Текст книги "Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа"

– Нет, черно-желтые пледы только у Мак-Лаудов! У Брюсов – красно-черные, у Мак-Лохланнов – багрово-синие… – Нечесаный здоровенный шотландец, сидящий за столом, говорил громко, почти кричал, словно думал, что его плохо слышно остальным. – А вот цвета Уоллесов – красные, с черной и золотистой клеткой! Ничего вы, лоулендеры, не понимаете… Налей-ка еще вместо того, чтобы задавать дурацкие вопросы, ответ на которые знает любой ребенок от Дингуолла до Эдинбурга!

Лесная хижина отца Колумбана сегодня принимала много интересных гостей. Любой, подошедший к длинному, наполовину вкопанному в землю дому нормандского святого отшельника, мог бы увидеть, что к перекладине коновязи примотаны поводья четырех лошадей, как видно, принадлежащих рыцарям, и грустного серого ослика, взирающего на дальних родственников искоса и с завистью.

В самом доме было шумно. За большим круглым сооружением, гордо именуемым отшельником «столом», заседала развеселая компания. По правую руку отца Колумбана, сидевшего поближе к очагу, находился невысокий седой человечек с морщинистым лицом, украшенным носом, которому позавидовал бы Сирано де Бержерак, родиться которому суждено через много-много лет… Носатый господин в потрепанной темной одежде бакалавра Парижского университета тупо смотрел узенькими глазками на свою кружку, будто на смертельного врага, и время от времени повторял, обращаясь только к самом себе: «Адельхельм, мама тебе много раз говорила – пить вино нехорошо…» Бакалавр был пьян в стельку.

Не менее пьяный, но безостановочно и довольно связно говорящий детинушка в черно-желтом потрепанном пледе, заколотом на левом плече серебряной фибулой, называл себя Дугалом Мак-Лаудом из шотландского клана Лаудов. Он один захватил право говорить за столом и теперь болтал про все, что мог вспомнить. В основном рассказы сводились к тому, как хорошо жить в Шотландии, а особенно, какое замечательное место – деревня Глен-Финнан, в которой он родился. Иногда Дугал вступал в перебранку с сидящим напротив и, что характерно, тоже преизрядно нализавшимся норманнским рыцарем по имени Мишель де Фармер. Смысл их то вялой, то обостряющейся ругани большинству присутствующих был непонятен. Хотя вроде бы речь шла о некоем поединке и мешке с золотом.

Последний гость отца Колумбана слушал сидевшего между ним и Дугалом рыжего иноземца, говорящего на норманно-французском с заметным акцентом.

– …Ну да, сколько можно втолковывать! – Гунтер стукнул кулаком по столу так, что кружки подпрыгнули. – Потом Локсли тебя должен будет поймать, привязать к бревну и макать в озеро. Ты почти захлебнешься, но монах по имени Тук тебя спасет… Шериф, сэр Ральф, будет очень недоволен…

– Враки! – Молодой, невероятно сильный и широкоплечий рыцарь размашисто мотал головой. – Что мне делать в Ноттингаме? Гунтер, этот город – жуткая дыра! И никакого Локсли нету, да и разбойников в Шервудском лесу тоже! И вообще, откуда ты все это знаешь?

– В книжке прочитал, – обиженный недоверием Гая, ответил германец, после чего также слушавший его отец Колумбан добродушно хохотнул и опрокинул в рот остававшееся в кружке жгучее зелье.

– Д-давайте вы… выпьем! – Сэр Мишель с трудом поднялся с лавки, дотянулся до кувшина и, расплескивая едко пахнущую вином прозрачную жидкость, налил всем. Только отец Колумбан прикрыл кружку ладонью и отрицательно качнул головой. Отшельника уже тошнило от собственного изделия. – Вы…выпьем за р-рыцарей Круглого стола и кор-роля Артура! У нас тут тоже круглый стол, вот! И мы ничуть не хуже! Поэтому выпьем и за нас!..

Кружки стукнулись друг о друга, все, кроме мэтра Адельхельма, мирно уснувшего на плече отца Колумбана, морщась, выпили, а Мак-Лауд откинулся на бревенчатую стену, некуртуазно рыгнул и провозгласил:

– Счас спою!

