Текст книги "Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы"

Появление статьи М. Волобуева обозначило переориентацию наиболее передовой части адептов движения на новые идейные позиции, неотделимые от социалистического и коммунистического вектора развития Украины. Время ее выхода в свет не должно было никого вводить в заблуждение: появление родственных концепций началось несколькими годами раньше, а толчком для них послужила так называемая литературная дискуссия, в центре внимания которой оказался вопрос о путях развития украинской нации в условиях советской государственности.

«Литературная дискуссия» 1925–1928 гг. стала одним из наиболее значительных событий в общественной жизни республики. На страницах прессы, в публицистической и художественной литературе, а позже и на партийно-государственном уровне шло обсуждение перспектив развития украинской культуры и национальной культуры вообще в условиях строительства социализма, роли и месте интеллигенции в этом процессе, взаимоотношениях украинской и русской культур[793]793
  Даниленко В. М., Касьянов Г. В., Кульчицький С. В. Сталінізм на Україні: 20–30-ті роки. Київ, 1991. С. 264.


[Закрыть]. По мере нарастания политизированности дискуссии речь зашла и о линии партии в национальном вопросе на Украине. Поскольку в те годы (да и вообще) литература являлась наиболее массовой формой культуры, активно воздействующей на народное сознание и формирующей его, то и спор о будущем украинской культуры и окормляемой ею национальной общности свелся к обсуждению путей развития украинской литературы. Будет ли «национальное искусство» Украины продолжать оставаться «вечно подсобным», «вечно резервным» для тех «мировых искусств, которые достигли высокого расцвета» (имелась в виду прежде всего русская культура), или же украинская общественность «посчитает необходимым поднимать его художественный уровень на уровень мировых шедевров»? Так весьма точно ухватил суть дискуссии ее главный участник, пролетарский писатель и публицист Николай Хвылевой[794]794
  Хвильовий М. Думки проти течії // Хвильовий М. Україна чи Малоросія? Київ, 1993. С. 109.


[Закрыть].

Несмотря на то что дискуссия продемонстрировала наличие в украинском обществе разных точек зрения на ключевые вопросы современности, она стала лучшим свидетельством того, что в результате национально-культурных процессов последних лет, направлявшихся «снизу» и «сверху», оно стало реальностью и, будучи облечено в государственные формы, начало вырабатывать свои варианты развития Украины. О том, к каким выводам пришло на первый взгляд невинное обсуждение чисто литературных вопросов и как они соприкасались с проблемами строительства украинской нации, и пойдет речь.

Активная мыслительная работа, которая велась в среде творческой украинской интеллигенции, стимулировалась не только самим ходом украинского нациобразования, но и сугубо конкретной обстановкой послереволюционной Украины, в частности той двойственностью, которая обозначилась сначала в экономике, а затем и в общественной жизни страны после введения нэпа. Разрешение частной предпринимательской деятельности привело к усилению сельских и городских буржуазных элементов, которые оказывали сильное влияние на общественные настроения, культуру, в частности на литературу. У тех же, кто верил в мировую революцию и коммунизм, былой революционный запал стал быстро угасать, уступая место покою и тишине мещанской обывательщины. Кризис веры в свои силы, чувство отката назад привели к кризису направления, получившего название пролетарской литературы – то есть такой литературы, которая своей идейной основой брала коммунистическую доктрину и потому считалась ее адептами авангардом художественной литературы. Например, главный оппонент Н. Хвылевого, идеолог литературного объединения «Плуг», в котором состояли писатели «крестьянского» направления, С. Пилипенко, считал, что кризис в пролетарском искусстве крылся «в загубленных» нэпом «перспективах революционного движения»[795]795
  Хвильвий М. Апологети писаризму (до проблеми культурної революції) // Там же. С. 194–196.


[Закрыть]. Двойственность экономического бытия привела к появлению различных идеологических течений. Как полагал Н. Хвылевой, порожденная этой двойственностью литературная дискуссия стала «спором двух социальных сил» – пролетариата и буржуазии, «вынудила каждую сторону высказаться до конца» и впервые начала выяснять те скрытые социальные процессы, которые были порождены нэпом»[796]796
  Там же. С. 157.


[Закрыть].

