Текст книги "Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа"

– Нет, насколько я знаю, – растерянно пробормотал Франческо.

– Неужели они приехали спасать ее просто так? – не на шутку опешила девочка. – Разве такое еще случается в жизни, а не в сказках и балладах? Тогда мне здорово повезло… – Она требовательно подергала собеседника за рукав. – Рассказывай дальше! Кто эти господа, твои друзья? Я видела, как они въезжали в замок и отправились разговаривать с отцом. Они красивые, особенно тот, высокий, на сером коне. Как его зовут? И почему он так странно одевается?

«Она всего лишь ребенок, не по годам умный и наблюдательный ребенок, воспитанный странными людьми, больше занятыми собой, нежели ей, – напомнил себе Франческо. – То, что для тебя – вопрос жизни или смерти, для нее всего лишь игра. Она не виновата в том, что не знает жизни за пределами крепости. Не разочаровывай ее – это к ней еще придет. Сложи историю, такую же захватывающую, как слышанные ею легенды. Она уже знает, как неприглядна бывает правда, так обмани ради ее же блага. Хотя ты можешь припомнить случай, когда ложь, даже ложь во спасение, становилась благом? Господи, почему твои дети вынуждены постоянно прибегать к хитрости и одурачивать ближних своих? Не обижайся на меня, монна Бьянка-Терезия-Катрин-Маргарита, я с удовольствием оставался бы честным, да никак не получается…»

8 октября, поздний вечер– 9 октября 1189 года, ночь,

замок Ренн-ле-Шато, предгорья Пиренеев

«Удивительно, как здесь много красивых лиц, – мессир Гай вновь пробежался взглядом по расположенному на первом ярусе донжона круглому залу, убеждаясь в истинности своего наблюдения. – Только почему все они кажутся ненастоящими? Не лица, а личины, за которыми… За которыми самое страшное – пустота».

Quodlibet – вечеринка, где лакомым блюдом почиталась хорошо рассказанная история или песня, неизвестная большинству присутствующих – чинно докатилась до своей второй половины. Иноземным гостям, вопреки мрачным ожиданиям Гая, уделили ровно столько внимания, сколько надлежало отмерить по выверенным канонам вежливого гостеприимства, после чего предоставили их самим себе. Господа рыцари из королевства Английского ничуть не возражали против такого обращения, позволявшего им рассматривать местное аристократическое сообщество, держась от него на почтительном удалении. Единственным из приезжих, кто волей-неволей оказался на виду, стал Франческо, однако, насколько мог судить Гай, их молодой попутчик пока держался безупречно. Пусть он стыдился своего происхождения и будущего ремесла, однако у него имелось нечто, позволявшее ему держать голову высоко поднятой – он умел играть на виоле, и, что немаловажно, делал это хорошо.

«Сдалось ему это учение. – Сэр Гисборн исподволь переместился вдоль закрытой гобеленами стены вправо, подальше от ревущего каминного зева, больше похожего на жерло вулкана. – Он вполне может сделать себе имя песнями. Возможно, я немного понимаю в музыке, однако я слышал игру де Борна, считающегося лучшим в этом деле, и слышал никому не известного мессира Бернардоне. Первым восхищаются все, начиная от короля Ричарда, да только восхищение это несколько натянутое, зато второй, если захочет, может заставить людей радоваться и плакать по своему желанию. Надо будет спросить у Франческо, не подумывал ли он избрать иную дорогу, нежели заканчивающуюся у врат какого-нибудь университета».

– У него замечательно получается, правда? – спросили рядом, и, оглянувшись, Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.

– Правда, – согласился он и озабоченно спросил: – Ты Мак-Лауда не видела? Как бы опять чего не натворил…

– Стоит в другом конце зала. – Изабель махнула рукой, указывая направление. – Увлеченно обсуждает с мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими манерами. Впрочем, дамам нравится – я имею в виду не только манеры мессира Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней игры и отлично понимает – неприятности нам сейчас нужны меньше всего, – она ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: – Вам здесь не по душе?

– Да. – Сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: – Я никак не могу отличить, когда они говорят правду и когда лгут. Что кроется за их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится – дай им волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать друг друга.

– Вы преувеличиваете, – мягко сказала мистрисс Уэстмор. – Де Транкавель и их приближенные – самые обычные люди. Высокомерные – да, кичащиеся древностью своего рода – вполне возможно, слегка презирающие всех остальных – кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них – никто, проезжие гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон и к вечеру уже позабудут.