– Этого только не хватало, – пробормотал отшельник, однако шотландец не услышал слов святого. Мак-Лауд сморщил лоб, вспоминая слова, и наконец затянул:

 
– Зачем ты покинул обители клана,
Где вьется вкруг вереска солнечный свет,
Где мерзнет заря, как смертельная рана,
Над россыпью древних январских планет,
Алан Мак-Мэдд?
 
 
– Уж лучше клинков ненасытная пляска,
И вьюга в предгорьях, и мрак, и туман,
Чем взгляд, лучезарнее неба над Глазго,
И сочные губы, и трепетный стан,
Не правда ли, тан?..
 
 
– Сердце леди Хайлэнда податливей воска,
Если джентльмен в бранных делах знаменит,
Когда дедовский меч его, поднятый к звездам,
О щиты чужестранцев победно звенит,
Потрясая зенит…
 

Тут уже все дружно закричали «Хватит!», а Гунтер запустил в распевшегося Дугала наполовину сгрызенной морковкой, но не попал. Только лишь отец Колумбан выглядел огорченно – он старался подпевать и песенка ему очень понравилась.

– Слушай, Дугал. – Сэр Мишель попытался сосредоточить блуждающий взгляд на шотландце. – А кто такой Алан Мак-Мэдд?

– Откуда я знаю? – удивился Дугал. – Что я ему, под килт заглядывал? Был такой, наверное…

– А что с Мак-Мэддом потом случилось? – спросил рыцарь.

– Убили, что же еще… – замогильным голосом сообщил Мак-Лауд. – Грустная такая баллада… Она длинная, я ее до конца не помню, но что Алана убили – знаю точно.

– Ага, – расплылся в пьяной улыбке Фармер. – Про тебя тоже балладу сложат. Жил, мол, такой Дугал Мак-Лауд, а убил его в честном поединке норманнский рыцарь…

– Это я тебя счас убью, – пригрозил шотландец. – Ну споткнулся я тогда, споткнулся!

– Все так говорят, – начал заводиться сэр Мишель. – Споткну-у-лся!.. Еще скажи, будто я слабее!

– Вот зараза, – вздохнул Дугал и начал выбираться из-за стола. – Посидеть спокойно не даст… Пошли биться!

– Правильно, правильно. – Отец Колумбан вскочил, начав подталкивать горца к выходу. – Идите, идите, проветритесь. В доме железом махать не дам! Исповедаться не хотите?

– Да ну! – поморщился Дугал. – Я его сейчас убью и вернусь. Без меня не пить!

Оба рыцаря – и шотландский, и норманнский – шатаясь, будто под ураганным ветром, подошли к столбу, на котором висело оружие, долго искали свое, затем же направились к двери на улицу. Проснувшийся мэтр Адельхельм озабоченно посмотрел задирам вслед и, поскольку никто не стал беспокоиться, спросил у Гунтера:

– А они друг друга не зарубят часом?

– Да никогда в жизни! – хихикнул германец. – Я это уже две недели наблюдаю. И сэр Гай тоже. Утром и вечером. Сейчас начнут ругаться, потом махать мечами, потом помирятся, когда один другого с ног собьет. И придут пить дальше. С того самого дня все началось. Никак им не выяснить, кто лучше, кто хуже…

Означенный Гунтером «тот самый день» случился двадцать шестого августа, а сегодня было девятое сентября. Пускай принц Джон и сказал историческую фразу о том, что «Хватит приключений!», таковые продолжались, можно сказать, доныне.

Происхождение странной компании, собравшейся в отшельнической пещере отца Колумбана, было довольно незаурядным. Ну подумайте, как столь разные люди наподобие двух норманнов – Гая и Мишеля, оруженосца «из Германии» (легенда тщательно сохранялась неизменной), шотландца Мак-Лауда, крещеного еврея Адельхельма и святого Колумбана могли собраться вместе?

* * *

Разумеется, в Тауэре тем вечером веселились, благо нашлись поводы… Гунтер вместе со своим рыцарем впервые в жизни попали на настоящую королевскую гульбу и были ослеплены великолепием устроенного принцем Джоном празднества. Его высочество, невзирая на рану, до захода солнца сумел организовать восхитительный пир, наверняка потратив на продукты и вина довольно большую часть денег, найденных в кладовых замка.

