Текст книги "Паническая атака. Избавиться раз и навсегда!"

Случай из психотерапевтической практики
«Какими бывают мужчины?»

Однажды Алёна упала в обморок в общественном месте, и с тех пор у неё появились навязчивые страхи. Она стала бояться выходить из дома, переживая из-за того, что снова случится обморок и люди будут на неё смотреть, комментировать.

На момент нашей встречи Алёне было 42 года. Мы стали обсуждать её состояние, и выяснилось, что неприятные переживания, связанные с подобной ситуацией, были у неё ещё задолго до того, когда она сама впервые пережила нечто подобное…

Второй муж Алёны, с которым она прожила шесть лет, страдал эпилепсией. И порой его приступы могли произойти прямо на улице. Алёна очень стеснялась этого, потому что это привлекало внимание окружающих. Вокруг всегда быстро образовывалась толпа, но в глазах зевак не было сострадания, Алёна видела в них лишь брезгливость и отвращение. Никто не хотел помочь, лишь поглазеть. Однажды Алёна услышала, как кто-то сказал: «Такая молодая и с таким живёт»…

Как это часто бывает у людей с эпилепсией, характер мужа был тяжёлый, могли случиться вспышки практически беспричинного гнева. И около четырёх лет назад на фоне незначительной ссоры он очень сильно избил Алёну – вплоть до серьёзного сотрясения мозга.

Алёна с трудом выходила из этого состояния. Но как только ей стало легче, она сразу уехала на родину – к родителям, которые остались жить в Армении. Т ам-то с ней и произошёл первый обморок на улице, в людном месте.

После черепно-мозговой травмы у Алёны время от времени поднималось артериальное давление – не слишком существенно, но ощутимо, до 145/90 мм ртутного столба.

Впрочем, это неудивительно: такие подъёмы давления – одно из возможных последствий черепно-мозговой травмы. Но плюс ещё смена климата, от которого Алёна уже успела отвыкнуть. В тот день было очень жарко и душно. Всё это вместе плюс стресс от переезда и всей сложившей ситуации, по всей видимости, и спровоцировали приступ слабости, который Алёна интерпретировала как «обморок».

С этого момента у Алёны и возник страх выходить на улицу, а ещё просто находиться на солнце. При этом если мы учтём все факторы, то увидим, что у Алёны были сформированы крайне неприятные воспоминания о том, как реагировали люди на эпилептические припадки её мужа.

Нельзя не учитывать огромное внутреннее напряжение, которое испытывала Алёна в связи с необходимостью что-то делать дальше. Очевидно, что нужно было обсудить с мужем произошедшее и, возможно, даже развод. Но учитывая его нрав, мысли об этом приводили Алёну в самый настоящий ужас.

Впрочем, потом Алёна решила, что, мол, ей сейчас не до этого, и стало чуть полегче. По-настоящему болезненные формы страхи Алёны приобрели полтора года назад – предобморочные состояния стали возникать даже дома.

Сын Антон стал постоянным «медбратом» мамы. Именно он вызывал маме скорую, иногда почти каждый день на протяжении нескольких недель. Именно он взял на себя заботы по хозяйству: ходил в магазин, доставал необходимые лекарства.

Но слов поддержки Алёна от сына так и не услышала. Он всё делал, но «эмоционального тепла не было».

– Мне это сложно, – объяснил мне Антон, который тоже пришёл ко мне на приём, сопровождая маму. – Понимаете, это не моё, успокоить её я не могу. Могу что-то сделать практически, но успокоить душевно не умею. Пробовал, но ничего не получилось. Надо говорить ей, что всё будет хорошо, а я не могу убедительно, это будет звучать глупо.

Алёна может выйти гулять только с сыном или на крайний случай с собакой. Но от дома старается далеко не отходить.

– Если мне станет плохо, я могу присесть возле собаки, и никто не подумает, что что-то не так, не привлеку внимания прохожих, – объяснила мне Алёна.

И это, конечно, странно: самое страшное для Алёны не приступ как таковой, а именно привлечь внимание окружающих. Вроде бы надо беспокоиться о другом, а она переживает, «что люди подумают».

Когда я это ей сказал, Алёна, подумав, призналась, что боится, что они решат, что она психически нездорова, потому что «это стыдно». На улице она старается держаться подальше от людей, а если кто-то идёт ей навстречу, она вся внутренне как будто сжимается.

