Текст книги "Инок"

Глава 7

 
Старуха-мать, сказала сыну:
«Сынок, взрослеть не торопись».
А он, как в мутную стремнину,
Шагнул в реку с названьем жизнь.
 
 
Порою, силы не хватало
В борьбе с теченьем слишком сильным.
И пусть надежды было мало,
Всё плыл вперед, где берег синий,
 
 
В дали, маячил кромкой смутной,
Зовя, но шансов не оставив.
Вдруг, глас земли позвал как будто,
И плыть вперед, и жить заставив.
 

Военный дознаватель оказался лейтенантом со слащаво – приторным выражением лица и до блеска отполированной лысиной на затылке. Этот невысокого роста полноватый и плюгавенький человек почему-то сразу не внушил Игорю совершенно никакого доверия.

«С таким нельзя в откровения вступать, ни в коем случае. Продаст с потрохами и не будет при этом чувствовать ни малейших угрызений совести, а совсем напротив, переполнится до краёв гордостью от сознания исполненного до конца долга», – закончил он свою мысль.

– Ну, что, Николаев Игорь Сергеевич, будем начистоту рассказывать или опять крутиться, как вошь на гребешке? Хочу сразу же предупредить: если все начистоту, то можете рассчитывать на мою помощь. А если не договоримся, то я лично приложу все усилия, чтобы Вы понесли заслуженное наказание, и причем на всю катушку, уж будьте уверены.

Он развалился в кресле и в упор уставился на парня, словно стараясь его загипнотизировать.

– Товарищ лейтенант! Нам рассказывать особо нечего. Ну, а что знаем, то, конечно, все скажем.

– Ну что ж, к откровенному разговору Вы, кажется, пока еще не готовы. Тем хуже для Вас. Боюсь, что потом уже поздно будет. Он взял ручку и пододвинул к себе протокол допроса.

– Начнем все сначала. Что Вы делали ночью после отбоя на улице?

– Да гуляли мы, гуляли просто. Вон хоть у Васьки спросите, он подтвердит.

– С Вашим другом, Игорь Сергеевич, мы уже поговорили, и он рассказал нам совсем другое.

Человек потряс перед лицом сидящего солдата исписанным сверху до низу листком бумаги.

«Буквы ровненькие, одна к одной». Такими же ровными рядами ложились они в строчки. А внизу аккуратная подпись: «С моих слов записано верно, мною прочитано». В голове беспорядочным потоком проносились самые разные мысли.

«Васька. Неужели он раскололся? Хотя маловероятно, но все-таки возможно. „Лысый“ с „немцем“, конечно же, сволочи. Но сдавать их начальству, пожалуй, ни к чему. Как же он мог. Так, стоп. Подпись внизу протокола не его. Почерк у Васьки корявый. Без привычки вряд ли разберешься. А там строчки ровненькие, буковки аккуратные. Значит, не он. И если бы на самом деле Васька подписался, то следователь разрешил бы прочитать, а то лишь повертел перед носом и убрал сразу же. Значит, нужно стоять на своем».

– Вы извините, конечно, товарищ лейтенант, но мне больше нечего добавить, мы и вправду просто гуляли, – Игорь хотел, было, сказать ещё что-то, но тот перебил его голосом грубым и бесцеремонным:

– Я в последний раз спрашиваю, что Вы делали в час ночи на улице? И хорошенько подумайте перед тем, как ответить. Будете врать – пеняйте на себя. Ваша судьба сейчас в моих руках. Перепашу жизнь, словно трактор, ей-богу.

Ему в тот момент было чрезвычайно приятно осознавать свою ничем не ограниченную власть над судьбами ребят. Парень отвернулся от этого человека, сделавшегося для него вдруг таким противным и омерзительным. Уставившись в пол, он лишь угрюмо бубнил себе под нос:

– Мы просто гуляли.

– Увести.

В комнату вошли два солдата и вывели Игоря на улицу. Свежий воздух ударил в лицо. Голова немного закружилась после долгого и нудного разговора в душном кабинете.