Едва эскорт прибыл в Тауэр, а замотанный, уставший Гисборн сменил караулы и отвел гостей в их покои, сэр Мишель заявил оруженосцу, что невероятно хочет спать, и потому устроится где угодно: будь то конюшня, хлев, собственные комнаты короля Ричарда или государыни Элеоноры. Тем более что августейшие особы изволят отсутствовать и королева-мать не застанет безвестных норманнских дворян забравшимися на ее собственную постель в сапогах и не снимая брони.

Почти так и получилось. Гисборн приказал одному из стражников Тауэра провести шевалье де Фармера и его оруженосца в покой, ранее принадлежавший королю Генриху II, и устроить на отдых. Вскоре прелестная служанка, на которую сэр Мишель вовсе не взглянул, будучи насмерть уставшим, принесла мяса и вина, рыцарь с германцем слегка перекусили и, отнюдь не смущаясь, забрались на королевскую постель шириной едва ли не с двор Тауэра. Заснули мгновенно.

В нижних комнатах происходили более интересные вещи. Принц разбирался с докладами городской стражи да срочно вызванных в замок торговых управителей и констеблей. Шевалье Фитц-Аллейну и Монмуту было поручено обыскать Тауэр сверху донизу более дотошно, нежели раньше. Поиски увенчались успехом. Обнаружилось еще триста тысяч фунтов в золоте, камнях и драгоценностях, припрятанных канцлером-скопидомом. Годфри в это время занимался не менее важным делом – в церкви Тауэра он отслужил торжественную обедню и отлучил бывшего канцлера Лоншана от церкви. Жаль, не было отца Теодериха из монастыря святого Мартина – аббат порадовался бы…

Кстати об отце Теодерихе. Больше всего пострадал от случившегося в монастыре Гай Гисборн (это если не считать нескольких человек, получивших от неугомонного священника интердикт). Мало того что убили любимую лошадь, так вдобавок отец Теодерих, когда рыцари собирались уезжать в Лондон, тихонько подозвал к себе Гая и скорее по инерции, нежели со злобы, наложил на ноттингамского рыцаря епитимью за то, что таковой въехал в храм на лошади. Гай должен был безостановочно читать Pater Noster до заката. Теперь, бегая по замку и разрешая десятки самых разных трудностей, связанных с переездом принца Джона обратно в Тауэр из Винчестера, Гай постоянно бормотал под нос благочестивый латинский текст. Чувствовал он себя удивительно хреново.

Нет нужды описывать начавшуюся после спасительного для Гая заката пьянку, торжественно именуемую «королевским пиром». Хватит того, что с трудом проснувшиеся Гунтер и сэр Мишель наконец-то отъелись как следует, а святейший архиепископ и принц, вначале громко клявшиеся в вечной дружбе, начали петь хором песни, сочиненные королем Ричардом, каковой был славен менестрельским талантом. Дворяне дружно подтягивали.

Самое веселье случилось около полуночи. Взмыленный Гай прибежал от ворот Тауэра, куда его позвала стража, и сообщил, что Бертран Ланкастерский утвердил свою власть в Дувре. Привезли это известие лорд Вустер и младший де Монфор, освобожденные Ланкастером из городского замка, куда их бросили после побега архиепископа из дуврской гавани. Оба рыцаря еще не оправились от ран, полученных при захвате «Блаженной Иоленты», но от радушного приглашения Годфри, до завтрашнего утра позабывшего о положенных по чину святости и благочестии, посидеть вместе со всеми не отказались. Монфор, правда, углядев за пиршественным столом некоего норманна и рыжего оруженосца, косился подозрительно – история со стрельбой в гавани, видимо, запала ему в душу.

– И чего он пялится? – ворчал Гунтер, лениво обгрызая баранью лопатку. – Мы их всех спасли, а они недовольны. Слушай, Мишель, можно Монфора на поединок вызвать?

– Похоже, ты становишься нормальным дворянином, – удовлетворенно заметил сэр Мишель. – Вот, уже хочешь драться… Только не умеешь. Но это дело поправимое.

