Текст книги "Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы"

В ходе ликвидации Украинской войсковой организации и Всеукраинского боротьбистского центра было арестовано и осуждено немало бывших видных укапистов и боротьбистов: соответственно А. Речицкий, Ю. Авдиенко, А. Драгомирецкий и Н. Любченко, Л. Ковалев, С. Семко-Козачук, Д. Кудря и др. Высшие функционеры компартии Украины – выходцы из других партий – по «делу ВВЦ» привлечены не были. Но теперь их положение становилось очень незавидным.

Конечно, далеко не все из тех, кто ранее состоял в других партиях, продолжали придерживаться своих прежних взглядов. Были и такие, кто сознательно перешел на позиции ВКП(б) – КП(б)У по национальному вопросу. Но во-первых, осуждению подлежали сами эти взгляды и идеология «национал-коммунизма», а раз так, то и ее сторонники, пусть даже и бывшие. А во-вторых, немало боротьбистов и особенно укапистов действительно вступало в КП(б)У со своими прежними взглядами, надеясь повлиять на ее национальную политику. Главной задачей эти люди считали подготовку и воспитание сознательных украинских кадров, «способных к борьбе за независимость от Москвы». А для этого нужно было идти в компартию, комсомол, занимать в них командные посты, быть активными, «воевать с русотяпами и украиножёрами», привлекать на свою сторону партийное большинство. «Чем больше нас будет в компартии, тем легче нам будет потом, будет на кого опереться»; «учиться, копить силы, анализировать», а при удобном моменте «действовать и революционным путем» – все эти цели и методы бывших укапистов и боротьбистов не были секретом для партии и ее «карающего меча» – ГПУ[1285]1285
  РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 127. Л. 11–12 об., 280–281.


[Закрыть].

За примерами не надо было далеко ходить. Тот же кинорежиссер А. Довженко («активный украинский националист», как значилось в его персональной папке – формуляре ГПУ-НКВД), вращавшийся в среде «красной» национальной интеллигенции, говорил, что если «вся украинская интеллигенция пойдет в члены КП(б)У, то там окажется большинство украинцев и это большинство сможет повернуть политику партии в интересах Украины» и «что таково мнение всех боротьбистов, вступающих в ряды КП(б)У»[1286]1286
  Під софітами секретних служб. Документи з папкі – формуляра на О. П. Довженка. С. 238.


[Закрыть]. Что уже говорить о тех, кто вступал в партию после решений XII съезда РКП(б), или о тех укапистах, чье вхождение в КП(б)У произошло не добровольно, а принудительно, по решению ИККИ! «Великий перелом» в экономике и национальной политике они встретили (или могли встретить) весьма болезненно. А сталинское руководство продолжало методично наносить упреждающие удары.

Таким образом, главным результатом кампаний 1933–1936 гг. стало то, что бывшие активные участники национального движения, причем не «жовто-блакитные», а «красные», были объявлены врагами, а их взгляды и деятельность характеризовались как контрреволюционные. Лица с боротьбистским и укапистским прошлым попали в немилость потому, что продолжали относиться к национальному вопросу как главному и в прошлом были, а во многом и оставались сторонниками особого пути Украины к коммунизму. Украины как национального и государственного целого, чего-то большего, нежели просто республики в составе СССР, особенно в той трактовке взаимоотношений союзного и республиканского, которая стала преобладающей в советском руководстве с начала 1930-х гг.

Здесь надо еще раз обратиться к причинам, обусловившим изменение приоритетов в национальной политике и наступление на местный национализм и украинское движение. О некоторых причинах уже говорилось выше. Но поскольку борьба не ограничилась только национальной интеллигенцией и «осколками» старых классов и велась против тех сил в компартии, которые имели иную точку зрения на перспективы развития Украины, следует вернуться к этому вопросу и посмотреть, что же повлияло на пересмотр, казалось бы, установившихся подходов к принципам организации союзного государства и советского общества.

