Текст книги "Пёс"

Глава 18

После роскошного пирога и пары чашек кофе, жёны остались убирать со стола, а мужчины покинули кухню. Разговор, естественно, перешёл к теме, поднятой Шаховым в газете. Олег увлечённо рассказывал о том, как активно горожане откликнулись на призыв, как завалили редакцию письмами, как, не умолкая, трезвонит телефон у него на столе, и о том, что тиражи, которыми разлетается газета, бьют все рекорды.

Бердин развалился в кресле с сигаретой, и сквозь дым и тёмные стёкла очков наблюдал за Шаховым, чуть растянув губы так, что не возможно было понять, улыбается он, или просто сжал их поплотнее. Это раздражало Шахова, он отвлекался, терял нить разговора и Бердин знал об этом. Он мог в любую минуту прервать разговор и перевести в нужное ему русло и просто выжидал момент.

Наконец Шахову это надоело:

– Я смотрю, Бердин, тебе не интересно. Может сам, чего расскажешь?

– Да почему, рассказывай, рассказывай. – Бердин выпустил густое облако дыма и чуть склонил голову на бок.

– Так вот, – Шахов, бросил на Бердина подозрительный взгляд. – Я готовлю очередную статью, в которой, красной линией должен прозвучать прямой вопрос, адресованный администрации, как города, так и области: «Что же, они там, в конце концов, собираются предпринять?». Думаю, ситуация обострилась, и просто отговориться общими фразами им уже не удастся. Придётся, что-то сделать.

– Да-а! О-очень страшно! – Бердин выпустил очередное сизое облако. – Губернатор и мэр просто не знают, что же делать – заведующий рубрикой «Происшествия» их к ответу призвал.

– Не правда! Не только я! Общественность, горожане! – Шахов поднял брови.

– Коне-ечно! Это совсем меняет дело! Как же я забыл? – Бердин развёл руками. – Общественность! Выйти на демонстрацию. Выкрикнуть пару лозунгов типа: «Администрацию к ответу!» Перекрыть вход в «Белый дом». Даже плюнуть в его сторону. Да-а. А когда коммерсанты, кстати, по просьбе администрации, подвезли дешёвую колбасу, так твоя общественность, в прошлый раз, по транспарантам бежала, что бы очередь занять пораньше других. А потом зубы друг другу выбивали, когда, эта самая колбаса начала заканчиваться.

– Тты, что говоришь, Эдуард? – Шахов открыл рот.

– Отреагирует! Отреагирует администрация, не переживай. – Бердин вдавил окурок в пепельницу. – Выгонят матросиков с мелкашками ночью, на городские помойки. Настреляют вам этих собачек сотню, другую. Проведут рейды санэпидстанции, оштрафуют кого надо и всё! Олег, меня поражает твоя наивность. Ты, что, не понимаешь?

– Понимаю.

– Ну, тогда чего ты добьёшься? Для чего вся эта буча? Для тиража?

Так ведь человек погиб! Мало?

– Ах, вот, что-о? – Бердин закурил очередную сигарету. – А, кто тебе сказал, что Батеев убит собакой? В заключении сказано, что на теле потерпевшего обнаружены рваные раны, похожие на следы зубов животного. Но следы зубов можно имитировать. Собачья слюна – что, проблема? В протоколе осмотра места происшествия сказано, что на месте преступления не обнаружено следов человека. Но это не значит, что их там не было.

– А, зачем такие сложности?

– Что бы скрыть следы преступления, и не на такое идут. Значит, есть причина.

– Какая?

– А, этого я тебе не скажу. Не имею права.

Шахов разозлился:

– Ты же сам меня пригласил, так?

– Так.

– Зачем?

– На пирог. Кстати, как он тебе? По моему, великолепен!

Шахов вновь поднял брови и слегка приоткрыл рот.

– Ты, что, издеваешься?

– Нет. – Бердин изобразил на лице озабоченность, и выпустил ещё одно облако. – Я хочу, что бы ты понял, что проблема, поднятая тобой – это раздутый мыльный пузырь. И самое смешное то, что твоя общественность его и раздула. Да раздула так, что теперь сама боится последствий.