– Пошел к дья… Тьфу! Иди куда хочешь, словом, – нахмурился германец. – Лучше скажи, чего теперь делать будем? Все наши поручения вроде исполнены, принц остался жив, Годфри тоже, теперь в королевстве воцарится тишь да благодать… За исмаилита надо будет сказать спасибо Мерлину. Кстати…

Видя, что нравы царят вокруг самые свободные, Гунтер поднялся, взял тарелку с жареными рябчиками, обогнул стол и торжественно поставил блюдо перед спящим возле возвышения, где сидели принц и архиепископ, волкодавом. Мерлин открыл один глаз, брезгливо осмотрел подношение и снова отключился.

– Мерзкая ты тварь, – вздохнул Гунтер. – Мало того, что людей жрешь без зазрения, так еще и у посторонних еду не берешь?

Волкодав согласно рыкнул, потом же, передумав, не раскрывая глаз, потянулся к тарелке, подцепил длинным розовым языком прожаренную на вертеле птичку и, не жуя, проглотил.

Действо перед столом заинтересовало Годфри, только что окончившего несколько фривольную балладу сочиненную лично королем. Архиепископ окликнул Гунтера:

– Господин де Райхерт, что это вы там делаете?

– Пытаюсь подружиться с собачкой, – ответил оруженосец и почтительно добавил: —…ваше высокопреосвященство.

– Вы будете мне нужны утром, сударь, – сказал Годфри. – Проследите, чтобы Мишель не проспал. Около полудня мне необходимо выехать в Кентербери на совет епископов, а раньше мне нужно поговорить с вами. И принцу тоже.

Джон размашисто кивнул и, критически осмотрев поднос с рябчиками, заявил:

– Вы Мерлина не закармливайте, он и так едва ходит… Жрет, подлец, много и спит все время. Настоящий ирландец…

Ночь прошла относительно спокойно. Ни привидения, водившиеся в замке, ни домовые спящих не побеспокоили. Один раз, правда, под окном кто-то жутко завыл, но сэр Мишель, почти не просыпаясь, коротко бросил встревожившемуся Гунтеру: «Это баньши веселятся, ничего опасного» – запустил в распахнутое окно подушкой и, когда вой стих, завалился обратно на постель.

Наевшиеся до тошноты сэр Мишель и германец отлично выспались на королевской постели, а когда рассвело, Гунтер с превеликим трудом сумел растолкать брыкавшегося и угрожавшего расправой рыцаря, совершенно не желавшего вставать. Меры оруженосцем были приняты самые решительные – половина таза с водой, оставленной для мытья, была вылита норманну на голову, вторая же была расплескана в процессе последовавшей потасовки. Оба сэра – и настоящий, и вывалившийся из будущего другой Вселенной – добротно вымокли, вытираться же пришлось простыней, снятой с кровати короля Генриха.

Явившийся за гостями Гисборн, невыспавшийся и угрюмый, недовольно оглядел разворошенную спальню, но только рукой махнул.

– Идемте к архиепископу…

Годфри поджидал старого знакомца и оруженосца не один, а вместе с Джоном и неизменным волкодавом. Объяснения, зачем высоким особам потребовалось видеть сэра Мишеля, не замедлили состояться.

– Доброе утро, шевалье, – Годфри покосился на непросохшие волосы рыцаря и его мокрую одежду. – Давайте, садитесь. Мишель, ты знаешь, что у меня есть основания тебе доверять. Так вот, помнится, ты рассказывал, будто поступил на службу к бейлифу Аржантана?

– Да, милорд, – кивнул норманн. – Надо бы возвращаться в Нормандию, ведь все кончилось хорошо…

– Отлично, – сказал архиепископ. – Я предлагаю пойти на службу ко мне и его высочеству принцу.

Джон, уподобясь Мерлину, задремал в кресле. Веселье, после того как сэр Мишель и Гунтер отправились спать, продолжалось долго, почти до рассвета. Годфри, мельком глянув на начавшего похрапывать Джона, взял со стола свернутые трубками пергаменты и протянул их Фармеру.

