Текст книги "Обреченный рыцарь"

Эпилог
НОВЫЙ ПУТЬ

– Ты все‑таки решила остаться, Динка?

– Не знаю… – вздохнула амазонка. – Пока остаюсь.

– А как же Стир?! – Похоже, Эомай искренне волновался за своего приятеля, не смогшего принять участие в походе из‑за недуга, внезапно сразившего поэта в Александрии (поговаривали даже, что его отравили).

– А что Стир? – пожала Орландина плечами. – Пусть приезжает! В Империи поэтов завались, а тут почитай что и нет, так что будет пользоваться успехом…

– Ну, это ты хватила! – крякнул Вареникс, отхлебнул медовухи и вытер тыльной стороной ладони губы. – Поэты, положим, найдутся – хоть Боян, хоть, скажем, Бус Кресень…

Девушка вздохнула.

Плутон побери!

Сейчас она мирно сидит во дворце киевских государей и провожает Эомая домой, а всего семь дней назад…

Честно говоря, она опомнилась толком, лишь когда ее родной легион втянулся в город, а Эомай, подъехав к ней, спрыгнул с седла и заключил в объятия – аж ребра под кольчугой хрустнули.

А потом осторожно извлек из поясной сумки и протянул ей что‑то…

Машинально взяла знакомый медальон и тут кое‑что сообразила.

– А почему… – забыв о гремевшей за стенами битве, кинулась она к Эомаю. – Что с сестрой?!

– С Ландой все хорошо, только она не может приехать, – почему‑то смутился воин.

– Орланда скоро подарит супругу дитя, а тебе – племянника или племянницу, – пояснил подошедший Потифар. – Тебе придется ее заменить в ритуале.

Тем временем худосочный старикашка стоял возле многолучевой, начертанной на истоптанной земле звезды, демонстративно не глядя на бледную как смерть Файервинд, и изучал работу магички.

– Недурно, – презрительно поджав губы, признал Мар‑Гаддон. – Узнаю штучки старой Азимус! Правда, шестой и двенадцатый лучи замкнуть следовало знаком Зхро, а ты зачем‑то Мост Иштар воткнула…

– Не время болтать, – сурово прикрикнул первый министр Империи. – Приступаем немедленно.

Из скромной заплечной котомки он извлек, Орландина даже не поверила, священный жезл бога Луны и Мудрости – сокровище, хранящееся под семью замками в александрийском храме Тота.

Старик ти‑уд, презрительно посмотрев сначала на жреца (видели, мол, мы такие игрушки), а затем на Файервинд (гляди, и мы не лыком шиты), вытащил из‑за пазухи серый кристалл.

– Глаз Темного! – пробормотала чародейка, ошалело вращая глазами.

– Не отвлекайся… ученица, – пожал плечами Мар‑Гаддон.

Она покрепче перехватила посох.

Подошедший Вареникс вынул из ножен меч. Грубой ковки, из почти черного железа, с рукоятью, вырезанной из какой‑то окаменевшей кости.

– Надо же! – непритворно изумился Мар‑Гаддон. – А я думал, Мечей Сварога уже не осталось!

– Не дождетесь, – рассмеялся леший. – Ладно, тут, я вижу, уже работа сделана. Давайте, братья… и сестры, – кивок в сторону Орландины и Файервинд, – становитесь.

– Как? – переспросила магичка.

– Становимся Рукой Бога, дура! – рассердился не на шутку ти‑уд. – Мало я тебя порол!

Они стали внутри звезды – четверо рядом, а пятая, Орландина, немного в стороне – четыре пальца и большой.

Потифар поднял жезл Тота и направил его в сторону Золотых ворот. Камень в руках Мар‑Гаддона внезапно вспыхнул иссиня‑бирюзовым блеском. Посох Файервинд в ответ издал глухое низкое гудение. И чистым звоном отозвался древний меч лешего. А Дивьи Ключи в ладонях Орландины вдруг засияли как осколки солнца.