Собственно, споры в украинской писательской среде (имеется в виду так называемое молодое поколение пролетарских и революционных писателей) начались задолго до 1925 г.[797]797
  Єфремов С. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть] Начало же самой дискуссии положил призыв Н. Хвылевого бороться против бесплодной графомании и невежества в литературе – за «качество». Поскольку никто не хотел считаться графоманом и имел свое представление о качестве, призыв не остался без ответа, и борьба развернулась по литературным и окололитературным вопросам: о форме и содержании, о том, каким образом должна осуществляться организация литературных сил и т. д. В 1920-х гг. в УССР насчитывалось множество литературных объединений, организаций и направлений, таких как «Гарт», «Плуг», Вольная академия пролетарской литературы (ВАПЛИТЕ), Мастерская революционного слова (МАРС), течение, получившее название «неоклассицизма», и др. При спорах, конечно, не последнюю роль играли личные мотивы. Но в ходе дискуссии от чисто литературных тем стороны перешли к более глубоким принципиальным вопросам. Борьба приобрела уже «чисто политический характер» и, как это бывало с большинством вопросов, возникавших во время социалистического строительства на Украине, «обострилась по линии национальной проблемы». Основными противниками стали ВАПЛИТЕ (Хвылевой, стиль – «академизм») и общество «Плуг», которое представляло в литературе «массовизм»[798]798
  Хвильовий М. Апологети… С. 155; Шумський О. Ідеологічна боротьба… С. 12.


[Закрыть].

Ход дискуссии мы оставим в стороне и сосредоточим внимание на наиболее ярком ее проявлении, ставшем основным ее содержанием. Речь идет о взглядах Н. Хвылевого. Эти взгляды, сведенные им в своего рода «систему ценностей» и выдвигаемые в качестве программы национально-культурного развития Украины, были квалифицированы властями как национальный уклон, а сам автор был охарактеризован как «яркий представитель и выразитель идеологии украинского шовинизма»[799]799
  Національне питання на Україні та опозіція // Більшовик України. 1927. № 10. С. 5.


[Закрыть]. «Хвылевизм», наряду с «волобуевщиной», стал обозначением для еще одного проявления украинского национализма, только уже в области культуры.

Система культурных ценностей, выдвинутая Н. Хвылевым, стала своеобразным итогом всей дискуссии, хотя нужно отметить, что поддержку она нашла далеко не у всех даже в высшем слое «молодой» украинской интеллигенции (сам он про своих единомышленников говорил, что они – «очень небольшая группа»[800]800
  Хвильовий М. Думки… С. 92.


[Закрыть]). Но, даже несмотря на это, появление подобных взглядов заставило большевиков вмешаться в ход литературной дискуссии и во всеуслышание заявить о той угрозе, которую представлял прогрессирующий украинский национализм. Действительно, многое во взглядах Хвылевого было новым и неожиданным, а некоторые ключевые аспекты позднее послужили отправной точкой для теоретических выкладок М. Волобуева.

При этом надо отметить два обстоятельства. Во-первых, Н. Хвылевой (как и М. Волобуев) был русским. Путь его к украинству был следующим: украинский кружок в ахтырской гимназии, затем фронт и избрание в армейскую украинскую раду. Там Хвылевой, как позднее сам вспоминал, «начал призадумываться над вольностями Украины». Затем была работа совместно с боротьбистами, борьба против белых и петлюровцев[801]801
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 3.


[Закрыть]. Первые литературные шаги Хвылевой делал на русском языке, а на украинский он перешел около 1921 г.[802]802
  Річицький А. До проблеми ліквідації пережитків колоніяльности та націоналізму (ответ Мих. Волобуеву) // Більшовик України. 1928. № 3. С. 84.


[Закрыть] Второе обстоятельство было для большевиков гораздо тревожнее – Хвылевой являлся коммунистом. Уже с 1917 г., как он сам утверждал, он начал «сомневаться в революционности украинских национальных партий» и стал ориентироваться на большевиков, а затем вступил в КП(б)У[803]803
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. З, 6.


[Закрыть]. Проникновение националистических взглядов в партию и коммунистическую интеллигенцию стало одной из причин резкой реакции большевиков. Если концепция М. Волобуева хотя и исходила из социалистических реалий Советской Украины, но не содержала ничего принципиально нового и лишь суммировала все бытующие в «национально мыслящей» среде идеи, то взгляды Н. Хвылевого могли родиться только в коммунистической среде. Его национализм был не «буржуазным», а «социалистическим», подчас даже «ярко-красным». Так в чем же заключалась выработанная им «система ценностей»?

