Текст книги "Песталоцци. Воспитатель человечества"

Красиво, здорово сказано, но, если говорить совсем честно: я не до конца понимаю, как у Песталоцци все это получилось? Как его хватало на всё и на всех? Как он отдыхал, наконец, откуда брал силы – этот очень взрослый и не совсем здоровый человек?

А как Пушкин писал стихи, а Чайковский – музыку? Как Станиславский ставил спектакли, а Толстой сочинял романы? Можно попытаться понять, разобрать систему, определить законы… Но все равно: где есть гений – там непременно существует и тайна. Непостижимость. Невероятность существующего, которая, собственно, и отличает гения от прочих.

Поэт делает стихи, композитор – музыку, режиссер – спектакли, прозаик – романы.

Что делает воспитатель?

Воспитатель делает людей.

Они – результат его деятельности.

Случилось так, что по соседству со Станцем французы сожгли село Альтдорф, его жителей подозревали в помощи восставшим.

Песталоцци собрал своих воспитанников:

– Альтдорф сгорел. Может быть, в эту минуту по пожарищу бродят около сотни детей без крова, без пищи, без одежды… Хотите ли вы им помочь? Но для этого каждому из вас придется больше работать, получать меньше еды и поделиться своей одеждой с новичками.

Ни один ребенок не возражал. Все спокойно и с достоинством вошли в положение других детей и были готовы потесниться.

Все 80 человек. Как один.

Вам нужны комментарии?

Иоганн Генрих Песталоцци мог создавать свой мир, но оградить его от мира внешнего был не в состоянии.

Столь любимые нашим героем французы летом 1799 года проиграли какое-то очередное сражение австрийцам и заняли Станц. Монастырь им понадобился для госпиталя. Солдаты просто вошли в здание и потребовали всем убираться. Они слушать не хотели никаких возражений, – за ними была сила.

Нашему герою было предписано в считаные дни освободить монастырь для госпиталя.

Есть свидетельство, что, увидев первого французского солдата, вошедшего в монастырь, Песталоцци начал его… выталкивать из помещения. Почему вооруженный воин его не убил – загадка.

Так, буквально в один миг, отец снова остался со своими детьми в чистом поле.

Несколько дней потратил Песталоцци на то, чтобы для максимального количества детей найти дом. Сначала обращался к своим знакомым, к родителям тех детей, которые ходили в приют, потом – к совершенно незнакомым людям.

Кого-то удалось пристроить.

Большинство же он отправил, как говорится, куда глаза глядят.

Можно ли передать словами то, что испытывал он в этот момент?

Ему 53 года. По тем временам – старик.

И его дело опять рухнуло. Все его теоретические выкладки получили абсолютное практическое подтверждение. Он понял, что нашел единственно правильный путь в воспитании.

И что? Человек с ружьем разрушил будущее. Разрушил жизнь.

Как мне, биографу, описать степень отчаяния моего любимого героя? Где я могу отыскать слова?

И я нашел их! Как ни странно (а может, и не странно вовсе), у другого гениального педагога Януша Корчака.

В Варшавском гетто Януш Корчак вел дневник, и, когда приходилось особенно трудно, он придумывал молитвы от лица то ребенка, то старика, то даже от лица горя…

Слова одной из этих молитв, на мой взгляд, очень точно передают состояние Песталоцци, изгнанного из Станца: «Ты всемогущ, а правда беспомощная сражается с бескрайним океаном лжи. Справедливость закрыла глаза. Все в человеке двуличном ложь, все, кроме клыков и когтей. Вот и рычу я на Тебя, как пес хищный, готовый к прыжку, готовый вцепиться, кровавым глазом нацеливаюсь – в пустоту впиваюсь. Поэтому верую, что Ты сотворил и направляешь, чтобы я мог Тебе богохульствовать»[111]111
  Корчак Я. Оставьте меня детям… Педагогические записи. М.: АСТ, 2017 (Личный архив). С. 307.


[Закрыть].

Если бы отчаянию можно было бы написать гимн, то это – он.

Отчаиваться? Да. Страдать? Безусловно. Живой ведь человек.