При этом у Алёны стали появляться поклонники. Они звонят ей, приглашают встретиться, но она отказывается – мол, куда я пойду, я же больная.

Причины страхов Алёны вполне очевидны: неприятные воспоминания о реакциях прохожих на припадки мужа и её собственный обморок, который случился, впрочем, лишь однажды, в скором времени после перенесённой черепно-мозговой травмы и под палящим солнцем (так что ничего удивительного).

Однако страх достиг такой выраженности и стал настоящей проблемой только полтора года назад. Почему? Ответ на этот вопрос – в обстоятельствах личной жизни Алёны. Именно в этот период у её сына начала «завязываться» его собственная личная жизнь, а у Алёны появился первый поклонник.

До этого момента, после двух неудачных браков (первый муж её бросил, второй избил), Алёна была, по сути, «замужем» за собственным сыном: он стал ей опорой и надеждой и единственным мужчиной, который любит Алёну по-настоящему.

И где-то на уровне подсознания Алёне хотелось, чтобы так продолжалось всегда. Эмоционального тепла, правда, от сына не хватало… Но никогда же не бывает всё и на сто процентов.

А чего ждать от других мужчин? Основываясь на своём прошлом опыте, Алёна ответит на этот вопрос только отрицательно: «Ничего хорошего!» И вот результат…

Страхи Алёны стали тем психологическим, невидимым ключиком, который решил, как ей казалось, сразу обе эти проблемы:

• с одной стороны, сын всегда рядом, боится оставить маму одну;

• с другой стороны, Алёна буквально с помощью своих страхов «защитилась» от поклонников (куда она пойдёт, она же больна!).

И только осознание этих истинных причин её состояния помогло нам справиться с этим невротическим страхом. Они, неосознанно для самой Алёны, помогают ей избавиться от худшего, на её взгляд, исхода – страха «потерять» сына, страха попасть в руки мужчин, от которых нельзя ждать ничего хорошего.

Собственно, в этом и состояло наше лечение её «обмороков».

Сами по себе «обмороки» Алёны были лишь ожиданием обморочного состояния, а не реальной физиологической проблемой, не телесным недугом.

Да, Алёне могло стать физически некомфортно, но на таком уровне общего стресса и подсознательного напряжения у кого голова не закружится?! Вопрос в том, из-за чего у неё этот стресс.

Он в отложенном решении: необходимо было пройти через развод с мужем, с которым они уже не жили, но ещё находились в официальном браке. А затем новая жизнь, которая, конечно, пугает, особенно с учётом всех прежних событий и переживаний.

Но в процессе психотерапии Алёна ощутила в себе силы и подала на развод, который прошёл, на её удивление, спокойно и гладко. Когда её состояние улучшилось, отношения с сыном стали более тёплыми, потому что он не чувствовал, что ему «надо соответствовать», а просто проявлял поддержку и понимание.

Наконец, Алёна встретилась с мужчиной, который много лет был хорошо известен её семье, а сама Алёна когда-то училась с ним в одной школе, и уже тогда ей казалось, что он «очень хороший мальчик».

Так что отношения у них с Алёной стали постепенно развиваться, и оказалось, что мужчина и в самом деле способен давать ощущение тепла и заботы, если, конечно, не подозревать его в обратном…

Почему врачи в недоумении?

Каждый из тех, кто оказывался пациентом терапевтов или врачей скорой помощи, а затем получил диагноз «вегетососудистая дистония» или «паническая атака», я думаю, замечал то смущение, с которым врач выдаёт пациенту свой вердикт.

Человек, имеющий в своем распоряжении столь богатую коллекцию симптомов и не знающий об их подлинном происхождении, разумеется, считает, что врач должен, просто обязан найти у него какое-нибудь серьёзное сердечное (или, на худой конец, какое-нибудь ещё) заболевание. Ну хоть что-то!

Именно с этой целью и был в своё время придуман этот «зловещий» диагноз «вегетососудистая дистония» – страшно, непонятно и звучит угрожающе. Другого объяснения этого, с позволения сказать, диагноза просто нет. И счастье, что сейчас приступы этой «болезни» стали именовать «панической атакой», хотя ещё в середине 1950-х врачи куда чаще ставили «невроз сердца», что, конечно, куда ближе по смыслу, чем приснопамятная вегетососудистая дистония (ВСД).

