Текст книги "Пёс"

Глава 36

Дед проснулся как всегда, в шесть ноль-ноль. Привычка осталась с армии. Умылся до пояса холодной водой из рукомойника, и растёрся жёстким вафельным полотенцем. По сухому жилистому телу разлился жар, кожа стала красной. Бриться не стал. Есть тоже. За то напился чаю. Не спеша, основательно оделся. Свитер из верблюжьей шерсти, ватные штаны, суконная куртка, армейская шапка-ушанка. Подпоясался супонным ремешком. Снял с печки валенки, и натянул их на вязанные из собачьей шерсти носки. Пару раз притопнул и, засунув за ремешок шубенки, сшитые из овчины, вышел во двор.

Темно. Морозно. Но ветра нет. Глубоко вдохнул свежий холодный воздух. Узловатыми крепкими пальцами поплотнее вкрутил в патрон лампочку, висевшую под крышей крылечка. Она ярко засветилась, выхватив из темноты засыпанный снегом двор. В хлеву хрюкали и тонко повизгивали свиньи, требуя корма. Первым делом дед взялся за лопату. Он выкалывал куски из слежавшегося за ночь снега и аккуратно укладывал их на широкие деревянные санки. Когда снега на санях набиралось достаточно, дед тащил сани в огород, и укладывал куски снега ровными рядами, прямо на грядки. На всё ушло около часа. Небо, постепенно становилось серым. Светало.

Покончив со снегом, дед взялся за дрова. Толстые как бочата, промёрзшие берёзовые чурки, лопались под крепкими ударами топора, и разваливались на шесть или восемь поленьев сразу, в зависимости от толщины чурки. Установив чурку на широкую плаху, выпиленную из комля лиственницы, дед надрубал чурку в трёх местах так, что бы трещины, не прошли до основания. За тем он разворачивал чурку на девяносто градусов, и вгонял в неё топор поперёк первых надрубов. Ухватив обеими руками длинное топорище, он вскидывал топор с насаженной на него чуркой до плеча и хыкнув всей грудью, переворачивал его в воздухе, опуская на плаху обухом. От удара, все трещины достигали основания, и чурка разваливалась на поленья. Через час, рядом с плахой, уже возвышалась куча из белых поленьев, по высоте доходившая почти до плеч деда. Прошиб пот. Заложив топор под крыльцо, дед аккуратно обмёл валенки веником и вошёл в дом. На улице уже совсем расцвело.

Белёная известью печь гудела, краснея раскалившейся чугунной плитой. На плите, в зелёном эмалированном бачке, булькало варево для свиней. В нос ударило запахом запаренного комбикорма. Дед присел на деревянный табурет, начал стаскивать валенки, покрякивая с мороза.

– Ну, чё, Панкратьевна, накладай.

– Руки помой, опосля топора то. – Баба Таня (так все её звали в «Копай-Городе») – его жена, сидела у стола, на таком же деревянном табурете, сложив руки на груди. На ней, поверх зелёного китайского спортивного костюма с надписью «Адидас» по-английски, был наброшен линялый красный халат, в жёлтый горошек. На широком, обитом старой клеёнкой столе парил из-под наброшенного полотенца чёрный чугунок. Рядом, одна в одной, стояли две эмалированные синие миски. В них, две деревянные ложки. Рядом в тарелке куски чёрного хлеба, очищенная головка лука и с десяток крупных зубчиков чеснока. Погремев рукомойником, дед вернулся к столу.

– Ну, накладай, ужо!

Баба Таня навалила из чугунка прямо в миску, густые, истомившиеся в духовке щи. Сочные куски свинины с салом и шкуркой, тонули в смеси из разварившейся картошки и крупно резаных листьев капусты. Наломав хлеб кусочками, дед набросал его в миску и размял там, ложкой. За тем макнул луковицу в соль, с хрустом откусил половину и, обжигаясь и шумно шваркая ртом, начал есть. Баба Таня смотрела на него, подперев подбородок кулаком, и в уголках её глаз, собрались мелкие морщинки.

– Ох, Панкратьевна! Мировые щи. За уши от них не оттащишь.

– Ты мне, зубы не заговаривай.

– А, чё?

– Ты чегой-то лыжи с чердака достал и ружжо? А?

– Да, так, Панкратьевна. Так, проверить. Ой, щи-и – язык проглотишь.

– Тебе участковый чё сказал?

– А, чё?

