Текст книги "Пёс"

Глава 26

Бердин, красный, как раскалённая печь, сидел перед прокурором города и нервно поправлял галстук.

– Да я тебя прекрасно понимаю, Эдуард Николаевич. – Спокойно гудел прокурор. – Положение твоё – глупее не придумаешь. Но нужно ведь к чему-то приходить. Необходимо заканчивать это дело.

– Как, Альберт Олегович? Как его заканчивать?!

– Не знаю. – Прокурор сложил мясистые ладони на солидном животе. – Или найди истинного убийцу, и тогда миф об этой собаке будет развеян, а дело передано в суд, или найди эту собаку и тогда, всё равно, закрой дело.

– Да, никакого истинного убийцы нет! Вы же сами читали дело. Из всех, причастных к этой истории, в живых остались только Рыжий, то есть Сацко, да жена Батеева. Не их же мне, в конце концов, сажать.

– Ты, Бердин, не кипятись. Успокойся. Подумай. Ты у нас, лучший следователь области. А в таковых у нас не каждый ходит. И мы прекрасно понимаем, что положение, повторюсь, глупое, но… – Прокурор выдержал паузу, поднял брови и развёл руки в стороны. – Нет убийцы – найди собаку. Нет собаки – найди убийцу. Делай, что хочешь, но город надо успокоить, понимаешь. ГО-ОРО-ОД! Люди волнуются. Пишут. А это плохо.

– Да, вы, что, издеваетесь надо мной, Альберт Олегович! Как я её вам найду?! По отпечаткам лап?! По описанию очевидцев?! Может фоторобот составить?! Объявить в розыск, мол: «Разыскивается опасный преступник. Шерсть чёрная, хвост прямой, рост – восемьдесят сантиметров в холке». – Так, что ли? Я понимаю, можно пристрелить первого попавшегося чёрного пса и всё! Но это, что ж такое… Тьфу!! Короче, я не знаю, как заканчивать это дело. Не-зна-ю! Передавайте его кому хотите: кинологам, профессиональным охотникам. Найдите, какого ни будь Дерсу Узала местного, в конце концов… Не знаю, кого угодно, только меня от этого увольте! И ещё! – Уже более спокойным голосом добавил Бердин. – Прошу Вас, Альберт Олегович, дайте мне неделю отпуска. Ведь, ей богу, на восьмой километр* попаду!

Прокурор опять сложил руки на животе и холодно, как на стенку смотрел на Бердина.

– Всё сказал?

– Всё!

– Так, вот, послушай теперь меня. Отпуск, говоришь? Будет тебе отпуск. И не неделю, а две. Вместе поедем. Заедем к Громову, возьмём по СВД, сядем в вертушку и будем по медведям лупить, пока стволы не покраснеют. Но только после того, как ты закроешь это дело.

– Но…

– Слушать не хочу! Кругом, марш!!

– Есть.

Бердин встал и вышел, чуть не сбив с ног секретаршу, стоявшую у двери с подносом.

В кабинете, Бердина ждал Шалов. Он сидел, вытянувшись на стуле во весь свой гигантский рост, заложив ладони-лопаты под голову. Когда Бердин вошёл, Шалов вскочил, потирая ладони.

– Ну, что, Эдуард Николаевич, ищем собаку?

Бердин побледнел, медленно дошёл до стола, стянул с носа очки и аккуратно положил в карман. Его голос больше походил на шёпот:

– Да, вы, что все, сговорились?! – Неделями копившееся раздражение вырвалось наружу. – Ты как собираешься её искать?! А?! По следам?! А?! Юный следопыт?! А?! Я тебя спрашиваю?!

– Нну… найдём. Первый раз, что ли? – Шалов широко и по-дружески улыбнулся.

– Ну, вот и помолчи тогда. – Улыбка Шалова обезоружила и привела Бердина в чувство. Он достал очки из кармана и водрузил на прежнее место. – Ффу ты, чёрт. Извини. Я с этим делом скоро сам собакой стану.

– Да, ладно, бывает. – Шалов опять вытянулся на стуле. – Но дело нужно как-то заканчивать. Уже четыре трупа.

– Я всё понимаю. Только, вот, меня никто понять не хочет. Надо мной, уже всё ГУВД ржёт. Хоть в столовую в обед не заходи.

– Да, плюньте, вы! Меня то же на каждом шагу задирают – ну и, что?! – Шалов махнул рукой-лопатой.