Свою точку зрения на перспективы развития украинской культуры Хвылевой изложил в четырех циклах памфлетов, три из которых были опубликованы в прессе. Четвертый, наиболее политизированный и острый (ибо касался вопросов взаимоотношения украинской и русской культур, Украины и России) хотя и не был издан, но широко цитировался партийными критиками (например, А. Хвылей, любившим приводить целые выдержки из произведений своих оппонентов) и людям, следившим за ходом дискуссии, был известен. Свою главную задачу, как и задачу украинских пролетарских писателей, Н. Хвылевой выразил следующим образом: надо вывести «нашу “хохландию” на большую историческую дорогу». То есть, образно говоря, превратить «Малороссию» – «классическую страну рабской психологии», подражательства и безграмотности – в «Украину» – передовую страну и нацию, самостоятельно думающую и развивающуюся без «российского дирижера»[804]804
  Хвильовий М. Думки… С. 83, 110; Он же. Апологети… С. 166.


[Закрыть].

На пути превращения «Малороссии» в «Украину» (иными словами, ее национального и ментального преобразования) стояло два препятствия. Первое – это тот самый «российский дирижер», управляющий развитием Украины и направляющий его по нужному для него пути (о нем речь пойдет ниже). И второе – тип местного человека, боящегося «дерзнуть» искать собственный путь развития[805]805
  Хвильовий М. Думки… С. 111.


[Закрыть] – того, кого украинские националисты презрительно называли «малороссом». Но такие люди, писал Хвылевой, широко встречались даже среди преданных национальному делу, самых что ни на есть «щирых украинцев», тех, кого он называл «просвитянами» (то есть людей, связанных с мелкобуржуазной средой города и села). В «просвитянстве», в попытках такой интеллигенции взять в свои руки молодую украинскую культуру и повести за собой повалившую после революции в искусство молодежь, Хвылевой усматривал главную опасность для украинского культурного развития. Борьба за новое поколение стала самым насущным вопросом пролетарской литературы, считал он. Нэп активизировал буржуазные элементы, которые через многочисленных «попутчиков» начали выдвигать свою идеологию. Угрозу пролетарской литературе несла, как ни странно, украинизация, точнее, то, что вкладывала в нее «гопаковско-шароваристая “просвита”». Эта «просвита», став «красной», вылезла «из своего традиционного кубла и тучей валит в город», принося с собой кулацкую идеологию, не давая украинской культуре расти духовно и интеллектуально[806]806
  Хвильовий М. Камо грядеши // Там же. С. 31.


[Закрыть] и отбрасывая ее назад на местечковый уровень, полагал Хвылевой.

В противоположность «просвите», под которой он понимал «абстрактную категорию в психике общества», тянущую это общество назад, Хвылевой выдвигал лозунг ориентации на «психологическую Европу». Призыв ориентироваться на Европу привлек внимание и большевиков, и их противников (в первую очередь украинскую эмиграцию, заинтересовавшуюся появлением в УССР подобных настроений), которые истолковывали его по-своему. Сам пролетарский писатель разъяснял, что под «Европой» понимал не современные ему капиталистические европейские государства, а «психологическую категорию, определенный тип культурного фактора в историческом процессе, определенный революционный метод»[807]807
  Хвильовий М. Україна чи Малоросія? // Там же. С. 254.


[Закрыть]. Европа дала миру цивилизацию, цивилизацию духа, которую творил тип европейского интеллигента – «сознательного и вольного выразителя необходимой и внесознательной воли», тип деятельного творца.

На эту прогрессивную деятельность, на этот тип и призывал ориентироваться Хвылевой. Он был коммунистом[808]808
  Хвылевой был скорее «романтическим коммунистом», чем большевиком-партийцем. Так, он свидетельствовал, что «с большей уверенностью» называл себя «коммунаром, нежели коммунистом» (РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 8).


[Закрыть] и не утратил веру в великую миссию мировой революции. И эта вера нашла свое выражение в идее «азиатского ренессанса» – духовного возрождения мира, которое должно было начаться с расцвета Китая, Индии и т. д.[809]809
  Хвильовий М. Камо грядеши. С. 54.


[Закрыть] Возглавить «ренессанс», повести за собой «нового человека», «разбудить Европу» и принести туда коммунизм[810]810
  Весьма иронично прокомментировал идею «азиатского ренессанса» лидер «непримиримых» С. Ефремов. «Очередная фантазия среди коммунистов. На Запад надо махнуть рукой. Ни революции, ни переворота там не сделаешь. Прогнил слишком гнилой Запад. Ну и все надежды на Восток, вся революционная энергетика там! Только через Восток можно обновить мир, запалив коммунизмом. Китай, Индия, Япония… Тычина загорелся желанием выучить японский язык, а Козицкий пытается создавать какие-то восточные композиции. Они – не коммунисты, а вперед коммунистов забегают. И даже не задаются вопросом, выйдет ли что-нибудь путное из того, что Тычина даже и выучится (на самом деле конечно же не выучится) японскому языку. Что изменится – неизвестно». В общем, не оценил «зубр» украинского движения начинаний «большевицкой братвы с Хвылевыми и Тычинами» (Єфремов С. Щоденники. 1923–1929 рр. Київ, 1997. С. 331). П. О. Тычина и П. Т. Козицкий – украинские литераторы.