Советский национальный проект и судьбы украинского движения

Как уже говорилось, переход к индустриальному рывку требовал чрезвычайной мобилизации всех сил страны и общества. Это не могло не повлечь за собой новый виток централизации управления государством и, как результат, контроля над всеми сферами общественной жизни. По сути, централизационные процессы шли по нарастающей и в 1920-х гг. Наглядный пример – «собирание державы» от объединения советских республик через создание их военно-политического союза до образования СССР. Известно и то, что централистски мыслящих людей в партии и государственном аппарате было немало. Но в условиях послереволюционной России и неустойчивого положения большевиков преждевременная централизация могла бы активизировать национал-сепаратистские движения, а это привело бы к совершенно не тем результатам, которые ожидали от нее подобным образом настроенные круги в РКП(б). Отчасти подобными опасениями и была продиктована борьба против великодержавных настроений. Собственно, сам принцип, заложенный в основу союзного государства, был нацелен на это.

Но начало 1930-х гг. – не начало 1920-х. Изменилось внешнее и внутреннее положение страны, иными были стоящие перед ней задачи. Не могли оставаться неизменными и приоритеты в национальной политике. Возможно, доживи Ленин до 1930–1933 гг., он, как выдающийся политический прагматик, изменил бы свою прежнюю позицию, как неоднократно делал это раньше. Партия, которая сама оставалась свехрцентрализованным организмом, где любые попытки национальной и всякой другой фракционности немедленно пресекались, тоже шла по пути централизации, но на качественно иной основе: на основе эволюции власти от съезда к ЦК, от ЦК к Политбюро, а от него – к узкому руководству[1287]1287
  Узкое руководство – неформальная группа внутри Политбюро (в разные годы насчитывала от трех до шести человек), которая сосредоточила в своих руках всю полноту власти и от имени ЦК и СНК СССР принимала важнейшие государственные решения. См.: Жуков Ю. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933–1937 гг. М., 2003. С. 493.


[Закрыть] и лично к генеральному секретарю И. Сталину.

Население Советской страны, сохранявшее патерналистские настроения и традиционно воспитанное на принципе единоначалия, переходящего в священноначалие, потенциально было готово к «твердой руке» и даже ожидало ее как гаранта стабильности для одних, перехода к постоянно откладывающемуся социалистическому рывку для других, «нормальной» государственности для третьих. Десятилетнее правление большевиков только укрепило вроде бы уже позабытую категорию подданства. В 1920-х гг. на месте православного царя оказалась многоликая и очень уж специфическая партия, что не всегда соответствовало привычному сознанию «подданных». Поэтому укрепление в суровой борьбе И. Сталина расставило все по своим местам. Во главе страны встал «царь», только «красный».

К этому времени в сознании правящей элиты произошла определенная эволюция взглядов на государственность. Ожидания мировой революции и полное отрицание старой державной традиции сменились признанием (сквозь зубы) того факта, что какое-то время придется существовать в капиталистическом окружении и продолжать коммунистическое строительство в границах бывшей России, а значит, отстраивать и укреплять ее государственность. Затем идея построения социализма в одной отдельно взятой стране полностью утвердилась. Это неминуемо приводило к выводу о неизбежности большей централизации СССР и его развития не как суммы республик, а как единого государства, пусть даже в виде федерации национально-государственных образований. Этот подход не был результатом плавной эволюции, а рождался в отчаянной внутрипартийной борьбе.

Централизация, конечно, не предусматривала ликвидацию республик или изменение их статуса, скажем перевода из союзных в автономные[1288]1288
  Отдельные случаи имели место, например преобразование в 1956 г. созданной по политическим соображениям Карело-Финской ССР в Карельскую АССР. Но это не означало изменений в национальной политике.


[Закрыть]. Не было даже отменено явно конфедеративное право выхода республик из состава Союза. Сталинское руководство считало это ненужным и даже вредным. Например, во внешнеполитическом плане это затруднило бы решение украинского и белорусского вопроса в Польше и т. д. К тому же республики и «игры в независимость» рассматривались большевиками-сталинцами как форма, как внешние, малозначащие атрибуты. Страну держала партия, утвердившаяся, казалось, на века. Она была «единой неделимой», и это было тогда главным.