– Чё-чё. Заладил. Без тебе не разбяруться там? Да?

– Ты чё, Панкратьевна?

– Чё? – Баба Таня вскочила с табурета и упёрла руки кулаками в бока. Вид у неё был воинственный. В голосе звучали грозные нотки. – А от щас узнашь чё! Щас возьму, и закрою ружжо под замок.

Взгляд деда похолодел. Он распрямил спину. Спокойно облизал лужку, отложил её в сторону и коротко размахнувшись, врезал кулаком по столу. Тарелка с хлебом подпрыгнула. Из неё повылетали и рассыпались по столу, зубчики чеснока.

– А ну, цыть у мене! – Баба Таня вздрогнула, вся как то сразу сжалась и бухнулась обратно на табурет. – Кто в дому хозяин?!

– Ты чё, Семёныч? – Она уже не грозила. Упрашивала. – Сдурел на старости лет?

– Цы-ыть, сказал! Не твово бабьего ума дело! – Дед вытер губы полотенцем. – Принеси-ка фланельку!

– Ещё чаво?

– Неси, сказал. Ружжо смажу, посля протереть надо.

– Да куды ж тебе опять несёть, Вань? – Взмолилась она. Её глаза наполнились слезами.

Взгляд деда потеплел.

– Ты не серчай, Панкратьевна. Толик, он хочь и непутёвый у нас был, а всё сын мне. Должён я рассчитаться за него, и весь сказ.

– Да окстись, старый. Ты глядел скока их там, егерей то. Без тебе они етова пса поганого убьють.

– Чё-та давеча не очень-то у их вышло. У егерей твоих.

– Ой, господи. – Слёзы потекли по её морщинистым щекам. – Да, чё ж вы за народ, мужики-то? – Смирившись с неизбежным, баба Таня вся как то поникла, и пошла, шаркая тапочками, в залу за фланелькой.

Глава 37

Шалов буквально ввалился в кабинет к Бердину в половине восьмого вечера. Тот сидел за столом, обложенный папками с рапортами в свете настольной лампы. Форменный пиджак висел на спинке стула. Подперев голову ладонями, Бердин вчитывался в лежащий перед ним лист и периодически делал пометки карандашом прямо над строчками текста. Шалов бросил папку на один, из стоявших вдоль стены стульев, ухватил ручищей другой и подсел к Бердину, оседлав стул как лошадь, спинкой вперёд. Выхватив из внутреннего кармана куртки школьную фотографию Алины Константиновны, он положил её перед Бердиным, прямо на изучаемый им текст. Бердин не меняя позы, в течение нескольких секунд рассматривал фото, затем выдвинув ящик стола, вынул фотографии пропавших девочек и положил рядом. Теперь они вдвоём рассматривали три фотографии, и брови у обоих медленно приподнимались.

– Кто? – Бердин первым нарушил молчание.

– Прохоров. Шестнадцатый в списке. – Ответил Шалов. – А это одноклассница. Третий класс «А», школа номер два.

– Ну, надо же! – Бердин откинулся на спинку стула. – Три сестры. Хотя, в принципе всё ясно, но копию фотографии и все материалы по Прохорову придётся отправить в Москву, Кадочникову. Выводы будем делать только после заключения профессора. А пока, нужно установить наблюдение и всё.

– Там, за универмагом «Рассвет», люди автостоянку организовали. Из будки охранника просматривается весь «Копай-Город». Дом Прохорова тоже на виду. Я посадил туда человека с биноклем.

– Никто не предупредит?

– Зачем?

– Ну, что бы ментам нагадить, например.

– Домов много. Они же не знают, за каким мы смотрим. – Шалов двинул широкой челюстью, глядя в глаза Бердину.

– Всё правильно. Не знают. – Бердин вытянул ноги, заложил руки за голову, потянулся. – Ну, а теперь, расскажите мне, товарищ майор, эту жуткую историю, о первой школьной любви.

Через час, Бердин сидел с докладом у прокурора.

– Да. Очень похожи. – Прокурор с интересом разглядывал фотографии девочек через лупу. Но, – прервав просмотр, жёстко заметил. – Отработку остальных вариантов не прекращать. Когда будет ответ из Москвы?

– Обычно приходит через два дня.

– Вот. По получении ответа из Москвы – сразу ко мне, вместе с Шаловым. Никаких самостоятельных решений и, тем более, действий. Установить наблюдение и ждать. Ясно?

– Так точно. Наблюдение уже установлено.