Но падать? Сходить со своего пути? Опускать руки? Предавать мечту?

Не дождетесь!

В 1799 году Песталоцци уезжает из Станца к своему другу и первым делом пишет книгу «Письма к другу о пребывании в Станце».

Как мы уже говорили, Песталоцци принадлежал к тем удивительным людям, которые не отличают победы от поражений. Разумеется, в «Письмах» есть и строки отчаяния – живой же человек все-таки, но в основном Песталоцци описывает свой опыт – немного в Нейгофе, больше – в Станце.

Рассказывает будущим поколениям о своих обретениях (в основном) и ошибках (немного). Он убежден: этот опыт пригодится. Его педагогические открытия необходимы для улучшения человечества.

Когда-то писательская работа спасла его от нищеты и в корне изменила отношение к нему общества.

Дар писателя, желание писать всегда помогали ему не просто выживать, но жить. Как любой пишущий человек, оставаясь наедине с листом бумаги, он ощущал свою силу и не ощущал одиночества. Все свои проблемы во взаимоотношениях с судьбой он решал с помощью пера и бумаги. Будущее становилось ясным. Фантазии казались реализованными.

Тоненький лист бумаги – плот, на котором можно спастись в любые житейские бури и непременно выплыть в будущее.

Читая «Письма», ты с трудом понимаешь, что их писал человек, которого абсолютно несправедливо лишили любимого дела и средств к существованию. Перед вами – если угодно – пособие по созданию народной школы. Ни тебе ностальгии, вполне объяснимой в данном случае. Жалоб нет совсем. Слез и печали – совсем чуть-чуть.

Значительно позже Песталоцци напишет, что Станц «предоставил мне простор для накопления решающего опыта»[112]112
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 108.


[Закрыть]. Именно это ощущение пронизывает «Письма».

Понимаете, да? Для кого-то, наверное, то, что случилось с нашим героем в Станце, было бы трагедией, доказательством несправедливости мира.

Для нашего героя – опыт.

Господь не ошибается. Все, что Он нм делает – необходимо.

Мне вообще кажется: когда у человека есть цель и он движим призванием, – все, что происходит в его жизни, воспринимается, как ступеньки, ведущие к цели.

Всегда – вверх, даже когда окружающим кажется, что ты не просто пошел, но рухнул вниз.

Веру в Бога, в себя, в свое призвание сломить невозможно.

Жизнь нашего героя тому – абсолютный пример.

Станц не разрушил желания Иоганна Генриха Песталоцци стать педагогом, но лишь укрепил его.

Песталоцци покидает Станц накануне своего 55-летия…

Часть девятая. Бургдорф: попытка учительства

Вот состояние нашего героя зимой 1799 года, описанное им самим: «Как потерпевший кораблекрушение уже видит землю и дышит уже верой в жизнь, но вдруг противным ветром снова откидывается далеко в безбрежное море, восклицая в страшном отчаянии – “зачем я не умер!” и все – так не опускается на дно, открывает усталые глаза, снова оглядывается, и снова ищет берег, а увидев, напрягает до окоченелости свои члены, – так же было и со мной»[113]113
  Цит. по: Пинкевич А. П. Песталоцци. М.: Журнально-газетное объединение, 1933 (ЖЗЛ: Вып. V–VI). С. 80.


[Закрыть].

Что же видит «тонущий» пожилой человек, вглядываясь в даль?

Как уже нередко случалось: абсолютную бесперспективность собственной жизни.

Да, он известный писатель. Книги его хорошо распродаются в немецкоязычных странах, переводятся на английский и французский. Его узнают в кабачках и обсуждают с ним вопрос, который до появления истории Лингарда и Гертруды мало кого волновал: действительно ли детей надо воспитывать? «А что, просто бить – недостаточно? Нас же только били? И ничего – выросли и живем нормально. Как все». И еще все время спрашивают про самостоятельность женщины… К выводу о том, что женщина может быть самостоятельной, а у матери, оказывается, существует высокое предназначение – улучшать нацию, – посетителям трактиров привыкнуть, пожалуй, еще сложнее, чем к собственной роли воспитателей потомства.