– Мишель, посмотри внимательно. Это письма Гвидо, обращенные к Джону, Элеоноре и бывшему канцлеру. Везде одно и то же – непонятный заговор в Святой Земле. Кто-то ставит целью сорвать поход христианских королей против Саладина…

– Мы знаем, – нагнул голову рыцарь. – Сэр Аллейн д’Эмери все рассказал еще в Аржантане. Некий христианский князь…

– Да, – подтвердил Годфри. – Мы не знаем – кто. Подозревать можно любого – графов Раймунда и Конрада, правителя Эдессы, наследников иерусалимского короля, внезапно ожившего Рено де Шатильона… Не исключено, что к заговору приложил руку кесарь Византии Андроник. Совершенно непонятная история. Я вам предлагаю следующее: во-первых, немедленно поезжайте в Нормандию, доложите все господину бейлифу и закончите службу у него. Во-вторых, вам предстоит отправиться в королевство Сицилийское, к королю Ричарду с личными посланиями от меня и принца Джона. Расскажете королю обо всем случившемся за последние дни и снова предостережете от опасности, грозящей с востока… Христианин, связавшийся с сектой исмаилитов, не остановится после первого поражения, и от такого человека можно ожидать всего. Кстати, – архиепископ указал глазами на Гая, – шевалье Гисборн поедет с вами. Принц уступил его настойчивым просьбам отпустить из Англии в Святую Землю, а вам лишний меч в дороге не помешает. Вместо него гвардейской охраной Тауэра будет командовать сэр Понтий из Ломбардии. Согласны?

«Я знал, что этим кончится, – сокрушенно подумал Гунтер, стараясь, однако, не подать виду, что предложение Годфри его ошеломило. – Теперь остается нашить на одежду знак Креста и становиться добропорядочным крестоносцем. Господи Боже, какая отвратительная перспектива – два года торчать в Палестине, подвергая себя всяким опасностям, и при этом знать, что поход закончится поражением… Хотя… Это уже другая история! Вдруг все кончится совсем по-другому? Какой там афоризм любил повторять доброй памяти капитан Браухич? „Блаженны прыгающие, ибо они допрыгаются?..“ Вот и допрыгались».

– Конечно, согласны! – радостно воскликнул сэр Мишель, само собой принимая решение за себя и за Гунтера. – Выезжаем сегодня же, только…

– Только что? – нахмурился Годфри.

– Милорд, – тихо сказал норманн. – Нельзя ли у вас попросить бумагу к констеблю Дувра? Чтобы таможенная канцелярия вернула нам отнятые на корабле вещи? Помните? Там почти весь доспех, кой-какое оружие, а деньги у нас вовсе отняли…

– Конечно, – улыбнулся архиепископ. – Будет тебе бумага. Впрочем, можно обойтись и без нее – Бертран Ланкастер прикажет отдать вещи немедленно. Вы же с ним знакомы. А насчет денег… Столько достаточно? – Святейший архиепископ протянул рыцарю впечатляющий своими размерами и тяжестью туго набитый кожаный кошель. – Сто фунтов золотом. Хватит, чтобы добраться до Марселя, а дальше морем в Мессину. Между прочим, я отправляюсь в Кентербери прямо сейчас, проводите? Это же по дороге к Дувру!..

* * *

Трое дворян, сопровождавших облаченного в бело-золотую мантию, ехавшего на соловой лошади архиепископа Кентерберийского, разительно отличались от прочей свиты. В основном окружение Годфри составляли самые разные клирики – от монахов до епископов Лондонского, Йоркского и Кентского. Прочие понтифики епархий должны были собраться в кафедральном соборе Кентербери завтра, а папский легат Гилберт, уже прослышавший о случившихся неприятностях, подтвердил все распоряжения Годфри, включая и интердикт, наложенный на Уильяма де Лоншана. Между прочим, ни прошлым вечером, ни сегодня каких-либо вестей об исчезнувшем канцлере не было. Лоншан будто сквозь землю провалился.

Мишель, Гунтер и Гай распрощались с Годфри при въезде в городок, где находилась резиденция архиепископа, получили благословение и отправились дальше по наезженной дороге к Дувру, рассчитывая сегодня же сесть на корабль и в ближайшее время оказаться в Руане. Проезжая мимо ответвления тракта, ведущего к монастырю святого Мартина, Гай невольно пришпорил лошадь. Если пыл аббата Теодериха не охладел, вполне можно было схлопотать очередную епитимью. Неизвестно, как теперь аббат, обязанный приехать на завтрашний совет в Кентербери, будет разговаривать с Годфри, косвенным виновником учиненного в обители погрома.