И все же стоящая перед страной сверхзадача – обретение экономической независимости и равноправности с ведущими мировыми державами – требовала пересмотра некоторых положений в системе взаимоотношений центра и республик. Сам И. Сталин понимал федеративное единство республик как «единое федеративное народное хозяйство», как «одно хозяйственное целое» с такими взаимоотношениями центра и окраин, при которых «окраины во всем основном должны безусловно подчиняться центру»[1289]1289
  Цит. по: Котов В. И. Народы союзных республик СССР. 60–80-е гг.: этнодемогр. процессы. М., 2001. С. 35.


[Закрыть]. Пятилетний план корректировал политику XII съезда РКП(б), подразумевавшую преимущественное развитие национальных республик как средство их экономического «выравнивания» с РСФСР и борьбы с великодержавным шовинизмом. На протяжении всех 1920-х гг. национальные территориальные единицы (районы, области, республики) получали все необходимые материальные средства, промышленные товары, семенной фонд. Кредиты на строительство промышленных предприятий выдавались им в первую очередь. В республики направлялись инженерно-технические и рабочие кадры, а порой из России перебазировали целые заводы. Случалось, что искусственная перекачка ресурсов из центра в национальные окраины наталкивалась на неподготовленность последних к практическому и моральному восприятию модернизации[1290]1290
  Национальная политика России: история и современность. М., 1997. С. 283, 302–303.


[Закрыть]. Конечно, это относилось прежде всего к нерусским окраинам: Казахстану, Средней Азии, Кавказу, отчасти к национальным районам Поволжья. Украина здесь стояла особняком – в наличии имелись и промышленность, и кадры, и технологии. Но, как и указанные регионы, УССР находилась в лучшем по сравнению с РСФСР положении, пользуясь своими выгодами как «национальной республики»[1291]1291
  Возвращаясь к излюбленному «коньку» украинских (и не только) националистов – разговорам о «колониальном» угнетении, – можно сказать следующее. Если Советский Союз и был «колониальной империей», то объектом эксплуатации и разорения вследствие искусственного и доктринального перераспределения национального богатства оказывалась «метрополия», а не ее «колонии».


[Закрыть].

Теперь же возобладал принцип хозяйственной целесообразности. В годы первых пятилеток хозяйство республик продолжало развиваться быстрыми темпами (в том числе за счет перекачки ресурсов из России), не было проблем и с их финансированием. Но не менее активно шел экономический рост регионов РСФСР. В основу планов был положен не национально-республиканский, а экономико-географический принцип, против которого ранее так горячо выступали Г. Гринько и М. Волобуев и за который подвергались критике «великодержавные» экономисты, привязывавшие промышленное строительство не к «ранее угнетенным» народам, а к источникам сырья, энергии, людским ресурсам, транспорту. Экономические планы исходили из точки зрения на СССР как на единый народно-хозяйственный организм, а не сумму национальных экономик, и республиканские границы становились прозрачными при строительстве фундамента социализма. Экономика Союза продолжала развиваться по принципам, на которых строилось хозяйство прежней России. Одним из них была экономическая специализация регионов, а бюджетные права, планирование, контроль над индустрией все больше отходили в ведение союзных органов.

Изменения коснулись не только экономики. С начала 1930-х гг. СССР все больше начинает приобретать черты унитарно-централизованного государства, хотя внешне продолжает оставаться федерацией национальных республик. 22 апреля 1931 г. ЦИК и СНК СССР утвердили положение о гражданстве СССР, которое отныне становилось единым[1292]1292
  Верстюк В. Ф., Дзюба О. М., Репринцев В. Ф. Указ. соч. С. 383.


[Закрыть]. А ведь еще многие положения программы и устава Коминтерна, принятые на VI Конгрессе в 1928 г., позволяли утверждать, что граждане СССР рассматривались не столько гражданами государства, сколько ядром мирового социалистического согражданства. А СССР изображался «отечеством мирового пролетариата»[1293]1293
  Котов В. И. Указ. соч. С. 24.


