Текст книги "Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа"

Перед ними лежал их недавний собеседник, Хайме де Транкавель, с начинающим стекленеть взглядом и глоткой, перерезанной от уха до уха. В лунном свете кровь, толчками вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей, как некий драгоценный камень.

Гай судорожно сглотнул – его не пугало зрелище смерти, но всегда ужасало, с какой легкостью можно лишить человека жизни. Вдобавок он еще помнил звук голоса Хайме, его отчаянное стремление сохранить верность семье и недоверие к чужеземцам, и, может быть, первое самостоятельное принятое решение, которое он не смог осуществить…

– Что же такое ты знал? – пробормотал сэр Гисборн и запоздало понял, что обращается к пустоте – компаньон исчез. Скорее всего, бросился обратно на галерею в надежде если не догнать убийцу, то хотя бы найти какие-нибудь оставленные им следы. Гай не думал, что Мак-Лауду повезет, однако любой поступок, имеющий целью установление виновного, лучше бездействия.

«Что мы скажем его родным? – явившаяся мысль заставила ноттингамца тревожно оглянуться по сторонам и выдержать короткую борьбу с перепуганным внутренним голосом, твердившим, что нужно оставить все как есть и по возможности незаметно вернуться в зал. Пусть караульные замка найдут тело и принесут хозяевам печальное известие. Зачем искушать судьбу? – Граф или его наследник обязательно захотят учинить розыск и конечно же заинтересуются, о чем мы тут беседовали. Но тогда… тогда получается, что кто-то прятался на галерее, слышал весь наш разговор от первого до последнего слова, испугался, что Хайме проболтается, и прикончил его. Это наверняка кто-то числа из обитателей замка, и, вне всякого сомнения, он успел скрыться. Сдается мне, сэр Гисборн, вы со своим приятелем изрядно влипли».

Словно подтверждая эту догадку, поблизости взвизгнула открываемая дверь, пропустив через светящийся проем несколько человеческих фигур, блеснул огонек масляной лампы, и рассерженный голос, весьма похожий на голос Рамона де Транкавеля, окликнул:

– Хайме! Хайме, ты где?

– Я своими глазами видел – он поднялся сюда, и эти иноземцы с ним, – вмешался спутник наследника Ренна, в котором Гай после некоторого размышления узнал Гиллема де Бланшфора. – Мессир Хайме, отзовитесь! Может, они уже ушли?

«Один точно ушел, – невесело подумал Гай. – В страну, откуда нет возврата».

– Мы здесь, – негромко сказал он, и поднял руку, загораживая глаза, когда на него упал луч света, в сумерках показавшийся ослепительно ярким. – И ваш брат тоже здесь.

* * *

Последующие часы невероятно затянувшейся ночи с восьмого на девятый день октября еще долгое время с пугающей неотвратимостью приходили Гаю на ум, стоило его собеседникам упомянуть «безвыходную ситуацию» или «отчаянное положение». Именно такой представала нынешняя обстановка. Гостям (единодушно утверждавшим, что увидели Хайме де Транкавеля только в последний миг его земной жизни, когда он в буквальном смысле свалился им на головы), не бросили в лицо никакого обвинения, однако самый недогадливый человек мог различить эти, еще не произнесенные вслух слова, носившиеся в разреженном холодом воздухе. Гай не сомневался: им суждено прозвучать, но лишь когда хозяева Ренна сочтут нужным прибегнуть к этому безотказному средству и не мгновением раньше.

По здравому рассуждению, не имелось ни малейшего повода, чтобы заподозрить в свершившемся заезжих визитеров. Они не сталкивались с Хайме на quodlibet, не разговаривали с ним и никогда не встречали его до прибытия в Ренн-ле-Шато. На их оружии и одежде не осталось пятен крови (очевидно, что при подобном ранении убийца не сумел бы увернуться от разлетевшихся во все стороны зловещих брызг), и единственное, что вызывало подозрение – их почти одновременный с Хайме уход из зала и то, что именно они, а не кто-то иной, находились подлетела.