Он не бедствует. Анна успокаивает его: мол, жизнь хорошо сложилась, теперь можно спокойно встретить старость, которая уже, собственно говоря, пришла.

Только вон там, вдали, кажется, где-то совсем далеко, за грудой проблем, невозможностей и неясностей, возвышается господин Призвание и манит к себе. Этот призыв невозможно не заметить, не откликнуться на него нельзя.

Вместо того чтобы спокойно отдыхать в своей усадьбе, писать новые романы и вкушать славу, наш герой делает то, чего от него не ожидает никто.

Он идет к Штапферу и просит, скорее, требует направить его на любую преподавательскую работу.

Штапфер отнекивается:

– У нас нет возможности дать тебе приют, школу… Ни финансовой, никакой иной – нет! Нет ни зданий, ничего нет!

Как позже выяснится – все есть. Но Штапфер боится: и непредсказуемости, и странностей своего друга; и того, что никто не поймет: почему после закрытия одного учебного заведения человеку, да еще без образования, сразу дают другое.

Песталоцци повторяет, что готов взяться за любую преподавательскую работу.

– За любую, – подчеркивает он. – Абсолютно неважно, в каком именно качестве, но мне необходимо войти в класс, где меня ждут дети.

То ли Штапфер понимал, что от его друга просто так не отделаться; то ли действительно считал, что педагог такого уровня должен трудиться; то ли еще какая-то недоступная нам причина двигала этим человеком, однако министр науки, искусства, строительства и дорог внял просьбе своего товарища.

Писатель и журналист Иоганн Генрих Песталоцци направляется в город Бургдорф, на должность – внимание! – помощника учителя.

Ни директором, ни даже педагогом, а – на самую низкую в педагогической иерархии работу: помощником учителя. Ниже, наверное, находится только уборщица школы.

Понимаете, да?

Всеевропейски известный писатель, создавший и к тому времени уже обнародовавший в знаменитом романе свою принципиально новую систему воспитания; известный человек, которого узнают посетители кабаков, – едет в маленький городок, чтобы трудиться помощником учителя!

И не потому, что его заставляют или ссылают. О нет! Он сам хочет этого настолько сильно, что добивается этой «должности» у министра!

«Я прибыл в Бургдорф, глубоко потрясенный тем, что судьба вынудила меня покинуть Станц»[114]114
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 368.


[Закрыть].

В таком настроении едет. Не в боевом, прямо скажем.

Однако едет, потому что господин Призвание манит.

И еще потому, что надеется, – не вечно же быть помощником, из этой затеи может еще получиться что-то неожиданное и интересное. (Как, впрочем, потом и вышло.)

И все-таки, думаю, главное, им движет абсолютное понимание того, что лишь работа, дети – это тот берег, за который он, тонущий, только и может зацепиться.

Позже, размышляя об этом тяжелом периоде своей жизни, наш герой придет к совершенно неожиданному выводу: «В старости мне приходится даже радоваться, что мне дают возможность начать службу с самых низших должностей. Все мои действия и все мои стремления направлены на поиски столбовой дороги, преимуществом которой является то, что она имеет прямое направление…»[115]115
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 1. С. 79.


[Закрыть]

Все та же логика: что Бог ни делает, все к лучшему. Самая низшая должность? Это прекрасно! Главное не это, а отыскать в жизни свою столбовую дорогу. И если случилось это счастье – так и шпаришь по ней, и ничто тебя остановить не в силах.

Бургдорф – симпатичный маленький городок неподалеку от Берна. Известен он, пожалуй, только одним: здесь был изобретен знаменитый сыр «Эмменталь», названный так в честь реки Эмме, на которой стоит Бургдорф.

Сегодня здесь проживает не более 16 тысяч человек. Знаменитый замок как стоял во времена Песталоцци, так возвышается на холме и сегодня. Как текла здесь когда-то тихая неспешная жизнь, так и сегодня проистекает.

В таких маленьких городах – будь это в Швейцарии, России или в любой другой стране – ничего не меняется веками.

