Текст книги "Пёс"

Пёс шёл по дуге, заворачивая к океану. Пройдя так около пятидесяти метров, дед почувствовал, что устаёт. Не те уже годы. Прошиб пот. Пришлось сбавить темп.

Обогнув макушку холма, дед вышел на восточную его сторону. Собачьи следы пошли вниз. Дед аккуратно спустился по склону, прошёл около пятидесяти метров от подножия холма и вышел на край обрыва. Здесь скалы нависали над океаном. Слышался шум прибоя. Дед осторожно подался вперёд. Посмотрел вниз. Около тридцати метров вниз. Отвесные скалы. На их поверхности несколько выступов образовывали, что-то вроде ступеней, по которым, с большой долей риска, но можно было спуститься вниз. В обе стороны, насколько видел глаз, тянулась полоса прибоя. Тяжёлая свинцово-серая вода вспенивалась белыми шапками среди чёрных камней. Собака пропала. Вправо и влево по краю обрыва никаких следов. Дед двинулся вправо, в направление гуляющих загонщиков.

Минут через пятнадцать он аккуратно съехал на поверхность озера со склона и ещё через пять минут подкатил к гуляющей компании.

Около сорока-пятидесяти человек. Некоторые уже прилично напились. Все с удивлением уставились на деда.

– Здорова охотнички?

– Здорова, дед. Тебя каким… сюда занесло. Выпьешь с нами? – Парень лет двадцати пяти, удобно развалившийся на мешках поднял бутылку водки.

Дед презрительно посмотрел на парня:

– Соплив ты ишо пить со мной. Кто старшой?

– Ты не охренел ли, старый? – Парень попытался встать, но его хлопнули по макушке, и усадили на место.

К деду, мягко ступая, подошёл крепкий мужичок, в белом маскхалате и белой кроличьей шапке-ушанке. Губы его блестели от жира.

– Ты чего хотел, отец?

– Ты, что ли старшой тута?

– Ну, я!

– Отойдем ко. Разговор есть.

– Что-то случилось?

– Ага. Случилось. У вас.

Удалившись от компании метров на пятнадцать, дед подробно рассказал ему о встрече с псом. Мужичок заметно занервничал.

– Говоришь, спустился к океану?

– Ага, спустился. Тока, когда я подошёл к обрыву, его уже и след простыл.

– А дальше? Может он дальше опять наверх вышел

– Слышь, сынок. Я три года на границе, и почитай, всю жизнь в лесу. – Дед смерил мужичка взглядом. – Ты, давай, не мешкай, а птичку свою подымай, и сам следом, с теми, кто ишо мозги не пропил. Много не бери. Четверо по низу, четверо по верху. Да двоих на птичку определи. Да штоб по рации в кажной группе. А дорогу я укажу вам. Да пусть по воде внимательнее шарят, потому как собачка эта – водоплавающная.

– Какая?

– Водоплавающная, говорю. Глухой ты, что ль? Её так и кличуть – водолазом.

Потом оба вернулись к костру. В лагере началась суета. Загонщики сгрудились вокруг старшего, а он коротко отдавал команды и указывал пальцем на тех, кто пойдёт. Засвистел, зарокотал двигателем, закрутил винтами вертолёт, поднимая вверх тучи снега.

Глава 40

– Она его не обманула. Она просто спряталась, а он не смог её найти и взять её нам. – Две девочки болтали, поскрипывая голосами, свесив ноги с кровати. А он сидел за столом на табурете и плакал.

– Эй! – Скрипнула девочка в синем платьице. – Ты всё равно найди её и возьми нам. Она станет нашей сестрёнкой, и мы будем с ней играть и прятаться от тебя.

Он замычал, размазывая слёзы по щекам, замахал руками.

– Он говорит, что боится собаки. Он говорит, что она опять пришла, и хочет его убить. – Скрипела девочка в синем платьице, девочке в розовой майке. – Он слышал её голос где-то далеко.

В это время в калитку кто-то сильно постучал. Он выглянул в окно. За калиткой стоял сосед, живущий через дорогу напротив. Сосед чесал затылок под шапкой и оглядывался по сторонам маслеными карими глазами. Увидев его, сосед замахал рукой, и показал, что бы он открыл. Он оделся и подошёл к калитке.

– Здарова Сёма! Отворяй, чё встал?

Он замотал головой и промычал, что не может.

– Чё ты не могешь? Отворяй, чё скажу-та.

Он опять замычал, что потом.

– Тута про тебе мильцанер спрашивал.