Издалека донеслись громкие крики стоявших на стенах киевлян, и, вторя им, заревели и завыли навьи. Но не так, как раньше. Сейчас впервые в их голосах чувствовалось нечто живое. А именно страх. Нет не так – СТРАХ!

Из круга вырвался свет, устремившись в сторону, откуда слышались вой и рев. Казалось, солнечная река изливается прямо из земли, поднимается вверх, в небеса, и извергается куда‑то за стену – волшебство набирало силу.

Творившие волшбу не видели того, что предстало глазам потрясенных защитников Киева.

Метаморфы, охваченные странным свечением, оказались словно замурованными в прозрачном мерцающем кристалле. А волшебная сила, не останавливаясь, текла дальше, уходя куда‑то за горизонт.

А потом вдали, на западе, над стеной леса вознеслась в небо радужная колонна. Вознеслась и бесследно погасла.

И вместе с ней сгинули, исчезли неподвижно замершие полчища чужих тварей. Сгинули их мертвые тела, пропали пятна гнусной клейкой жижи, пачкавшие землю и стены, улицы Киева и окрестные леса.

За какие‑то несколько секунд магия завершила свою работу, избавив Геб от мерзости, пришедшей с изнанки мира.

Следующие часы сохранились в памяти Орландины как какой‑то безумный водоворот радости, веселья и торжества.

Ликующие пляски и песни на улицах, пиры и возлияния в каждом дворе, в каждой даже самой убогой хатке, какое‑то совершенно безумное радостное ощущение, которого словами не передать, а можно лишь ощутить…

За всей этой кутерьмой даже выздоровление Велимира не произвело большого впечатления. Вывел его из запоя, как ни странно, противный старикашка Мар‑Гаддон, при этом презрительно фыркнув на Файервинд. Как выяснилось, государь Куявский все это время просидел в тайных покоях под флигелем прислуги, которые соорудил в старом подземном ходе на случай заговора и смуты (тут‑то и стал понятен странный интерес князя к математике да механике).

Некоторое время бояре да знать Куявии были в сомнении. С одной стороны, государь вернулся, с другой – в стране уже вроде как имелась государыня. Но все решилось само собой – узнав о том, что случилось в его «отсутствие», Велимир тут же при стечении народа заявил, что отрекается от престола в пользу дочери. И тут же выразил намерение посетить Новый Иерусалим, чтоб повидаться с законной супругой. Преосвященный Кирилл охотно дал ему на это свое благословение.

А потом была пышная свадьба Светланы и Гавейна, перекрещенного, правда, все тем же Кириллом в куявскую веру и получившего имя Доброслав (прозвище Лысогор, принятое рыцарем для турнира, отчего‑то не пришлось владыке по вкусу). И празднество это превосходило все, что Орландина видела раньше. На нем форменным образом гуляла вся столица – ибо одновременно отмечались три торжества: восшествие на престол Светланы Первой, ее бракосочетание и избавление Киева от нечисти.

На этой свадьбе Потифар первым делом извлек из золоченого футляра папирус и попросил слова.

Помнится, Орландина всерьез испугалась: что, если сейчас канцлер потребует выдать жениха вместе с его приятелем как государственных преступников? Но Потифар лишь поздравил молодых от имени августа Птолемея Сорок Четвертого и его наследника и соправителя Кара, сообщив, что дары, соответствующие уважению к царственной чете, будут присланы позже, вместе с новым послом – бывшим италийским наместником и двоюродным племянником государыни Клеопатры, Марком Лукрецием Куявиусом.

Амазонка понимала – политика есть политика, и не след ссориться Империи с сильным соседом, ломая старую дружбу. Ведь если что, не простит гордая и горячая принцесса куявская своего позора и сломанного семейного счастья. Да просто было бы свинством это! С другой стороны, если у мужа правительницы рыльце в пушку, то это тоже можно использовать – за последний год девушка здорово поднаторела в политических хитросплетениях: жизнь заставила.