– Ну, да. – Бердин закурил. Струя дыма устремилась в потолок. – В принципе кое, что ещё можно сделать. Например, изъять в редакции газеты все письма и записи телефонных звонков по бродячим собакам, отсортировать те, в которых говориться о нашей стае, вычислить район обитания.

– А может ещё разок тряхнуть этого туриста, ну главного инженера фабрики. Я заметил. Он, что-то знает, чего не знаем мы. Но ни на первом, ни на втором допросе, не проговорился. А ведь веки дрогнули, когда его про собаку спросили. Я попутно выяснил. Он живёт на одной лестничной клетке с сестрой Батеева, у которой этот пёс и жил сначала. И с мужем её вместе работает.

– Да, я тоже понял, что он не всё говорит. Но это упёртый тип. Он не расскажет ни на первом, ни на тридцать первом допросе. Только время истратим.

– Ну, хорошо. – Шалов вскочил на ноги. – Давай отработаем по газете, а там, пусть вызывают охотников.

– Давай. – Бердин вдавил окурок в пепельницу. – Бери машину, протокол выемки, и в редакцию. Я сейчас свяжусь с Шаховым – он всё приготовит.

На этот раз, Шахов не язвил. Понимая всю серьёзность сложившейся ситуации, он согласился помочь с отбором и сортировкой материалов по собакам.

– Слушай, Бердин? – В трубке телефона его голос звучал тревожно. – Ну, допустим, вы вычислите стаю. А потом, что?

– Как, что? То, что положено – отстрел. Не в тюрьму же их сажать?

– Да, действительно. Не в тюрьму же.

– А ты, почему спросил?

– Да так…

– Да, нет! Не так! – Бердин заговорил жёстко. – Что? Не хочется быть невольным соучастником?! Ручки не хочется марать. А ты, на, что рассчитывал, когда эту бучу затевал? А? Поздно! Машину уже не остановишь! Вот так-то, Олежек. Будь здоров!

Глава 27

После встречи с Вальсом на берегу океана, я все выходные тратил на его поиски. Я исходил весь берег, с той стороны, в которую удалился Вальс, после того, как я зашил ему рану. Я обшарил всё побережье Приливного озера, но ничего не нашёл. Зачем я это делал? – не знаю. Так же я не представлял себе, что я буду делать, если вдруг всё-таки набреду на его след. Но одно я знал точно – после четырёх трупов, власти просто так это дело не оставят. Теперь они обязаны уничтожить стаю и публично представить доказательства.

Город гудел как развороченный улей. «Бывшие» среагировали мгновенно – «Если власть не может справиться даже с собаками – зачем нам такая власть?!» Обыватели сходили с ума.

Вскоре район оцепили. На всех дорогах и тропах поставили патрули лесоохраны. Никого не пропускали. Сверху, то и дело доносился рокот вертолётных двигателей. Наехали егеря, совместно с профессиональными охотниками. Они методично прочёсывали квадрат за квадратом. Поиск шёл полным ходом. Но так подробно как раньше, события, связанные с «Копаевской стаей», (так окрестили её горожане), уже не освещались. Газета молчала. Лишь один раз в сутки, в восемнадцать часов, кратко сообщали о ходе поиска по местному телевидению.

Спустя два дня сообщили, что найдено логово. Обнаружены следы собак, уходящие в сторону сопок. Организовано преследование. На следующий вечер, диктор, бодрым голосом, доложил о первых успехах:

– С вертолёта, точным выстрелом из карабина, работником егерской службы застрелена первая собака из стаи. Ей оказался кобель породы ризеншнауцер. Остальные собаки рассеяны, и их уничтожение – это вопрос времени. – После предложения следить за событиями, диктор отключился.

Следующего сообщения, уже ждал весь город. Ровно в восемнадцать ноль, ноль, после непродолжительного рекламного блока, на экране появилось сияющее лицо диктора. Еле сдерживая эмоции он, попросив внимания у уважаемых горожан, начал:

– Дорогие телезрители! Сегодня, около пятнадцати часов, в редакцию передачи поступило сообщение о ходе операции по поиску и уничтожению печально известной всем «Копаевской стаи». И я горжусь тем, что именно наша передача удостоена чести первой сообщить вам… – Диктор сделал паузу и медленно, глоток за глотком, начал пить, из стоящего рядом стакана. В этот момент, из нескольких сот тысяч глоток телезрителей, затаивших дыхание у экранов телевизоров, вырвалось, и ураганом разнеслось по всей Камчатке, одно и то же выражение:

– Ну, ё.. твою мать!!