– Ну, знаешь!

– Я то знаю! А вот, ты, знаешь? – Бердин подался вперёд. – Так, и до массового психоза можно население довести.

– Да, брось, ты, – вяло защищался Шахов.

– Да, не брось. Я, то же, между прочим, к этой самой общественности принадлежу, но считаю, что главное сейчас – это порядок. Не нужно население баламутить ерундой. Народ нынче и так нервный с перестройкой этой. А вы ещё сильнее обстановку накаляете, плетёте не весть, что.

Шахов отвернувшись, молчал, морщил лоб, подпирая подбородок кулаком. На кухне гремела посуда и, что-то, в полголоса напевали жёны. В зале работал телевизор. В приоткрытое окно струился прохладный осенний воздух с запахом дождя и морской воды, долетали звуки, не прерывающего ни на минуту свою работу, порта.

– И, вот, что ещё. – Продолжил Бердин. – Я тебе как другу советую – сбавь обороты, сними остроту с темы, и всё постепенно утихнет само собой. Ты понимаешь?

– Теперь не знаю. – Огонь в глазах Шахова потух. – Есть коньяк?

– Молдавский – «Белый Аист».

– Давай! Всё равно.

Глава 19

На горизонте появилась еле заметная розовая полоска. Увеличиваясь, она постепенно окрашивала океан и далёкие, покрытые снегом вершины вулканов, в самый неповторимый на свете цвет – в цвет рождающегося утра. С берега дул лёгкий ветерок. Над водой, стаями носились, вечно-голодные чайки. Высматривая рыбёшек, они дико орали, отбирая добычу, друг у друга.

Довольный Тимоха, потрошил только что выловленных самочек горбуши. Он вспарывал нежные жирные брюшки ножом, бережно вынимал и укладывал в ведёрко ястыки, а серебристые тушки вычищал изнутри и аккуратно укладывал в небольшие кучки. Ради смеха он подбрасывал высоко над собой рыбьи внутренности, и потом громко гоготал, когда какая ни будь проворная чайка, подхватывала куски на лету. Толик заканчивал проверять последний невод и, по-видимому, улов радовал его. Улыбка не сходила с его загорелого лица, белые волосы разметало ветром, а резиновая лодка заметно увеличила осадку. Рыжий лежал прямо на песке, у лениво разгорающегося костра, и руководил действиями Тимохи, не забывая периодически прикладываться к горлышку бутылки. В глубине прибрежной рощи, между сплетениями стланика, в уже приготовленную яму, Рыжий вложил полиэтиленовый мешок. Рядом, на расстеленной клеёнке, искрилась куча крупной соли.

Разделав последнюю рыбину, Тимоха поднялся и с хрустом выгнул спину. Ополоснув руки и нож от крови и чешуи в океане, он направился к зарослям с полным ведёрком ястыков.

– Рыжий, грохотка где?

– Там, в кустах! – Рыжий махнул рукой, указывая на место, метрах в шести от соляной кучи. – Пройдёшь за яму. Там, под срубленной берёзой, в траве.

Толик уже вытягивал на песок, полную рыбы лодку.

В зарослях стоял полумрак. Ветки деревьев, усыпанные каплями росы, после утреннего тумана, замерли, боясь рассыпать этот драгоценный наряд. Осторожно нагибаясь, что бы не попасть под град холодных капель, Тимоха, вышел на небольшую полянку. У противоположного ему края, валялся ствол срубленной берёзы. Подойдя ближе, Тимоха начал шарить в траве у ствола, и заглядывать под ветки.

– Да, где она? Слышь, Рыжий? Не найду я тут ни хрена! – Тимоха уже промок до пояса и злился.

– Да, там. К стволу ближе. – Донеслось от палатки пьяное блекотание.

