вострец. Кой черт его заставил читать в пламени Гавейново будущее?

Для начала решили послать весточку в Киев.

Нацарапали на клочке пергамента о том, что крыс‑де сожрали змеи. И срочно нужна подмога. Привязали послание к лапке голубя (без клети с парочкой почтарей из города не выезжали) и пустили в синее небо.

– Батюшки светы! – завопил что есть мочи бритт, опустив глаза с неба на землю.

Пока рыцари возились с почтой, парочка змей заползла к ним с тыла, отрезав отступление.

– Хонсу Милостивец! – взвизгнул тевтон, едва не теряя от ужаса сознание.

Змеи стали на хвосты, приняв вертикальное положение. Стало ясно, что они готовятся к атаке.

– Думай, думай! – приказал сам себе Парсифаль и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. – Эврика!

– Что ты там нашел, Архимед хренов? – окрысился Гавейн. – Лучше, елы‑палы, копье доставай! И меч! Да поскорее!

Сам он уже взял копье на изготовку, примериваясь, в глаз которой из змеюк его засадить.

А блондин уже приложил к устам свирель и, набрав полную грудь воздуха, дунул.

– Вот придурок! – продолжал негодовать бритт, по ушам которому ударила та самая какофония, которую они уже слышали в исполнении магички. – Остолопа кусок! Засунь‑ка лучше эту дудку себе в жо…

И вдруг осекся, заметив, что со змеями творится нечто непонятное.

Уже не две, а все разом, не исключая и раненой, встали на хвосты и принялись раскачиваться из стороны в сторону, словно в причудливом танце.

Парсифаль вспомнил, как пару раз на больших ярмарках видел вендийских факиров, заставлявших змей плясать под свою дудку.

Почему бы не попробовать, решил он. Крысы ли, змеи – не все ль едино? Раз получено именно такое оружие, грех его не применить. Файервинд не могла ошибиться. К тому же молодой человек вспомнил, что метаморфусы (или навьи) кажут свой облик всем по‑разному. Не так ли вышло тогда, в Большом Дупле. Когда они с Гавейном были уверены, что сражались с крокодилихой, а всем остальным показалось, что это был медведь.

– Делай, как я! – на миг оторвавшись от свирели, призвал приятеля блондин.

И тоже стал раскачиваться в седле. Вперед‑назад, влево‑вправо. Именно так и гипнотизировали своих питомцев ярмарочные фокусники. Поминая мать и всех святых, бородач последовал примеру «малахольного тевтона». То ли он позабыл о факирах, то ли и впрямь их никогда не видел.