– Это так, – вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий, однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего доброго.

Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов, шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу. Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор не повезет – у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не собиравшаяся уступать своего места. Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не вышедшую ростом молодую женщину, и только в следующий миг сообразил: перед ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на вечеринку, и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином. Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.

Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на него преданным взглядом, звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском, отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:

– Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное общество, а не успеешь оглянуться – он уже там и вовсю любезничает, пока ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: «Можно войти?..» – после чего удалился на поиски достойной компании.

Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди слушателей Франческо и недовольно подумал: «Стоило нам здесь появиться, как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас может быть помощь – мы же понятия не имеем о творящемся здесь, если не считать имен хозяина замка и его детей да моего личного смутного ощущения, будто в этом великолепном Ренне не все ладно».

Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери – не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом темном углу зала и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя – Хайме.

…Он поджидал их на деревянной галерее, опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко щелкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на слегка согнутых ногах, похожий на опасного хищного зверька, готового при любом движении как улизнуть, так и осторожно подойти поближе. Выглядел он не старше Франческо, и даже в наступающих сумерках Гай с удивлением разглядел, какой настороженный взгляд устремлен на них. Взгляд уже немолодого человека, привыкшего жить с чувством постоянного страха за свою жизнь и наполненного подозрением ко всем людям мира.

– Хайме де Транкавель, – отрывисто представился незнакомец, внятно произнося каждое слово, как свойственно лишь недавно освоившим чужой язык людям.

– Простите, а сколько вас всего? – с издевательской вежливостью осведомился Мак-Лауд. – Кого тут ни встретишь, сразу заявляет, мол, я – де Транкавель…

– Семеро, вместе с женой Рамона и ее братом. – Хайме принял вопрос всерьез, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намек. – Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де Бланшфоры. Вас я знаю. Вы из Англии, едете в Палестину.

– Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все. – На шотландца опять напал стих болтливости. – Гай, вдруг мы уже успели прославиться на весь белый свет и не заметили этого?

– Уймись, – посоветовал компаньону сэр Гисборн и обратился к снедаемому нетерпением Хайме: – Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чем вы хотели поговорить?

– Не сейчас. Не здесь. – Молодой человек резко оглянулся, раздраженно смахнув упавшие на лицо длинные черные пряди («Неужели они до сих пор соблюдают традицию Меровингов? – мельком подумал Гай, вспомнив легенду о древних королях франков. – Не стригут волосы, дабы не потерять могущества?») – Вас пригласили на это сборище, которое они именуют quodlibet, да?.. – Он вдруг сбился, дернув углом рта, и с внезапно прорезавшимся акцентом пробормотал: – Cerdo de mierda, почему я должен вам верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих… – Он попятился к всходу на галерею. – Я не знаю… Если это ловушка, мне не можно…

– Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, – без обычной насмешливости сказал Дугал. Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями из незнакомого Гаю языка:

– На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти – там есть лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать – я не хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон. – Он беспомощно глянул на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: – Но мне так страшно… – и, сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам, прежде чем они успели осознать услышанное. – Чего это он такой пуганый? – удивился Мак-Лауд. – Кстати, ты заметил: он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется, как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн – вдруг он в самом деле знает нечто полезное?

– Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? – озабоченно спросил сэр Гисборн. – Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь еще этот мальчик… Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счетом ничего не известно?

– Смоемся раньше, чем нас заподозрят в надувательстве, – беспечно отмахнулся Дугал. – За что мне нравятся всякие устроители заговоров – они шарахаются от каждой тени, никому не доверяют и больше всего опасаются предательства собственных союзников. Умный человек способен без особенного труда прикинуться одним из них, разузнать нужное и преспокойно удалиться, пока они будут с пеной у рта обвинять друг друга. И вообще, довольно предаваться греху уныния, когда на белом свете имеется множество иных, более приятных грехов. Выберемся как-нибудь, не впервой.

«Тебе, может, и не впервой, – подумал Гай, шагая через просторный верхний двор замка и прислушиваясь к перекличке часовых на башнях. – А я словно брожу по тонкому льду и жду – затрещит под ногами или нет? Успею я добежать до берега или отведаю холодной водички?..»