– Да, нет тут ни х…

Из кустов, по другую сторону от ствола, на Тимоху глядели два тёмно-красных глаза. Отпрянув назад, Тимоха зацепился ногой за корень и уселся в траву. Из темноты, обнажив белые клыки, медленно выходила огромная чёрная собака. Лохматая шерсть вздыбилась у неё на спине и загривке. На жёлтом ошейнике поблескивала стальная бирка. Тимоха оцепенел от ужаса. Он открыл рот. Посиневшие губы отчётливо выделялись, на побелевшем как сметана лице. Глаза тоже широко раскрыты. Он не мог ни пошевелиться, ни издать хоть какой ни будь звук, что бы позвать на помощь.

Всё происходило как в замедленной киносъёмке. Собака плавно приближалась. Тимоха сидел, открывая и закрывая рот, будто рыба, выброшенная на берег. Когда расстояние между псом и Тимохой сократилось примерно до двух метров, пёс бросил своё огромное тело вперёд. Проносясь мимо Тимохи, он чуть качнул оскаленной пастью в его сторону, и полоснул клыками по лицу бедняги. Тимоха завалился на спину, а за тем перевернулся на живот, прижимая ладони к лицу. Сквозь пальцы, алыми хлопьями падала кровь, обливая стебли травы и впитываясь в мох. И только теперь, Тимоха издал истошный крик – крик боли и обиды.

Рыжий вскочил на ноги, и хлопал, ничего не понимающими глазами. Согнувшийся у лодки Толик, резко выпрямился. Сощуренными глазами он уставился в сторону зарослей, туда, откуда донёсся крик Тимохи. Его язык быстро пробегал по высохшим губам.

– Что это было, Толик? – Рыжий крутил головой и пятился к воде. – Это Тимоха, да?

Толик выхватил из сапога нож.

– Рыжий, ствол есть?

– Нет. На хрена здесь ствол? Зачем?

– Тогда суши вёсла, кореш. – Толик попятился к лодке.

– Эт чё, медведь? – Рыжий непонимающе уставился на Толика.

– Может и медведь! – Белая полированная сталь клинка сверкала в его дрожащей руке. – Рыжий. Вали за этим… Туристом твоим. Мухой, бля!

– А, ты?

– Бегом, бля, говорю!

Рыжий, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее двинул по берегу в сторону утёсов. Тем временем, не спуская глаз с зарослей, Толик опрокинул лодку. Рыба соскользнула на песок. Напротив, качнулись ветки стланика.

Пёс стоял на возвышении, и, толи скалился, толи улыбался слюнявой пастью, чувствуя страх человека. А Толик, уже начал лихорадочными движениями стаскивать лодку в воду. Пёс медленно спускался к воде. Толик запаниковал. Запрыгнув в лодку, он бешено грёб короткими вёслами, и никак не мог преодолеть силу прибоя, пытающегося отбросить его, вместе с лодкой назад к берегу. Но вот, очень медленно, гребок за гребком, Толику удалось справиться с волнами, и отойти от берега метров на двадцать. Он перестал грести и сел на колени. Сжимая в правой руке нож, в левую, он взял весло.

– Ну! Иди сюда, ссучёнок! – глухо процедил Толик сквозь зубы.

Пёс, задержавшись на мгновение у прибойной полосы, мягким прыжком вошёл в воду.

Всю ночь я не мог спокойно спать. Даже лёгкий свежий ветерок и шуршание океана о прибрежный песок, не могли унять моих нервов. Мне снились кошмары. Я ворочался с боку на бок и часто просыпался. Во сне, меня преследовали полчища бродячих собак. Они бросались на меня, разевая страшные зубастые пасти. Они слепили меня стальными бирками на ошейниках. Мне снилось, что они срывают палатку, и зависают надо мной в последнем прыжке. Я ожесточенно отбивался, но тело двигалось медленно, я кричал от бессилия и просыпался. Так продолжалось, пока не забрезжил рассвет. От сигарет уже першило в горле.

Более или менее нормально уснуть мне удалось около шести часов утра. Но спать пришлось не долго. Передо мной появился здоровенный ньюфаундленд с лицом директора нашей фабрики, и визгливо затараторил какую-то белиберду:

– Эй, земляк! Проснись! Скорее! Там… Там это… Помоги!