Он поднял брови и перестал мотать головой. В глазах появился испуг. Торопливо открыв калитку, он впустил соседа.

– О, виш как? Теперича сам открыл. – Сосед похлопал его по плечу. – Пошли в хату, чё ли? Зусман на дворе-та.

Вошли. В сенях, от снега обмели валенки веником. Зашли в прихожку. Он показал соседу на табурет, промычал, что бы тот садился. Сдвинул, стоявший на краю чайник, на середину плиты, пышущей жаром печки. Но сосед садиться не стал, а хитро улыбнувшись, прошёл в комнату. Он замычал, пытаясь остановить соседа, но тот уже откинул занавески.

– Тю-ю. Ты чё, Сёма, детство заиграло в одним месте? Эт, чё ж, обе твои, што ль? – Сосед с улыбкой взирал то на кровать, то на него. – Ну, ты, Сёма, кобе-ель. И как ты с имя обоими управляшся? Нибось весь стрючёк стёр? А?

Он, махая руками, вытолкал соседа из комнаты, и задёрнул занавески. Снова показал на табурет. На печи закипел чайник. Сосед уселся ухмыляясь.

– Та не буду я чаи гонять тута с тобою. Ты, слыш, эта, чё говорю-та? Мильцанер приходил, говорю. Про тебе спрашивал. Чё—то всё во двор гляделки пялил. Ты, ежели чё нагадил, так скажи.

Он опять замотал головой и показал руки. Промычал, что ничего не делал плохого.

– А, чё тада мильцанер пришёл? А? Гляди, помает тебя и туда. – Сосед сложил пальцы решёткой. – В сизу. – Показал в сторону, следственного изолятора, находившегося неподалёку.

Он нахмурился.

– Ты, вона чё. Ты давай ка, мне деньгу, а то я усё мильцанеру про тебе скажу-та.

Он заулыбался. Скрылся за занавесками, и через минуту вынырнул с бумажкой в руке.

– От молодца! – Сосед схватил купюру, и быстро сунул в карман. – Смори у мене! – Сосед погрозил пальцем и ушёл.

Тут же из-за занавесок заскрипели голоса:

– Мильцанер снова придёт и заберёт нас у тебя, если ты не найдёшь и не возьмёшь нам ту девочку.

Он замычал, сел на табурет, закрыл уши руками.

Глава 41

Бердин закончил читать заключение профессора Кадочникова С. А. и передал бумаги прокурору.

– Ну, что, товарищи офицеры? – Прокурор, как всегда, поднялся из кожаного кресла и заходил по кабинету. – Думаю тут всё ясно. С объектом определились. Теперь дело за доказательной базой. Улики, трупы. Ордер на обыск я даю. Остальному учить вас не считаю нужным. Но… – Прокурор на секунду замер, глядя под ноги. – Я бы не торопился с обыском. Поработайте поплотнее вокруг объекта. Ну, почувствуйте его, что ли. Что он есть такое?

– Наблюдение ведётся круглосуточно, Алберт Олегович. Вот, все отчёты. – Шалов раскрыл папку.

– Отчёты. – Альберт Олегович опять остановился, опустив голову вниз и качнувшись на каблуках. – Отчёты – это хорошо. Отчёты – это правильно. Но… – Он поднял голову и просмотрел в глаза Шалову. – Но это буквы, строчки, цифры. Они отображают последовательность событий, и только. Отчёты хороши для архива. А для раскрытия дела, нужны живые люди. С эмоциями, с их «вроде, что-то показалось», с боковым зрением. – Он подошёл к Шалову, взял в руки первый попавшийся бланк и прочитал:

– Восемь ноль-ноль – объект покинул дом. Следует к месту работы.

– Или вот. Двадцать ноль-ноль – затопил печь. И так далее.

– Но, заметьте, оперативник, ни разу не написал, какого цвета крыша у дома? Что видно в доме через окно? Как объект одевается? Вы понимаете, о чём я?

– Всё понятно, Альберт Олегович.

– Ну, а если понятно, то за работу, товарищи офицеры.

Перед Бердиным, боком к столу, сидели два оперативника третьего ГОМа – два молодых человека, каждому лет по двадцать пять не более. Бердин заполнял бланк протокола допроса, а они в недоумении переглядывались, ожидая вопросов.

– Парни! – Начал Бердин. – Я бы хотел побеседовать с вами об объекте наблюдения номер шестнадцать. Мне нужны некоторые подробности.