Войдя в камеру, почувствовал даже некоторое облегчение. Шли уже третьи сутки, после того как их закрыли, и за это время не прояснилось пока совершенно ничего. Оставалось неясным, чем же все-таки кончится вся эта заваруха.

«Васька, конечно же, ничего не сказал. Но что тогда было в том протоколе?» Эти и еще многие вопросы не давали покоя.

«Что же, пускай будет то, что будет. Время само расставит все на свои места».

Лысого с немцем на губу отправили прямо из лазарета. Как только дверь за конвоиром захлопнулась и ребята остались вдвоем в темной и сырой камере, стало ясно, что здесь им совершенно не нравится, и нужно выбираться во что бы то ни стало и причем как можно скорее. Первым заговорил «лысый»:

– Что делать-то будем? Допрыгались, значит.

– А что допрыгались-то, что допрыгались?

– А то, что командир как узнает, что мы бежать хотели, так сразу же отправит служить туда, где Макар телят не пас. Объект здесь секретный, и нарушителей держать не станут. Стройбат, крайний Север, Магаданский край – романтика.

Он невесело рассмеялся.

– Послушай, ты чего мандражишь раньше времени?

«Немец» был спокоен. Перестав смеяться, «Лысый» с удивлением посмотрел на своего товарища.

– Ты что, недопонимаешь, что ли чего, или как? У тебя план какой-то есть?

– И план есть. И выход есть. Понимай, как хочешь. Но главное, слушай и запоминай. Не дай Бог, что-нибудь перепутаешь. У следователя расскажем все как было, но только с точностью до наоборот. Не мы с тобой, а Игорь с Васькой бежать хотели – понял? Мы решили их остановить, ну, и они, в общем, бить нас стали. Все ясно?

«Лысый» аж рот от удивления раскрыл. Все сказанное «Немцем» оказалось просто до гениальности. И как это ему самому в голову не пришло?

– Все ясно, – только и смог произнести он в ответ.

– В общем-то, они нас крепко поколотили. Но сейчас это только на руку. Главное, нужно успеть первыми попасть к следователю и обо всем рассказать. И тогда, уж точно поверят именно нам. Понял?

– Понял, чего ж не понять.

– Эх ты, валенок.

– А теперь вставай, будем долбиться в дверь, проситься на выход.

На следующий день Игоря вновь вызвали на допрос. В знакомой уже комнате сидел все тот же самый следователь, но уже на пару с комбатом.

Командир слыл в батальоне начальником жестким, но справедливым, и правда была для него всегда на первом месте. Не имело совершенно ни – какого значения то, насколько важна и значима эта правда и какие трудности нужно будет преодолеть для того, чтобы до нее все-таки докопаться. Он никогда не задумывался так же над тем, нужна ли вообще кому-то из людей эта самая истина и стоит ли, собственно, до нее докапываться. Человек прошел войну в Афгане, имел много правительственных наград, три ранения, контузию, не имел денег, слыл самодуром, но солдаты его уважали.

– Ну, что, Николаев, будем дальше отпираться или все-таки сознаемся? На лице у говорившего было написано, что на этот раз он не склонен к долгой и продолжительной беседе.

– Мне больше нечего Вам добавить.

– Введите его, – крикнул он солдату, стоявшему в коридоре. В комнату ввели Ваську.

– Ну, что, голубчики, значит, сознаваться мы не хотим?

Говоривший ехидно улыбнулся, давая всем понять, что именно сейчас он намерен представить на всеобщее обозрение, гений своего профессионализма. Игорь поднял голову и встретился глазами с другом. По открытому и прямому взгляду товарища сразу понял, что тот ничего лишнего не сболтнул.

«Что же, уже хорошо».

Но у детектива для ребят имелся в запасе еще один, особый сюрприз. Это легко было определить по тому, как уверенно он себя вел, как нагловато и ехидно разговаривал с солдатами. И Игорь не ошибся. В комнату ввели «Лысого» и «Немца». По их одежде стало понятно, что пришли они не с губы, а прямо из казармы.