[Закрыть]. В 1930 г. вводилась единая система народного образования: в апреле ЦК и СНК СССР приняли постановление об обязательном начальном образовании (4 класса в сельской местности, 7 – в городе), в июле были реорганизованы вузы, техникумы, рабфаки[1294]1294
  Верстюк В. Ф., Дзюба О. М., Репринцев В. Ф. Указ. соч. С. 380; Кравченко Б. Указ. соч. С. 176.


[Закрыть]. Пора левацких экспериментов, различных КИНО и ВИНО, уходила в прошлое (под этими двусмысленными аббревиатурами в 1920-х гг. скрывались Киевский институт народной освиты (просвещения; бывший университет!) и Винницкий институт народной освиты). Вместо них была создана единая и притом эффективная система народного образования с едиными и обязательными программами обучения, учебниками, порядком образовательного процесса. Создание общегосударственной системы образования стало мощным средством укрепления СССР как государства и воспитания подрастающего поколения как граждан Советского Союза, а не той или иной республики. В мае 1935 г. произошла давно назревавшая унификация управления сферой образования, культуры, науки, печати. На месте Культпропа ЦК ВКП(б) в аппарате ЦК было создано пять отделов, получивших право контролировать и направлять деятельность республиканских наркоматов просвещения, ранее центру не подчинявшихся и ревностно следивших за своей самостоятельностью.

Унификация затронула и сферу культуры, чему способствовало учреждение творческих союзов (композиторов, художников, писателей, архитекторов). Союзы создавались и в республиках (например, в 1934 г. был создан Союз писателей Украины). Былое разнообразие литературных и прочих направлений и объединений заменялось одной структурой, в рамках которой должен был осуществляться творческий процесс, контролировавшийся партией, аналогичными творческими союзами и цензурными организациями (Главлит, Главискусство, Главрепертком) на государственном уровне. В конце 1935 г. при СНК СССР был создан общесоюзный Комитет по делам искусств, сосредоточивший руководство культурным процессом. Но при всем том создание единых творческих союзов имело огромное значение для формирования культурной элиты национальных республик, причем именно как элиты республиканской, без иного (классового, образовательного, социального) содержания. Заметим, что в РСФСР подобных организаций в те годы не было.

Сыграл свою роль и внешний фактор, пожалуй главный и определяющий всю русскую историю. Правда, в послереволюционные времена отношение к нему в верхах эволюционировало параллельно с отношением к России. Даже революция 1917 г., от которой велся отсчет новой государственности, планировалась и совершалась не как русская революция, не как революция для России, а как революция всемирная, ломающая прежние национальные рамки. По мере роста интереса к «отдельно взятой стране» менялось и видение внешнего фактора. Советский Союз постоянно находился в ожидании революционной войны или интервенции. А поскольку СССР был в то время единственной социалистической страной и находился в окружении империалистических держав, мотивы войны, фронта, осажденной крепости были на слуху и влияли на всех и на каждого. Это мотив – необходимость крепить оборону перед лицом надвигающегося кризиса капиталистического мира – с новой силой зазвучал во время «великого перелома». Ожидание грядущих битв подразумевало укрепление единства весьма специфически устроенной Советской страны. Нужно было найти нечто такое, что сцементировало бы ее, подвело под государственное единство некий более универсальный и прочный фундамент.

Все эти процессы унификации хозяйственного, идеологического, государственного, культурного пространства СССР рано или поздно должны были поставить следующие вопросы: а кто же живет в Советском Союзе? Что это за люди? Составляют ли они единое сообщество или просто являются неким количеством граждан – не связанных между собой индивидов? И чем для них является Советская страна?

Создание в Советском Союзе новой общественно-политической (и национальной) надстройки было обусловлено его новым социально-экономическим фундаментом, начало ускоренного строительства которого обозначил «великий перелом». «Мы уничтожили национальный гнет. Мы уничтожили национальные привилегии и установили национальное равноправие. Мы уничтожили государственные границы в старом смысле слова, пограничные столбы и таможенные преграды между национальностями СССР. Мы установили единство экономических и политических интересов народов СССР»[1295]1295
  Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 365.