– Вот так! – Он убрал лупу в стол, поднялся со стула и заходил по кабинету. – Что слышно по собаке?

– Пока не нашли.

– С этим, дедом, поговорили?

– Да.

– И, что?

– Участковый доложил, что дед сознательный, всё понимает.

– Будь она не ладна! Ни раньше, не позже. Ты, Бердин, давай, иди, и всё время держи меня в курсе.

– Есть!

Шалов установил в линию четыре стула и спал на них богатырским сном, прямо посредине кабинета Бердина, подложив под голову куртку. Бердин не стал его будить. Он вошёл в соседний кабинет и оттуда связался с дежурным третьего ГОМа. Дежурный доложил, что от поисковой группы новой информации не поступало. По городу происшествий пока нет. Задав ещё пару вопросов, Бердин, положил трубку, покинул чужой кабинет и вышел на улицу. Ветра нет. Кругом всё укрыто снегом и темно. По расчищенным улицам, в ярком свете фонарей, ещё сновали автомобили. Похрустев на крыльце снегом, через десять минут Бердин вернулся.

Шалов уже проснулся и кипятил воду в чайнике для кофе.

– Слушай майор, в поисковой группе, что, одни егеря?

– Нет. Двое наших, из первого ГОМа. Бывшие пограничники. Дали им по калашу, патронов по два рожка. Официально они в группе для наблюдения и связи, и подчиняются старшему из егерей. Но их основная задача – при первой же возможности валить этого пса, не обращая внимания ни на чьи команды. Ребята надёжные.

Закипел чайник. Бердин достал из холодильника пакет с бутербродами. Часы пробили десять.

Глава 38

Ему нравилось, когда падал снег. Он открывал рот, далеко высовывал язык и ждал, когда снежинки упадут на него, и каждый раз гоготал от удовольствия. Он убирал лопатой снег, а рот был открыт. Он носил воду с колодца, а рот был открыт. Рубил дрова, а сам всё ловил и ловил снежинки ртом. Всё было белым, чистым и весёлым. Снег успокаивал его.

Но он не хотел заходить в дом. Как только он открывал дверь, тут же слышал скрипящие голоса:

– Ты взял нам старшую сестрёнку? Ты опять не взял её? Ты не можешь. Ты боишься. Иди, иди. Уходи. Ты снова «Рвотный порошок».

– И ссыкун!

– И какашка!

– И дурачок, дурачок, дурачок…

Он зажимал уши, но всё равно слышал их скрипучие голоса. Он мычал, топал ногами. Он убегал на улицу и долго ходил. Ходил и заглядывал в окна пятиэтажек, но той девочки не видел. Подолгу сидел в подвале дома, в котором, он знал, она живёт. Но по темноте она не ходила. А когда на улице было светло, он боялся. Он боялся собаки. Её страшных глаз, которыми она смотрела тогда. Она заглянула к нему прямо в голову и всё узнала. И чуть не убила. И хотя он больше ни разу после того не видел её, он всё равно боялся. Он знал, что она есть. И, что хочет его убить. Он носил в кармане ножик, но это не успокаивало, и он прятался в подвал, подпирал дверь изнутри, и сидел один в темноте, прижавшись спиной к горячему коллектору. Иногда он засыпал и видел во сне её. Её белые трусики тёплые и мягкие. Он хотел снова их потрогать, но появлялась собака и называла его «Дурачёк». И тянулась зубами к его горлу.

Сегодня он снова уснул в подвале, у горячей тубы, и проспал до утра. Его разбудили громкие голоса и смех. Через окно подвала он увидел большую кучу снега и две девочки съезжали с неё на клеёнках. Это была она. И её было две. Её голоса не скрипели противно, а были как вода. Она смеялись и кричали, громко и весело. Но он знал, какую её нужно взять себе, а какую оставить собаке.

– Маринка, смотри! – Юля дернула сестру за рукав. – А тот дурак, которого Вальс покусал, из подвала опять на тебя смотрит.

Марина выпрямилась во весь рост на куче снега, и посмотрела, куда показывала рукой Юля.

– Да, нет там никого!

– Есть, есть. Когда ты наверх лезла, он и выглянул.

– А может это он на тебя смотрит?

– Ага, на меня.

– Может ты ему понравилась?

– Ты чё, совсем? – Юля вспыхнула от негодования. – Папа говорил, что он дебил, и у них на фабрике, в ЖКХ, сантехником работает.