Вечеринка, как выяснилось, уже закончилась, и большинство участников разошлись. Именно поэтому слегка обеспокоенный Рамон вкупе с Гиллемом и несколькими приятелями отправился на поиски запропавших невесть куда младшего брата и иноземных гостей. Теперь на долю наследника Ренна выпала нелегкая обязанность разбираться с обстоятельствами насильственной гибели родственника и, насколько мог судить Гай, справлялся он довольно быстро и разумно. Призванные на помощь караульные, на скорую руку соорудив из копий и плащей подобие носилок, переложили на них тело Хайме и унесли в замковую часовню, привлеченных шумом любопытных личностей вежливо, но непреклонно разогнали. После краткого и ничего не разъяснившего разговора с невольными виновниками происшествия Рамон жестом подозвал одного из стражников, велев проводить английских господ в отведенные им комнаты, и напутствовал их брошенным вскользь обещанием (в котором прозвучала смутная угроза) побеседовать завтра всерьез. Рамон также собирался поручить замковой страже обшарить укромные места Ренна, но сэр Гисборн подумал, что большого успеха они не достигнут. У убийцы, особенно если он подготовился заранее, имелось достаточно времени, чтобы спрятаться, переодеться и успешно сделать вид, будто он ни при чем.

– Они его не поймают, – мрачно предсказал Мак-Лауд. – Перевернут весь замок кверху дном и ничего не найдут. Они даже не представляют, кого искать!

– Ты тоже не представляешь, – огрызнулся Гай. Он устал от многочисленных загадок, туманных намеков и недосказанных слов, и больше всего хотел спокойно вздремнуть до утра, без необходимости вскакивать посреди ночи и куда-то мчаться.

Дугал ничего не ответил. Следуя за молчаливым стражником и раскачивающимся светляком фонаря, они спустились в нижний двор, пересекли его, вошли в нижние помещения одной из башен (если Гая не обманывало чувство направления, расположенной на полуденной стороне замка) и, поднявшись по узкой лестнице, остановились перед запертой изнутри дверью. На стук немедленно откликнулся встревоженный голос Франческо, загремел отодвигаемый засов, и впервые за весь день компаньоны осознали, что больше не находятся под ненавязчивым присмотром хозяев Ренна.

– Монна Изабелла ждала вас после вечеринки, но не дождалась. Ей пришлось уйти вместе с остальными дамами, – доложил Франческо. Внимательнее присмотревшись к своим попутчикам, он нахмурился и осторожно спросил: – Что-то случилось, да? Вы выходили поговорить с мессиром Хайме, младшим из семейства, мы думали – вы быстро вернетесь…

– Его убили, – раздраженно бросил Мак-Лауд. – Он собирался рассказать нам что-то о делах, творящихся в замке, и ему заткнули рот самым верным способом – перерезав горло. А потом скинули с галереи донжона. Удивительно, почему мы ночуем здесь, а не в подвале, по обвинению в убийстве члена семьи де Транкавель. Впрочем, они еще успеют навесить завтра на нас всех дохлых собак…

Он ушел в спальню, продолжая сердито бормотать себе под нос, но теперь из-за толстых стен его голос доносился невнятно и неразборчиво. Гай и Франческо переглянулись, мессир Бернардоне озадаченно склонил голову набок, негромко сказав:

– Упокой, Господи, его душу… Как это произошло? Вернее, почему?

– Кто-то испугался возможного разоблачения. – Гай тяжело опустился на застеленный овечьими шкурами сундук и привалился к стене, полузакрыв глаза. Франческо понятливо смолк и начал бесцельно перебирать вещи, разложенные в идеальном порядке. Его наверняка грызло любопытство пополам с желанием поведать о собственных открытиях, и сэр Гисборн, вздохнув, спросил: – Как прошел день? Удалось что-нибудь узнать?

– «Странно» будет наиболее подходящим словом, – Франческо уселся на низкую скамейку перед камином, поворошил кочергой багрово вспыхнувшие угли, продолжая говорить: – Как мне и велели, я пошел осматриваться. Вообще-то я хотел найти часовню, а вместо этого познакомился с монной Бьянкой, дочкой здешнего хозяина. Мы погуляли по замку, поболтали…

– Только поболтали? – язвительно крикнул подслушивавший Мак-Лауд. – Не верю! Она слишком хорошенькая, чтобы развлекать ее одними разговорами!