Наш герой получает место помощника учителя в школе, которую возглавляет малограмотный сапожник Самуил Дизли.

Тут стоит непременно заметить, что сама жизнь, деятельность и, конечно, работы Песталоцци заставили сначала Швейцарию, потом – немецкоязычный мир, а потом и всю Европу (о встрече нашего героя с Наполеоном и Александром I поговорим позже) относиться к образованию и воспитанию детей как к делу государственному, то есть чрезвычайно важному. Уже в одном этом – огромная заслуга Иоганна Генриха Песталоцци.

Но в то время обучение в школах, как мы уже говорили, являлось делом довольно формальным: поскорее бы закончил ребенок эту учебу и – на работу, деньги зарабатывать! Поэтому то, что малограмотный сапожник руководит школой, никого не удивляло.

Песталоцци умел общаться с детьми так, что они сразу начинали его любить. Любовь вспыхивала мгновенно. Учащиеся бегали за учителем, задавая бесконечные вопросы, на которые получали спокойные и точные ответы.

Дети с удовольствием посещали уроки Песталоцци. На его уроках можно было смеяться и радоваться. Учение оказалось делом не только нужным, но и увлекательным!

Когда же дети приходили к Дизли, их словно подменяли – они становились угрюмы и пассивны. Они ждали, когда можно будет уйти к любимому Песталоцци.

Какому руководителю такое придется по душе?

У Самуила Дизли была своя, с позволения сказать, «педагогическая доктрина». Он был убежден: детей надо учить или сапожному делу, или каким-то иным ремеслам, с помощью которых впоследствии можно зарабатывать деньги. А чтение, счет, тем более природоведение – совершенно бессмысленные науки, вовсе не нужные детям бедняков. Про познание самого себя и окружающего мира Дизли вообще никогда не думал: это были неясные, а потому – бессмысленные слова.

Песталоцци сапожника раздражал. Как раздражает любой профессионал начальника-профана.

Однако просто выгнать его Дизли не мог: у Песталоцци была бумага от министерства. И тогда сапожник начал делать именно то, что всегда делают в подобных случаях неумелые люди, – начал своего помощника изводить.

Придирался к его внешнему виду – был убежден, что помощник учителя обязан выглядеть солидно, а не ходить в помятых штанах с подтяжками. Считал, что наш герой предоставляет ученикам слишком много свободы, что на его занятиях не устанавливается должная дисциплина, дети слишком распущены. И вообще бесконечно учил Песталоцци преподавать, делал ему замечания, считал, что наш герой дает слишком много лишних, ненужных для будущей жизни знаний.

Особенно упирал на то, что дети не особо уважают помощника учителя, потому что уважать, в представлении Дизли, значило бояться, а дети явно не испытывали в отношении Песталоцци никакого страха.

Да и грамотность нового помощника вызывает вопросы… Дизли начал распускать слухи среди родителей, что новый педагог не умеет как следует ни читать, ни писать.

То, что сам Самуил был человеком малограмотным, – привычно и никого особо не волнует. Самуил Дизли – директор школы и учитель, а Песталоцци – всего лишь какой-то помощник. То, что позволено начальнику – директору, категорически запрещено его подчиненному. К тому же Дизли – свой, привычный, а этот – пришлый невесть откуда…

Одновременно забавная и трагическая ситуация: никому не ведомый, малограмотный, необразованный сапожник хочет отнять у великого педагога право на преподавание.

Но, увы, история человечества предоставляет нам немало примеров того, как малограмотные и никчемные люди изводили, а то и побеждали образованных, а часто – и великих.

Работать в таких условиях становится невозможно. Песталоцци начинает раздражаться, и это состояние, увы, иногда переносится им на детей.

Песталоцци едет к Штапферу и просит перевести его в другую школу.

Заметим: он не требует, чтобы Дизли уволили, а его самого поставили на место директора. Никогда в своей жизни наш герой не боролся против конкретных людей или за конкретное место под солнцем. Песталоцци просит, чтобы его перевели, пусть даже на ту же должность, но в другую школу.