…что, сегодня, наконец, навсегда покончено, с, так долго наводившей ужас на окраины нашего города, унёсшей четыре человеческих жизни, и не дававшей спокойно жить и трудиться жителям нашего славного города, «Копаевской стаей». И это произошло благодаря слаженной работе нашей доблестной милиции и, не менее доблестной егерской службы Камчатской области. Завтра, в это же время, вы встретитесь, я не побоюсь этого слова, с героями событий, сможете задать им вопросы в прямом эфире, и вам представится эксклюзивная возможность увидеть, наконец, этих, с позволения сказать, «друзей человека». А пока, вашему вниманию предлагается концерт по Вашим письмам.

– НУ, Ё.. ТВОЮ МА-АТЬ!!

Я выключил телевизор и откинул голову на спинку кресла. Внутри образовалась пустота. На протяжении всех репортажей, в глубине души я, всё-таки надеялся, что собаки уйдут. Мне хотелось этого. Пусть не все, но Вальс, точно должен был уйти, даже с повреждённой лапой.

Зазвонил дверной звонок. Я нехотя поплёлся открывать. Севрюк Леонид Тимофеевич буквально влетел в квартиру.

– Ну, чё, слыхал, по телеку. А, Владимирыч?

Уселись на кухне. Закурили.

– Да, слыхал.

– У меня девки щас, ревмя ревут. Обе. Им, всё равно, Вальса жалко.

– Да, жалко.

– А моя, слышь, довольная. А?

– Да, слышу.

Мне не хотелось обсуждать эту тему. Сославшись на усталость, я выпроводил Леонида Тимофеевича. А потом ещё долго курил и думал, как это здоровый, крепкий мужик, умудряется попасть под каблук к глупой, визгливой бабёнке, и потом терпит её выходки, мучается всю жизнь, придумывает оправдание и живёт так до смерти, добровольно лишая себя мнения, взглядов на жизнь, утратив самоуважение, мужскую гордость, в конце концов.

Самодовольная улыбка диктора зажглась ровно в восемнадцать. Я сидел в кресле в метре от экрана и ничего не слышал. Замелькали виды, с зарисовками достопримечательностей города, потом поочерёдно начали появляться виды зданий прокуратуры, третьего ГОМа. По экрану замелькали бравые камчатские егеря. Белозубые улыбки белели на загорелых и обветренных камчатскими ветрами лицах. Карабины зловеще блестели воронёными стволами и сверкали стёклами оптических прицелов. Следом поплыли серьёзные, облечённые высокой ответственностью лица следователей и оперативников. Среди них я узнал следователя в тёмных очках, и оперативника гигантского роста, с кулаками-кувалдами. Они отвечали на вопросы ведущего, кивали головами, снисходительно улыбались. Затем пошли пейзажи мест преступлений и гибели людей. Появились фотографии погибших, скорбящие родственники, друзья. Всё это происходило на фоне непрерывных телефонных звонков в студию, и разговоров, разговоров, разговоров. Звонящие, как один, считали своим долгом лично поблагодарить «спасителей», пожелать им здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни. Появился на экране и незадачливый предприниматель с обещанным миллионом. Все поклялись потратить эти деньги на благотворительные цели.

Но вот, наконец, говорильня закончилось, и на экране появился вид заднего двора третьего ГОМа. Диктор торжественно объявил, что сейчас все, наконец, увидят собак. Я прибавил звук. Диктор продолжал говорить за кадром. В кадре белела бетонная площадка. На ней расстелен кусок плетёного китайского полога. На пологе лежали пять собачьих трупов. Камера медленно наезжала. Приблизившись вплотную к первой собаке, оператор повёл её вдоль окоченевшего тела, показывая крупным планом детали – пасть, лапы, уши. Закончив с первой, он переходил ко второй, за тем к третьей. Диктор в экстазе уже чуть ли не пел.

И, вот, подошла очередь Вальса. Наступила пауза, которую нарушил диктор. Голосом, полным зловещих оттенков он затянул:

– И так, уважаемые телезрители! Внимание! Перед вами «Черный дьявол» – вожак «Копаевской стаи»!! Этот монстр!! Это исчадие ада!! Этот кровожадный убийца!! Этот зверь!! Этот хищник!! Это дикое животное!! Этот ПЁС!!