– Странно. Почему их не закрыли?

Неприятный холодок пробежал по спине.

«Что-то здесь не так. Что ж, сейчас все станет ясно». С вошедшими лейтенант разговаривал вежливо, даже, можно сказать, любезно, с какой-то особенной, заискивающей гримасой на лице.

– Проходите, ребята, располагайтесь. Поясните, пожалуйста, еще раз нам истинное положение вещей, что именно произошло в ту самую злополучную ночь?

– А чего рассказывать-то, – уверенно начал «Немец». – И так уже все ясно.

Игорь с удивлением поднял на него глаза. Вошедший не обратил на это внимания.

– Мы случайно узнали, что эти двое собираются бежать, и решили, в общем, их остановить. Вышли на улицу, ну и смотрим, они следом идут. Тут драка завязалась. Сами понимаете – другого выхода не было. Ну, вот и все, пожалуй.

Васька от удивления аж глаза вытаращил. Игорь тоже растерялся. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Комбат в задумчивости почесывал затылок.

– Так кто же все-таки из вас вышел сначала? Вы говорите одно, дневальный другое. И кто говорит правду?

– Так может, мы и перепутали что, товарищ командир, сами понимаете, волновались ведь.

– Могли, конечно, и перепутать. Ладно, разберемся. Этих двоих обратно в камеру, – он кивнул на Ваську с Игорем.

– А вы завтра после развода ко мне.

«Лысый» с «Немцем» дружно закивали головами в знак согласия.

– Как они могли? Как они могли пойти на такую подлость?! И ведь им поверили?! И сейчас уже очень сложно что-либо доказать. Сначала соврали начальству, теперь, конечно же, соврут и ребятам. Скажут всем, что мы их сдали. И никому ничего уже не объяснить, хотя бы потому, что отсюда нас сразу же отправят, куда-нибудь подальше, чтобы не создавать лишней напряженности в армейском коллективе. Но что делать? Что делать? Надежда есть только одна, хотя и слабая. Возможно, что командир в очередной раз расставит все на свои места. Вероятность, конечно же, очень маленькая, учитывая то, что на допросе мы ему ничего не рассказали, но она все-таки есть. «Лысый» сам запутался в своем вранье. И комбат это, по всей видимости, понял. В его голосе слышались слабые нотки сомнения, во всяком случае, так казалось со стороны. Хотя возможно, что это только показалось. Игорь закрыл глаза и задремал, навалившись на холодную, каменную стену.

После развода, когда все собрались в курилке, к «Лысому» подошел сержант Иванцов. До увольнения ему оставалось всего несколько месяцев, и завёл он этот разговор, скорее всего, просто так, из праздного любопытства. Возможно, что парень и без того уже был прекрасно обо всем осведомлен.

– Послушай, «Лысый», чего у вас там получилось-то, колитесь давайте.

– А че получилось, сдали нас Васька с Игорем, вот че. Мы же рассказывали уже.

– Ну, прям так уж и сдали? Послушайте, бойцы, а вы знаете, что там, на КСП, стреляют без предупреждения? А если всплывет наружу хотя бы попытка побега из этой части, то здесь устроят такой комендантский час, что мало не покажется. Из-за вашей дурости могло пострадать немало людей.

– Да не знали мы, честное слово, не знали. А если бы знали, разве побежали бы? От испуга «Лысый» немного заикался.

– Ну, положим даже, что не знали. Но только вот дежурный по штабу интересные вещи рассказывает. Говорит, что Васька с Игорем вовсе и не сдавали никого, а вы на допросе рассказывали следователю то же самое, что и мне, но только все в ярких красках и с точностью до наоборот.

– Да брешет, брешет дежурный. Он что, с ума сошел что ли? От волнения «Лысый» начал заикаться еще больше. Ребята в курилке уже с любопытством наблюдали за разговором.