– Ну, вот. Может он там работает, в подвале, и вовсе ни на кого не смотрит, а воздухом дышит.

– Ага, в выходной? Он и раньше на тебя смотрел. Скажешь, нет? А потом улыбался и слюни пускал. Нет, что ли?

– Ну, так ты же сама говоришь, что он дебил. Вот и пускал слюни. И вообще, сама не катаешься – другим не мешай.

– Ага! Сразу кататься не мешай!

– Юля! – Марина заговорила серьёзным тоном, стараясь походить на взрослую. – Я сейчас съеду, подойду к тебе, и ка-ак дам пинка! И ты опять побежишь маме жаловаться.

В это время заскрипела ржавыми петлями дверь подвала. Девочки повернули головы. У дверей стоял высокий дядька в грязном рабочем бушлате, ватных затёртых штанах и валенках. На голове драная шапка. Рукава бушлата были ему коротки. Без рукавиц. Руки грязные, кисти большие и грубые, как клешни у краба, с жёлтыми обломанными ногтями. Заросшее не мытое лицо. Запирая дверь подвала на задвижку, он не заметно, как ему казалось, через плечо косился на девочек.

Не оборачиваясь лицом к сестре, Юля тихо шептала:

– Видишь, смотрит опять. Может домой?

Марина молчала и с любопытством разглядывала дядьку. Он запер дверь и медленно пошёл в сторону, тянувшейся вниз по склону, теплотрассы.

– Эй! – Её голос прозвучал неожиданно и резко. – Ты, что смотришь?!

Он вздрогнул и остановился. Ему стало страшно. Он медленно повернул голову. Она стояла на самом верху снежной кучи и строго смотрела на него. Это была та девочка, но сейчас она была как учительница, которая тоже строго спросила его: «Прохоров, ты, что здесь делаешь? Ты, что смотришь?».

Марина заметила испуг, в глазах этого большого дядьки, ей стало смешно, и она непроизвольно улыбнулась.

Он не верил своим глазам. Это она. Она улыбается ему. И его рот растянулся в улыбке. Обнажились изъеденные кариесом, коричневые зубы. Он повернулся к ней и улыбнулся ещё шире.

– Ффу-у! – Юля сделала шаг назад. – Маринка, хватит. Пошли домой.

– Да, погоди ты! Подразним и убежим. Хочешь поиграть с нами?

У него перехватило дыхание. Она хочет поиграть с ним. Он протянул к ней руки. Она стояла высоко, улыбалась ему с высоты кучи, и сейчас была для него всем. Он готов был ползать на четвереньках и делать всё, что она скажет. Он издал клокочущий звук, сдавленным от восторга горлом, и сделал робкий шаг.

Юля отскочила ещё дальше.

– Маринка, я боюсь. Пошли-и.

– Замолкни. – Марина улыбнулась ещё. – Хочешь поиграть?

Он быстро закивал головой и прижал свои уродливые грязные руки к груди. Теперь он медленно, не веря во всё, что происходит, начал приближаться к ней. Она позвала его. Машет ему рукой. По оттопыренной нижней губе стекла слюна. Он быстро и шумно слизал её языком. Сглотнул. Подошёл к основанию кучи.

– Стой! – Марина строго сдвинула брови, и выбросила перед собой руку, ладонью вперёд.

Он замер. На лице вновь испуг. Она сердится. Почему? Что он сделал? Он больше не будет.

– Ты считать умеешь?

Он поднял брови. Испуг сменился удивлением.

– Ну, считать! Раз, два, три, четыре, пять. – Она начала загибать пальцы.

Он так старался понять, что она хочет, что вспотел. Его лохматые брови изогнулись. Губы двигались, повторяя движение её губ. Глаза были широко открыты. Наконец он понял. Радостный вопль вырвался из его горла. Он быстро закивал головой и присел на корточки. Корявым пальцем нацарапал на снегу единицу. Поднял голову. Замычал:

– О-оди. Вва. Ири. И-ири. Па-ать.

– Ха, может. – Марина бросила взгляд, на стоящую неподалёку, испуганную, сестру. За тем снова обратилась к нему. – Молодец!

Он встал, радостно кивая.

– Теперь слушай хорошо! – Она опять сдвинула брови, и подняла указательный палец вверх.

Его лицо напряглось так, что казалось оно сейчас, растрескается вдоль всех морщин, покрывавших его.

Юля осмелела. Правая половинка её рта поползла в сторону. Бровь приподнялась.