Так или иначе, смущение врача понять можно, ведь ситуация на самом деле дурацкая. Вы только подумайте: здесь не врач пытается убедить больного в том, что он болен (так это обычно происходит, когда дело касается реальных болезней), а больной требует от врача, чтобы тот наградил его диагнозом. И кажется человеку, страдающему паническими атаками, что если врач какой-нибудь «страшный» диагноз ему поставит, то сразу станет нестрашно.

По крайней мере, это значит, что у тебя и в самом деле какая-то болезнь, а значит, вроде её и лечить можно. Вот этого на самом деле пациент, страдающий паническими атаками, и ищет.

Не знает он только одного: реальные «сердечные диагнозы» – это не то, что можно излечить.

Если у вас диагностировали серьёзную сердечную патологию, то, скорее всего, это заболевание хроническое, и лечение его, соответственно, носит скорее вспомогательный характер. Грубо говоря, вылечить такую болезнь невозможно, но врачи могут уменьшить степень её проявления, замедлить её ход, вставить искусственный протез на клапан сердца, что само по себе уже не похоже на излечение.

То есть ничего обнадеживающего в настоящей сердечной патологии нет, тогда как диагноз «паническая атака» (или «вегетососудистая дистония») означает буквально следующее: беспокоиться не о чем, будете жить долго, хотя и мучительно. Последнее уточнение, впрочем, действует только до тех пор, пока мы не вылечим свой невроз.

Доминанта и заключается в выделении важного, существенного для данного момента с торможением всего, что для данного момента индифферентно, но могло бы помешать главенствующей реакции момента.

Алексей Ухтомский

Впрочем, я бы хотел рассказать сейчас не о смущении врача, а о том, что его смущает, когда он обследует пациента с панической атакой (вегетососудистой дистонией).

Во-первых, врача смущает отсутствие у «болезни», предъявляемой пациентом, «органической патологии».

Наше тело, как известно, состоит из разных органов. Эти органы по тем или иным причинам могут выйти из строя, и это всегда проявляется набором специфических определяемых признаков.

Условно говоря, если у вас диагноз «язвенная болезнь желудка», то врач в процессе своей диагностической работы должен обнаружить у вас эту язву (например, при помощи гастроскопии), а также весьма определённый набор симптомов.

Если же у пациента боли не похожи на язвенные, т. е. возникают в другое время, в другом месте и при других обстоятельствах, кроме того, никак не реагируют на специфическое лечение, то возникают сомнения относительно правильности предполагаемого диагноза.

Если же, наконец, язва не обнаруживается при гастроскопии, то понятно, что язвенной болезни желудка у этого человека нет и в помине, а боли, соответственно, связаны с какой-то другой патологией.

Вот примерно такая же ситуация возникает и в этом случае: многие люди, страдающие «паническими атаками», полагают, что у них, возможно, есть риск инфаркта миокарда или инсульта, но эти заболевания характеризуются вполне определёнными анатомическими изменениями во внутренних органах, которых у пациентов с паническими атаками нет вовсе.

Во-вторых, несмотря на «сердечные» или «желудочные», например, жалобы, врачи не обнаруживают у пациентов с паническими атаками реакции на лечение препаратами, которые должны были бы помочь «сердечникам» и «желудочникам».

То есть совершенно точно так же, как и в приведённом примере с язвенной болезнью желудка, у пациента с паническими атаками отсутствует и специфическая реакция на используемые при предполагаемых тяжёлых недугах лекарственные средства.

Проще говоря, если вы применяете препарат, который не может не помочь в случае определённой патологии, и он не помогает, то понятно, что вам нечего рассчитывать и на соответствующий диагноз, поскольку этой болезни у вас нет.

Впрочем, некоторые люди, предполагающие у себя, например, возможность инфаркта, считают, что им помогает нитроглицерин. При ишемической болезни сердца он действительно должен помочь, причём просто обязан сделать это в течение ближайших одной-двух минут. Если же он «помогает» через пять минут, то можно расслабиться – никакой ишемической болезни сердца у вас нет.

С другой стороны, врачей настораживает эффективность таких «сердечных» средств, как корвалол и валокордин, а также феназепам, поскольку все они никакие не сердечные, а психотропные.

Ну, и вывод здесь напрашивается соответствующий: если помогают психотропные средства (т. е. средства, влияющие на психику), то и заболевание, по всей видимости, у пациента именно по этой части, но никак не сердечное или какое-либо другое.