Я, всё так же безразлично смотрел в центр экрана, на котором, что-то замелькало и, наконец, появилась картинка. Оператор сразу взял крупный план и повёл камеру вдоль широкой крепкой холки к огромной лобастой голове. Чёрная шерсть шевелилась от ветра. Страшная пасть собаки приоткрыта. Язык, розовым лоскутом, вывалился наружу. В кадре, появилась чья-то рука, в кожаной черной перчатке. Рука, захватив большим и указательным пальцем верхнюю губу собаки, оттянула её в сторону. Обнажились розовые дёсны, из которых частоколом белели зубы. Клыки средней длины особого страха не внушали, но вот коренные зубы, около тридцати миллиметров в диаметре и зазубренные вверху, походили на жернова, которые с лёгкостью могли перемолоть любую кость. Камера пошла вниз. Ненадолго задержалась на широченной лохматой груди. Потом пошла вдоль лап. Оператору пришлось отойти немного назад, что бы зрители могли увидеть их полностью – длинные, тяжёлые, толстые. Чёрные, в пол указательного пальца когти, тускло блестели на солнце. Оператор проводил камерой вдоль левой, потом вдоль правой лапы. Потом брал крупно мощные запястья, переходил к груди. Вновь отводил камеру назад, и вновь приближал её.

Мои брови начали медленно подниматься. Я даже привстал. Протёр глаза. Всмотрелся в экран. Потряс головой. Вновь протёр глаза. Вот снова камера движется вдоль левой лапы, задерживается на груди, медленно переходит к правой лапе, и так же медленно спускается до запястья. Я не верю своим глазам. Снова и снова тру их. Моё лицо, чуть ли не прижато к экрану. Я отхожу назад, приближаюсь, и… с хохотом падаю обратно в кресло. На правой передней лапе собаки отсутствует шрам от разреза финки Толика, который я лично зашивал в палатке у океана. Значит это не Вальс. Значит, они всё-таки не достали его, и тупо подложили вместо него другую собаку. И значит, Вальс жив. Да-а! Ну и дела-а!

Тем временем на экране вновь появилось счастливое лицо диктора. В студию вновь хлынул поток телефонный звонков с поздравлениями и благодарностью. Все радовались вновь обретённому спокойствию. Я вырубил телевизор.

В просторном светлом кабинете, с занавешенными белым голландским тюлем окнами, из которых открывался прекрасный вид на Озерновскую косу, пляж и бухту, в мягких кожаных креслах сидели двое. За окнами справа, незыблемо возвышался бронзовый Ильич, указывающий вскинутой рукой туда, где, по его мнению, и находилось Светлое будущее. Слева возвышалась гора Никольская, в простонародье именуемая Сопкой Любви. Тихо шумел кондиционер. Перед сидящими, матово светился экран телевизора. Один из них вытянул вперёд правую руку с чёрным пультом дистанционного управления, чуть двинул большим пальцем – экран погас.

– Ну, что же. Можно и так. Но, Альберт Олегович, ты же понимаешь, что собачку необходимо достать. Ты вот, что. Ты давления не снимай. Пусть твои парни доведут дело до конца. А то ведь, не дай бог, собачка снова объявится… Ну, ты понимаешь.

– Да, да. У меня всё под контролем.

– Ну, ну. Ступай.

– Прокурор, пятясь, покинул кабинет.

Оставшись один, хозяин кабинета, щёлкнул клавишей интеркома:

– Леночка! Пригласи на семнадцать директора телецентра, а сейчас свяжись с Москвой, и до семнадцати меня ни для кого нет.

Глава 28

ПАЗ жёлтого цвета взбирался по грунтовой дороге, вдоль ручья. Двенадцать часов дня. Яркое солнце уже выпарило росу из травы и с листьев деревьев и подсушивало землю под колёсами автобуса. Водитель насвистывал и крутил баранку. Салон был забит третьеклашками. Сидя по двое, а то и по трое на сидениях, они пестрили яркими курточками и вязаными шапочками, прилипали к окнам и, не умолкая, щебетали как стая воробьёв. Две учительницы дремали на переднем сидении. Проход был завален сумками и пакетами с едой.

Наконец-то, они едут в долгожданный поход. Собак перебили меткие егеря, и теперь нечего бояться ни в распадках, ни у океана.