– Ну, положим, что дежурный и брешет. Но тогда третий вопрос, – в голосе Иванцова слышалось ехидство, смешанное с усмешкой. Наверное, ему действительно уже стало все понятно, и теперь он просто решил немного поиздеваться над своим собеседником, пытаясь объяснить всем остальным истинное положение вещей. – А скажите вы мне тогда, уважаемые товарищи бойцы, почему Игорь с Васькой в камере, а вы здесь? Они, значит, вас сдали, и их же в камеру закрыли, а через недельку-другую вообще из части сошлют?

– Да ты чего пристал-то, Иванцов? – вступился за друга «Немец». – Они же специально все так подстроили, чтобы не сдавать своих стукачей. Всегда же так делают. Ты что, первый день на свете живешь что ли?

Иванцов насмешливо прищурился:

– Я в этой части живу не первый день и потому знаю, что таких стукачей здесь на губе обычно не держат. Их и в роте, пожалуй, никто не тронет, потому как побеги не поощряются. И вы, ребята, к тому же, наверное, забыли, что завтра с утра вам к командиру идти? Вот там все и прояснится. Он разговаривать с нашим братом умеет, это уж вы мне поверьте, я на своей шкуре испытал. А пока оставим разговор без продолжения.

Сержант повернулся и пошел прочь. Постепенно начали расходиться и остальные. Вскоре «Лысый» и «Немец» остались одни.

– Слушай, «Лысый», что-то здесь не так. Мне кажется, вроде как жареным запахло. Как бы все действительно не прояснилось.

– Да без тебя вижу. Ты лучше думай, как выкручиваться будем. Завтра с утра к командиру идти. Если он нас расколет, то все, хана. Если Васька с Игорем придут с губы в казарму, то это, пожалуй, тоже хана, только ещё больше. Особенно, если принять во внимание сегодняшний разговор с Иванцовым. Завтра утром, у командира, будем просить, чтобы их сразу отправили в другую часть. Мести мол, боимся, ну и так далее.

– Да. Пожалуй, остается только это. А иначе самим придется удочки сматывать.

Время перекура закончилось. Пора идти на развод.

Комбат встретил друзей приветливо. Видимо, с утра он находился пока ещё в хорошем настроении.

– Ну, что, ребята, долгий разговор, я считаю, нам с вами ни к чему. Скажу для начала то, что в роте вы всем сказали, что хотели бежать, а Игорь с Васей вас предали. Следователю вы говорите уже совсем другое. Я могу придать этот факт огласке, и через неделю истина сама выплывет на поверхность. Но я все-таки считаю, что лучше для вас же будет, если вы сейчас сами расскажите мне, как все было на самом деле. Не для протокола. Это дело принципа. Просто я должен знать правду. И тогда обещаю вам помочь настолько, насколько смогу, конечно.

У «Немца» от только что услышанного отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова. Он испытывал в этот момент примерно то же самое чувство, которое испытал Игорь при встрече со своими «друзьями» на допросе в кабинете следователя. Сейчас ребята оказались попросту загнаны в угол, и выход оставался только один – сознаться во всем и надеяться на милость победителя, то есть командира. А он, если обещал помочь, значит, поможет. И это не пустые слова. Если же действительно будет предан огласке тот факт, что они всю вину пытались свалить на товарищей, то это будет уже все, это будет конец в полном смысле этого слова.

Первым нарушил молчание «Немец»:

– Товарищ командир, знаете, мы не хотели, так получилось.

– Знаю, что не хотели, поэтому и хочу помочь.

– Мы бежать собрались, а они решили нам помешать. Вот и произошла заварушка в скверике. Что нам сейчас делать, товарищ командир, мы не сможем дальше жить в этом коллективе?

– Я все прекрасно понимаю. Хорошо, что сознаться-то хоть ума хватило. Вот два чистых листка бумаги. Пишите рапорта с просьбой о переводе в другую часть. Страдаем, мол, клаустрофобией. Не можем находиться под землей, в бункерах там разных. Периодически возникают приступы безудержного и ни чем не объяснимого страха. Я буду ходатайствовать о скорейшем переводе, а пока, наверное, придется на «губе» посидеть. Другого выхода, если честно сказать, не вижу. Тех ребят нужно выпускать. А находиться с ними вместе вам, пожалуй, даже опасно. Не хватало еще напоследок дров наломать.