В-третьих, для постановки любого медицинского диагноза требуется определённый анамнез и специфические, так скажем, обстоятельства, в противном случае даже думать о том или ином диагнозе странно.

Проще говоря, инфаркта и инсульта в молодом возрасте не бывает (за исключение сосудистой аневризмы, которая является врождённой патологией, и, вы удивитесь, не встречается у людей, страдающих паническими атаками). А те пациенты, что якобы «сгорели» в молодом возрасте под «бдительным оком непрофессиональных врачей», видимо, или действительно имели серьёзную патологию, которую нельзя вылечить, но и нельзя пропустить (например, рак крови), или же вообще не появлялись на приёме у специалистов, что к страдающим паническими атаками никак не относится.

В общем, как ни крути, все беспокойства тут и бессмысленны, и неоправданны. Когда же врач говорит: «Вы ещё очень молоды для инфаркта», – он вовсе не пытается «отбояриться» от своего пациента.

Дело в том, что для инфаркта действительно нужен атеросклероз, а атеросклероз – это один из механизмов старения, и раньше, чем в 40 лет, он просто не запускается.

Смерть по большому счету – это генетическая программа; можно сказать, что у нас в хромосомах стоит своеобразный таймер, и когда мы пересекаем черту молодости (40-летний рубеж), запускается механизм старения. Дальше он начинает медленно раскручиваться, а первые симптомы этой «раскрутки» следует ждать не раньше чем в 50–55 лет.

В-четвёртых, врачей смущает «симптомокомплекс», который предъявляют им пациенты с паническими атаками, потому что он не соответствует ни одной реальной патологии.

Если у вас есть настоящие проблемы со здоровьем, то у вас обязательно сам организм где-то повреждён – есть та самая органическая патология: стенки сосудов изменены, формула крови измена (соотношение разных типов клеток в ней), поражены лёгкие и т. д. И каждое такое анатомическое изменение характеризуется определённой, как говорят врачи, «клинической картиной», т. е. очень конкретным списком симптомов. Если же у вас часть симптомов от одной болезни, а часть от другой и при этом чего-то не хватает, то это значит только одно: у вас нет ни того, ни другого заболевания.

Не зря я попросил вас посмотреть на симптомы, которые отмечаются при панических атаках – все вместе и по отдельности они не являются указанием на некое органическое поражение.

Например, вы не можете чувствовать сокращение сосудов в мозге: там вообще нет чувствительных рецепторов, чтобы это можно было ощутить. Или вы не можете испытывать удушье без строго определённых факторов: большого количества мокроты, отёка слизистой, закрывающего просвет дыхательных путей, или наличия в трахее инородного тела.

Нет шансов иметь сердечное заболевание и в одних случаях бегать как ураган, заниматься в спортзале, плавать на дальние дистанции, а в других помирать от приступа. Сердечные больные имеют строго определённые пределы физической активности, сверх которой они просто не могут выдержать.

Наконец, в-пятых, не может не смущать врачей поведение людей, страдающих паническими атаками.

Проще говоря, чтобы научиться чему-то, человек должен что-то желать, что-то замечать, что-то делать и что-то получать.

Джон Доллар и Нил Миллер

И они ведь действительно ведут себя совсем не так, как обычные больные. Человека, страдающего тяжёлой соматической патологией, невозможно заставить обратиться к врачу, особенно в России. И даже если он каким-то чудом и окажется на приёме у врача, то будет до бесконечности утверждать, что доктор преувеличивает тяжесть его болезни.

При этом заставить настоящего больного заняться своим здоровьем, т. е. вести хоть сколько-то здоровый образ жизни и принимать лекарства, – это дело немыслимой сложности. С пациентами под рубрикой «паническая атака» (или ВСД) подобных казусов не случается, поскольку они своим здоровьем обеспокоены, причём патологически.

И под завязку: как, вы думаете, поведёт себя человек, переживающий, например, настоящий инфаркт, а не вегетативный приступ? Он постарается не двигаться, будет требовать, чтобы его все оставили в покое, и станет наотрез отказываться от вызова скорой помощи. Честное слово!

Именно поэтому значительное число инфарктов выявляется врачами с помощью ЭКГ на профилактических осмотрах через несколько лет после того, как они случились.

Наши люди переносят свои инфаркты на ногах, крепкий у нас народ и не тревожный (в этом смысле, по крайней мере), а вот из-за какой-то ерунды (наподобие вегетативного криза) кое-то способен из кожи вон вылезти.