Потом этот ньюфаундленд-директор вцепился в мою ногу и начал дёргать. Я пулей вылетел из палатки, чуть не сбив с ног рыжего паренька с выпученными глазами. Отскочив немного в сторону, он затараторил знакомым голосом:

– Слышь, зёма, пошли скорее! Поможешь! Там это…

– Что случилось? – ничего не понимая, я тёр глаза кулаками.

– Зёма! Пошли скорее! Там, поможешь! – паренёк показывал грязным пальцем в сторону полосы деревьев, метрах в трёхстах от моего лагеря.

Взглянув в том направлении, я на мгновение замер.

Там, сразу же за гребнями прибрежных волн, на тихой воде качалась резиновая лодка. В ней сидел человек. В одной руке он сжимал короткое весло. Другой, он размахивал у себя над головой, сверкая на солнце чем-то коротким, зажатым в кулаке. Судя по тому, как двигалась его голова, он кричал в сторону берега. И ещё, мне показалось, что с берега в прибой скользнуло, что-то черное, похожее силуэтом на тело большой собаки. Забыв про обувь, в одних носках я рванул по песку, к зарослям.

Паренёк далеко отстал. Пот ручьями заливал глаза. За волнами я не мог видеть всего, что происходило впереди. Эти триста метров, я пролетел так, как не бегал даже в институте на соревнованиях по туризму. Достигнув места, я увидел метрах в пятнадцати от берега пустую резиновую лодку, перевёрнутую вверх дном. Левее лодки, по поверхности воды расплывалось бурое пятно. В его центре покачивались две половинки весла, сломанные посередине. Больше на поверхности воды, я ничего не увидел. От зарослей к воде, тянулась ровная цепочка собачьих следов. Каждый размером с кулак взрослого мужчины. Не снимая одежды, я бросился было в воду, но почти тут же, был вынужден выбраться обратно на берег. Океан не принимал меня в свои объятия, обжигая тело нестерпимым холодом. Я предпринял ещё несколько попыток нырнуть, но мышцы начинало сводить судорога, и я прекратил это занятие.

Задыхаясь, пришёл рыжий паренёк. Он еле волочил ноги и истекал потом. Остановившись, он согнулся пополам и захрипел:

– Там, в кустах… Тимоха!

Я понёсся к зарослям. Несмотря на усталость, паренёк поплёлся следом. Метров за пять до кустов стланика, мне послышалось не то хлюпанье, не то всхлипы и прерывистое дыхание. Прорвавшись через стланик, мы вышли на край не большой поляны. Метрах в пяти, у ствола срубленной берёзы, лицом вниз лежал человек. Уткнувшись головой в траву, он крепко прижимал залитые кровью ладони к лицу и тихо всхлипывал. Вся растительность в районе его головы, темнела от крови.

– Тимоха! – рыжий паренёк подсел к лежавшему человеку и попытался перевернуть его на спину. Тот дико завизжал, и начал бить ногами о траву. Кое-как нам удалось прижать его трепыхающееся тело к земле, и отнять руки от лица. Вместо лица, мы увидели кашу из крови, лоскутов кожи и кусков плоти. По нему, будто прошлись граблями. Человек затих, судорожно хватая воздух ртом, при этом, кровь хлюпала и пузырилась при выдохе.

К горлу подступила тошнота. Судя по цвету лица, рыжий паренёк тоже еле сдерживался. Я сорвал с себя уже подсохшую футболку. Наспех замотали голову Тимохе. Футболка тут же напиталась кровью.

– Нужно делать волокушу, и тащить его к дороге. – Я окинул взглядом деревья, выбирая парочку для прожилин.

Вдруг, Рыжий вскинул голову и заорал:

– Мотоцикл! Там, на тропе! С коляской!

– Что?

– Там, за палаткой!

Забрызганный грязью «Иж-Юпитер» притаился за деревьями. Ключ находился в замке зажигания. Я вынул из коляски картонный ящик и поставил в траву.