– Сейчас ты отвернёшься, и будешь считать. Понял? Долго считать.

Его голова быстро качнулась вперёд.

– А мы, – она, не оглядываясь, показала рукой на Юлю. – Мы спрячемся. Понял?

Ещё кивок.

– Потом ты, когда будет сто, будешь нас искать. Знаешь, когда будет сто?

Он закивал и промычал:

– Тто-о. – И показал один палец, а потом на обеих руках сложил колечками, указательные пальцы с большими.

Ха! Тоже знает. – Марина с визгом съехала с кучи. Встала и запнула клеёнку. – Тогда отворачивайся и считай! Быстро!! Ну!! – И она грозно посмотрела на него, уперев руки в пояс.

Лицо его вновь приняло испуганный вид. Он поспешно развернулся спиной к девочкам и начал считать, прикрыв глаза бугристыми от мозолей ладонями.

– Ну, что, сестрёнка? Пошли. – Марина обняла Юлю за плечо.

– Куда?

– Да, домой, куда! Есть уже хочется.

– А он?

– Пусть стоит. Так ему и надо. Это из-за него нашего Вальсика отдали, а потом убили.

Взявшись за руки, девочки не оглядываясь, направились к подъезду.

ВЫДЕРЖКА ИЗ ОТЧЕТА О НАБЛЮДЕНИИ ЗА ОБЪЕКТОМ №16

«« октября 19… года. 08.00 часов. Смена наблюдателя.

_______________ дежурство сдал (подпись)

_______________ дежурство принял (подпись)

08.45

Объект появился во дворе. Убирает снег. Улыбается и ловит ртом снег.

09. 35.

Принёс воды с колодца. Ловит ртом снег. Смеётся.

10.05.

Колет дрова. Ловит снег. Ржёт.

10.40.

Вошёл в дом.

10.45.

Вышел из дома разозлённый. Машет руками. Что-то говорит. Быстро вышел со двора. Ушёл в сторону универмага. Проследовал за объектом до дома №21 по Заводской улице. Объект вошёл в подвал первого подъезда. Заперся изнутри.

«« октября 19… года. 20.00. Смена наблюдателя. Объект находится в подвале д. №21 по ул. Заводская.

__________________ дежурство сдал (подпись)

__________________ дежурство принял (подпись

«« октября 19… года. 08.00. Смена наблюдателя. Объект находится в подвале д. №21 по ул. Заводская.

___________________ дежурство сдал (подпись)

___________________ дежурство принял (подпись)

10.25.

Объект покинул подвал д. №21 по ул. Заводская. Был вовлечён в игру в прятки детьми, в этом же дворе. Пока объект считал до ста дети ушли домой. Объект упорно ищет детей, уходя и возвращаясь во двор несколько раз.

СПРАВКА (приложена «» октября 19… года):

Дети: Севрюк Юлия Леонидовна, Севрюк Мария Леонидовна – сёстры близнецы, возраст 12 лет. 19… года рождения. Проживают Заводская 21 кв. 49. Родители: отец Севрюк Леонид Тимофеевич – слесарь инструментальщик …. Фабрики. Мать Севрюк (в девичестве Батеева) Екатрина Платоновна – станочница… Фабрики.

Со слов девочек – дядька (объект №16) несколько раз странно смотрел на Марину. Сегодня привлечён ими для игры в прятки. Охотно согласился. Они бросили его, совершив акт мести за свою собаку (Кличка Вальс. Порода Ньюфаундленд). Яко бы из-за него собака погибла. Со слов отца указанная собака фигурировала в ряде газетных статей редактора Шахова Олега Викторовича о т.н. «Копаевской Стае».

17. 50.

Объект покинул двор д. №21 по ул. Заводская. Разозлён.

18. 24.

Объект вошёл во двор своего дома. Объект расстроен и плачет. Вошёл в дом.

18.30.

Зажёг свет. Затопил печь.

«« октября 19… года. 20.00. Смена наблюдателя. Объект из дома не отлучался.

____________________ дежурство сдал (подпись)

____________________ дежурство принял (подпись)

06.00

В доме загорелся свет.

06.15.

Затопил печь.

07.20

Объект покинул дом. Направился в сторону места работы.

07.35

Объект вошёл в здание ЖКХ… Фабрики.

«« октября.19… года. 08.00. Смена наблюдателя. Объект дома не появлялся.