Вот что удивительно – Эомай никак не показал своего отношения к убийце брата. Даже как будто посматривал с сочувствием. Впрочем, он же христианин, ему прощать положено. Вот Орландина бы никогда не простила того, кто причинил бы самый малейший вред сестре! Попадись ей хоть старая дрянь Кезия, хоть сам Мерланиус – порубила бы в капусту, и никакая волшебная сила не помогла бы обидчикам!

Ну а с Парсифалем вообще все ясно – наказание ему немногим хуже каторги имперской: на ведьме жениться. Ежели чего, и в таракана превратить может, а не то, что в мышь.

Другое куда сильнее занимало Орландину – что все‑таки ей делать?

Возвращаться в Серапис? Или остаться тут, оберегать спокойствие и безопасность подруги?

Все же, как ни крути, но дом родной и все близкие люди – там. А здесь еще неизвестно, как все обернется. Сама же говорила, что частенько не любят владыки тех, кому властью обязаны.

Файервинд, сидевшая среди почетных гостей, почти не пила, налегая все больше на соленую рыбу да огурчики, и при этом косилась на устроившегося рядом с Потифаром нахохлившегося колдуна ти‑уд.

Мар‑Гаддон подписал со Светланой какой‑то непонятный договор. Вроде бы его племя хотело поселиться на окраине Куявии, в Рифейских горах…

Да и пусть их, этих ти‑уд! В Куявии места всем хватит.

Куда больше интереса вызвали два самых первых указа Светланы Первой – о веротерпимости и о признании малородцев детьми Божьими, равными людям в правах.

И никто, даже владыка Кирилл, не возразил, когда было сказано, что при дворе будет особый приказ по делам Малых Народцев, начальство над которым поручалось Файервинд. Кому хочет государыня, тому и поручает – тем более, охочих до этой должности не наблюдалось.

Кстати, сама Файервинд, прежде самодовольная и нагловатая, вела себя тихо, как мышка, и без нужды не высовывалась из своих покоев – роскошного терема на Княжьей Горе. Понятное дело, что за женихом ее нужен присмотр – навье таки изрядно помяло Парсифаля. Но все же интересно, что ей такого сказал Потифар? Впрочем, кто разберет этих чародеев? Со своими делами бы разобраться!..

* * *

– Ложись, ты еще не оправился полностью – ребра не до конца срослись, – распорядилась Файервинд, неодобрительно глядя на расхаживающего по просторным покоям рыцаря.

Тот подчинился, безропотно растянувшись на кровати.

Они помолчали.

– Как же мы жить будем, госпожа? – печально спросил Парсифаль.

Магичка поморщилась. Отучить жениха титуловать ее госпожой она уже отчаялась.

– Как жить будем? – пожала плечами Файервинд. – Как все… Детей растить, квас пить, добра наживать. Годам к пятидесяти ты до воеводы дослужишься – не быстрее. Так и будем жить. А потом помрем – тоже как все.

(«Каждый в свой срок», – продолжила она про себя.)

– Я буду слушаться вас, госпожа Фай, – сообщил Парсифаль и добавил зачем‑то: – Я хоть и глупый, но вся семья у меня умная – предком моим Цицерон был. Так что дети у нас будут тоже умные, – невпопад ляпнул рыцарь.

– Надеюсь, – кивнула ведьма, а потом справилась: – А все ж не противно ль тебе? Я ведь не в матери – в прабабки тебе гожусь!

– Вы – самая лучшая! – пылко заявил тевтон.

И только сейчас ведьма обратила внимание, что ее избранник еще так молод – всего‑то двадцать с небольшим лет…

В памяти вновь встал разговор с наставником, совершившийся в присутствии опекавшего чародейку Вареникса. Было это на четвертый день после битвы, сразу после окончания свадебных торжеств.

Мар‑Гаддон уезжал, увозя с собой грамоту на право поселения «Племени Северного, Имандрского» в куявских землях, хотя все было решено задолго до того. Насколько могла понять Файервинд, Светлана подписала грамоту, даже не читая.