– Ей еще шестнадцати нет, – укорил нахального скотта Франческо. – Кроме того, кто она и кто я? Так вот, монна Бьянка сводила меня посмотреть на графство Редэ с восходного бастиона – там есть совершенно неохраняемое местечко, прямо над обрывом. Года два назад какой-то местный умелец спустился по стене и вскарабкался обратно, безо всяких веревок и крючьев. Потом я попросил сводить меня в местную capella, часовню. Между прочим, вы знаете, что в окрестностях замка разбросана уйма мест, связываемых с именем Марии Магдалины? У них имеется «источник Магдалины», «скала Магдалины» и замковая церковь тоже называется «часовней Магдалины», но, как мне показалось, хозяева не слишком о ней заботятся.

– Почему именно Магдалина? – Заинтересованный Гай проснулся и заерзал, усаживаясь в подобающем человеку положении.

– Они верят, будто евангельская святая некогда побывала здесь, – объяснил Франческо. – Однако я не помню, чтобы в Писании встречалось такое предание.

– Я тоже не помню, – после вдумчивого размышления согласился сэр Гисборн.

– Нам разрешили заглянуть в крипту под часовней, – продолжил Франческо. – Там хранятся… – узкое, точеное лицо приобрело задумчиво-сосредоточенное выражение, – любопытные вещи. Правильнее называть их «реликвиями», однако, да простится мне подобное сравнение, их сокровищница больше смахивает на лавку процветающего иудейского старьевщика.

Мак-Лауд высунул голову из дверного проема и непочтительно заржал, уточнив:

– В самом деле? А обломков Истинного Креста у них нет? Или наконечника копья Лонгина вкупе с его же верхней челюстью, лишенной половины зубов? Интересно, что получится, если собрать все хранящиеся по Европе «ногти Спасителя» да сложить их вместе?

– Дугал, заткнись, – не выдержал Гай.

– А что я такого сказал? – оскорбился шотландец, однако не ушел, как втайне надеялся сэр Гисборн, оставшись подпирать косяк. Почуявший нарастающее раздражение Франческо поспешил вмешаться:

– По большей части тут собраны предметы, якобы принадлежавшие Магдалине и Лазарю. Еще я видел меч короля Дагоберта и, по-моему, он настоящий. Во всяком случае, откованный во времена, когда жил Дагоберт. Монна Бьянка также собиралась показать мне библиотеку замка, но отец капеллан столь долго распространялся о каждом сокровище в своих владениях, что мы не успели.

– Если завтра уцелеем, наведаемся в здешнее хранилище знаний, – обрадовал попутчика Гисборн. – Хайме намекнул, будто сведения о lapis exillis можно раздобыть у здешнего библиотекаря. Я склонен думать, будто так называется некая книга.

– При чем тут Небесные камни? – не понял Франческо. Гай мстительно ткнул пальцем в сторону компаньона:

– Все вопросы к нему. Сидим, беседуем со старым графом и его наследником, а шевалье Мак-Лауд возьми и брякни: «Как, мол, поживает lapis exillis?» Знаешь, что мы услышали в ответ? «Пойдите и сами полюбуйтесь на него!» Правда, не сказали, куда идти, рассудив, что нам и так должно быть известно. Когда же мы попробовали разузнать что-нибудь у Хайме, он убежденно заявил: такой вещи вообще не существует. В общем, с какой стороны ни посмотри, все равно придется заглянуть в библиотеку. – Он понизил голос и спросил: – Как тебе показалось семейство?