«Иж» завёлся с пол оборота, мотор ровно затрещал, эхом отражаясь от сопок. Кое-как мы уложили Тимоху в коляску. Он опять начал дёргаться и орать. Пришлось связать его. На это потратили около получаса.

– Давай, в город. – Я говорил спокойно, но достаточно громко. – Езжай не через падь, а по дороге. Может, попадётся машина. Встретишь, тормози. У водителей есть аптечки. Первым делом, дай ему обезболивающее, потом наложи повязку и сразу в больницу. Вези во вторую городскую, она ближе. – Рыжий кивал головой. – Ну, всё! Пошёл!

Движок взревел, заднее колесо пару раз провернулось, выбросив фонтан песка. Мотоцикл сорвался с места и скрылся за деревьями. В клубах синего дыма, я стоял и прислушивался к удаляющемуся звуку мотора, пока он не стих за сопками.

У палатки, вперемежку валялись пустые и полные бутылки пшеничной водки. Я откупорил одну и выглотал сразу половину. Желудок обожгло. Алкоголь ударил в голову. Мышцы расслабились. Я осмотрелся.

Носки изорваны вдрызг. Пятки кровоточат и болят. Поднявшееся солнце чувствительно пекло голые плечи. Ветер усилился. Перевёрнутая резиновая лодка шумно тёрлась о песок, прибитая волнами к берегу. Тучи чаек кружили над уже никому не нужной кучей рыбы. В голове мелькнула мысль:

– Интересно, как быстро прибудет милиция?

Глава 20

Воскресное утро выдалось великолепным. Солнце било сквозь тюль по стенам квартиры. Птицы чирикали за окном как летом, шуршала ярко-красной листвой рябина. Бердин проснулся, как всегда, за пятнадцать минут до звонка будильника, в прекрасном настроении. Ольга ещё спала, соблазнительно закинув руки за голову. Её белая, с розовым соском грудь, выбилась из-под ночной сорочки. Нежно тронув губами эту прелесть, Бердин пружинисто соскочил с кровати. Зарядка, контрастный душ, шуршащее о кожу лезвие бритвы, сухое полотенце, белая сорочка, яичница, кофе с сигаретой на лоджии. Сегодня он хотел порадовать жену, приготовив свинину по зальцбуржски, и потому решил с утра отправиться на рынок.

Вчера, разбив в пух и прах все доводы Шахова, Бердин подавил его, и одержал победу. Шахов ушёл обескураженным, пьяным и с чувством вины, а это главное. Вызвать в человеке чувство вины, а потом делай с ним, что хочешь. Бердин любил победы. Они давали уверенность, силу и власть. После такого, Шахов потеряет интерес к работе, дня два, три будет пить, и тема бродячих собак тихо потухнет сама собой, как заброшенный костёр.

Телефонный звонок раздался в тот самый момент, когда Бердин распахнул входную дверь и вышел на лестничную площадку. Пришлось возвращаться. Рывком снял трубку:

– Да? – Бердин скривил рот. – Собрался на рынок. Что значит, не спешите? Что-о?! Когда? Где? – в трубке шелестел голос Шалова. – Хорошо! Я жду у подъезда!

Трубка с треском опустилась на аппарат. С тумбочки на пол посыпались гильзы с помадой, бутылочки с лаком и прочая мелочь, принадлежащая жене.

– Что-то случилось? – Из спальни выглянула разбуженная шумом Ольга.

Бердин ничего не ответил, снял с вешалки плащ и вышел из квартиры, аккуратно защёлкнув за собой дверь.

Дежурка подъехала минут через восемь после звонка. За это время Бердин успел выкурить две сигареты и уже раскуривал третью. Швырнув её в пробегавшую мимо дворнягу, он буквально ворвался в автомобиль. Пахнуло водочным перегаром. Весёлый разговор в салоне оборвался. Криминалист, занимавший сидение рядом с водителем уставился в лобовое стекло.