[Закрыть], был призван большевизм. Здесь Н. Хвылевой перебрасывал мостик от «психологической Европы» и большевистского мессианства к национальному вопросу. Он считал, что «духовная культура большевизма может ярко проявиться только в молодых советских республиках», то есть в УССР, воспитавшей «в своих буйных степях тип революционного конкистадора» и где всегда были сильны традиции гражданской борьбы. Иными словами, на украинскую культуру и ее пролетарский авангард возлагалась обязанность «нести свет из Азии, ориентируясь на грандиозные достижения Европы прошлого»[811]811
  Хвильовий М. Україна чи Малоросія? С. 259, 263.


[Закрыть]. Но сделать это была способна только та культура, которая смогла бы стать подлинной культурой молодой активной нации.

Ориентация на ценности «психологической Европы» со всей остротой поставила еще один чрезвычайно важный вопрос: о взаимоотношениях украинской и русской культур. Хвылевой выразил свое отношение к нему в формуле «прочь от Москвы!». Впоследствии это также послужило поводом для его обвинения в национализме. На самом деле Хвылевой, конечно, не был сторонником отделения Украины от Советского Союза. Но это не мешало ему быть уверенным в том, что «Украина тоже чуть иначе будет идти к социализму, хоть и в одном советском политическом союзе с Россией»[812]812
  Там же. С. 242.


[Закрыть]. Публицист имел в виду нечто иное. Деятельной, прогрессивной «психологической Европе» и ее культурным ценностям он противопоставлял такую же «психологическую Москву», превратившуюся после введения нэпа в «центр всесоюзного мещанства», в котором «всемирным оазисом» остались «пролетарские заводы, Коминтерн и ВКП». От этого «мещанства», слившегося со свойственным, как он считал, российской литературе пессимизмом, с отсутствием «позитивного мироощущения» и активности, он призывал бежать прочь. Новая украинская литература ни в коем случае не должна была ориентироваться на «московское искусство», которое было не способно «воспитать сильного и здорового, цельного и полезного человека», поддерживающего огонь «чрезвычайной веры в правду гражданских битв, в неминуемость прихода далекой… коммуны»[813]813
  Там же. С. 238, 244–245, 250.


[Закрыть].

«Запереть» русскую литературу (как передовой отряд русской культуры) на территории «Московии» Н. Хвылевой хотел не только из-за ее «неподходящих» качеств. По его мнению, русская культура с присущими ей ценностями, противоречащими ценностям «психологической Европы», мешала Украине стать «Украиной» еще и потому, что ориентация на нее низводила украинскую культуру до уровня провинциальной и вбивала в головы «потребителей» восприятие ее как чего-то недоделанного, второсортного, второстепенного[814]814
  Там же. С. 241.


[Закрыть]. Только непосредственный контакт с культурой Европы и использование ее духовных достижений без посредничества России (вспомним волобуевский тезис о непосредственном вхождении в мировое социалистическое хозяйство) дал бы возможность создать из «малоросса» «украинца» и вывел бы «Украину» на широкую дорогу истории.

Нарисовав нравственно-этические критерии, на которых должна была развиваться украинская культура, Н. Хвылевой переходит к оценке текущего момента и дает свое видение возможных способов модернизации «колониальной Малороссии». Здесь его «азиатский ренессанс» и «красный мессианизм» одеваются в национальные одежды. Он полагает, что Украина – «в действительности независимое государство, входящее своим республиканским организмом в Советский Союз» (выделено мной. – А. М.). Как и довольно значительная часть интеллигенции, в том числе коммунистической, Хвылевой считал СССР союзом равноправных государств, в котором все имеют «свою конституцию» и все «самостоятельны»[815]815
  Там же. С. 233–235.