Бердин дочитал отчёт, отложил листок в сторону, и в недоумении уставился на Шалова, сверкая чёрными стёклами очков.

– Слушай Шалов, если честно – этот пёс мне уже на нервы действует. Куда ни ткнись – везде он. Это когда ни будь кончится или нет? Что там, эти егеря?

– Ищут. Сегодня хотят сделать загон.

– Это, что такое?

– Посадят снайпера в схрон, а сами пойдут с шумом, и погонят всё, что есть в районе загона, на снайпера.

– Чёрную собаку на белом снегу.

– Что?

– Да дед этот сказал. Прямо философ. Говорит: «Чёрную собаку на белом снегу далеко видать».

– Так и есть.

– Пришёл ответ из Москвы. Надо идти к прокурору.

– Звони, да пойдём.

– Ты чего сегодня такой?

– Какой?

– Немногословный какой-то.

– Зуб ноет. А я стоматологов с детства боюсь.

Бердин покатился со смеху:

– Боишься?!

– Боюсь. И, что?!

– Ладно, извини. – Бердин, продолжая похохатывать, взялся за телефонную трубку, набрал номер. Тут же сделался серьёзным.

– Альберт Олегович? Бердин. Да. Получили. Есть. Так точно, к десяти. – Трубка мягко легла на рычаги. Телефон мелодично звякнул. Бердин глянул на Шалова.

– Через сорок минут.

– Ясно.

– Пошли!

– Куда?

– В аптеку, за таблетками.

– Да, ну!

– Майор! Подчинённый, своим видом, должон начальство во благостное состояние приводить, а ворога в трепет. А ты? Пошли уже.

Глава 39

Дед не спеша разобрал карабин и разложил всё на чистом белом куске фланели. Протирая детали промасленной ветошью, он внимательно осматривал каждый изгиб, каждое углубление на них. Промазав, таким образом, все части затвора, возвратного механизма, магазина, и уложив их на левой половине куска фланели, дед взялся за ствол. Смочив в масле кусок ветоши, он обернул её вокруг шомпола и на несколько раз промазал ствол изнутри. Пройдясь снаружи ствола, дед аккуратно уложил его рядом с остальными частями. Оставив всё на время, он вышел во двор.

Баня топилась уже около часа. Забросив в, гудящую дышащую красным жаром, топку с десяток берёзовых поленьев, дед вернулся в дом.

Теперь он насухо вытирал части карабина чистой ветошью и перекладывал их на правую сторону куска фланели. Протирая ствол, дед сменил ветошь на шомполе десять раз. Заглянув в ствол, дед убедился, что вся внутренняя поверхность ствола сделалась зеркально чистой. Улыбнувшись, начал сборку. Сухо пощёлкивая, детали плотно прилегали друг к другу и мягко входили в пазы и отверстия. Закончив сборку, дед несколько раз передёрнул затвор, вскинул оружие к плечу, щёлкнул спуском. Ещё раз протёр карабин сухой фланелью, установил прицел и вынес в сени, на холод. Верхняя одежда и унты, набитые ветками стланика, мешок, патронташ, нож, бинокль и лыжи уже находились здесь же. За ночь, на морозе, вся амуниция, должна лишиться запаха человеческого жилья и напитаться запахом хвои.

Закончив приготовления, дед долго парился в бане, периодически выскакивая из неё, в чём мать родила, и, бросаясь в чистый, искрящийся в свете луны, сугроб.

Потом долго пил чай из пузатого самовара, сменив при этом три нательных рубахи. Баба Таня молча, наблюдала за всем, подавая то, что просили. Молчал и дед.

Молча улеглись спать.

В шесть утра дед вышел в сени, оделся, попрыгал, убедился, что всё плотно пригнано и ничего не звенит и не брякает, забросил на плечо лыжи и вышел из дома. Большая белая луна висела в мёртвой тишине, над застывшей от мороза землёй. Серебрился и хрустел снег, по которому от домов и заборов, тянулись длинные чёрные тени.

Гнать решили в десять. Солнце высоко, меньше теней, туман к тому времени рассеется. Загонщики пойдут двумя группами. Первая, от дороги по Приливному озеру к океану, в количестве шести человек. Место открытое. Озеро просматривается от берега до берега. Вторая, основная группа, будет спускаться вниз по склонам. Если пёс окажется в этом районе, то его, постепенно прижимая к океану, выгонят на озеро Приливное. Где снайпер, засевший на склоне противоположного берега, без труда свалит его из СВД. Пространство великолепно простреливается. С воздуха будет работать вертолёт. На борту два егеря. У каждого карабин СКС с оптикой. Их задача контролировать прибрежную полосу и поддерживать обе группы с воздуха. Охотникам, приглашённым для загона, объяснили, что в районе появились волки.