– Да, мы, вроде, всё в отчётах отмечали. – Говорил тот, что сидел справа. У парня скуластое лицо, толстая шея, широкие покатые плечи.

– Что-то не так? – Тот, что сидел слева, обладал менее спортивной фигурой, но его карие глаза искрились иронией.

– Да, нет, с отчётами всё в порядке. – Бердин поправил очки. – Меня вот, что интересует? В процессе наблюдения было ли, что ни будь необычное, ну что-то такое, что на мгновение привлекло ваше внимание? Что то, что, может быть, сразу явно не бросилось в глаза, а всплыло в памяти потом?

Бердин с трудом формулировал свою мысль, отчасти надеясь на понимание оперативников. Тот, что справа, со спортивной фигурой пожал плечами:

– Ну, я не знаю. Лично я ничего такого не видел. Ну, уходил он, приходил. Дрова он рубил как то жестоко.

– Как? – Бердин направил на него чёрные стёкла очков. Парня это нисколько не смутило.

– Я долго жил в своём доме. Деревенский. И когда колешь дрова каждый день… Ну, когда это не в удовольствие, а в обязаловку, то делаешь это чисто механически. Колешь, а сам про своё думаешь. И… короче, какое настроение, так и колешь. Когда настроение весёлое, то колешь дрова, играючи, как в цирке. А когда злой, то жестоко, с хыком. Вот, он, объект, всегда жестоко рубил. Лицо злое, и всё время, что-то приговаривает. И машет во всю силу, аж трясло его. – Парень глянул на Бердина. – Вот, вроде это. А, так ничего.

– Хорошо. – Бердин сделал запись. – А вы? – Он перевёл взгляд на того, что слева, с умными глазами.

– Да я даже и не знаю. Что-то есть, а уловить не могу. – Он хмурил лоб, и отводил в сторону глаза. – Там, в окошке. Когда он заходил в дом, я всё время старался рассмотреть, что там в окне. Снизу окно на половину закрыто занавеской. Спинка кровати. У меня было такое впечатление, или скорее, что-то всё время ассоциировалось у меня с соломенной куклой.

– Так-так. Подробнее, если можно.

– Как то по телеку, показывали… да, что-то про колдовство, про ведьм. Короче мистика какая-то. И вот там были соломенные куклы. В них иголки втыкали ещё. Так вот, у меня всё время было ощущение, что у него там, на кровати такая кукла. Большая, в чём-то синем. Я всё время пытался рассмотреть, но…

– Что ни будь ещё? – Бердин с надеждой оглядел обоих.

– Да, вроде, всё?

– Ннет. Пожалуй, всё.

– Ну, хорошо. – Бердин дал каждому расписаться в протоколе. – Если вдруг, что ни будь всплывёт – звоните.

Шалов в это время вновь обходил соседей Прохорова.

– О! Драссьте! Вы, товарыщч мильцанер опять тута?

– Здравствуйте. Да, служба.

– Чё, снова по дурачку етому, да? Здался ён вам. Он чё там, это, банку приграбил, или прикокнул кого?

– Да, нет. Я же говорил, проверка. Такие как он на учёте. Вот и проверяем систематически.

– А-а, чаво-та раньше, эта, сейсмицки, никто не проверял?

– Раньше не проверяли, теперь проверяем. Новая власть – всё по-новому.

– Точно, итить его за ногу. Метла. А я давеча до него скок, ну ета в гости, а ён дурачёк, чё удумал. Яму ж ета, бабы-та не дають, итить, опасаются значить. А ён то дурак-дурак, а дурак у яго о-го-го, дай бог кажному. И, ета, бабу-та тоже требуить. Так от. Захожу, ета, я значить – он мене к столу, мол чаю. А мене яго чай – до бабьей бороды. Я, ета, до яго – деньги перешибить до пенсюи, значить. А зала у яго, значить, занавесью, так скать, прикрыта. Я себе смякаю, чёй-та там, за завесою той. Ну и глять туды. Товарышч мильцанер. Доложу я те, як на духу – я, итить, чуть не обо…, ну, ета вот. Ентот дурень чаво удумкал – бабу себе сгоношил.

– Завёл женщину, что ли?

– Ага, завёл, так скать, бабу. И ляжить ёна, значить у яго, постелю мнёть. Тока ось баба тая, вроде як и не баба вовсе. Росту мала, як деука-мокрощель, значить.

– Не понял? – Шалов оживился. – Подросток, что ли?

– Ага, значить, подросток, ляжить себе, и не в одного ляжить.

– Опять не понял? Две, что ли?