[Закрыть] – так охарактеризовал этот фундамент на XVI съезде ВКП(б) И. Сталин. Он же заложил «краеугольный камень» в основание нового курса. Еще в феврале 1931 г., выступая на Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, генеральный секретарь ЦК ВКП(б) сказал, что если раньше у трудящихся России не было (и не могло быть) Отечества, то «теперь, когда мы свергли капитализм, и власть у нас, у народа, – у нас есть Отечество и мы будем отстаивать его независимость»[1296]1296
  Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 40.


[Закрыть].

Взгляд на население СССР как на новую общность к середине десятилетия утвердился в руководстве страны достаточно прочно. Нужно было пробудить в людях чувство гордости, веру в себя, желание жить и трудиться на благо Родины. Как полагали руководители СССР, это возможно было сделать, если «все население пропитать советским патриотизмом, чтобы каждый гражданин Советской республики… встретившись с гражданином капиталистической страны, всегда чувствовал внутреннее превосходство: я – гражданин Советской республики»[1297]1297
  Калинин М. И. Избр. произв. М., 1960. Т. 2. С. 210.


[Закрыть]. На страницах прессы, в выступлениях партийных лидеров все чаще стал появляться мотив, не сразу, исподволь, но приближавшийся к непосредственному формулированию этой концепции.

Роль одного из ее разработчиков взял на себя старый ленинец, один из руководителей Советского государства Н. И. Бухарин, занимавший в то время пост главного редактора газеты «Известия». В его статьях проводилась мысль, что в СССР (который представал как государство, а не союз республик) мировой пролетариат обрел «свое отечество», «свою пролетарскую родину». Любовь к Советской родине, по мнению Н. Бухарина, не имела ничего общего с «зоологическим расизмом», «шовинистическим мракобесием», «глупой национальной ограниченностью» и «тупоумием» «буржуазных патриотов». Это была любовь к труду, историческому будущему человечества. Новое понятие – советский патриотизм – он истолковывал вполне в традиционном для коммуниста-интернационалиста духе и провозглашал «доблестью всего международного пролетариата»[1298]1298
  Цит. по: Вдовин А. И. Российская нация. Национально-политические проблемы XX века и общенациональная российская идея. М., 1995. С. 102.


[Закрыть].

В последующих статьях Н. Бухарин продолжал разрабатывать эту концепцию. Надо отметить, что ход экономического, социального, культурного развития СССР создавал новую реальность, которая служила причиной появления объективных признаков этой общности. На них указал тот же Н. Бухарин. Фундаментом этой общности он считал обобществленное производство и общественную форму собственности. Отсутствие эксплуатирующих классов, изменения в общественном бытии и сознании крестьянства, рабочих, интеллигенции создавали предпосылки для их более тесного объединения «на базе растущего единого социалистического хозяйства». Это было одной из предпосылок создания новой общности людей – многонационального «героического советского народа», как его назвал Бухарин. Другой предпосылкой являлось основанное на той же социально-экономической базе и единстве целей сплочение народов, развивающих свою (ибо национальную по форме) и в то же время общую (ибо социалистическую по содержанию) культуру[1299]1299
  Там же. С. 104–105.


[Закрыть].

В мае-июне 1936 г. Н. Бухарин констатировал, что в СССР «создается… единый народ, взятый не как этнографическая, а как социальная категория», предстающий, к тому же, как многонациональная общность, то есть «единый и суверенный» народ, «консолидированный и по вертикалям (классы), и по горизонталям (нации)»[1300]1300
  Бухарин Н. Расширение советской демократии // Известия. 1936. 1 мая; Он же. Конституция социалистического государства // Там же. 14 июня.


[Закрыть]. Перечисленные Н. Бухариным признаки (и социально-экономические, и лежащие в национально-культурной сфере) в тот период активно закреплялись в сознании людей, превращались в субъективные символические ценности и таким образом становились объективными признаками новой общности. Внимание к проблеме со стороны руководителей государства ускоряло этот процесс, придавало ему направленность, способствовало формулированию признаков этой национальной общности, которые затем должны были стать ее отличительными чертами.