«Лысый» и «Немец» с присущей им аккуратностью принялись писать рапорта.

– Товарищ командир, а куда нас сошлют-то? За полярный круг, наверное, куда-нибудь?

Комбат рассмеялся. Похоже, что сегодня утром он действительно находился в хорошем настроении.

– Нет, с таким недугом на крайний Север не посылают. Будете служить в городе, там, где есть госпиталь поблизости. И хватит об этом. Дневальный!

В кабинет вошел дежурный по штабу.

– Вызови дежурного по части, и пусть проводит этих двоих друзей на «губу». Вот записка. Иди. Чего рот-то раскрыл? Что-нибудь не ясно?

Солдат в спешке удалился, а командир, задумавшись, не торопясь, закурил сигарету. Он смотрел куда-то в даль, сквозь оконные стекла, и казалось, видел там нечто чрезвычайно интересное. «Немец» не смог преодолеть свое любопытство и тоже выглянул в окно. За стеклом вырисовывался знакомый силуэт солдатской столовой. Вековые сосны, что шумели на заднем дворе, не сдавались под натиском упрямого и неугомонного ветра. И больше, пожалуй, ничего интересного.

Съев кислую похлебку, заменявшую завтрак, и запив стаканом не – сладкого чая, Игорь вновь задремал. Но его тут же привел в себя щелчок отпираемой двери.

– Николаев, на выход.

«Что им нужно? Неужели опять на допрос? Как это все надоело, в конце-то концов. Вечно, что ли, так будет продолжаться?!»

– Давай – давай, пошевеливайся. Не охота из клетки выходить, видно? Понравилось тут? Как рыба в воде себя чувствуешь, – солдаты шутили с ним.

«Так с „губарями“ не должны обращаться», – подумал про себя. В коридоре уже стоял Васька.

– Вот, забирайте свои шмотки и идите. Всё, свободны. Нечего в коридоре толкаться.

Выйдя на улицу и идя по направлению к казарме, они все еще не могли понять, что же все-таки произошло.

– Послушай, а чего это нас отпустили-то?

– Да я и сам в толк не возьму никак. Придем в часть, там все и прояснится.

Поднимаясь по лестнице, ребята услышали знакомый голос дневального. Того самого, что стоял в ту злополучную ночь на тумбочке:

– Подойти поздороваться с дежурным по части не хотите.

– Успеем. Ты то как, дружище, зачастил смотрю. Понравилось, боишься место займут.

– Вашими стараниями. А ты Николаев, дуй быстрей к командиру. Как, ты ещё здесь.

Через минуту, Игорь постучал в массивную дубовую дверь и, отрапортовав, как положено, о своем прибытии, вытянулся по стойке смирно.

– Ну, что, Николаев, ничего не хочешь мне рассказать?

– Да нет, товарищ командир, я, вроде, уже все сказал.

– Ну, нет так нет.

Командир замолчал. В душе у Игоря похолодело. Он считал, что именно в эти секунды и решается его судьба. Но, улыбнувшись, подполковник вдруг добавил:

– Только будь поумней в другой раз.

– Разрешите идти?

– Иди, иди.

И вновь дни тянулись за днями, монотонные и похожие один на другой, нескончаемой и совершенно однообразной вереницей. Порою начинало казаться, что время и вовсе остановило свой ход. Его движение здесь можно было сравнить разве что с ходом судна в океане. Когда не видно берегов, то начинает казаться, что корабль и вовсе никуда не плывет, а просто-напросто стоит на якоре на одном и том же месте. Свирепый старшина в последнее время почему-то совсем перестал баловать своего подопечного тёплым отцовским вниманием. Может, потому, что тот исправно нес службу. Ходил в наряды, заступал на дежурство. А может быть, и оттого, что парень давным-давно на выпадки страшного прапорщика внимания не обращал. И последнему это казалось крайне обидным. Не желая показывать остальным солдатам своей слабости, отец родной решил просто отстать от «неправильного бойца» и переключил свой воспитательный талант на тех солдат, которые более уважительно относились к его педагогическим способностям.