– Среди моих знакомых, как вы понимаете, насчитывается не так много аристократов, чтобы было с чем сравнивать, – наполовину в шутку, наполовину всерьез ответил Франческо. – Как я понял, власть в Ренне постепенно переходит от пожилого и усталого отца к наследнику, и монна Бьянка отзывалась о нем не самым лучшим образом…

– Смазливая физиономия, хитрые мыслишки и темная душонка, – высказал свое мнение шотландец. – Слушайте, давайте поразмыслим над нашими бедствиями утром, когда выспимся и будем лучше соображать. Лично у меня уже голова раскалывается, и если кто-нибудь сейчас скажет еще хоть слово, я за себя не ручаюсь.

…Франческо, заранее облюбовавший себе место на сундуке в гостиной, прежде чем улечься, немного постоял перед высоким окном, смотря на отражающиеся в мутном черном стекле огоньки свечей и прислушиваясь к порывам бившегося в неприступные стены крепости ветра. Он пытался сосредоточиться на мыслях о завтрашнем дне, но вместо этого снова и снова перебирал в памяти визит в часовню. Ему казалось, он упустил нечто важное, увиденное мельком и сохраняющееся непонятым в ожидании своего часа.

Как и говорила Бланка, произвести впечатление на капеллана оказалось проще простого – немного скучающего любопытства, проявленного заезжим гостем, пара небрежно брошенных флоринов и настойчивость монны де Транкавель быстро решили исход дела. Решетчатая дверь в крипту отворилась без малейшего скрипа, доказывая, сколько масла израсходовано на ее петли, отец Уриен (в самом деле похожий на хлопотливого и трусоватого суслика, при малейшей опасности скрывающегося в норе) повел их по низкому, холодному помещению, заставленному множеством сундуков, ларцов и шкатулок, склянок с полуистлевшими костями и обрывками некогда ярких тканей внутри, золотых и серебряных дарохранительниц, распятых на стенах древних доспехов – проржавевших и рассыпающихся. Капеллан говорил, не закрывая рта, Бланка поддакивала, юркая по всему подвалу и умудряясь везде бросить свой любопытствующий взгляд, а мессир Франческо поймал себя на том, что, не слишком внимательно разглядывая реликвии, ищет некий определенный предмет. Он не представлял какой, просто шел по невидимому следу, как загоняющая добычу собака-ищейка.

Завершились его поиски в самом дальнем углу крипты, плохо освещенном и пыльном, куда, похоже, давно никто не заглядывал. Франческо непонимающе уставился на огромный, потемневший от времени дубовый сундук, поставленную на его крышку серебряную часовенку, тоже окутанную налетом черной патины, и выглядевший совершенно здесь неуместным обеденный прибор – несколько тарелок различного размера, небольшая чаша, круглое блюдо для дичи… На изготовление вещей пошли не привычная глина или металл, а дерево. Желтоватое мягкое дерево, вроде липы или клена, покрывшееся сетью трещин и рассохшееся от старости.

«Когда-то, возможно, эти предметы имели некую ценность. – Франческо рассеянно провел пальцем по краю тарелки, смахнув мелкую серую пыль и ощутив выпуклость плохо сохранившегося узора. – Теперь о них забыли и они превратились в обычный хлам. Все, собранное здесь, на самом деле бесполезный хлам, напрочь лишенный малейшего отсвета небесного благословения».

Бланка нетерпеливо окликнула его, и, испугавшись собственных мыслей, он поспешил на ее голос. Однако, выходя из крипты, он задержался, чтобы глянуть на массивный дверной замок и понять: он мог бы открыть его. Не подбирая ключей, с помощью куска обычнейшей гнутой проволоки, наподобие той, что валяется на дне одного из его мешков. Только зачем? Он же не собирается в самом деле еще раз явиться сюда?..

– Иди спать, – шепотом посоветовал сам себе Франческо. Подбросил в камин поленьев, задул почти догоревшие свечи на столе и забрался на приготовленное лежбище, уверенный – ему приснятся крипта под часовней, вкрадчивый шепот голосов в заброшенной галерее и девочка-подросток по имени Бьянка, похожая на бледный ночной цветок.

Часть вторая
Сколько стоит крестовый поход?