Однако верно ли название «национальная» для той общности, черты которой обрисовал Бухарин? С определенностью можно утверждать, что нет. Даже сам автор проекта считал советский народ социальной, а не этнографической категорией. Любая нация, любая национальная общность, будучи явлением социально-политическим, тем не менее основывается на этническом фундаменте. Многонациональные сообщества или, лучше сказать, полиэтнические нации (а именно таковыми и является большинство национальных коллективов) также имеют такой этнический фундамент, который создается на основе одного из проживающих в данном государстве этносов: либо наиболее многочисленного, либо наиболее развитого в культурном отношении, либо наиболее энергичного.

Бухаринский «проект», лишенный этнического стержня, не стал, да и не мог стать основой для формирования нового национального коллектива. На социальном, экономическом, половом и т. п. принципах возможно существование социальной группы, класса, касты, общины, которые уже по определению часть, а не целое. «Героический советский народ» в истолковании Бухарина должен был строиться на отрицании культуры, традиций и ценностей народов Советского Союза, и в первую очередь русского народа – того народа, который только и мог стать этническим фундаментом для такой потенциально возможной национальной общности людей. Да и сам Николай Иванович меньше всего подходил на роль идеолога концепции советской нации. Дело в том, что в партийном руководстве Бухарин был одним из наиболее последовательных и решительных борцов против всего национально-русского; он испытывал подлинную ненависть к прошлому России, ее истории, культуре, народным героям. Он стал олицетворением всех антинациональных, антирусских сил не только в компартии, но и во всем левореволюционном лагере. Весьма точно подметил и объяснил отношение Бухарина ко всему русскому еврей-эмигрант М. Агурский, написавший известную книгу о национал-большевизме. «Это не было следствием его функционального положения, – писал Агурский. – Это было нечто экзистенциальное, некая национальная самоненависть, национальный нигилизм»[1301]1301
  Агурский М. Идеология национал-большевизма. М., 2003. С. 207.


[Закрыть].

Эта национальная самоненависть, описанная еще Ф. М. Достоевским в романе «Бесы», вошла в плоть и кровь значительной части российской интеллигенции, стала внелогической, экзистенциальной подпиткой для различных идей и концепций универсалистского толка – от интернационального левацкого коммунизма до либералистских идей единого мира, отрицающих за Россией право на самостоятельное и самодостаточное существование. А ведь именно интересы страны были для Сталина и его соратников главными.

С вероятностью можно утверждать, что изложенный Н. Бухариным проект не отвечал тем задачам, которые стояли перед страной. Сам ход развития СССР подготавливал появление на свет некоей национальной общности, но общности более привычной и естественной, нежели просто многонациональной (а по сути безнациональной, космополитической) «социальной категории», общности, построенной не на классовом принципе.

Помимо внутренних причин появление советской общности на свет сильнейшим образом подталкивал внешний фактор. Агрессия Японии на Дальнем Востоке и особенно приход в 1933 г. к власти в Германии А. Гитлера и утверждение откровенно антикоммунистического и антироссийского национал-социализма заставили советское руководство резко активизировать поиски дополнительных возможностей сплочения населения вокруг идей, которые бы обладали более высоким объединяющим потенциалом, нежели пропаганда идей классовых в международном и внутреннем масштабе[1302]1302
  Вдовин А. И. Российская нация… С. 98.


[Закрыть]. Такой универсальной идеей мог стать только патриотизм. Эволюция отношения к нему правящих кругов наглядно отражает те перемены, которые произошли с Советским Союзом в 1930-х гг., и то, по какому сценарию развивались в нем национальные процессы.

И патриотизм (естественно, имелся в виду патриотизм по отношению к России), и даже само это слово в 1920-х гг. стали синонимом косности, национальной ограниченности и великодержавной контрреволюционности. То время, по выражению его главного творца В. Ленина, стало полосой «самого резкого расхождения с патриотизмом»[1303]1303
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 190.