– Странно, – вдруг с саркастической ухмылкой бросил колдун, обращаясь к лесному князю. – Людишки гнали вас и травили, только что не посылали на костер, но ты вот их защищаешь… А между тем мне кажется, что у вас, Древних, куда больше общего с нами…

– Тебе кажется, – холодно процедил сквозь зубы леший. – У нас, Древних народов, очень хорошая и долгая память. Я этого, конечно, не могу помнить, но я застал еще стариков, которые рассказывали про то, как подобные тебе охотились на нас, а потом вываривали из наших тел разную магическую дрянь для своих отвратных чародейств. Как нимфу Латону – нашу царицу! – голос Вареникса зазвенел сталью, – бросили на потеху толпе за то, что она отказалась стать наложницей вашего царя – этого мерзкого горбуна! Как вы, воюя с Лемурией, ловили нас, словно дичь, и тысячами приносили в жертву на алтарях Рогатого Змея! И я даже знаю, что вы у него просили! Да вот только ошиблись малость – ваше зло вас же и погубило…

– Я был против… – растерянно пробормотал Мар‑Гаддон, и Файервинд, как ни была взволнована, невольно удивилась – она и не могла представить, что ее бывший хозяин так стар!

– Знаю, – кивнул рыжий. – И только поэтому я с тобой говорю. Но, похоже, вы так ничему и не научились! Иначе хотя бы задумались, почему Вода Жизни вас убивает? Поэтому предупреждаю тебя и весь ваш высший синклит… Сейчас вы помогли устранить последствия своей злобы и глупости, поэтому вас не тронут. Но это последний раз! Подумай, хочешь ли ты стать последним из ти‑уд, пережив свой народ?!

– До этого и так недалеко… – угрюмо бросил кудесник.

– Если не поумнеете, то именно это и будет. Государыня вам землицу выделила, вот и живите: под небом да солнышком, как людям положено, а не в камнях с пещерами аки змеи да нетопыри. Глядишь, и боги над вами смилостивятся.

– Да, все верно, – тяжело вздохнул старик. – Может, и смилостивятся, хотя не верю я в помощь чужих богов.

– Сколько лет прожил, а ума, видать, не нажил! – рассмеялся Вареникс. – Думаешь, почему я за вас просил – и перед Светланкой, и перед кое‑кем повыше царей земных? Потому как видеть, как вы вымираете, и не помочь – невозможно это. Ваш народ если за ум возьмется, Гебу еще много добра принесет.

– Не понимаю тебя, – пожал плечами старый маг. – Но все равно спасибо. И прощай – мне нужно поскорее вернуться к своим: им будет трудно научиться жить наверху. Прощай и ты, Файервинд, – обратился он к ведьме. – Надеюсь, что ты не пропадешь – чему‑то ты все же у меня научилась…

Повинуясь непонятному порыву, чародейка извлекла из‑за пазухи Амулет Силы и протянула Мар‑Гаддону.

– Возьмите, Учитель… Наверное, он мне больше не понадобится. Да и права на эту Силу я уже не имею.

«Да и не хочу иметь», – прибавила она про себя.

Протянув сухую длань, ти‑уд взял лунно‑переливающийся камень. Почему‑то брезгливо, словно дохлую крысу.

– Мало того, что почти пустой, так еще и загажен…

Обхватив ладонью источник магической энергии, он как‑то странно сложил пальцы на другой руке.

– Но‑но‑но!! – прикрикнул на него Вареникс. – Забыл уговор, что ли? Думаешь, я тебе девочку испортить позволю?

– Я только хотел проверить Амулет, – начал было оправдываться мудрец.

– Давай, давай, потом проверишь!

Маг поспешно скрылся в лесу.

– Он чего, так и будет пешком до Имандры топать? – осведомилась Файервинд, подозревая, что леший только что избавил ее от крупных неприятностей.