В Дувр приехали ближе к закату, и Мишель, используя еще третьего дня полученную от Джона бумагу с указанием принца беспрепятственно пропускать подателя сего в любой город королевства, позволил себе и спутникам сэкономить немало денег. Подати, введенные Лоншаном, еще никто не успел отменить или снизить. Бертран Ланкастерский отыскался в замке и, выслушав просьбу Мишеля и Гунтера о возвращении оставшихся на таможенной галере вещей, немедленно вызвал к себе капитана порта, приказав тому идти с этим господами, перевернуть всю гавань, но мешки с драгоценными шлемами и прочей дребеденью найти.

Кстати, прежний констебль, сэр Роджер Крэндон, его супруга Риченда и все, участвовавшие в придуманной исчезнувшим в никуда канцлером Лоншаном авантюре, пока сидели в замке, ожидая приказов из Лондона или Кентербери. Годфри, может быть, и простил бы их как лицо духовное, но как новый канцлер и наместник, представитель светской власти, архиепископ обязан быть безжалостным к нарушителям законов Церкви и страны.

А в самом порту случилась история, удостоенная английскими летописцами упоминания в хрониках…

– Очень хорошо, – говорил сэр Гай. – Ваши тюки мы нашли, теперь остается в этой неразберихе обнаружить достаточно вместительный корабль, идущий в Руан или Гавр. Клянусь кровью Христовой, смена власти – это прекрасно, но в первые несколько дней, пока Бертран не поставит управлять городом и гаванью верных и честных людей – в городе будет полнейшая сумятица!

Все трое посланцев Годфри шли по деревянному причалу, ведя нагруженных лошадей за собой на узде. Мишеля и компанию сопровождал бывший сержант таможенной канцелярии, а теперь начальник стражи дуврской гавани, достигший таких высот после ареста новым констеблем сэра Уисбрича. Бертран Ланкастерский послал его вместе с прибывшими из Лондона дворянами искать пропавшие мешки.

Как ни странно, вещи сэра Мишеля и Гунтера нашлись быстро – галера, атаковавшая «Блаженную Иоленту», стояла на прежнем месте, а никто из немногочисленной команды за прошедшие два дня не догадался обшарить непонятно чьи тюки, сваленные в трюме. Гунтер безмерно обрадовался, когда, развязав горловину мешка, сразу обнаружил кобуру с более удобным «Вальтером», и моментально сунул ее за пазуху. Погрузив вещи на лошадей, благородные господа, сопровождаемые почтительным начальником стражи, отправились искать корабль, способный уже сегодня до захода солнца увезти их с берегов гостеприимной Англии.

– Эй, любезный! – проорал Гисборн, сложив ладони лодочкой у рта. – Куда идете?

У причала покачивалась на невысоких волнах купеческая фелюка, команда которой уже поднимала зарифленный парус, а на корме виднелся дядька в добротной темной одежде. Должно быть, капитан.

Человек обернулся на крик Гая и ответил:

– В Хамбург, сударь, с заходом в Эдинбург! Если по пути – решайтесь быстрее, мы отходим!

– Нам бы в Нормандию! Может, доставите до Руана? Мы хорошо заплатим!

– Пройдите, господа, дальше! – громко посоветовал капитан. – На соседнем причале когг с расшитым дроздами парусом, кажется, он называется «Лотарингия». Вроде они в Кале собирались!..

– Пошли, – вздохнул сэр Мишель. – Может, повезет. Честно признаться, острова мне надоели. А ночевать здесь совсем не хочу.

Не успели, конечно. По словам встреченных нищих, побиравшихся в порту, «Лотарингия» отвалила от пристани совсем недавно и, если благородным дворянам нужно, они еще могут рассмотреть парус. Во-он в той стороне…

– Судари мои, – несмело начал стражник. – Уже поздно, дело к вечеру. После вечернего колокола порт закроется, возвращайтесь в город.

– Постой, – отмахнулся сэр Мишель. – Гляньте! Джонни, Гай! Видите еще один когг? Пошли туда, спросим!

Гунтер посмотрел в сторону, куда указывал рыцарь, и не заметил, что сэр Мишель – да и Гисборн – вдруг застыли, будто статуи, потом потянули зазевавшегося оруженосца за рукав, молча советуя идти за ними. Стражник непонятливо покосился на рыцарей, но тоже пошел вслед.