Позиция, конечно, «красиво-благородная», но я лично вовсе не убежден, что правильная. Подозреваю, если бы наш герой поставил цель победить Дизли, то, вполне вероятно, смог бы ее достичь. Уверен: Песталоцци удалось бы убедить любящего его Штапфера уволить Дизли. Тем более революционное время, как известно, все спишет. И тогда дети получили бы хорошую школу и чудесного директора. В конце концов, если сапожник не будет учить детей – это ведь по большому счету справедливо, не так ли?

Мне кажется, в таком подходе существует определенная логика. Но это не логика Иоганна Генриха Песталоцци.

Он всю жизнь боролся только за одно-единственное – за свое право войти в класс, где ждут его ученики.

Есть люди, которые делают карьеру – дай им Бог здоровья.

Гении, как правило, делают не карьеру, а жизнь. Иоганн Генрих Песталоцци, без сомнения, был гением.

Его перевели, все тем же помощником, в другую школу, которой руководила некая мадам Штэнли.

О ней нам известно довольно мало, однако мы точно знаем: мадам Штэнли не особо интересовалась делами школы, а потому не боялась конкуренции. Главным для нее было, чтобы в школе все сияло чистотой, чтобы дети регулярно посещали занятия и не ленились.

К Песталоцци на занятия дети ходили охотно. В мире дистиллированной чистоты странный учитель в вечно мятых штанах, всклокоченный, постоянно машущий руками, казался каким-то странным пришельцем. Но Штэнли, отдадим ей должное, закрывала на это глаза. Главное: дети ходят в классы, занятия идут и, что важно, никто не жалуется.

Работать у мадам Штэнли Песталоцци нравилось. Жизнь омрачало одно: страх увольнения.

«Я чувствовал себя счастливым, – свидетельствует наш герой, – но поначалу я был как бы напуган. Я все время боялся, что меня выгонят из моей комнаты в школе (курсив мой. – А. М.). Это, вероятно, делало меня еще более неловким, чем вообще. И когда я вспоминаю о том огне и той жизни, с какими я на первых порах моей работы в Станце строил себе какой-то чудесный храм, а затем – ту робость, с которой я, соответственно требованиям моего ремесла, вползал в школьное ярмо, – я почти не понимаю, как мог один и тот же человек делать одно и другое»[116]116
  Цит. по: Пинкевич А. П. Песталоцци. М.: Журнально-газетное объединение, 1933 (ЖЗЛ: Вып. V–VI). С. 84.


[Закрыть].

Невероятно, не так ли?

54 года; автор теории воспитания, напечатанной в романе, который вышел большим тиражом; любимец детей; наконец, – личный друг министра, – и боялся, что ему запретят преподавать.

Уже столько раз рушилось то, что он создал, что страх потери поселился в душе, казалось, навечно и мешал свободно дышать.

Представим себе, каково это: будучи мастером, дрожать, что тебя могут в любой момент выгнать; сдерживать себя на уроках, чтобы не позволить лишнего.

Педагог, который был убежден: только свобода от страха может помочь любому ребенку получать знания, сам вынужден постоянно оценивать себя, живя в страхе потерять эту, предельно не престижную работу, которая дает главное – возможность учить детей.

Несмотря на все объективные, а более – субъективные проблемы, Песталоцци удалось добиться в школе мадам Штэнли серьезных результатов, которые вскоре оценят, что кардинальным образом изменит его жизнь.

Что же он такого делал? Работал по своей системе. Заинтересовывал, не отступая от своего метода природосоответствия. Не боялся играть с учениками, но в такие игры, которые помогали развивать и сердце, и разум.

За несколько лет до начала работы в Бургдорфе Песталоцци в одном из своих писем дал совет, который очень хорошо помогает понять принцип работы нашего героя с маленькими детьми.

«Разрежьте Вашему мальчику бумагу на куски неравной величины и с неравными углами, но таким образом, чтобы с помощью наметанного глаза можно было все эти куски собрать и соединить в одно целое, – и Вы заставите его больше поработать головой и лучше разовьете рассудок, чем применяя большинство обычных многословных упражнений, при помощи которых наш книжный век хочет добиться от молодежи, я бы сказал противоестественно, скороспелых плодов, что… всегда кончается неудачей»[117]117
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 13.