На дворе стояла середина июля. Лето было в самом разгаре. Тайга представлялась восхищенному взору во всей своей красе. Она цвела и благоухала. И хотя при напряженном ритме солдатской жизни сложно наслаждаться всей этой красотой, Игорь все-таки нет-нет, да находил минутку-другую, чтобы просто полежать, ничего не делая, на пестром и таком мягком ковре, сплетенном из пахнущих медом трав и цветов. Возможно, что именно эти короткие минуты отдыха и помогали ему в не – легкой службе, давая тот новый заряд жизненной силы и энергии, при помощи которого можно перенести все трудности и невзгоды, что порою непосильным грузом ложились на еще не окрепшие плечи. Они да еще, пожалуй, та маленькая трубка, что лежала в кармане и постоянно напоминала о доме.

«Мать писала, что дядя Сережа ушел в какую-то экспедицию по Уралу. Люди пропали без вести. С трудом верилось, что в наши дни такое возможно, но тем не менее о дядьке вестей не было. А еще она говорила вроде, что в этот самый поход его снарядила родная супруга, чтобы денег побольше подзаработал. Она, мол, с каким-то там хмырем спуталась, который ей в этом и помог. Сначала его в экспедицию, а потом и ее в „дурку“ запрятал. Так ей и надо. Стерва она, эта Танька. Если с дядькой что-то случится, я ей сроду этого не прощу. А хмырю этому, ей-богу, морду набью, как вернусь». Игорь до боли сжал кулаки. Тяжелые мысли неприятным грузом лежали на душе. В себя его привел истошный крик дневального по роте:

– Эй, Николаев, ты чего там расселся? Я тебя уже полчаса ищу. Давай дуй к Полякову.

Командир роты, капитан Поляков, человек спокойный и рассудительный. Игорь его за это уважал. В отличие от старшины, он вообще никогда не повышал голоса и являлся полной противоположностью прапорщика. Но вместе с тем это был командир строгий и требовательный и повторять по два раза одно и то же не любил. Прекрасно зная это, солдат встал и быстрым шагом направился в сторону казармы. Ротного встретил на крыльце, у входа.

– Николаев, я сейчас сильно тороплюсь, поэтому слушай меня внимательно, второй раз повторять не стану.

Парень про себя улыбнулся: «Мог бы и не говорить одно и то же в сотый раз».

– Ты знаешь, наверное, что Козлов у нас скоро увольняется. Так вот, два раза в неделю вместе с механиком, будешь ходить на вертолетную площадку, знакомиться с оборудованием. Иногда, если вылетим на учебные полеты, попробуешь поработать. Распорядок тебе старшина доведет. Закончив, он пошел в сторону штаба, а солдат, так и остался стоять на крыльце, не в состоянии до конца осознать все то, что только что услышал. Он в буквальном смысле слова сам не верил своим ушам. Его радость не могло омрачить даже то, что только что было упомянуто имя старшины.

Место радиста на вертолете считалось одним из самых «блатных» в части. Работа «непыльная». А кроме того, из иллюминатора в хорошую погоду открывается вид, достойный пера художника. «Отцы-командиры» частенько летали на рыбалку, устраивая там небольшие пикнички. Немного подвыпив, они щедро одаривали солдат, которых в экипаже было всего двое, радист и механик. Если служить без залетов, то всегда можно съездить домой в отпуск. И кроме всего прочего, его больше не станут ставить в наряды. Боевая машина должна быть готова взлететь в любую минуту.

Бойцов всегда отбирали тщательно, надежных, а главное, не болтливых. Возможно, что недавние события сыграли не последнюю роль в том, что сегодняшний разговор состоялся.

«Но кого ещё поставят в экипаж?» Хотелось узнать это немедленно. Почти бегом он поднялся по лестнице на второй этаж.