– Ну, скока их тама, етот завёл не знам, но на постелю двоих положил. Одная, значить, у синем платьице, уторая у розовой майке. Эт дета ж адёжой раздобылся. Обои лежать, и не гу-гу.

– Та-ак! – Шалов начал нервничать. – Ну-ка, дед, ты толком говори. Что значит не гу-гу?!

– Ну, ты чё, товарышч мильцанер, совсем, чи шо? Не гу-гу, лежать не дышуть обои.

– Трупы, что ли? – Шалов просто уже одурел.

– От, ты ж гля на яго! Я ж яму вже час як талдычу, а ён трупы. Етот дурачёк, чё удумал? Ён их… Ён их из соломы сгоношил, значить, и того.

– Что, «того»? – Шалов уже ничего не понимал, и чувствовал себя полным идиотом.

– Шевелить ён их по тихарику, значить! Вот чаго! – Старик понизил голос и оглянулся по сторонам. – Ён им, ета, кажной шубинку промеж ног усандолил, ну типа полова щщеля. И пясочить ён их, я полагаю, мать яго за ногу, у тую шубинку, почём зря.

Шалов перевёл дух:

– Слышь, дед, ты сразу не мог сказать, что они соломенные.

– Не, ты гля? А я ща про чё табе тока, пояснял. О люди. Ни табе поговорить, ни табе випить.

– А он, что?

– А ён дурак, чё. Давай ручищами махать. Мычить, бельмы бычить, толкается. Ну, мне яго бельмы до ноги, итить-колотить. Я деньгу стрельнул и ноги, мать его огребать.

Шалов долго смотрел на деда, и не мог отделаться от ощущения, что над ним уже как полчаса издеваются, а до него это, только, что дошло. Наконец, когда до него это дошло, у Шалова началось, что-то вроде припадка. Он стоял посреди улицы и, переломившись пополам, истерично хохотал, захлёбываясь слюной. Дед, стоял напротив, серьёзно смотрел, нахмурив густые брови, и тяжело вздыхал. Затем повернулся, махнул рукой, и поковылял к дому, бормоча под нос:

– Нее, тут ни водки, ни хера не дождёсся.

Бердин только по полу не катался от смеха, когда ему Шалов пересказывал разговор с соседом Прохорова.

– Его бы на диктофон записать – цены бы не было. Самородок. Да так у него всё естественно. На полном серьёзе. Меня по началу, аж в жар бросило.

– Ну ладно. – Бердин вытер слёзы платком. – Поржали и будет. Оперативнику показалось, что он в окне дома тоже, что-то вроде куклы видел, соломенной. И тоже в синем. А вот ещё. – Бердин достал из стола папку. – У первой пропавшей девочки, Калачёвой Насти, со слов родителей имелось в гардеробе синее платье, которое они так и не нашли. У второй пропавшей девочки, – Бердин вытащил вторую папку. – Гули Садыковой, так же со слов родителей, в день исчезновения была розовая майка. – Быстро перелистав дело, Бердин ткнул пальцем в строчку. – А теперь порассуждаем. И где же этот Прохоров мог раздобыть детскую одежду?

– И во дворе у него качели. Вставил Шалов.

Бердин захлопнул обе папки.

– По-моему, пора наведаться с обыском.

– А если трупы не найдём?

– Изымем одежду с кукол. Проведём экспертизу. Там посмотрим.

Глава 42

Этот день я, да и не только я, а все участники описываемых событий запомнят, наверное, на всю оставшуюся жизнь. В этот день всё и случилось. В этот день закончилась удивительная история, которую я и хотел рассказать, не скрывая ничего.

День как день. Суббота «» октября 19… года. Очередной выход к океану мне пришлось отложить. Выполняя срочный заказ, до одиннадцати часов проторчал на работе. Вернувшись, устроил уборку квартиры. По телеку ещё вчера сообщили об ухудшении погоды. Шёл циклон со стороны Японии. Будет пурга. А это дня на два, не меньше.

Периодически забегал Севрюк. У них тоже началась генеральная уборка квартиры, только глобальнее, чем у меня в разы. Стирка, чистка, мойка снизу до верха. Жена с дочками занимались стиркой накопленного за неделю, чисткой кухни и санузла, его же заставили выколачивать ковры. Выколотив в снег очередной ковёр, Севрюк забегал ко мне опрокинуть рюмку водки, так как дома ему выпить не давали.