1–2 октября 1189 года, вечер и ночь,

Мессина, королевство Сицилийское

Вдоволь наобщавшиеся с августейшими особами Гунтер с Мишелем отбыли к Роже де Алькамо. Бессонная ночь и напряженное утро отнюдь не способствовали бодрости духа, а предстояло пережить мероприятие, которое, по мнению Гунтера, вполне соответствовало заседанию совета Лиги Наций где-нибудь в Цюрихе, совмещенному с грандиозной попойкой в лучшем средневековом стиле. Ему пришлось побывать на банкете, устроенном в Лондоне принцем Джоном и увидеть, как это происходит – вино, песни, потом опять вино и никому не видимые интриги. Однако в гостях у Танкреда и народу соберется побольше, и личности позначительнее, а к тому же приглашены прекрасные дамы и благородные девицы, каковые на лондонских, сугубо мужских, посиделках отсутствовали.

Обуянный тленной гордыней сэр Мишель, который впервые после нормандской истории с Генрихом II приблизился к трону на расстояние буквально одного шага, помялся, но все-таки решил обойтись без своего желто-сине-красного герба и вытребовал у запасливых камеристок Элеоноры, отвечавших за гардероб королевы и свиты, омерзительно-пышные одеяния. По покрою – обычнейшее блио, эдакая длинная хламида с короткими, до локтя рукавами и четырьмя разрезами до пояса – два спереди и сзади, еще два по бокам. Однако ткань, вышивка и украшения переступали, по мнению германца, все мыслимые пределы яркости и хорошего вкуса. В гербе Элеоноры присутствовали детали символов Аквитании, французские лилии, английские леопарды, ирландская лира, шотландский чертополох, два щитодержателя в виде единорога и льва… Выставка тщеславия. Или знак величия королевы?

Ворот, рукава и подол украшала вышивка металлической нитью, в основном золотом, к блио полагалась парадная перевязь, а венчала вызывающую зубную боль картину непременная круглая шапка из плиссированного бархата с брошью и ярким перышком. В общем, Гунтер предположил, что вечером ему придется нацепить на себя не парадный костюм монаршей свиты, а огромную кучу денег – такое роскошество обошлось казне не в один фунт.

(Казаков недавно посчитал соотношение средневековой и современной ему валюты, основываясь на цене за унцию золота и стоимости основных товаров. Когда выяснилось, что английский фунт, соответствующий двадцати пенсам или двенадцати шиллингам (кстати, и монеты в фунт еще не чеканили – слишком большая единица), приблизительно равен тысяче тремстам пятидесяти американским долларам, Сергей пришел в экстатический ужас. Значит, сэр Мишель, поделивший между собой и оруженосцами поровну взятые с собой деньги (пришлось по триста фунтов на каждого), за здорово живешь отдал Казакову сумму, через восемьсот лет составившую бы порядочное состояние – четыреста с лишним тысяч долларов. Да здравствует Средневековье!)

Рыцарь вместе с германцем пообедали в кабаке, не желая отягощать хозяев. К счастью, на сей раз обошлось без драк и непринужденного мордобития. Все таверны Мессины были переполнены, но хозяева, чуя большую прибыль, из кожи вон лезли, пытаясь достойно обслужить господ крестоносцев. Затем последовал отдых у де Алькамо – хозяин и его младший братец Гильом, как сообщила прислуга, уже давно уехали к королю.

Казакову пришлось несколько труднее. Во-первых, вскоре заявилась аббатиса Ромуальдина и закатила тихий скандал. Мужчина в женской обители, да еще в жилище королевы и принцессы, где же благочиние и целомудрие?.. Элеоноре пришлось снова проявить характер и вполне недвусмысленно намекнуть преподобной гарпии, что в делах мирских она разбирается лучше, приносит извинения, однако этот мессир останется здесь. Во-вторых, королева-мать, угостив Сергея обедом (и очень неплохим, надо сказать), долго пыталась выяснить, как нынче живут земли восточнее Польши и как мессир Серж вообще очутился в Западной Европе? Известно, что дружины Киевского или Новгород-Северского «герцогств», как называла Элеонора русские княжества, служили императорам Византии. Сестра киевского князя Владимира Мономаха Ефросиния, в католичестве Адельгейда, вышла замуж за маркграфа Бранденбургского Оттона, а князья Всеволод Большое Гнездо и Владимир Галицкий поддерживали тесные связи с Фридрихом Барбароссой и польским королем Казимиром Справедливым – как дружеские, так и династические… Но во Франции и Италии русские появлялись крайне редко – купцы, монахи и не более.