Ничего не поделаешь – невроз! Причём и у тех, и у других. Одним надо лечиться, а они к врачам не ходят и лечения не принимают, а другим не надо, но они все медицинские пороги обобьют и всё, что медицина вообще придумала, на себе испробуют. Куда ни кинь – везде клин.

Проще говоря, всё, о чем у нас шла речь выше, свидетельствует о следующем: паническая атака, вегетососудистая или нейроциркуляторная дистония – это вовсе не болезнь сердечно-сосудистой системы, а просто такой весьма, надо признать, неудачный способ переживать свой стресс.

И нужно понимать, что дело не в сердце и не в сосудах, а в психике, которая побуждает реагировать организм избыточно, что неприятно, но не более того, т. е. не угрожает жизни и здоровью человека (рис. 21).

Рис. 21. Этапы панической атаки

Всё, о чем у нас шла речь выше, свидетельствует: вегетососудистая дистония и любой подобный диагноз – это вовсе не болезнь тела, а психологическая проблема.

Кроме того, мы выяснили, что никакой угрозы для жизни в вегетососудистой дистонии нет и близко, она только пугает, а навредить никак не может. Ведет себя, прямо скажем, как собака беззубая: шума много, вреда – никакого.

А если и есть какая угроза в этой «бяке», то одна-единственная – жить с ней мучительно! Так что же она такое, если не невроз?! Невроз и есть!

Прежде врачи были земскими, они смотрели на человека целиком, видели его не разъятым на анатомические части, а наблюдали все взаимосвязи человеческого организма и потому прекрасно понимали, куда и откуда в таком случае ветер дует.

Теперь врачи стали «узкими специалистами» и, как правило, видят только ту часть нашего организма, за которую отвечают (кардиологи – сердце, пульмонологи – лёгкие, неврологи – нервную систему). Остальное же, к сожалению, их мало интересует, и результат оказывается соответствующим.

Мы стали в целом значительно лучше лечить наших пациентов, но вот о том, что значительная часть болезней у нас «от нервов», как-то позабыли. А нервы – дело такое! Ты о них забудешь, а они о тебе – нет.

Что ж, посмотрим на наше тело в его связи с нашей психикой…

Случай из психотерапевтической практики
«Карету мне, карету! Скорой помощи!»

Многие люди, страдающие паническими атаками, пребывают в абсолютной уверенности, что врачи их не слушают и в положение дел вой ти не желают.

Возможно, в каких-то случаях врачи действительно не слишком серьёзно относятся к своему делу. Да я и сам, будучи временами чьим-то пациентом, не всегда в восторге от того, как работает врач. В общем, если нужно придраться – это пожалуйста!

Но, право, там, где придираются пациенты, страдающие ВСД, как правило, врачи всё делают правильно.

Возьмём конкретный пример. Моей пациентке Алине 19 лет, уже два года как она носится (причём в буквальном смысле) по врачам, ожидая, что вот-вот умрет от инфаркта.

Само по себе это странно – то, что она носится в буквальном смысле. Все больные атеросклерозом, которым инфаркт грозит по-настоящему, ходят медленно. Быстро передвигаться они просто физически не могут, здоровье не позволяет. А Алина носится. И вот как…

Алина живёт в районе, который в Санкт-Петербурге называется «старым фондом», и каких тут квартир не встретишь! В общем, её дом углом выходит на небольшую площадь, а две его стены образуют у этой площади острый угол. Квартира Алины расположена таким образом, что окно её комнаты смотрит на одну улицу, ведущую к упомянутой площади, а кухня выглядывает окном на другую улицу, также ведущую всё к той же площади.

Так вот, всякий раз, когда у Алины возникает «сердечный приступ», ей начинает казаться, что жить ей осталось всего несколько минут, она открывает окна и в собственной комнате, и в кухне (причём вне зависимости от времени года, тогда как пациенты с реальной стенокардией страдают от резкого изменения температуры). И в ожидании машины скорой помощи она начинает бегать из комнаты в кухню и обратно, высовываясь из раскрытых окон, пытаясь понять, приехала уже скорая помощь или нет…

В чём загадка такого странного поведения? Ответ, который предложила мне Алина, всё объясняет. Если машина скорой помощи подъедет не с той стороны – не там, где её парадная, – Алина кричит сверху, с седьмого этажа, что, мол, товарищи, объезжайте дом!