Забежав с очередным ковром, Севрюк быстро опрокинул стопарик, заел салом и возбужденно сообщил о ходе событий:

– Мою сегодня бешеный таракан укусил. С ума баба сошла! Сама пашет – вся в мыле и нас заездила. Перестирали всё, даже шторы, тюль и скатерти – мало! Перемыли всю посуду на кухне и даже добрались до сервизов и хрусталя в стенке – мало. Холодильник, плита, туалет – всё блестит. Мало! Давай девок гонять, что бы все мягкие игрушки тащили в стирку. Их уже давно выбросить пора, а она в стирку. Ой, мля-а!

Дожевав, он скосил глаза на лежавший в углу ковёр. Тот был в два раза больше чем предыдущие.

– А давай ещё по одной?

– Наливай! – Мне тоже до чёртиков надоело убираться.

Хлопнули ещё.

– Слышь, Владимирыч, чё говорят. Не поверишь! Моей жене Валька Батеева по секрету рассказала. А ей бабка Танька – мать Толика, которого Вальс порешил. Тоже по секрету. Бабкин Танькин дед видел Вальса. Звонил этому газетчику. После понаехали менты. Просили деда показать место, где Вальса видел. Просили, что бы ни гу-гу. А дед сам решил расквитаться. Он охотник со стажем. Говорила ещё, что вчера областные егеря облаву устроили. Только охотникам сказали, что на волков. Это потом уже кто-то по пьяни проговорился. Облава ничего не дала, но дед выследил Вальса, и охотников тех навёл. У них даже вертак был. Говорят, была стрельба. Говорят, вроде подстрелили Вальса, но не нашли. Кровь говорят, видели, но Вальс ушёл от них.

Он налил по очередной.

«Значит, всё-таки не показалось», – подумал я.

– Это, что же получается, Владимирыч?! – Совсем окосевший в тепле Севрюк поднял вверх указательный палец и голосил как на митинге. – Эти там, что, опять нас за нос провели, да?! По телеку показали одно, а на самом деле, что?! А?!

Его выступление прервалось тремя короткими звонками в дверь. За дверью грозно зазвучал голос его жены:

– Ах, ты ж гад, такой! Вот он где! Быстро домой! Все работают, бельё надо вывешивать, а он? Виктор Владимирович, гоните его щас же!

– О! Пилорама пришла. Да иду уже!! – Севрюк покосился на рюмку, за тем передумав, махнул рукой, подхватил ковёр и вылетел за дверь.

На лестничной площадке началась семейная перепалка. Минуты через две всё стихло. Хлопнула дверь. За окошком послышался скрип блоков, на которые натягивалась бельевая верёвка. Я выглянул в окно. Верёвка с раскачивающимся бельём выдвигалась всё дальше, и на ней начали появляться прикрепленное деревянными прищепками бельё, парившее на морозе.

Бегая по кабинету с малиновым лицом, Альберт Олегович орал, захлёбываясь гневом, не стесняя себя в выражениях. Осыпая понуривших головы егерей отборной бранью, он готов был (по его словам) разорвать им всё, что было можно.

– Вам только водку жрать, да охотников обирать!! Больше вы ни на, что не годитесь!! Холуи!! Лодыри!! Понаели животы, охотнички!! Позажрали рожи!! Ты когда последний раз в тайге был?! – Он подлетел к лысому щекастому коротышке, судорожно мявшему в руках шапку. – Ты, что думаешь, никто не знает про твои афёры с лицензиями?! Ты думаешь, никто не знает?! Да я тебя в лесники, на север области!! Я вас всех в тайге сгною!! Я вам… – Альберт Олегович закашлялся и умолк. Успокоившись, он продолжил, но уже без крика. – Значит так! По мне, вы хоть живите в лесу, а собаку найти и кончить. Всё! Свободны! – Егеря чуть не бегом рванули к двери.

Бердин терпеливо ждал своей очереди. Таким прокурора области он ещё не видел.

– Бердин, что там у тебя? – Альберт Олегович уселся в кресло и понурил голову.

– У нас, пока, без происшествий. Всё по плану. Объект под контролем. Если вы не против, то сегодня планируем обыск. У Шалова руки чешутся.

– А где будете искать?

– Исходя из того, что трупы девочек до сих пор никем не обнаружены, а прошло уже немало времени, будем искать на месте проживания объекта.

– Ладно. Собирай группу и вперёд.

– Да все уже готовы. Только команды ждут.

– Хорошо.