– Как же, небось сейчас лося подманит да поедет. А потом – Старыми Тропами. И не до ваших пещер, а прямо на новые земли рванет.

Несколько секунд красавица смотрела туда, где скрылся ее Учитель. Видела сейчас она не лес и даже не спинути‑уд, скрывшегося в еловом лапнике, а нечто другое. Взору ее предстала другая картинка.

Среди безлюдной тайги движется небольшой караван. Тысяча или две странно одетых людей, среди которых немного молодых и очень мало детей. Зачарованные звери влекут повозки и тащат волокуши с добром. Отдельно, запряженная косматыми единорогами едет железная колесница, в которой на мягких шкурах устроилось с полдюжины дряхлых, непонятно как живых еще старцев – высший синклит народа, которому некогда принадлежала половина материка.

По бокам колонну прикрывают воины и маги – почти сплошь люди. Среди них ее знакомые…

Отогнав видение, Файервинд нервно встряхнула волосами. А потом опустилась на колени и припала губами к могучей волосатой длани лесного князя.

– Спасибо тебе, отче, – истово прошептала она, чуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Ну, чего ты, девочка? – ласково молвил Вареникс, поднимая ее с колен. – Нетто я не понимаю…

И тогда она разрыдалась – первый раз за Бог весть сколько лет.

И сквозь слезы подумала, что ей тоже надо будет принять крещение и новое имя.

Потому что прежней Файервинд больше нет…

* * *

– Да, – буркнул старый Гней Сульпиций, походный легат Сераписского вольного легиона, – вот шли‑шли, на кораблях самых быстрых плыли, месяц с лишним в походе, а теперь вот возвращаемся, даже не подравшись!

– Радуйся, легат. – Эомай не скрывал раздражения. – Повоевать не пришлось, а полную плату получили.

– Что верно, то верно, – кивнул наемник. – Здешняя царица щедрая – не зря Орландина тут остается. А все ж, – усмехнулся он в усы, – недурно я девку выучил. Как‑никак Мерланиуса уделала, а теперь еще и тут не подкачала. Моя школа, что ни говори! Слушай, а нас кто‑нибудь хоть проводить из господ здешних придет? Хоть бы этот правитель. Вроде он из наших, из римлян…

– Муж царицы Светланы прийти не может, – изрек Потифар, двусмысленно усмехаясь. – Он очень занят.

Сотни луженых солдатских глоток заржали в ответ…

– Пойдем… Нужно кое о чем поговорить.

Как ни стыдил себя рыцарь Мечехвост в душе за подобное нехристианское поведение, но не мог он не проучить наглого бритта.

И тут же пообещал себе потребовать у духовника епитимью сразу по возвращении в Серапис, ибо испытал неподдельное злорадство при виде побледневшего лица беглого собрата по ордену.

– Пойдемте, уважаемый, – молвил появившийся как из‑под земли Потифар. – И в самом деле нам есть что вам сообщить.

Гавейн обреченно пошел следом за двумя этими людьми, в данную минуту воплощавшими для него все самое страшное в мире. Ибо сейчас его ждало возмездие за все прошлые грехи. И ведь вполне справедливое! Видать, Господь, которого он забыл, решил сделать ужас расплаты еще большим, если позволил Гавейну из нищих беглецов подняться почти до царской власти и заслужить любовь прекраснейшей из женщин, чтобы сейчас сбросить его прямо в ад!

Словно в насмешку над его страхами прямо перед глазами рыцаря маячила золотая собачья голова, вышитая на алом плаще Сераписского наместника. Неужели сбудется пророчество? А он‑то уже понадеялся, что все позади.

Прикинул свои шансы.

В бою, ясен Нергал, ему ничего не светит.

Может, пырнуть обоих мечом, пока они не ожидают? Но тут же отбросил эту мысль, мало того, что постыдную, так еще и бессмысленную. Если Эомай, пусть и не в одиночку, победил лучших рыцарей Круга Стоячих Камней, то где уж ему с ним тягаться. И потом – ну убьет он даже каким‑то чудом двух достойных людей? Ведь скрыть это никак не удастся.