Обманывать королеву и на ходу выдумывать красивую легенду не имело смысла – ложь моментально раскроется, а говорить правду невозможно тем паче. Поэтому Казаков сослался на плохое знание языка (вполне справедливо) и сообщил, что дал обет не раскрывать своей подлинной истории.

– А, поняла, – воскликнула королева-мать. – Вы, наверное, изгнанник? Натворили что-нибудь предосудительное? Проиграли сопернику? Или замешана некая привлекательная девица, неразделенная любовь? Ну-ну, не обижайтесь, я только фантазирую. Если вы не хотите говорить, я не имею права спрашивать. Но, Боже мой, как интересно! Никогда доселе не встречала дворян из Киева, если не считать скучных и угрюмых паломников, которых видела в Палестине!

«Отвязалась бы ты поскорее, – подумал Казаков, старательно изображая на лице любезность. Получалось плохо из-за особенностей этого самого лица. Какое выражение ни выкраивай, все равно физиономия глумливая. – Ах, твое величество, знала бы ты истинную подоплеку, погнала бы меня поганой метлой да еще и инквизиторам заложила бы!»

Элеонора обернулась на стук в дверь и, по обыкновению, экспансивно всплеснула руками. Видимо, это был ее излюбленный привычный жест:

– Ангерран, снова вы?

– Я, госпожа, как фальшивая монета – всегда возвращаюсь.

Величественный пожилой рыцарь с седыми волосами и аккуратно постриженной бородкой вновь поглядывал на королеву с веселым и забавляющимся выражением голубых глаз.

– Я же сказала, что смогу принять вас только ближе к вечеру!

– Ближе к вечеру, – ухмыльнулся мессир Ангерран, – все начнут копошиться, будто тараканы, а к вам будет невозможно пройти из-за комариного роя фрейлин, камеристок и служанок, которые станут обряжать вас в отвратительное платье всех цветов радуги. У Танкреда мы поговорить не сумеем – меня туда не звали.

– Я вас приглашаю! – гостеприимно заявила Элеонора.

– Нет-нет, – Ангерран прошел в комнату и, не спросив разрешения, уселся на ближайший к Казакову стул, – мне такие развлечения уже неинтересны. Возраст, жизненный опыт и плохой желудок. Вы, как я погляжу, не скучаете?

Седой бросил развязный взгляд на Сергея и надолго его задержал. Казакова чуть покоробило. Сложилось впечатление, будто Ангерран его очень серьезно и тщательно оценивал, пытаясь по виду определить, что перед ним за человек. Но хуже было другое: в небесно-синих очах мессира де Фуа прослеживалось узнавание. Нет, вовсе не потому, что они познакомились не столь давно в разгромленном кабачке Джарре. Казакову почудилось, что Ангерран сейчас пытался ему сказать нечто наподобие: «Сударь, может, нам стоит обговорить незаконченные прежде дела?»

– Давайте я вас представлю, – прощебетала Элеонора, но Ангерран перебил. Перебил королеву так, словно отмахивался от надоедливой любовницы:

– Мы знакомы. Госпожа моя, мне крайне неприятно нарушать ваш тет-а-тет, но у меня новости…

«Может, он бывший ее любовник? – почему-то решил Казаков. – Или очень уж доверенное лицо, позволяющее себе обращаться с Элеонорой чересчур вольно? Забавный старикан… Мишель вроде говорил, что он из малоизвестного рода…»

– Мессир Серж, по вашему усталому взгляду я вижу, что после трапезы вы отяжелели, утомились и хотите отдохнуть, – вымолвила королева-мать. – Пойдите в соседнюю комнату, там есть небольшая, но удобная постель. В вашем возрасте необходимо поспать несколько часов днем. Я вас разбужу, как только это станет необходимо.