[Закрыть].

Замечу, никаких лего и пазлов нет в магазинах. Это все Песталоцци придумывал сам.

Игра. Естественность. И тогда – понятность.

Любая цифра – неясная абстракция, пока перед ребенком не положить реальные предметы, скажем, три груши или три яблока. Тогда для него становится ясно, что такое цифра «три» и почему она больше, чем цифра «два».

Книга – это прекрасно. Она дает множество правильной информации для души. Но в первую очередь надо объяснять не то, что маленький человек прочел, но то, что он видит в реальности. Объяснять окружающий мир, окружающие отношения, окружающих людей.

Это ведь уроки деда: смотри на мир внимательно и старайся понять, что ты там видишь. Тоже ведь своего рода игра. Но какая полезная и важная!

«Человек научается считать в тысячу раз правильнее, если он сначала поймет реальные различия чисел на предметах, чем когда различию чисел его учат путем заучивания наизусть таблицы умножения до того, как он сам увидит и поймет реальное различие этих отношений на предметах»[118]118
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 14.


[Закрыть], – настаивает Песталоцци.

Изучение любой науки не следует отделять от природы и от жизни. Если любой вывод зрим, ощутим, если угодно – осязаем, а значит, понятен ребенку, – учиться становится интересно.

Познание мира – естественное, природное качество человека, считал Песталоцци. И потому, если ребенку на уроке становится скучно, то это происходит не потому, что он ленив, а потому, что учитель не смог рассказать так, чтобы было интересно.

«Мой первый принцип заключается в том, что мы лишь в той мере можем хорошо воспитать ребенка, в какой знаем, что он чувствует, к чему способен, чего он хочет!»[119]119
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 1. С. 25.


[Закрыть] – восклицает наш герой.

Это подход революционный в то, да, увы, и в наше время: сначала наблюдай, изучай, а потом – учи.

Мадам Штэнли, как и сапожник Дизли, как и сотни учителей в Швейцарии, как и миллионы учителей по всему миру сегодня, – в центр обучающего процесса ставила себя, педагога. Педагог, главный не только потому, что может делать замечания и оценивать, но и потому, что дает те знания и так, какие и как считает нужным.

Когда мой сын учился в школе, он спросил учительницу: «Зачем учить таблицу умножения, если у каждого есть телефон, а в нем – калькулятор?» «А вдруг ты окажешься на необитаемом острове?» – вопросом на вопрос ответила педагог. «А если обойдется? – резонно возразил сын. – Среди моих знакомых нет ни одного, кто бы угодил на необитаемый остров».

Вот логика школы: учить надо потому, что учить необходимо. И учить надо так, как велит учитель. Это не обсуждается. Точка. Эта логика, увы, проверена веками.

Песталоцци предлагал и, что важно, использовал в бургдорфских школах совсем иной принцип: в центре обучающего процесса стоит ученик. Учитель узнает, изучает ребенка, чтобы двигаться в обучении от его потребностей, более акцентируя на том, что интересно ученику, а не на том, что представляется важным учителю.

Нельзя учить всех всему. Это антипсихологично. Нужно обучать ребенка тому, к чему у него есть склонности. Только так можно поддержать естественную, природную тягу ученика к познанию.

Песталоцци исходил из того, что если ребенок заскучал – это сигнал педагогу: ты что-то делаешь не так, ты не понял, на что способен и что хочет твой ученик. Изучай его полнее! Будь к нему внимательнее! И тогда он сам подскажет тебе, учитель, что надо делать, чтобы обучение происходило заинтересованно.

В центре процесса ученик, а не педагог.

Такой подход давал поразительные результаты, причем довольно быстро.

Ученики ходили на занятия с удовольствием, что по тем (да и по нашим) временам – невероятно. К тому же было очевидно, что они получают знания не только легче, но и полнее.

Молва о писателе, который необычно учит детей, на чьи уроки дети ходят с удовольствием, что не мешает им показывать отменные знания, – покатилась по стране и докатилась до Иоганна Фридриха Гебарта.