– Ты смотри!.. – Сэр Мишель, затащив остальных в тень громадного бревенчатого амбара, надпись на котором свидетельствовала о принадлежности купеческому союзу Венеции, вытянул руку. – Не узнаешь того ублюдка?

– Интересная встреча, – пробормотал Гунтер. – Откуда он здесь взялся? Может, домой едет?

По причалу, возле окрашенного пронзительной красной краской когга, слонялся туда-сюда тип, в котором сразу можно было узнать шотландца. Плед в черно-желтую клетку доказывал всякому знающему человеку принадлежность вооруженного длинным мечом громилы к клану Лаудов из Глен-Финанна. Бывший начальник шотландской стражи Тауэра и личный телохранитель мэтра Уильяма де Лоншана Дугал Мак-Лауд разгуливал по пристани так, словно был ее хозяином, а половина стражи королевства разыскивала не его, вместе с прежним хозяином, а кого-то совершенно другого.

– Если здесь Дугал, – нахмурился Гай. – Значит, и господин канцлер должен оказаться неподалеку. Они ведь сбежали вместе, и с ними другой шотландец. Не забудьте, Лоншан отлучен. Любому человеку в Англии позволено невозбранно схватить его или убить…

– А принц Джон обещал тысячу фунтов золотом… – зачарованно пробормотал сэр Мишель, но сразу качнул головой и посмотрел на начальника стражи, явно не понимавшего, о чем идет речь. – Милейший, хотите стать богатым человеком?

– Так кто ж не хочет, сударь? – округлил глаза стражник. – А в чем дело-то?

Гай с Мишелем быстро объяснили повышенному в чине сержанту, как ему нужно действовать, и тот со всех ног кинулся вдоль стены амбара к располагавшемуся в нескольких сотнях шагов дому таможенной канцелярии порта. Гунтер, выставленный караулить Мак-Лауда, наблюдал.

– Любопытно, – буркнул германец. – Наш скотт назначил здесь свидание с прекрасной дамой? Мишель, Гай, посмотрите!

По направлению к кораблю быстро шла невысокая женщина, одетая в темное траурное платье и шляпу с черной вуалью. Рядом топал второй шотландец с зелено-красными цветами килта. К какому клану принадлежит этот горец, Гунтер не знал. Сопровождавший даму молодец тащил на спине довольно большой и, видимо, тяжеленький кожаный мешок.

Углядев гостей, Дугал быстро взмахнул рукой и пошел вперед, к ним. Забрав у пришедшего мешок, Мак-Лауд забросил его на плечо, огляделся, сказал что-то неслышное, и странная троица двинулась к судну. Похоже, они собирались взойти на корабль, который был готов к отплытию.

– Слушайте, – сэр Мишель, прищурившись, наблюдал за женщиной. – Та вдовушка в трауре такая же дама, как я сарацин! Посмотрите!

Женщина шла быстро, приподняв длинные юбки над землей, но все-таки пару раз наступила на края платья, едва не упав при этом. Спутник – скотт поддержал ее за локоть, свободной рукой довольно грубо поправив шляпку, сползшую набок. Никакой дворянин, даже дикий шотландец, не мог позволить себе дотронуться до головного убора дамы, да и к тому же никакая женщина в жизни не наступит на собственный подол!..

– Так, – решительно сказал сэр Мишель. – Пока еще этот олух приведет стражу… А ну пошли, поговорим с ними!

Рыцарь, а вслед за ним Гай и оруженосец, оставив лошадей, едва не бегом бросились в сторону корабельных сходен. Мак-Лауд, успевший подняться на борт и ожидавший, когда дама-не-дама взойдет вслед, заметил возможную опасность и, бросив мешок на палубу, спрыгнул с высокого фальшборта обратно на причал и пошел навстречу.

– Чего надо? – грубо осведомился шотландец, загородив дорогу к сходням. Женщина успела взойти на корабль и теперь стояла у мачты, наблюдая за развитием событий из-под вуали.