[Закрыть]. В УССР воплотилась извечная «воля нации к своему государственному организму». По мнению Хвылевого, вызванное революцией украинское национальное возрождение было ценно не только само по себе, как процесс становления украинской нации, но и потому, что являлось обязательным этапом на пути Украины к социализму. К середине 1920-х гг. оно подошло к новой ступени развития. Начавшиеся шатания и споры в обществе (та же литературная дискуссия) сигнализировали, что этому возрождению стали тесны отведенные ему «рамки культурного развития». Возникла опасность, когда разбуженные революцией народные силы могли попасть в чужие (мелкобуржуазные и кулацкие) руки и перейти на службу врагам коммунизма и советской власти[816]816
  Там же. С. 235–237, 239.


[Закрыть].

Расширить «тесные рамки», которыми была ограничена украинская культура, можно было только путем создания соответствующей культурной атмосферы – то есть обратившись к ценностям «психологической Европы», отказавшись от оглядки на Россию и русскую культуру. Н. Хвылевой полагал (а во многом констатировал реальное положение вещей), что русская и украинская культуры – антиподы, поскольку оперируют на одном поле и борются за одну и ту же аудиторию. Согласно его точке зрения, культура должна развиваться (и развивается) на базе экономики. В послереволюционное время сложились все условия для развития самостоятельной, специфической по форме и характеру украинской экономики[817]817
  Там же. С. 239; Хвильовий М. Апологети… С. 215.


[Закрыть]. (Еще раз отметим, что многое из теоретических выкладок Хвылевого позднее заимствовал М. Волобуев, только у него все рассматривается с точки зрения экономики. Хвылевой даже говорил, что со временем, возможно, и сам бы сформулировал экономическую концепцию, подобную волобуевской[818]818
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 34.


[Закрыть].) «Своя» экономика придает украинской культуре «теорию коммунистической самостийности», согласно которой «Союз… остается Союзом», а Украина – «самостоятельной единицей». При таких условиях «социальные процессы, вызванные нэпом, логично ведут к конфликту двух культур. Украинское общество, окрепнув, не смирится со своим фактически, если не юридически, декретированным гегемоном – российским конкурентом». Конкуренция – «эта жизненная правда… которая с каждым днем становится все яснее» – заключалась в борьбе «за книжный рынок, за гегемонию на культурном фронте». А поскольку на стороне русской культуры был качественный и количественный перевес, а также психология читателя, который в большинстве случаев выбирал продукцию русской культуры, а продукцию украинской расценивал как «товар второго, третьего или четвертого сорта, хоть бы он был и первого», в одиночку украинская культура побороть своего конкурента не была способна[819]819
  Хвильовий М. Апологети… С. 215; Он же. Україна чи Малоросія? С. 234–235, 241.


[Закрыть].

Из этого следовало, что процесс национально-культурного развития необходимо было как можно скорее взять в партийные руки, а самой КП(б)У срастись с национальным движением «в единое целое». Ей надлежало поддержать возрождение молодых национальных республик ради их самих и ради победного шествия по Европе «азиатского ренессанса» и бросить все силы на то, чтобы оградить украинскую культуру от российского конкурента. Поскольку партия – это передовой отряд пролетариата, то и овладеть украинской культурой должен был пролетариат. До тех пор пока рабочий класс будет оставаться в стороне от украинского национального развития, ход его будет контролироваться другими силами, считал Хвылевой. И он выдвинул еще один лозунг – «дерусификация рабочего класса»[820]820
  Хвильовий М. Україна чи Малоросія? С. 239, 246; Он же. Апологети… С. 203–204. См. также: РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 26.


[Закрыть] как первая и главнейшая предпосылка овладения культурным развитием и ускорения процесса превращения «Малороссии» в национальную «Украину».

Концепция Николая Хвылевого была насквозь пропитана идеей мировой революции, которая к середине 1920-х оказалась прочно связана с именем ее самого горячего и последовательного сторонника – Льва Троцкого. Кстати, сам украинский литератор не скрывал, что «симпатизировал… положениям Троцкого»[821]821
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 15, 21, 37.


[Закрыть]. Ожидание «азиатского ренессанса» родилось под влиянием затухания революционной борьбы в Европе и подъема освободительной борьбы на Востоке, в частности в Китае. Надежды на Восток в те годы возлагало и руководство СССР, особенно те его круги, которые по-прежнему мыслили категориями «мирового пожара». Но в представлении Хвылевого и его единомышленников «ренессанс» превратился в своеобразную мессианскую идею, тесно связанную с национальным фактором – становлением «молодой украинской нации». Борьба с русской культурой точно соответствовала этой концепции нового украинского «мессианства»[822]822
  Кстати, в некоторой степени все это имело те же корни, что и претензии И. Б. Тито и Мао Цзэдуна на лидерство в коммунистическом движении и право считаться наиболее «правоверными» коммунистами, хотя они и украинские «модернизаторы» находились конечно же в разных «весовых» категориях.