Гебарт – фигура примечательная, в те годы очень и очень известная. Знаменитый философ. И не менее знаменитый педагог.

Практик, преподающий в университете, которого даже иногда приглашали в богатые семьи помочь воспитанию детей.

Теоретик, придумавший свою, надо сказать, весьма четкую педагогическую систему, за что в различных словарях он абсолютно справедливо именуется как «один из основателей научной педагогики».

Его взгляды сильно отличались от взглядов нашего героя. В основе системы Гебарта лежит деление методов управления детьми на основные и вспомогательные. К основным относятся: угроза, надзор, приказание, запреты, наказания, телесные наказания. К вспомогательным: авторитет, любовь.

Само словосочетание «методы управления детьми» для нашего героя невозможно: он никогда не ставил своей задачей детьми управлять. Кроме того, считал, что главное – это как раз любовь, а то, что его именитый коллега считает основным – меры вынужденные, к которым прибегать можно лишь в крайнем случае, желательно превращая наказание в игру.

Напомню расстановку сил: Иоганн Фридрих Гебарт – известнейший авторитет в области педагоги. Иоганн Генрих Песталоцци – помощник учителя в небольшой школе.

Гебарт, видимо, был человек любопытный, ему захотелось поглядеть, как известный писатель реализует на деле свою систему, и он отправился в Бургдорф, чтобы посетить уроки Песталоцци.

Разумеется, Гебарту понравилось не всё. Он был неприятно поражен той свободой, которая царила на уроках. Он категорически не мог принять того, что ученики разговаривают с Песталоцци как с равным, могут даже перебивать учителя и спорить с ним. Угроз, приказаний, телесных наказаний, другими словами, всего того, что он считал главным – знаменитость на уроках в Бургдорфе не увидел вовсе.

Как отнесся Песталоцци к приезду столь известного человека, прекрасно понимая, что от его вердикта во многом зависит его судьба? С понятным волнением. Не разделяя взглядов своего именитого коллеги, Песталоцци уважал Гебарта уже хотя бы за то, что тот всерьез занимается теорией педагогики. Да, у педагога-философа – совершенно иные позиции. Но сам факт того, что он думает о воспитании детей, понимает всю серьезность проблемы образования и практически работает со студентами университета, – уже заслуживает уважения.

Кроме того… Еще раз вспомним о странном парадоксе нашего героя: будучи невероятно неуверенным в себе человеком, Иоганн Генрих Песталоцци был совершенно убежден в правильности своей системы образования и воспитания. Она казалась ему абсолютно и единственно естественной и правильной. У него имелись основания надеяться на то, что, увидев ее в действии, такой профессионал, как Гебарт, не сможет ее не оценить.

Так, собственно говоря, и случилось.

Отдадим должное философу-педагогу: в работе Песталоцци он увидел принципиально новый подход, который приносит серьезные результаты. Дети преображаются на занятиях, и им, без сомнения, нравится сам процесс получения знаний. К тому же Гебарт устроил ученикам Песталоцци небольшой экзамен и убедился, что их знания весьма высоки, значительно выше, чем у их ровесников в других учебных заведениях.

Для Гебарта являлось совершенно очевидным, что «помощник учителя» – не та должность, которой достоин педагогический талант Песталоцци. И, вернувшись из Бургдорфа, он первым делом пошел в министерство к Штапферу. Педагог-философ счел совершенно необходимым, чтобы в Бургдорф выехала министерская комиссия и решила дальнейшую судьбу Песталоцци.

О такой комиссии просила и мадам Штэнли, которая не очень понимала: радоваться ей или расстраиваться тому, что происходит в ее школе. Во всяком случае, брать на себя ответственность за происходящее ей совсем не хотелось: пусть начальники сами решат – хорош ее помощник или нет.

Комиссия… Пугающее слово. Наш опыт, дорогой читатель, убеждает в том, что комиссия выезжает не столько разбираться, сколько снимать кого-то или что-нибудь закрывать.