Водитель послушно объезжает дом, врачи поднимаются на седьмой этаж, входят в квартиру и спрашивают у Алины: «А где больная?» Алина, разумеется, рапортует: «Я больная!» На что врач, который только что смотрел на неё с улицы, ничего больше не говоря, поворачивается и удаляется восвояси.

Странно? Непонятно? А вот врачам понятно абсолютно: если человек способен бегать из комнаты в комнату и кричать что-то с седьмого этажа людям, то инфаркта, «на который» этих врачей вызвали, у «больного» нет и в помине. Просто технически не может быть!

Человек с инфарктом из кресла на кровать перебирается с большим трудом, а уж бегать, скакать, кричать, махать руками он не может категорически! А вот пациенты с панической атакой и «сердечным приступом», если им приспичит, способны сами, пешком, и дойти до подстанции скорой помощи, и ещё приступом же её взять.

Кстати, один из моих пациентов – Николай, 32 года, – так и делал. Жил неподалеку от подстанции, всего в двух трамвайных остановках. Потому всякий раз, когда у него начинался очередной «приступ», рассуждал так: «Пока они до меня доедут, я два раза успею до них дойти». И доходил!

Шёл две трамвайные остановки до подстанции скорой помощи… Если бы у него и вправду был инфаркт миокарда, то подобный «вояж» был бы в его жизни последним.

Человек есть, конечно, система (грубее говоря – машина), как и всякая другая в природе, подчиняющаяся неизбежным и единым для всей природы законам; но система, в горизонте нашего современного научного видения, единственная по высочайшему саморегулированию. Во мне остаётся возможность, а отсюда и обязанность для меня знать себя и постоянно, пользуясь этим знанием, держать себя на высоте моих средств.

Иван Павлов

Конечно, будучи в состоянии тревоги, которая требует не пассивности, а, напротив, активности и действий, легче бегать, чем сидеть на месте. А если у вас настоящая сердечно-сосудистая патология, то вопрос таким образом вообще не стоит. Тут не то что не до бега, тут и на ноги встать – большое дело!

Но, разумеется, и Алина, и Николай серчали на врачей… И только когда их невроз был вылечен, когда приступы прекратились, они, наконец, осознали, какой эффект их неутомимый «движ» производил на врачей.

Когда я рассказываю о панических атаках, как вы заметили, мне трудно обойтись без изрядной доли юмора. И не потому, что я не сочувствую тем, кто страдает этой психологической (подчёркиваю) проблемой, а потому, что всем, кто ею страдает, надо – насколько это вообще возможно, с запасом, так сказать, – обзавестись самоиронией.

И чтобы вы не подумали, что «мне легко говорить» и я юродствую над несчастными, я чистосердечно признаюсь вам в том, что сам в своё время получил диагноз «вегетососудистая дистония» (тогда ещё о «панических атаках» никто из российских врачей слыхом не слыхивал).

К моему счастью, я на тот момент уже поступил в Военно-медицинскую академию и достаточно быстро разобрался с тем, что на самом деле кроется за диагнозом «вегетососудистая дистония».

На тот момент, надо заметить, вегетососудистая дистония считалась и в самом деле терапевтическим заболеванием с «функциональной природой». Поэтому, в каком-то смысле, мне пришлось самому исследовать вопрос, пока я «болел» установленной у меня «вегетососудистой дистонией».

Спустя семь лет я, уже будучи руководителем Городского психотерапевтического центра, подготовил городскую программу по дополнительному обучению врачей непсихиатрических специальностей в области пограничной психиатрии (панические атаки относятся именно к ним).

Впрочем, хоть программа и была формально «городской», т. е. принятой Комитетом по здравоохранению, я на собственные деньги издавал специальные пособия для врачей, а потом ездил и раздавал их во время семинаров врачам городских больниц и поликлиник. Устно и письменно я объяснял докторам, что такое на самом деле «вегетососудистая дистония» и как им следует действовать, если к ним пациент с этой проблемой обращается.

В общем, если кто обратил внимание на мою иронию – поверьте, в своё время я столь же иронично показывал врачам и их самих, то, как они своими неумелыми объяснениями могут довести человека до панической атаки. И очень надеюсь, что это впоследствии помогло тысячам их пациентов.