К девяти тридцати, обе группы выдвинулись на исходные позиции, в десять пошли. Ярко светившее солнце слепило, отражаясь золотыми искрами от снега, но, в тоже время приятно пекло щёки. В чистом и бесконечно-голубом небе – ни облачка. Ветра нет. Снег, тяжелыми шапками лежит на ветках деревьев, траве, кустах рябины и на вечнозелёных лапах стланика, мягко сминается и хрустит под ногами охотников. Хотя двигаться в загонной группе можно с шумом не скрываясь, но внимания никто не ослаблял. Каждому хотелось заполучить шкуру волка. Они редко, но забредают в южную, густо заселённую человеком, часть полуострова с севера. Волки здесь, как и вся остальная живность, много крупнее материковских, из-за обилия пищи.

Охотники двигались длинной цепью, опоясавшей склон. Темные точки, за каждой из которых тянулась нить следов, то появлялись на открытых участках, то, на время, исчезали за деревьями. Группа прошла уже около сотни метров вниз по склону. Пока ничего не происходило. Периодически в воздухе с рёвом проносился вертолёт. Сделав большой круг над озером, он улетал в сторону океана, сверкая иллюминаторами.

Дед, наблюдая всю эту картину в бинокль, посмеивался, чуть скривив рот. Заняв эту позицию два часа назад, он успел основательно осмотреться. Береговая линия, поверхность Приливного озера и оба его берега отлично просматривались. Он не ставил задачу немедленно убить пса, прервавшего жизнь его непутёвого, но единственного сына Толика. Для начала он хотел хотя бы увидеть собаку. Откуда она приходит? Куда уходит? Должна же она, куда ни будь, когда ни будь ходить. Каким образом перемещается, не оставляя следов? Во всяком случае, осматривая местность в бинокль, он их не увидел. Обходить территорию не стал, боясь вспугнуть пса. И вот теперь эти. Прут табуном, затаптывая всё, как стадо коров.

Но, если смотреть с другой стороны, они могут поднять пса с лёжки и выгнать на снайпера, поблёскивающего прицелом на противоположном берегу озера, или, пёс может выйти на него, если всё-таки проскочит через цепь загонщиков. В любом случае нужно смотреть, и ждать чем всё закончится.

Между тем, загонщики спустились ещё на сотню метров по склону. Правая сторона цепи, образованной второй группой, двигаясь по более пологому склону, достигла берега озера раньше, и соединилась с цепью, образованной первой группой, движущейся по его замёрзшей поверхности. Образовалась большая дуга, которая становилась плотнее по мере приближения к океану.

Дуга, образованная загонщиками медленно продвигалась к океану. Ничего не происходило. Раз за разом над ними с рёвом проносился вертолёт. Дед до слёз всматривался через линзы бинокля в окружающее пространство. Ничего.

Облава закончилась. Загонщики собрались внизу, образовав на снегу большое чёрное пятно, в котором можно было различить отдельные фигурки людей. Фигурки размахивали крошечными руками, сходились, расходились внутри пятна. За тем, видимо приняв решение, вся группа двинулась в сторону небольшой берёзовой рощи, отделявшей океан от озера Приливное. Достигнув её, загонщики стали лагерем. Задымил, а затем разгорелся, высоко взметая оранжевые языки, большой костёр. Загонщики образовали вокруг него кольцо. Снайпер покинул схрон и присоединился к остальным. Наконец и вертолёт завис над озером, метрах в ста от костра, и плавно приземлился, подняв тучу снега. Из него выскочили четверо, и через минуту слились с основной группой. У некоторых в руках, что-то поблёскивало. Другие протягивали к ним руки, те протягивали в ответ свои, и за тем все начинали дружно запрокидывать головы, с приложенными к ним руками. Буд-то трубачи, трубящие в трубы.

Дед отнял бинокль от глаз. Презрительно выгнул рот. Сплюнул.

– Ну, дык, а как же! Куды ж без ЕЁ родимой! Ружжо можно дома забыть, а ЕЁ ни в жисть. Охотнички, мать вашу!