Между тем в русской интерпретации слово «комиссия» означает просто «группа сведущих лиц». Происходит оно вовсе не от слова «снимать», а от латинского commissio – соединение.

Никакой, как видите, отрицательной коннотации.

Итак, «группа сведущих лиц», которых направил Штапфер, явилась в Бургдорф для того, чтобы проверить работу простого помощника учителя в школе.

Первое, что они увидели, – радостных, улыбающихся детей, которые явно охотно и даже весело направлялись на урок к Песталоцци. Затем посетили сами уроки и убедились: дети легко воспринимают материал, и на уроках их радость никуда не девается.

После этого, разумеется, проверили знания учеников и констатировали: дети знают больше, чем их одногодки, обучающиеся в других школах.

Свои выводы комиссия сделала, написав Песталоцци письмо: «Насколько мы можем судить, вы исполнили все, что обещали, когда говорили о применении вашего метода… Удивительный успех ваших учеников, достигнутый при самых разнообразных способностях каждого из них, ясно убеждает, что из всякого ребенка может быть что-нибудь сделано, если учитель сумеет понять особенности его умственных способностей и психологически верно примется за их развитие»[120]120
  Цит. по: Абрамов Я. В. И. Г. Песталоцци: Его жизнь и педагогическая деятельность: Биографический очерк // Жизнь замечательных людей: Биографическая библиотека Ф. Павленкова / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева. Челябинск: Урал, 1997 (Биографическая серия: 1890–1915). С. 60.


[Закрыть].

В отчете, который комиссия представила в министерство, выражались восторги не только умению самого Песталоцци, но и его системе. Удивительным образом высокая комиссия поняла ее суть: «Учитель не является ученикам чем-то высшим, как это обыкновенно бывает, – он минуту за минутой переживает с детьми, и со стороны кажется, что не он их учит, а сам с ними учится (курсив мой. – А. М.). Система так целесообразна и дает такие результаты, что введение ее было бы желательно для всей Швейцарии»[121]121
  Цит. по: Абрамов Я. В. И. Г. Песталоцци: Его жизнь и педагогическая деятельность: Биографический очерк // Жизнь замечательных людей: Биографическая библиотека Ф. Павленкова / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева. Челябинск: Урал, 1997 (Биографическая серия: 1890–1915). С. 61–62.


[Закрыть].

Это была более чем серьезная и веская похвала. И – говоря языком газетных штампов – она открывала огромные перспективы.

Революционное время – не только кровавое, но и бюрократическое: время комиссий, резолюций, бумажек и прочее. Если бы философ-педагог отрицательно отозвался о работе Песталоцци или если бы что-то не понравилось комиссии, – так и трудился бы гений помощником учителя долгие годы.

Удивительно, что судьба великого педагога зависела от людей, которых мы сегодня и знать не знаем.

Но все получилось хорошо. Мадам Штэнли похвалили за то, что она дала возможность Песталоцци на практике осуществить свою теорию. А наш герой пошел на повышение: ему разрешили работать в качестве самостоятельного учителя во второй мужской школе Бургдорфа.

Гений педагогики добился разрешения самостоятельно преподавать в 54 года – том возрасте, в котором сегодня готовятся к пенсии.

А как же Нейгоф и Станц? Все забыто?

Нет.

Новая революционная бюрократия требует: если человек работает помощником учителя – пусть он даже уже руководил двумя учебными заведениями – он все равно обязан получить официальное разрешение на самостоятельное преподавание. Эти формальности должны быть соблюдены. Для начала.

Однако Филипп Альберт Штапфер отлично помнит и успехи своего товарища в Станце, и то, что учебное заведение пришлось закрыть не из-за неумения Песталоцци, а в силу трагической случайности.

Ознакомившись с предельно положительным отчетом комиссии, а также, переговорив с Гебартом, и убедившись, что известный человек относится к деятельности Песталоцци, в целом, положительно, Штапфер вдруг – именно, что называется, на этом самом месте – вспомнил, что в Бургдорфе имеется пустующий замок. Почему бы не передать его Песталоцци для создания учреждения, подобного приюту в Станце?