[Закрыть].

Вот, вкратце, в чем состоял «хвылевизм». Впоследствии критики ухватились за отдельные моменты его программы: за ориентацию на Европу[823]823
  Большой разницы между Европой «психологической» и привычной политической и капиталистической ни большевики, ни украинские националисты не видели. Да и на самом деле она была не столь уж принципиальна.


[Закрыть], за призыв бежать прочь от Москвы, за требование немедленной украинизации рабочего класса. Впрочем, они были не так уж и не правы. Вне зависимости от того, что хотел сказать сам Н. Хвылевой, надо помнить, что любая теоретическая система, выйдя из-под пера автора, становится достоянием общественности и начинает жить своей жизнью, в устах толкователей и в массовом сознании порой трансформируясь до неузнаваемости и приспосабливаясь к тем реалиям, в которых существует данное общество. Подобная судьба была уготована и «системе ценностей», предложенной пролетарским писателем. Ее постулаты могли быть до конца не поняты или же специально использованы «национально сознательными украинцами» в качестве идеологического оружия, а также могли стать лозунгом для тех групп, которые понимали «возрождение нации… как буржуазную реставрацию», а под ориентацией на Европу – «ориентацию на Европу капиталистическую»[824]824
  Тези пленума ЦК и ЦКК КП(б)У про наслідки українзації (червень 1926) // Документа трагічної історії України (1917–1927 рр.). Київ, 1999. С. 583–584.


[Закрыть].

Еще лучше поняли и оценили сказанное Хвылевым в украинской эмиграции, тем более что там имелись те, кто мыслил аналогичным образом. «Освобождение украинской культуры из-под убийственных русских влияний и введение ее в блестящую семью западных национальных литератур будет иметь влияние на весь способ мышления нашей интеллигенции и приведет многих к убеждению, что “политический союз с Москвой” является в действительности колониальной зависимостью… и что в силу экономических и культурных причин Украина может быть или московской колонией, или действительно самостоятельной нацией»[825]825
  Цит. по: Національне питання на Україні та опозіція // Більшовик України. 1927. № 10. С. 6–7.


[Закрыть]. Так на страницах «ЛНВ» памфлеты украинского писателя-коммуниста прокомментировал Дмитрий Донцов[826]826
  Кстати, великоросс: настоящая фамилия Щелкопёров.


[Закрыть], ведущий идеолог украинского национализма, борец за духовную модернизацию украинской нации на активных, наступательных, «европейских» принципах, чье имя в устах большевиков стало синонимом «украинского фашизма». Кстати, и сам Хвылевой признавал, что обмен идеями был обоюдным и Донцов «как сильный публицист» также влиял на него[827]827
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 132. Л. 41.


[Закрыть].

Не так понять Хвылевого могли еще и потому, что он давал практические советы по проведению национальной политики. Так, он подчеркивал, что на Украине действительно имеет место такое явление, как борьба культур. Причем он не маскировал этот факт, а считал борьбу желательной и во всеуслышание призывал ее усилить. Только «борьбой культур» дело не ограничивалось. Проблемы преобразования «Малороссии» в «Украину» могли облекаться и в более откровенные рассуждения о судьбах нации. В своем докладе на XIV Киевской партконференции С. В. Косиор проиллюстрировал это словами писателя Г. Косынки, которые никак иначе, как националистическими, назвать нельзя. Г. Косынка разделял нации на творческие и нетворческие. Первые делают историю, так как стремятся победить другие нации, вторые же обречены влачить жалкое существование и жить по указке наций «творческих». И далее писатель сетовал, что украинцы принадлежат не к творческой нации, подавляющей других, а к нации угнетаемой[828]828
  Kociop С. Українізація і завдання КП(б)У // Більшовик України. 1929. № 1. С. 43.


[Закрыть].

Хотя идеи Н. Хвылевого и тем более Г. Косынки (который, по сути, повторял основные идейные концепции Д. Донцова[829]829
  Донцов Д. Націоналізм. Львів, 1926.