Дед ворчал, протирая глаза. Можно было уходить. Сегодня здесь не только пёс, мышь никуда не побежит. Он снял бинокль с шеи и наклонился к мешку, что бы спрятать его подальше. Затянул вязки на мешке и уже собирался закинуть его за спину, он вдруг затылком почувствовал чьё-то присутствие у себя за спиной. Не разгибаясь, дед отпустил лямки мешка и положил руку на карабин. Тихо, без щелчка, еле заметным движением пальцев, снял оружие с предохранителя. Мышцы напряглись, бросило в жар, но голова оставалась ясной. Быстрым движением дед вскинул карабин к плечу и одновременно развернулся всем телом. За спиной никого не было. Он продолжал стоять так, осматривая местность и не опуская оружия. Прислушивался. Ничего.

– Что такое? – Он опустил карабин. Постоял ещё с минуту затаив дыхание и слушал звенящую тишину. Где-то далеко чиркнула сорока. Дед подхватил мешок, надел на плечи. Карабин держал перед собой, только поставил на предохранитель. Продел стопы в крепления лыж и двинул назад, по своему же следу.

Спускаться со склона намного приятней, чем подниматься на него. Лыжи, подбитые мехом нерпы, мягко скользили по сухому скрипучему снегу. Солнце поднялось высоко и приятно грело лицо. Красота. Покой. Тишина. Потянуло дымом. Далеко впереди, замаячили крыши дачных домиков. И вдруг опять. Даже волосы на затылке зашевелились.

Дед затормозил, повернул лыжи поперёк направления движения. Оглянулся. Опять ничего. Справа, метрах в шестидесяти, выше по склону, у небольшого пригорка качалась ветка молодой берёзки. Дед вскинул карабин и прильнул глазом к оптическому прицелу. Ветка продолжала покачиваться. Какой странный пригорок. Как будто большую кочку полили водой, вода замёрзла на травинках, и потом их обсыпало снегом. От пригорка отделилось облачко пара. Деда опять бросило в жар. Пригорок шевельнулся. Снова поднялось облачко пара. И дед с ужасом увидел глаза. Пара, горящих малиновым огнём глаз, смотрели на него из-под обледеневших травинок, приближенные оптикой. В тот же самый миг пригорок вскочил на четыре лапы, и сброшенный снег заискрился на солнце.

Дед не верил своим глазам. В окружности прицела стоял пёс огромного роста, только не чёрный, а весь сверкающий на солнце. Дед сбросил рукавицу в снег, протёр глаз и снова прильнул к прицелу.

– Ах, ты ж, ссукин ты сын! – Вырвалось у него. – Это ж надо, чё удумал!

Пёс весь, от носа до хвоста, был покрыт ледяными сосульками. И тут дед окончательно прозрел.

– От те на-а! В снегу его и не заметишь, пока не наступишь. До чего скотина умная. Даже убивать жалко. Но…

Перекрестье прицела находилось прямо между глаз собаки. Дед выдохнул:

– Но, теперь всё, – задержал дыхание и плавно потянул спусковой крючок на себя. Но тот не сдвинулся с места.

– Ах, что б тебя! Старая ты колода!

Дед на долю секунды скосил глаз, быстро двинул пальцем, устанавливая предохранитель в боевое положение, и выстрелил. В тишине выстрел прозвучал сухо и раскатисто, будто щелчок бича. Он снова глянул в прицел, готовый немедленно выстрелить ещё раз. Сверкающее золотом облако снега оседало вниз там, где мгновение назад стояла собака, да ветка берёзы продолжала медленно покачиваться.

– Ах, что б тебя!! – Дед опустил карабин. – Ах, что б тебя! Ссучий ты сын.

Он стоял так около минуты, что-то напряжённо обдумывая. За тем развернул лыжи и осторожно, с карабином наперевес, направился вверх по склону.

Там он увидел то, что и ожидал увидеть – большие собачьи следы, размером с человеческий кулак. Снег хорошо примят. Тут пёс долго лежал. Дед осмотрелся, снова вскинул карабин, посмотрел в прицел и ахнул. Слева внизу, как на ладони он увидел свой наблюдательный пункт, а ещё ниже вдалеке дымил костёр, вокруг которого полукругом столпились загонщики. Они стояли и вертели головами. Наверное, их внимание привлёк звук выстрела, и они никак не могли определить, в какой стороне он прозвучал. Ещё левее чернел силуэт вертолёта. Дед закусил губу и медленно двинулся дальше, по следу собаки.