– Да куды ж тебя снова леший несёть? Да, неужто не набегалси ишо? – Баба Таня говорила всё это, понимая, что без толку. Деда не переубедишь. – Окстись, ты Вань, раде Христа. Толика всё равно ужо не воротишь. А случись чё, мне одной тута опосля куковать? То ж не собака ужо. То ужо зверь лютый.

– Молчи, молчи, старая. – Дед лихорадочно одевался в сенях. – Должён я яго порешить и баста. Ты послыш-ка, старая, какая умная скотина. Давеча я сразу не смекнул. Ён весь в сосульках был – значит, окунулся в воду то не океанскую. Та солёная. Так бы не замёрзла. А там ишо водопадец есть. Коды я его стрелил, он за тем водопадцем и схоронился от нас. – Дед притопнул унтами, вскинул карабин. – А я только теперь допёр. Ён, поди, там отлёживается теперь. Зализывается. Крови мало было – я яго токмо оцарапал. Ось там я яго и накрою.

Он снова не мог спокойно уснуть всю ночь. Снова вернулись кошмары и видения из детства. Снова перед глазами вспыхивал огонь. Снова мелькали глаза и зубы собаки. Но больше всего изводили скрипучие голоса девочек. Они хныкали и просили найти сестрёнку, и дергали его за одежду. Потом смеялись и ругали. Потом плакали и опять просили.

Утром он пулей вылетел во двор и с остервенением колол дрова, пока не сел в снег от усталости. Он сидел и плакал. А в голове звенели слова матери: «Сёмочка. Бедный мой Сёмочка. Что с тобой будет?» Ему захотелось прижаться к её впалой груди. Что бы её холодная рука легла ему на волосы. Но снова огонь. Он сожрал всё. Осталась серая зола. Страх. Скрипучие голоса. Лица. Страшные глаза собаки. Она уже совсем близко. Она идёт. Но огонь сожрёт и её.

Он вскочил на ноги. Огонь. Нужно растопить печь. Вышел. Быстро набрал дров в охапку и направился в дом. Там снова заскрипели девочки. Он торопливо расколол сухое полено на щепу. Заложил щепу в печь. Сверху завалил поленьями потолще. Зажёг. Закрыл заслонку. Приоткрыл поддувало. Печь затрещала и начала разгораться с нарастающим гулом.

– Ты когда пойдёшь за сестрёнкой?

– Иди, иди.

– И не приходи без неё, ссыкун.

– Рвотный порошок.

Печь уже ревела от тяги. Он взял кочергу, открыл заслонку и как следует пошуровал в топке. Лицо обдало жаром. Подбросил ещё поленьев.

– Ананист-пианист.

– Какашка.

– Чушка-подберушка.

Чугунная плита сделалась малиновой. Он снова пошуровал в топке. Поленья развалились и превратились в гору переливающегося жара.

– Придурок, принеси-ка ключ.

– Вонючка.

– Дурачок, дурачок.

Скрипучие голоса превращались в молоточки. Они звенели всё громче, и громче, разрывая голову. Они били в висках, причиняя невыносимую боль. И вот, вдруг, всё вспыхнуло. Он увидел рукав своей рубашки, объятый пламенем. Оно медленно охватывает его всего. Проникает внутрь, в голову и жжёт нестерпимо.

Он взвыл от боли и вскочил с табуретки. Скрипучие голоса превратились в нестерпимый визг, который резал уши:

– Приведи её!!! Приведи её к нам!!! Приведи-и!!!

Мыча, он схватил кочергу и начал исступлённо бить ей по печке. Кирпичи разлетались брызгами острых осколков. Чугунная плита развалилась на куски. Девочки визжали. Его голова горела внутри нестерпимо ярким огнём. Наконец стенка печки развалилась. Повалил дым. Он бросил на пол кочергу и с криком начал загребать жар руками и разбрасывать его вокруг, уже не чувствуя боли. Потом он зажал руками уши и бросился прочь.

Покинув кабинет прокурора, Бердин позвонил Шалову и оговорил время выезда. Шалов созвонился с остальными, отдал все распоряжения.

На посту наблюдения за объектом номер шестнадцать только, что произошла смена. Заступил парнишка со спортивной фигурой. Ночь прошла без происшествий. В углу на кушетке храпел сторож автостоянки. В помещении пахло сивухой. Около десяти на связь вышел Шалов:

– Здравия желаю, товарищ майор, – молодой оперативник привстал со стула.

– Как там у вас?

– Без происшествий, товарищ майор!

– Мы тут к одиннадцати с обыском нагрянем к объекту – смотри в оба. Если куда уйдёт – сразу сообщи и следуй за ним.