Пусть уж лучше его убьет в честном поединке брат зарезанного им мальчишки…

Но надо же было так влипнуть!

Ведь он хотел обокрасть ризницу, чтобы выкупить из борделя эту чертову куклу Луллию и бежать с ней!

Спустя полгода узнал, что чертовка мирно себе жила с хозяином заведения, и за пару месяцев до их знакомства упросила этого жирного борова Николакиса не продавать ее богатому купцу, воспылавшему к ней страстью.

С этой шлюхи все и началось – все падение послушника славного ордена Мечехвостов.

До сих пор он просыпается ночами, вскакивая в холодном поту и вспоминая ту ночь.

Ведь толком и не помнит, как все случилось. Память напрочь отказала.

Опамятовался лишь в каком‑то грязном кабаке, крепко сжимающим тяжелый мешок с добычей. Руки и одежда были в кровавых пятнах, вокруг бесновался пьяный сброд. А напротив него, добродушно ухмыляясь, сидел полуголый татуированный великан.

– Ну, я понял, что ты убивать не хотел, – похлопал исполин оторопевшего, тщетно пытавшегося все вспомнить Гавейна по плечу. – Что ты так переживаешь? Я вот точно уже и не вспомню, скольким шеи свернул, и не мучаюсь. Будь проще, дружище…

Так он познакомился с приведшим его в Круг Стоячих Камней Горро, кошмарным телохранителем и штатным убийцей при особе понтифика Британского. Самое смешное, что добычу у него Горро тогда отобрал…

Между тем они оказались в укромном углу княжеского двора.

Потифар неторопливо развернул свиток папируса.

– Рескрипт его величества, императора, принцепса и фараона, милостью богов августа Римской Империи Птолемея Сорок Четвертого по делу бывших рыцарей бывшего ордена Круга Стоячих Камней Гавейна и Парсифаля, – важно начал он. – Поелику расследованием доблестного пропретора Ганнона Гамилькара установлено, что вышеозначенный Гавейн не имеет касательства к убийству послушника ордена Мечехвостов Ингмара…

– Как?! – прямо‑таки взвизгнул обреченный рыцарь.

– …Совершенному преступным Горро, слугой злокозненного Мерланиуса дабы втянуть слабого духом Гавейна в дела темные и нечестивые, – не обращая внимания на реакцию крепыша, продолжил канцлер, – то обвинение в убийстве с оного Гавейна снимается. Учитывая же просьбу о милосердии, капитулом ордена Мечехвостов представленную, и покражу оному Гавейну простившую, постановляем, что римский гражданин Гавейн отныне из розыскных списков исключен и может невозбранно жить в Империи, где ему угодно, за вычетом пяти священных городов и Александрии.

Что ж до соприятеля рекомого Гавейна, бывшего патриция Парсифаля, то оного также решено простить, ибо, как явствует из материалов следствия, дела его не из злобы проистекали, но от полной глупости.

Также оному Парсифалю…

– Святейший Потифар, – усмехнулся Эомай. – Можете не продолжать – этот несчастный, кажется, сомлел.

За этим последовал звук упавшего наземь тела – без пяти минут принц‑консорт Куявии действительно сомлел.

* * *

Из окна башни Орландина созерцала уходящий вдаль воинский строй.

Она все же сделала выбор. Пока останется в Киеве. Может, даже поживет тут со Старом – тому будет интересно в Куявии. Жаловался же, что в Империи ему мало света – пусть среди «варваров» поживет!

Но все равно, когда‑нибудь она приедет в Серапис – там живет матушка Сэйра, там все ее друзья, там любимая сестренка.

(«Это ж надо – я скоро тетей стану».)

Но пока она остается здесь.

Вот только бы Стир не испугался и приехал к ней.

И что‑то подсказывало ей, что он не испугается.