[Закрыть]. Ведь еще К. Маркс говорил, что у пролетариата нет отечества. В нашем случае и патриотизм, и национализм приравнивались друг к другу как вещи, угрожающие пролетарской солидарности и мешающие социалистическому переустройству общества (в масштабах страны или всего мира). Борьба с великодержавным (великорусским) национализмом, поддержка идеологических постулатов национальных движений, национальный федерализм были наглядным проявлением этого, хотя уже с начала 1920-х гг. потихоньку начинает выдвигаться концепция о борьбе на два фронта. Да и сталинская трактовка социализма предусматривала создание, «царства справедливости, способного защитить всех обездоленных на Земле»[1304]1304
  Вдовин А. И. Российская нация… С. 97.


[Закрыть], прежде всего в СССР, что также имело общие с «традиционным» патриотизмом корни. Завершение полосы «самого резкого расхождения с патриотизмом» произошло в середине 1930-х гг.

Патриотизм оказался тесно связан с другим подходом к построению новой исторической общности – советского народа, имевшимся в советских верхах. Его выразителем был сам И. В. Сталин. Сталинская интерпретация проблемы нигде публично не звучала, но очень явственно находила выражение в практической политике.

Прежде всего были осмыслены и юридически закреплены кардинальные изменения, произошедшие в обществе за минувшее десятилетие. В 1936 г. была принята новая Конституция СССР, которая должна была стать основой для сплочения общества и превращения его в советский народ. Конституция порывала с господствовавшим ранее классовым подходом и конституционно закрепленным неравенством граждан страны. Новая система выборов предполагала всеобщее, прямое и равное избирательное право, распространявшееся на всех «бывших», «лишенцев» и прочие категории неполноправных граждан[1305]1305
  Конституция (Основной закон) СССР. Конституции (основные законы) союзных и автономных советских социалистических республик. М., 1960. С. 28–30.


[Закрыть]. Еще раньше, в конце 1935 – начале 1936 г., были возвращены избирательные права колхозникам, пострадавшим во время коллективизации (около 770 тысяч человек). Были отменены все ограничения на прием в высшие и средние специальные учебные заведения, связанные с социальным происхождением поступающих и социальным статусом их родителей. Окончательно уходило в прошлое унизительное понятие «лишенец»[1306]1306
  Жуков Ю. Указ. соч. С. 187, 217.


[Закрыть]. Эти меры, безусловно, должны были способствовать сплочению населения в единый народ. Все предпосылки для единства были налицо: социально мобильное, не знающее нищеты, угнетения, безработицы социалистическое общество, общенародная собственность (государственная и кооперативно-колхозная) уравнивали все слои населения[1307]1307
  Конституция (Основной закон) СССР. Конституции (основные законы) союзных и автономных советских социалистических республик. С. 5, 27–28.


[Закрыть]. Естественно, при таком положении продолжать твердить о диктатуре пролетариата было бы просто бессмысленно.

Конституция также укрепляла Союз как федеративное государство. Несмотря на создание новых союзных республик (весьма проблематичных как полноценные государственные образования), существенно менялась конституционно закрепленная оценка того, что же такое СССР. В новом Основном законе отсутствовала Декларация об образовании Союза Советских Социалистических Республик, с которой начиналась прежняя конституция. В Декларации как раз и говорилось о классовом характере государства и его конечной ориентированности на превращение в мировую республику Советов. Образование союзного государства объяснялось в ней классовыми интересами и необходимостью обороны от лагеря капитализма[1308]1308
  Кукушкин Ю. С., Чистяков О. И. Очерк истории советской Конституции. М., 1987. С. 263–265.


[Закрыть]. Иными словами, формально подразумевалось, что основой основ является не центр, не Союз, а республики, его образующие.

Но ясно обозначившаяся тенденция к сплочению Советской страны социальными мерами не исчерпывалась. Одним из ее знаковых проявлений стало принятое 15 мая 1934 г. постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР»[1309]1309
  Собрание законов и распоряжений правительства СССР. 1934. № 26. Ст. 206. С. 350–351.