Там, на поляне, мальчишки будут жечь костёр, и жарить себе и девочкам сосиски, надев их на прутики. А девочки, расстелив на траве пакеты, устроят походный стол, и разложат на нём всё, что каждый принёс с собой. А потом все будут играть, и бегать друг за другом, и одна команда будет искать другую. А когда все устанут и поедят, и пропахнувшие дымом с зелёными от травы коленками захотят домой, то Ольга Анатольевна позвонит по сотику, и за ними, на школьном автобусе приедет дядя Саша, и развезёт всех по домам.

Добравшись до места, автобус скрипнул тормозами и остановился. С шипением и скрипом распахнулись двери, и детвора цветным горохом в одно мгновение рассыпалась по поляне.

Мальчишки, наломав палок, тут же устроили Куликовскую битву. Девочки, забыв про стол, бросились собирать цветы, как будто в жизни их не видели. Все орали и визжали. Учителя кричали, стараясь унять эту вакханалию. Пообещав вернуться к четырём, дядя Саша укатил в гараж, громко пипикнув напоследок. Все заорали «Ура-а!!». Ольга Анатольевна и Галина Степановна бросились наводить порядок. Только через пятнадцать минут им удалось унять это стадо юных дикарей, вырвавшихся на свободу.

Во главе с Галиной Степановной, мальчики отправились собирать хворост для костра. Девочки, под руководством Ольги Анатольевны занялись столом. В небе над поляной прострекотал вертолёт. Со всех сторон вновь грянуло «Урра-а!!». Через полчаса потянуло дымком. Куча хвороста заполыхала оранжевыми языками пламени, завораживая и гипнотизируя ребят. Мальчишек приходилось отгонять от огня, чуть ли не палкой. Девочки плотной группой стояли поодаль.

– Галина Степановна, уже жарить можно?

– Нет! Пусть прогорит всё. Я кому сказала?

– Ну, Галина Степановна?

– Я сказала, нет!!

– Ольга Анатольевна, а Скворцов за волосы дёргает.

– Скворцов!! Прекрати сейчас же! А то домой отправлю!

– А я, не пойду!

– Ты поговори мне!

– Иванова – дура!

– Сам дурак! Щас получишь!

Когда прогорев, хворост превратился в горячие угли, все расселись вокруг костра. Насадив на прутики сосиски, хлеб и колбасу начали дружно жарить их на углях. Лица раскраснелись. Пальцы и щёки мгновенно покрылись сажей. Беспрестанно хлюпали и шмыгали носы. Поплыл запах жареного. Приволокли картошку и начали палками закапывать в угли.

– Так! – Галина Степановна поднялась на ноги. – Теперь все относят нажаренное на стол. Шалабин и Вакулина остаются следить за картошкой, остальные строится.

– Галина Степановна, а зачем строится?

– Будем делиться на две команды. Одни будут казаками, другие разбойниками. Казаки ловят разбойников. Ольга Анатольевна будет атаманом разбойников.

– А у казаков то же атаман!

– Галина Степановна, а Скворцов мою сосиску съел!

– Скворцов! Прекрати сейчас же! Всем строиться-а-а!! На первый-второй рассчитайсь!

– Первый!

– Второй!

– Первый!!

– Второй…!

– Закончили! Первые номера, шаг вперёд!

Из одной шеренги получилось две. Через две минуты первые номера, во главе с Ольгой Анатольевной скрылись в березняке. Игра началась. Вторые номера, растянувшись, пошли цепью. Лица сосредоточены – «враг» где то рядом. Полтора с лишним часа среди деревьев не переставая, звенели детские голоса

– Вижу справа группу разбойников!!

– Где!!

– Да, вон, за камнем!!

– Командир, нас обходят справа!

– Открыть огонь!!

– Трах, трах! Скворцов, ты убит!

– Ага, щас! Ты сама, Иванова, убита!!

– Галина Степановна, я Скворцова убила, а он не падает!

– И ничё не убила!

– Убила, убила!! Вон, Самохин всё видел!

– Самоха, ща получишь!

– Да, ничё я не видел!

– Прекратить разговоры!! Противник слева! В атаку!

– Ура-а!! Бей казаков!!

Так и носились, забыв про еду и костёр, в котором давно сгорела, никем не охраняемая картошка потому, что Шалабин и Вакулина, носились в атаку вместе со всеми, не разбирая где казаки, а где разбойники.