– Сударь, вас разыскивают по приказу его высочества принца Джона и архиепископа. – Гай за время службы у принца попривык к казенным формулам и решил начать разговор первым. – Пойдемте-ка с нами. – Портовая шлюха, может, и пошла бы, – развязно сказал Мак-Лауд, подозрительно оглядывая Гисборна. – Где-то я видел твою рожу…

Гай, словно и не услышав обидных речей шотландца, снисходительно улыбнулся:

– Я служу принцу, сударь. Извольте-ка назвать имя женщины, с которой вы встретились. У нас есть некоторые подозрения насчет ее личности…

– Имя? – ухмыльнулся Дугал. – Моргана, дочь Игрейны, сестра Артура! Катись отсюда!

К Мак-Лауду подошел второй шотландец, такой же высокий, с заплетенными в косички длинными волосами. Рука сэра Мишеля невольно потянулась к мечу, а Гунтер нашарил за пазухой рукоять пистолета. Горцы выглядели спокойными, а оттого их наглость воспринималась более остро.

– Ах, Моргана! – выдавил Гисборн. – Фея и колдунья? В девичестве – де Лоншан?

Дальнейшее снова показало, что горцы – народ непредсказуемый и в воинственности норманнов превосходят. Мгновенным движением Дугал выхватил из-за спины меч, но рубанул не по Гаю, а постарался достать сэра Мишеля, стоявшего слева. Рыцарь вовремя отскочил, острие клинка лишь чуточку царапнуло по кольчуге на груди.

Охранники бывшего канцлера словно заранее спланировали атаку. Едва Мак-Лауд рванулся к слегка потерявшему равновесие норманну, второй шотландец ударил Гисборна, но тоже неудачно – меч распорол рукав камзола. Получилось так, что Дугал скрестил оружие совсем не с тем человеком, с которым разговаривал, наверняка полагая, что все трое – враги. Гунтер, едва зазвенело оружие, вытащил пистолет, сбросил с предохранителя и начал отходить в сторону. А по берегу уже бежали стражники во главе с новым командиром.

Гунтер, отчего-то твердо уверенный, что с Мишелем и Гаем все будет в порядке, пускай шотландцы и были ростом куда выше обоих норманнов, а их мечи-клейморы значительно превосходили длиной изделия английских и норманнских оружейников, наблюдал за дракой со стороны, стараясь не слишком приближаться. А то ведь затопчут или зарубят походя.

Нельзя сказать, что поединки были излишне честными. Вначале Мак-Лауд, наседавший на сэра Мишеля, пнул рыцаря по бедру, надеясь затем выбить оружие, сэр Мишель же в ответ подхватил левой рукой валявшуюся рядом длинную железку непонятного происхождения и начал орудовать ею, будто кинжалом. Вот пожалуйста: выпад Дугала отбит, клинок ушел вниз и вправо, и есть мгновение задеть противника не совсем обычным оружием. Сэр Мишель так и сделал, зацепив Дугала по плечу, а тот, в свою очередь, пинком отправил под ноги нормандцу стоявшую у самого края причала деревянную бадью…

Краем глаза Гунтер засек странное движение на борту корабля, а когда повернулся, обнаружил, что «дама» в траурном наряде довольно резво сбежала вниз по сходням и припустила в сторону, противоположную той, откуда приближалась стража. Германца словно током ударило. Эту «даму» следовало отловить любой ценой. Похоже, под черной вуалью и скрывается мэтр де Лоншан…

– Стой! – Гунтер, грохоча подковками сапог, обогнул дерущихся, мельком отметив, что противник Гая уже ранен и сопротивляется вяло. – Стоять, я вам говорю! Halt!

«Дама» обернулась на бегу, и это ее погубило. Ноги запутались в складках тяжелого шерстяного платья, она рухнула на доски причала, попыталась подняться, но тут Гунтер прыжком настиг ее, схватил за ворот, взмахом правой руки, сжимавшей пистолет, сбросил шляпку, и наставил дуло в лицо, принадлежащее отнюдь не женщине.

– Тихо, а то пристрелю! – угрожающим голосом сообщил Гунтер. – А ну встать, сударь!

– Пристрелите?.. Из чего?

Все правильно – на германца смотрел перепуганными серыми глазами человек, всего два дня назад выезжавший из Тауэра с роскошью и великолепием, которым позавидовали бы все христианские короли Европы а то и сам Багдадский халиф. Худое лицо, обтянутое желтоватой кожей, небритый подбородок, острый, будто у птицы, нос и длинные, тронутые сединой волосы – вот он, бывший канцлер Уильям де Лоншан.