– Что там?! – Бердин в упор смотрел на Шалова, придерживая пальцами очки, и шумно принюхивался.

– В третий ГОМ из районной поликлиники позвонили около половины восьмого. Брагин… Ну, этот, Тимоха…

– Ну, ну, помню! Дальше! – Торопил Бердин Шалова.

– Так вот, – невозмутимо продолжал Шалов. – Этот Брагин скончался. Рваные раны на лице. Большая потеря крови. Врачи говорят, что перед смертью, он чего-то очень испугался. Вот…

– Ну, ясно, ясно! Ещё, что?!

– Вот этот, – Шалов вытащил из-за своей спины, за шиворот, как котёнка, рыжего паренька, которого Бердин сразу не разглядел, – был там, в момент происшествия. Он и привёз Брагина в больницу, в коляске мотоцикла ИЖ-Юпитер, принадлежащего Гуляеву, то есть Толику.

– Та-ак! А с тем, что?!

– Этот говорит, – Шалов усадил паренька на сидение, и тот полностью скрылся за его спиной, как за шкафом. – Говорит, что Гуляев, ну, Толик, услыхав крик Брагина, то есть, Тимохи, очень испугался. Потом Гуляев, послал его за помощью к какому-то туристу, а сам решил на резиновой лодке отплыть от берега. Когда этот, – Шалов качнул головой себе за спину, – и турист прибежали, то лодка уже была перевёрнута, а Гуляева в ней не было.

– Ясно. Водолазов вызвали? – Бердин выдохнул и вновь поправил очки.

– Да. Они уже должны быть на месте.

– Послушай! Эй, там, за спиной! – Паренёк высунулся из-за плеча Шалова. – Ты там большую чёрную собаку, часом, не видел?

– Ннет. – Рыжий трясся, то ли от холода, то ли с похмелья. – Сследы есть. Ввроде ссобачьи, ттолько здоровые, сс кулак.

– Ты чего трясёшься?

– Ббоюсь. Да, и поххмелиться надо.

– Я тте похмелюсь. – Бердин пришёл в себя и даже повеселел, потешаясь над Рыжим. – Поехали! И опустите стёкла, дышать нечем!

– Погоди Эдуард Николаевич, ещё не всё. Тут в «Копай-Городе» бабку нашли. На крыльце. Сердце. Во дворе и в огороде полно собачьих следов. Она держала двух коз, так в загоне даже шкур не осталось. Так, рога да копыта и в крови всё. А её собачка, на цепи, так, просто пополам перекушена. И опять большие, с кулак, следы и чёрная шерсть.

Бердин не спеша застёгивал плащь:

– Сначала на океан, потом к бабке. Поехали!

Когда прокурорский джип вырулил на Комсомольскую площадь, Бердин хлопнул водителя по плечу:

– Притормози-ка здесь, у остановочки.

– Так нельзя же, товарищ капитан – знак.

– Какой знак? Кому нельзя? Мы менты. Нам всё можно. Даже законы иногда нарушать, запомни!

Автомобиль скрипнул тормозами, напугав людей на остановке. Бердин обошёл гастроном, и направился к двери с вывеской «Камчатские Вести». Шахова, не смотря на выходной день, он застал в кабинете. Тот сидел за столом, понурив голову над чашкой кофе. Рядом с дымящейся чашкой стояла открытая и на треть опустошённая бутылка коньяка «Самтрест».

– Отложи дела, и поехали со мной! – Бердин убрал коньяк в стол.

– Что такое? Куда? – Шахов хлопал глазами.

– Мне кажется, – Бердин смотрел прямо в глаза Шахову, – что очень скоро, мне придётся перед тобой извиниться.

Коротко Бердин рассказал об утреннем происшествии. Шахов несколько секунд сидел как завороженный. Затем отпер сейф, вынул оттуда и положил на стол фотоаппарат «Зенит ТТЛ» и два объектива.

– Нет! – Остановил его Бердин. – Снимать нельзя.

– А, что можно!

– Ничего нельзя. Только смотреть, слушать, ну, и писать.

– Тогда поехали!