«Тайны Мадридского двора. То есть не Мадридского, а Мессинского. – Сергей встал, весьма неуклюже поклонился и пошел к двери, но не захлопнул ее до конца, а как бы невзначай оставил небольшую щелку. – Конечно, чем меньше знаешь, тем крепче спишь, но, поскольку „клопов“ здесь нет и быть не может, придется банально подслушивать. Ведь интересно! Если уж мы замешаны в столь чудесной авантюре с королями и таинственными незнакомцами, то лучше знать правду, чем потом расхлебывать последствия своего незнания».

Ничего не вышло. Устроившись на жестковатом ложе, Казаков попытался вслушаться, но не понял из речей Элеоноры и мессира Ангеррана ни единого слова. Они перешли на абсолютно непонятный язык, по произношению отчасти похожий на французский и в то же время изобилующий более приличествующими испанскому гортанными звуками. Оставалось только спать.

* * *

Глупые изобретения цивилизации, вроде пригласительных билетов, нагрудных бейджей или визитных карточек в двенадцатом веке благополучно отсутствовали. Единственной визитной карточкой являлся родовой герб, а роль билета с пометкой «VIP» выполнял твой сюзерен.

Вполне естественно, что молодой сицилийский король Танкред не мог пригласить к себе всех до единого дворян, явившихся на Сицилию вместе с королями-крестоносцами. Танкреду было достаточно позвать на праздник, посвященный дню святого Ремигия и венценосным гостям острова, только Ричарда, Филиппа и Элеонору, а уж сами монархи имели право выбрать тех, кто будет сопровождать августейших особ на королевский пир. Каждый мог привести с собой весьма ограниченную, но блестящую свиту, по негласным уложениям составлявшую от двадцати до полусотни человек. Впрочем, богатство и значимость хозяина только подчеркивалось большим количеством гостей – это значило, что он может накормить и приветить всех. Сицилия не столь уж богатое королевство, но ради особого случая Танкред ухлопал на обустройство праздника не меньше половины собранных за год налогов и добычи, взятой его пиратами на побережье Берберии.

Присутствовало не меньше трехсот гостей. Под грандиозное пиршество заняли огромное помещение мессинского замка, в другие времена обычно выполнявшее роль тронной залы. Трон пришлось вынести, а на возвышении поставить стол для монархов. Папу Римского Климента тоже приглашали, но более из вежливости, нежели с надеждой – святейший понтифик все равно отказался бы участвовать в светских увеселениях. Зато приехали два куриальных кардинала из тех, что помоложе – монсеньоры Синибальдо де Монтичелло и Пьетро Орсини.

Основное пространство было занято кóзлами, на которые положили широкие доски, укрытые скатертями. Посреди зала оставалась довольно широкая площадка для представлений и танцев. А уж на украшения Танкред не поскупился: на особых постаментах разместились «живые фигуры» – одетые в римские костюмы молодые люди и девицы, призванные изображать нечто аллегорическое, пол, в обычное время застланный соломой, усыпали сплошным ковром цветов, титанические шандалы горели тысячами длинных свечей, способных не гаснуть всю ночь, курились ароматницы, исторгая к потолку сизоватый дымок, пахнущий ладаном, опием или розовой водой, у стен громоздились бочонки с винами для тех, кто не мог дождаться начала ужина и желал как можно скорее поднять настроение… Праздновать собирались с размахом и наибольшим тщанием.

После повечерия, когда значительная часть гостей уже собралась, однако садиться за стол еще никто не хотел и господа дворяне либо беседовали между собою, либо оценивали достоинства сицилийских вин, прибыла королева Элеонора со свитой. Рядом шествовала Беренгария – принцесса исполнила свое желание и к платью цвета морского пурпура одела купленные сегодня драгоценности. Никакого золота, только серебро, хранящее единый стиль во всех украшениях. По мнению Казакова, смотрелось чудесно. По мнению общества – необычно.