[Закрыть]) разделялись далеко не всеми представителями украинской интеллигенции, какие-то их положения или же общая направленность вполне могли найти у них отклик. В связи с этим не такими уж неправильными представляются слова одного из тогдашних теоретиков национального вопроса В. Ваганяна, критиковавшегося «национал-коммунистами» из КП(б)У за великодержавность (хотя он был вовсе не великорусским шовинистом, а троцкистом) и недооценку национального вопроса на Украине. Он полагал, что при внимательном рассмотрении окажется, что отнюдь не малая часть украинской интеллигенции (речь идет не о «буржуазной», а о «новой» интеллигенции. – А. М.) – фактический возбудитель нынешних разговоров о национальной культуре – ведет неустанную, более или менее ловко скрытую борьбу с интернациональной культурой[830]830
  Ваганян В. О национальной культуре. М.; Л., 1927. С. 123.


[Закрыть], стремясь вложить в украинскую форму национальное же содержание.

Конечно, борьба за одну и ту же «аудиторию», за «рынок сбыта» своей продукции, за утверждение в массах своих идей с каждым днем обостряла противостояние украинской и русской культур, тем более что первая была не в состоянии самостоятельно одолеть русскую и поэтому устами Н. Хвылевого требовала от партии поддержки (то есть наращивания темпов украинизации). Да и русская культурная традиция была весьма сильной, что выражалось в саботировании украинизации широкими слоями населения, считавшими (чаще про себя, чем открыто) ее делом бессмысленным, шагом назад в образовательном и культурном уровне.

Помимо приверженности к русской культурной традиции в основе этих настроений лежал также фактор государственности, только уже не украинской, а советской. В сознании многих людей последняя «нейтрализовывала» наличие государственности украинской, а само существование СССР позволяло им не воспринимать всерьез УССР. Стремление видеть в Советском Союзе привычную Россию создавало позициям русской культуры и общерусской идентичности крепкий тыл не только в Советской Украине, но и за ее пределами. Тысячами нитей она связывала их с русским населением во всем Союзе, с «работниками союзных аппаратов», с теми многими коммунистами, которые не воспринимали политику партии в национальном вопросе, относились к нему равнодушно или понимали его в крайне интернационалистической трактовке как неминуемом и скором отмирании национальных культур в едином социалистическом человечестве[831]831
  Затонський В. Матеріали до українського національного питання. С. 15, 16.


[Закрыть]. Все это, конечно, усиливало злобу приверженцев украинства и накаляло противостояние. Но при этом надо помнить, что наступательный характер был присущ именно украинскому национализму.

Наличие борьбы украинской и русской культур, как и активную роль в этом украинского национализма, были вынуждены признать и большевики. Правда, сам факт борьбы за население Украины они по-прежнему предпочитали не афишировать, объясняя все деятельностью буржуазных элементов и выразителей их идеологии из числа творческой интеллигенции обеих национальностей («архи мелкобуржуазный национализм», национализм мещан, «приросших… к своей куче навоза»[832]832
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 130. Л. 4. Это ничуть не экстравагантное, а вполне ходовое толкование проблемы и простыми коммунистами, и их высокопоставленными товарищами. Цитата взята из письма киевского партийца о состоянии национального вопроса на Украине Н. И. Бухарину (1926 г.).


[Закрыть]). Дело представляли так, как будто те, кто призывает ее усилить, – даже не националисты и борются не столько за независимость, сколько против революции (контра, а с ней разговор короткий!) и «поэтому… идут против Москвы», хотят «закупориться у себя», ничего советской власти не давать и русскую культуру как культуру революции «не развивать»[833]833
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2573. Л. 133. Так, например, характеризовал позицию украинских сторонников борьбы двух культур Л. Каганович на Луганской окружной партийной конференции в ноябре 1927 г.


[Закрыть]. Большевики вообще довольно часто давали точную оценку тому или иному явлению общественной жизни, указывая его истинную подоплеку. Ухватили они и суть украинско-русского противостояния. Скажем, нарком просвещения УССР Н. А. Скрыпник отмечал, что «украинский и русский национализм на Украине… близнецы», идущие в связке друг с другом и подпитывающиеся идеей противостояния «одной культуры другой»[834]834
  Скрипник М. Хвильовизм чи шумскизм? // Більшовик України. 1927. № 2. С. 31.


[Закрыть].

Верно оценивая ситуацию, большевики старались разрешить ее своими средствами. Встав на украинскую позицию, признав «законность» сохранения национальных форм и даже укрепляя их, они повели борьбу за придание им «правильного» содержания. И одновременно разъясняли, что украинизация «ничего общего не имеет с попытками украинских шовинистов разорвать связь украинского рабочего с пролетарской Москвой», поскольку она вызвана к жизни «не ради исправления вековой кривды и старых обид той или другой нации (какой ее хотели видеть украинские националисты. – А. М.), а лишь исходя из интересов пролетарской революции», освобождавшей из-под социального и национального гнета трудящихся всех наций[835]835
  Затонський В. Указ. соч. С. 16, 17.