– Есть сообщить и следовать за объектом, товарищ майор!

– Ну, всё. Конец связи. Работай!

– Есть! – Оперативник выключил рацию и принялся заполнять журнал.

Видимо разбуженный писком рации, на кушетке завозился сторож. Забулькало. Оперативник оглянулся через плечо. Мужик, около сорока лет, в замызганном синем спортивном костюме, наголо стриженый, помятое скуластое лицо, руки в татуировках. Давясь, он жадно заглатывал полторажку пива. Смерив его презрительным взглядом, оперативник вернулся к заполнению журнала. Через несколько секунд бульканье прекратилось. За короткой паузой последовала смачная отрыжка, и за тем сиплый голос прохрипел:

– Слышь, мент, закурить есть?

Оперативник снова смерил сторожа презрительным взглядом:

– Не курю!

– Самбист?

Не ответив на вопрос, оперативник задал свой:

– Я раньше тебя здесь не видел. Новенький?

Сторож, расстелив на тумбочке кусок газеты, перевернул на неё пепельницу и выбирал из кучи бычки посмачнее:

– Новенький, новенький. Братва, вот, пристроила пока после «санатория».

– А нормальной работы не нашлось, что ли?

– А нормальная – это как? С восьми нуль, нуль до семнадцати нуль, нуль на верфи, на заводе, или в моря пойти?

– Ну, да! Как все.

– А сам, чё в ментуру, а не на верфь?

– У меня в семье все в милиции работают. И я пошёл. – Паренёк заявил это не без гордости, продолжая мерить презрительным взглядом сторожа, наконец раскурившего бычок.

– Ментовская династия, значит?

– Ты слова-то выбирай! – Паренька начал нервировать вызывающе-наплевательский тон сторожа.

– А, чё мне их выбирать? Это ты выбирай. Ты мент, а не я. Ты дела шьёшь. – Сторожа начало разбирать после полторажки, и он расслабленно улыбнулся.

Но паренька это разозлило ещё сильнее:

– Слышь ты, чмо в законе! Тебя, что в зоне не долечили? Если сейчас не заткнёшься, я вызову дежурку и, для начала, оформлю тебе пятнадцать суток. А перед этим тебя на пару часов завезут в ИВС и там долечат. – Он вскочил с места и с треском открыл форточку. – Короче, сиди и молчи, понял?

Брови сторожа поползли вверх. Он аккуратно, даже не поморщившись, затушил бычок о ладонь. Его скулы отчётливо прорисовались под, побледневшей кожей лица. Он заговорил, чуть ли не шёпотом, с силой выдыхая слова из горла:

– Да. Ты не мент. Тебе до мента ещё далеко. Ты мусор помоечный. Ты щенок паршивый. Обмылок легавый. Туз дырявый! Параша, чёрт, п…р!! Я вас, козлов, валил и валить буду! Лечить ты меня собрался?! Давай, лечи!! Только, как ни будь вечерком и я тебя, ссука, подлечу! Не те времена, козёл!! – В груди сторожа заклокотало, и он задохнулся от бешенства.

Паренёк выслушал всё, не перебивая, и потянулся к рации. Его пальцы, при этом, подрагивали. Рация ожила, мигнула зелёным огоньком. Пискнул сигнал. Зашумело. Сквозь шум помех послышался голос:

– Дежурный третьего ГОМа.

– Серёжа, это Трофимов. Подошли ко мне машину ППС. Тут товарища нужно успокоить.

– Есть, понял. Щас подъедут.

Рация пискнула. Вновь мигнул огонёк. Всё стихло. Паренёк обернулся к сверкающему глазами сторожу:

– Щас посмотрим, какой ты крутой.

Тело сторожа судорожно дёрнулось. Он, неожиданно резко вскочил на ноги и, ухватив за ножку стоявший рядом с кушеткой, табурет, с силой запустил его в оперативника:

– Нна, ссука-а!!!

Уворачиваясь, паренёк завалился со стула спиной на пол и, ловко перекатившись через плечо, вскочил на ноги. Просвистев в сантиметре от его головы, табурет вдребезги разбил рацию и грохнулся о стену.

– Ну, всё! Ты попал. – Паренёк подтянул кулаки к голове и, покачиваясь из стороны в сторону, двинулся на сторожа.

Тот взвыл. Глаза горели ненавистью и бешенством. На губах появилась пена. С треском разорвав куртку, он швырнул её в лицо оперативника. Паренёк увернулся опять, но на секунду потерял из вида сторожа. А у того в руке уже заплясала заточка – трёхгранный напильник на деревянной ручке, заточенный на конце. Жилистое тело, сплошь покрытое татуировками, блестело от пота.