Сопровождаемые поклонами и расшаркиваниями, королева-мать, свитские и принцесса прошли через весь зал, герольд указал места, где могут расположиться за столом Элеонора и Беренгария, а прочие члены свиты – шесть пожилых дам, сэр Мишель и Гунтер – устроились за длиннющим столом справа и чуть в отдалении: ближайшие к монархам сиденья заняли герцоги. За креслом королевы-матери осталась лишь особо доверенная мадам де Борж – пятидесятилетняя аквитанская вдова. Тыл Беренгарии прикрывал молодой невозмутимый шевалье в костюме наваррского двора.

– Ждем Филиппа-Августа, – громко сказала Элеонора своей верной камеристке и Казакову. – Ричард где-то в зале, но я его не вижу, слишком много людей. Так и мельтешат. Шевалье, пока Танкред не объявил начало праздника, можете пойти и развлечься. Познакомьтесь с кем-нибудь, выпейте вина… За принцессой я пригляжу.

Казаков бросил взгляд на Беренгарию и, увидев, как та кивнула, соглашаясь с Элеонорой, побрел искать Гунтера с Мишелем.

С ним раскланялись только Роже де Алькамо и Гильом, мгновенно узнавшие оруженосца сэра Мишеля. Остальные просто не обращали внимания на незнакомого дворянина в наваррских цветах.

– Простите, сударь. – Казакова вдруг окликнул бородатый господин в желто-красном. – Мы не знакомы?

– Не имею чести, – процедил сквозь зубы Сергей.

– Педро Барселонский, – представился бородач, выглядевший лет на сорок. – Дядя принцессы Беренгарии. Я прежде никогда не видел вас в свите моей племянницы.

– Спросите обо мне у Элеоноры Аквитанской, – быстро ответил Казаков и поскорее нырнул в толпу, не желая развивать разговор. Дон Педро все-таки был графом и наперечет помнил всех приближенных своего брата Санчо. Нет ничего хуже, чем нарваться на заботливого дядюшку, который мигом начнет выяснять, что за верный паладин появился у любимой родственницы?

Мелькнули режущие глаза красно-сине-золотые одежды аквитанских вассалов – вот и Гунтер с Мишелем. Стоят в пестром кругу господ, столпившихся рядом с тем самым смазливым юношей, что сопровождал Ричарда в церкви. Ну конечно, и Львиное Сердце здесь.

Только сейчас Казаков сумел рассмотреть легендарного английского короля во всех подробностях. Высок, не меньше метра девяносто, и без сомнений невероятно силен. Волосы схвачены золотым шнурком, в цвет кудрей – такие обычно называются «соломенными». Черты лица крупные и резковатые, что, правда, отнюдь не убавляет своеобразной диковатой красоты. Женщинам такой рыцарь должен безумно нравиться. Потому и сгрудился вокруг короля целый сонм девиц на выбор: француженки, сицилийки, бургундки… Казакову пришло в голову сравнение с появлением на людях кинозвезды. Все то же самое, только автографы не просят, зато в один голос канючат: «Мессир Бертран, ваше величество! Спойте, мы вас умоляем!»

Казаков, желая подтвердить свои подозрения, протолкался к Гунтеру, невежливо распихивая локтями восхищенных поклонников, и, потянув германца за рукав, спросил:

– Это кто с королем?

– Бертран де Борн, европейская знаменитость, – по-английски ответил Гунтер, не желая, чтобы его поняли окружающие. – На мой взгляд, редкостный вертопрах, но, как говорят, чертовски талантлив. Если он перестанет ломаться, это утверждение можно будет проверить.

Ричард, приобняв Бертрана за плечи, насладился восторгом гостей, окруживших первого рыцаря и первого менестреля, и наконец что-то зашептал на ухо фавориту. Бертран де Борн снова покривил тонкие губы, однако вытянул из-за спины роскошную кипарисовую виолу.

– О чем? О чем должно гласить новое лэ мессира Бертрана? – Голос короля оказался излишне глубок – грубоватый бас лондонского пивовара, способного и поговорить на философические темы, и прикрикнуть на разбуянившихся в трактирном зале оксфордских вагантов. – Куртуазная любовь? Древние легенды? Битвы в Святой Земле? Или нравоучительная баллада?