[Закрыть]. Концепция истории, которую надлежало знать советским людям вне зависимости от их национальности и места проживания, отразила борьбу старого и нового подходов к восприятию патриотизма, причем его отрицание было своеобразным симбиозом национального нигилизма и антироссийского местного национализма. Как и любое изменение в общественной жизни, переход к построению в СССР новой национальной общности повлек за собой новый раунд «битвы за историю».

Начало ему было положено в марте 1933 г., когда при Наркомпросе РСФСР была создана комиссия по написанию нового учебника по истории СССР. А сама «битва» развернулась на совещании историков, на котором обсуждалась и вырабатывалась концепция для новых учебных пособий[1310]1310
  Вдовин А. И. Эволюция национальной политики СССР. 1917–1941 гг. // Вести. МГУ. 2002. Сер. 8. История. № 3. С. 18.


[Закрыть]. При этом часть историков (И. И. Минц, И. И. Ванаг, Г. С. Фридлянд и др.) во главе с членом комиссии Н. И. Бухариным продолжали отстаивать прежние взгляды на Россию как на вечно отсталую страну и «тюрьму народов». Например, безраздельно господствовавшая в 1920-х гг. в советской историографии школа академика М. Н. Покровского изображала царскую Россию колониальной империей, а ее «национальные окраины», в том числе Украину, – колониями. Переяславская рада трактовалась как порабощение украинского народа, приведшее к экономическому и национальному угнетению Украины. Действия же, направленные против России (например, гетмана И. Мазепы), – как попытки отстоять украинскую независимость[1311]1311
  См., например: Книга для чтения по истории народов СССР / Под ред. М. Покровского. М., 1930. Т. 1. С. 89, 93, 95.


[Закрыть]. Нетрудно убедиться, что официальная советская историография почти слово в слово повторяла идеологические установки местных националистов.

Но ход совещания под пристальным контролем держал лично И. В. Сталин, взявший под защиту другую «партию» историков (среди них были такие ученые, как Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, В. И. Пичета и др.). Совместно с А. А. Ждановым и С. М. Кировым Сталин внес замечания к проектам учебников, которые позволили отбросить многие идеологические установки 1920-х гг. и вернуться к менее предвзятому и идеологизированному освещению истории. И действительно, многое в новой концепции в сравнении с прежними представлениями казалось «белой контрреволюцией». Например, собирание земель вокруг Москвы и вхождение народов в состав России трактовалось теперь не как завоевание и угнетение, а как прогрессивное событие в жизни этих народов, как приобщение их к достижениям мировой культуры и революционного движения. Более того, Сталин провел параллель между прошлым России и политикой большевиков, заявив, что «к такому же собирательству» русский народ «приступил и сейчас»[1312]1312
  Цит. по: Вдовин А. И. Эволюция национальной политики СССР… С. 19.


[Закрыть]. Естественно, все прочие концепции, в том числе созданные национальными историческими школами, должны были сойти со сцены (иногда вместе со своими создателями).

В том же году состоялось официальное возрождение понятия Родина. «Любовь и преданность своей родине» были объявлены высшей доблестью советских людей, а ее защита – «высшим законом жизни». Тогда же в Уголовном кодексе появилась и статья, карающая за измену Родине расстрелом[1313]1313
  За Родину! // Правда. 1934. 9 июня.


[Закрыть]. В русской культуре символы всегда несли особую смысловую нагрузку и играли чрезвычайно важную роль. Возвращение советским людям Родины символизировало решительную смену государственных приоритетов и перелом в национальной политике, целью которой становилось объединение населения страны в новую общность вокруг «реабилитированных» прежних традиционных ценностных ориентиров. Сплотить эту общность было проще не на основе классовых и социальных категорий, которые могли трактоваться по-разному, что и продемонстрировали, скажем, грузинские и украинские «национал-коммунисты». Это было легче сделать, взяв в качестве этнического фундамента новой общности русский народ как самый многочисленный, становой и обладающий, ко всему прочему, развитой культурой мирового уровня. Такой вариант новой общности имел больше оснований считаться национальной общностью.