– Всё, мусор!! Кранты тебе!! Молись!! Мне уже всё по…!! – Заточка плясала в его руках, не останавливаясь. Он периодически перебрасывал её из одной руки в другую, делая, при этом, короткие выпады в сторону оперативника.

Паренёк умело уворачивался, пританцовывал, кружил и искал момент для удара:

– Ну, что, браток, не достаёшь? Все вы одинаковые. Только баб да пенсионеров грабить.

– Заткнись ссука-а! Завалю-ю!!! – Озверев, сторож бросился вперёд и тут же напоролся на прямой удар ноги в живот. Удар получился такой силы, что сторож, икнув, отлетел к кушетке, и ударился об неё спиной. Заточка со звоном отлетела к тумбочке. Сторож быстро вскочил на ноги, но, получив короткий и хлёсткий удар кулаком в лоб, мешком упал на пол. Его тело обмякло. Глаза закатились.

За окном послышались звуки приближающейся сирены. У сторожки заскрипел тормозами УАЗ, но звуки сирены проследовали дальше. Дверь распахнулась. В помещение ворвались два сержанта ППС:

– Санёк, чё тут у тебя?!

– Уже всё в порядке. А вы чё, всем ГОМом приехали?

– Ты, Сань, в окно посмотри!

Паренёк совсем забыл об объекте наблюдения. Обернувшись к окну, он замер. По дороге, в сторону «Копай-Города», завывая сиренами и сверкая синими маячками, неслись пожарные автомобили. Над домом, в котором проживал объект наблюдения, поднимался тёмно-серый столб дыма.

– Что же ты, Трофимов. Терпение и выдержка, вот главное оружие оперативника. А, ты?

– Виноват, товарищ майор. Не сдержался, – парень переминался с ноги на ногу и смотрел куда-то вверх. – Он меня мусором назвал, рацию разбил.

– Мусором. Так мы для них мусор и есть. Куда ни сунься – везде мы. Мешаемся. Расбушлатиться не даём. – Шалов хлопнул парня по плечу ладонью-лопатой. – Ты привыкай, Трофимов. Ну, а, ошибочки учись исправлять. – Лицо Шалова сделалось серьёзным. – Сейчас берёшь УАЗик с ППСниками и на поиски объекта.

– Где же я его теперь найду?

– Ну, брат! Ты такие вопросы старайся вообще не задавать. Такие вопросы тебе следователь задавать будет. А ты на них ответы знать должен. Потому как мы, те самые собаки легавые и есть. Понял?

– Так точно.

– Выполняй. Для начала прошарь подвалы. Он же сантехник.

Бердин молча смотрел сквозь чёрные стёкла очков на догорающий дом, не вмешиваясь в разговор. Но когда УАЗ ППС отъехал, не преминул заметить:

– Распустишь смолоду – потом толку не будет.

Пропустив мимо ушей замечание, и критически оценив размеры пожара, Шалов заметил:

– Ты бы ехал, Эдуард Николаевич к себе. Тут возни часа на четыре. А, я пока, покатаюсь с ППСниками, поищу Прохорова. Появятся новости – сообщу.

Так и решили.

Дед аккуратно исследовал снег вдоль кромки утёсов, нависших над прибрежной полосой океана. Он искал свежий след собаки. Первым делом ему необходимо было узнать, покинул пёс убежище, или он ещё там. На верху следов он не обнаружил, и теперь съехав на лыжах по отлогому склону к озеру, двинулся к прибрежной полосе, забирая влево за мыс, к бухточке, где находился водопад. Здесь, на выходе следов он тоже не увидел и осторожно последовал дальше. Метров через пятьдесят пошли камни, и лыжи пришлось снять. Дед просто воткнул их в снег стоймя и дальше пошёл пешком.

Солнце уже миновало зенит и пошло на запад. Обследовав первую бухту, дед направился к мысу, отделяющему её от второй, в которой находился водопад. Карабин наперевес. Патрон в патроннике. Предохранитель в боевом положении. Слева на поясе нож. Перевалив через мыс, дед остановился, прижал к глазам бинокль и осмотрел бухту. Волны лениво облизывали прибрежные камни. Падая с высоты утёса, водопад с шумом разбивался и рассыпался водяной пылью, образуя короткую, подрагивающую на солнце и ветру радугу. Никого. Слева, сухо постукивая, покатился камешек.