Поставим телегу позади лошади…

Думаю, что к этому моменту вы уже вполне убедились в том, что ваш страх, если вы страдаете паническими атаками, проявляется теми самыми сердцебиениями, головокружениями, чувством нехватки воздуха и т. д. и т. п. То есть не телесная болезнь вызывает у вас страх, которым вы мучаетесь, а страх проявляется соответствующими симптомами.

Когда мы боимся, у нас включается мобилизация внутренних органов и систем как со стороны вегетативной нервной системы, так и со стороны гормональной регуляции, усиливающей скорость обмена веществ, чтобы обеспечить вам бегство от угрозы. Проблема в том, что убежать от собственной мысли о том, что вы тяжело больны, вы не можете.

Возникшая мобилизация организма приводит к тому, что он напрягается зазря. Это напряжение не получает должной разрядки, и как результат – весь этот букет из стучащего сердца и жидкого стула.

В общем, если чего нам и надо бояться, а точнее с чем нам надо бороться, так это со своим страхом, а вовсе не с его последствиями – тем вегетативным приступом, который вы принимаете за признаки тяжёлого телесного недуга.

Был бы у вас недуг с такой красочной симптоматикой – поверьте, врачи бы его обнаружили у вас на первом же приёме, фельдшера скорой помощи хватило бы для постановки диагноза.

Но они говорят вам «нет»! А точнее: «Ну… Как бы вам сказать?.. Сказать, что вот прямо болезнь, ну как… Ну это такое состояние, понимаете. Прямо болезни я не вижу. Ну, если хотите, могу вам назначить ещё исследование…» – и прочее и прочее.

Да, сомневающийся врач – это само по себе не внушает уверенности. Но поверьте, врач не сомневается, он просто не понимает, как объяснить человеку, у которого нет заболевания, что у него нет заболевания. Обычно же говоришь пациенту: «Всё хорошо, вы здоровы!» – и он мчит от тебя радостный вприпрыжку. С пациентом, у которого панические атаки, всё не так: он задаёт странные для врача вопросы – «А вы уверены?», «А вы не могли что-то пропустить?», «А бывает так, что человек на вид здоров, а потом – бах! – и умирает мгновенно?»

Признаюсь вам честно: врачи после таких вопросов плывут страшно, а что говорят в ответ – это и вовсе тихий ужас. И вот эта профессиональная неуверенность кажется такой непрофессиональной, правда? А если он непрофессиональный врач, то что с него взять-то? Надо идти к следующему! О н-то точно должен будет найти причину! И продолжается это «хождение по мукам»…

Не знаю, как вы относитесь к старым советским фильмам, но детские картины были у нас и в самом деле замечательными: на простых и понятных образах они рассказывали детям о том, как мы должны относиться к жизни и справляться с психологическими проблемами. Превращая наши страхи и жалость к самому себе в комичных антигероев, создатели этих фильмов противопоставляли им смелость, решительность и ответственность свободного человека.

Да, с идеологической точки зрения такие сказки, быть может, и вызывают некоторые вопросы, но вот с точки зрения психотерапии – просто класс!

В фильме «Новые приключения Кота в сапогах» 1958 года, который был снят выдающимся советским режиссёром Александром Роу по пьесе Сергея Михалкова «Смех и слёзы», девочке Любе снится сон, в котором она дочь шахматного короля и жертва заговора двух карт: Пикового валета Кривелло и Крестовой дамы Двуличие (лучших имён для невроза и не сыщешь!).

Заговорщики пытаются извести принцессу, а для этого назначают ей «лечение» в виде страшных-страшных сказок-рассказок, которые придворный шут вынужден читать девочке. «Чем больше слёз, тем больше облегченье, в слезах и заключается леченье!» – наказ Кривелло.

Собственно, тут-то и появляется сын мельника Ваня – самозваный маркиз де Карабас – в компании Кота в сапогах, чтобы прекратить это издевательство над Любой. Он выбрасывает эти страшные сказки, открывает окна её спальни…

Но как принцесса реагирует на его появление? Сама мысль о том, что мир не такой, каким он рисуется её неврозом (автором «внутренних фильмов-страшилок» Кривелло), приводит её в ужас…

И теперь у меня вопрос не к детям, а к взрослым… Вы и в самом деле думаете, что всё, что вам кажется, потому что таков ваш невроз, правда? Вы и в самом деле хотите в таком состоянии провести свою жизнь? Или всё-таки откроем окна, выкинем свои «страшные сказки» в окно и сформируем новую привычку – на счастье, спокойствие, уверенность?..