Конец всему положили протяжные звуки клаксона, издаваемые приехавшим автобусом. Небольшими группами и по одному, ребята выходили из зарослей и голодными чайками неслись к столу. В березняке ещё слышались отголоски затухающего боя, да голоса Ольги Анатольевны и Галины Степановны, которые собирали оставшихся. Через тридцать минут все собрались. Снова поднялся неимоверный гвалт из детских голосов.

Глотая непрожёванные куски, дети взахлёб, перебивая друг друга, спорили о том, кто победил, разбойники или казаки. Все хвастались подвигами. Те, чьи заслуги ставились под сомнение после короткого «Ага!», кричали и бросались доказывать свою правоту. Начались свалки. И тогда Галина Степановна рявкнула так, что с деревьев взлетели вороны:

– А, ну, ма-алча-а-ать!!

В наступившей тишине слышалось только сопение и шмыгание жующих.

– Закончить ужин.

– Скворцов, Иванова, собрать все бумажки и бросить в костёр. Остальным разобрать сумки и построиться перед автобусом.

Снова всё закружилось и замелькало. Дети носились в поисках сумок, сталкивались, мешали друг другу. Кое-как разобрались и построились.

– По порядку рассчитайсь!!

– Первый!

– Второй!

– Третий!

– Четвёртый…!

Последним стоял Скворцов, так как был самый маленький.

– Сорок восьмой! – закончил он, и смачно сплюнул себе под ноги. Водитель, дядя Саша покатился со смеху и даже закашлялся.

– Как сорок восемь?! – Галина Степановна подняла брови.

– Ещё раз!!

– Первый!

– Второй!

– Третий!!

– Галина Степановна, а Садыковой Гули нету.

– Как нету?! – Глаза учительницы широко открылись. Она прижала руки к груди, и растерянно смотрела по сторонам. Наступила тишина. Хлопнув дверцей, дядя Саша спрыгнул с подножки автобуса.

– Что случилось?

– Садыковой нет.

– Галина Степановна, давайте я поищу! – Скворцов выпрыгнул перед шеренгой, готовый броситься на поиски.

– Нет!! – Галина Степановна загородила ему дорогу. – Стой на месте, Скворцов. Сейчас дружно, все вместе будем звать Гулю. Три – четыре!!

– Гу-уля!!! – Все дружно кричали в сторону березняка.

– Ещё раз, три – четыре!!

– Гу-уля-я!!

Эхо ребячьих голосов разнеслось по поляне, над макушками деревьев и, отразившись от склона сопки, вернулось обратно. С минуту все молчали вслушиваясь. Но кроме шелеста листвы, никто ничего не услыхал. Тишину нарушил звонкий голос Скворцова:

– Пусть дядя Саша попипикает, а мы пойдём искать.

– Нет! – Галина Степановна вновь пресекла попытку Скворцова броситься на поиски. – Всем собрать вещи и быстро в автобус. Дядя Саша закроет двери и посигналит. Из автобуса никому не выходить.

– Галь, может, поищем? Может она спряталась да ничего не слышит? Может, уснула, ну? – Ольга Анатольевна поглядела в увлажнившиеся и испуганные глаза Галины Степановны. – Дети, кто был с Гулей?

– Мы с ней сначала спрятались за куст, что бы не бегать. – Вперёд вышли две девочки. – Она боялась запачкать новую куртку, что бы мама не ругалась. А нам потом надоело, и мы убежали со всеми.

– Так! – Глаза Галины Степановны ожили. – Далеко этот куст?

– Вот за теми берёзками. – Девочки вытянули руки в направлении березняка.

– Ольга! Всех в автобус! Александр Юрьевич, закройте за ними двери и со мной. Так, девочки, ещё раз, где тот куст?

– Галина Степановна, возьмите меня!

– Скворцов!! Марш в автобус!!

Обшарив всё в районе указанном девочками, они вернулись через полчаса.

– Ну, что? – Ольга Анатольевна свесилась из окна.

Галина Степановна подняла на неё полные слёз глаза. Её подбородок собрался морщинками и дрожал.

– Вот. – Дядя Саша вынул из-за пазухи и протянул белую вязаную шапочку. – За кустом валялась.

Глаза Ольги Анатольевны медленно начали расширяться.

– Галь! Звони! В милицию! Срочно!