[Закрыть]. Поэтому любые проявления «борьбы культур», как и их обсуждение, расценивались как «национальные уклоны» от истинной линии партии в национальном вопросе.

Стоит отметить еще одну важную черту выработанных Н. Хвылевым и М. Волобуевым концепций. Она заключалась в точке зрения на Украину как на уже сформировавшийся самостоятельный национальный и государственный организм. Ориентация на культурный тип Европы и стремление установить с ней непосредственные контакты в культурной и экономической сфере становились главными идейными позициями нового – более современного, модернизационного направления украинского движения, ставящего перед собой не просто и не столько задачу превращения народных масс в украинскую нацию, сколько задачу дальнейшего развития таковой.

Большевики отмечали, что основная масса националистов «традиционного» типа не поднималась выше уровня «галушек с салом» и была удовлетворена «украинизацией в районном масштабе». После неудачи борьбы за национальную Украину в бандах и подполье их энергия перешла в область «реальной политики» – работы в советских, культурно-просветительских и образовательных организациях. Курсом национальной политики (разумеется, не без некоторой его критики) эти люди были «пока что довольны» и о большем не помышляли, потому что не имели ясной перспективы своей работы в условиях «новой» Украины и не хотели заглядывать далеко вперед. Конечно, вера в «жовто-блакитное» будущее, в самостийность и суверенность у них оставалась, но как и когда они наступят, эти люди представляли себе нечетко[836]836
  ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2255. Л. 66.


[Закрыть]. «Якось то буде», – говорили они, и в их словах была своя правда, потому что четкого понимания путей реализации «реальной работы» у них не было не только из-за «галушечно-шароваристого» идейного уровня, позволявшего быть довольным уже самой украинизацией ради украинизации. К этой категории относились и те, кто знал цену культурной работе и не сомневался, что вслед за языком и культурой придут нация и суверенность. Но в условиях Советской социалистической Украины, промышленного строительства реализация их усилий была возможна лишь через ее внутреннее перерождение. Вот почему они поддерживали «красный нэп» с его частной собственностью, уступками «сельскому производителю» и, естественно, украинизацией. Пролетариат, коммунизм, индустриализация, то есть все, что противоречило политике «временной уступки», были для них чуждыми. Поэтому они и не могли увязать друг с другом «национальную» Украину и коммунистическую УССР. Не имея сил и желания перестроиться или не понимая неизбежность этого ради своей победы, они были обречены надолго, если не на совсем, отойти от активного участия в историческом процессе.

Совсем иначе мыслили представители «красного», «модернизационного» направления. Эти люди решительно порывали с «этнографизмом хуторянского украинофильства», с «провинциальной ограниченностью последнего». Поэтому они были непримиримыми врагами националистов «традиционного» типа, выступали за индустриализацию, социальную модернизацию общества (во всемирном масштабе) в авангарде с пролетариатом, «за выход на широкие просторы мировой культуры»[837]837
  Затонський В. Указ. соч. С. 18.


[Закрыть]. Но в их мировоззрении, помимо коммунизма, мирового пролетариата и СССР, присутствовала «Украина» как абсолютно равная им символическая ценность, как вполне гармоничный организм, способный на самостоятельное существование и потому нуждающийся в нем. Ориентация на «красную» Россию, ее революционные и культурные традиции, низводила бы «красную» Украину до уровня не «целого», а «части», а самих носителей «украинского красного мессианства» оставляла бы «не у дел» (ведь все решалось в Москве «московскими» большевиками – интернационалистами и «российским» пролетариатом). И тогда у носителей новой идеологии оставался единственный, но прямой путь – к старой «просвите» с ее «этнографизмом», антикоммунизмом и надеждами на буржуазное перерождение и неминуемую реставрацию УНР. Получался замкнутый круг, из которого был простой выход, хотя он чуть ли не дословно повторял главный лозунг украинских националистов – «прочь от России». Опять, как и в сотнях других случаев, когда речь шла о создании «Украины», вперед выступала борьба мировоззрений, конкуренция «украинскости» и «русскости», борьба с «московским дирижером», хотя бы он и заседал в Политбюро. Но это ставило под сомнение необходимость существования «красного», модернизационного направления, а главное – являлось бы шагом назад, вступало бы в противоречия со сложившимся социально-экономическим, национальным и культурным положением УССР того времени.