Он подозревал, что каждый из его спутников на свой лад задает себе этот вопрос и не находит ответа. Четыре человека, не по своей воле втянутых в хитросплетения чужих секретов, долгов, ненависти и привязанности. Франческо говорил истинную правду: с каждым прожитым мгновением все больше хотелось очутиться подальше отсюда и никогда не возвращаться.

Задумавшийся сэр Гисборн внезапно осознал, что шепотки и болтовня собравшихся прекратились, уступив место новой мелодии, а Хайме пропал. Вернее, не пропал, а перебрался в другую часть зала, поближе к потайной лестнице и выжидал подходящего момента, чтобы скрыться. Он вполне мог не прикладывать таких стараний – почти все приглашенные, числом около трех десятков, внимали струнным руладам и не обращали внимания на творящееся позади них. Гай уже несколько раз замечал, как кое-кто из гостей (чаще всего молодые парочки) украдкой выскальзывал наружу, пребывая в уверенности, что прочие закроют глаза на их невинные проделки.

Сэр Гисборн неспешно двинулся в обход зала, искреннее и безмолвно умоляя, чтобы никто не пристал к нему с расспросами и не втянул в вежливо-пустой светский разговор. Он удачно миновал хозяйку вечеринки, мадам Идуанну де Транкавель, в девичестве де Бланшфор, хорошенькую блондинку лет двадцати пяти в ярко-алом платье, с обманчиво рассеянной улыбкой и хитроватыми голубыми глазами. Поблизости от жены наследника замка неотлучно пребывал весьма схожий с ней обликом молодой человек, постарше возрастом на год или два – ее брат, Гиллем де Бланшфор. Этих двоих Гай счел наиболее безобидными среди присутствующих: они не помышляли ни о чем, кроме заботы о гостях и поддержании в обществе надлежащего блеска.

Краем глаза сэр Гисборн заметил мессира Рамона, окруженного шумливой компанией, и вовремя отодвинулся в тень, высматривая Мак-Лауда. Убедившись, что напарник обратил внимание на его настойчиво перемещение в сторону двери, Гай облегченно перевел дух. Когда возникала необходимость, шотландец мог бесследно затеряться в самом многолюдном сборище. Он все понял и наверняка объявится на месте встречи даже раньше его самого.

Несколько последних шагов – и Гай наконец поравнялся с небольшим гобеленом, прятавшим за собой нишу в стене и дверную створку. На всякий случай он оглянулся, проверяя, не пришло ли кому-нибудь в голову присмотреть за действиями иноземного гостя. Вроде бы он не удостоился ничьего пристального внимания… если не считать равнодушно-отрешенного взгляда Тьерри де Транкавеля, среднего из трех сыновей мессира Бертрана, выглядевшего так, будто давно уже отошел от мирских забот. Сэр Гисборн вспомнил, что даже не слышал голоса этого человека, когда всю их компанию представляли здешнему обществу. В сравнении со своими братьями и младшей сестрой Тьерри явно проигрывал, не отличаясь ни яркой внешностью, ни живостью характера. Гай не мог даже с уверенностью сказать, видел ли Тьерри его поспешный рывок за занавеси и, если видел, какое объяснение дал этому довольно странному поступку. Мессир Тьерри смотрел сквозь него, и ноттингамец невольно подумал: «Он как камень на дне реки – созерцает бегущую мимо воду, ничего не ждет, ни о чем не сожалеет. У него нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, которое его не слишком задевает. Господи всеведущий, неужели Тебе в самом деле угодно видеть среди созданий Твоих подобное семейство?»

* * *

Снаружи окончательно стемнело, и, покинув уютный мирок вечеринки, компаньоны угодили прямиком в неласковые объятия приближающейся ночи – стылой, до краев насыщенной тоскливыми посвистами ветра и шуршанием гоняемых по камням маленьких песчаных вихрей. Глянув вверх, Гай увидел вырезанные в темно-синем небе бездонные черные провалы, и вздрогнул, не сразу догадавшись, что смотрит на башни замка. Из-за зубцов стены неторопливо выползла луна – огромная, почти идеально круглая, призрачного бледно-зеленоватого цвета.

– Завтра или через день настанет полнолуние, – задумчиво протянул Мак-Лауд и чуть потише добавил: – Придет охотничья луна.

– Угу, – согласился сэр Гисборн. – Она самая.

«Охотничьей луной» на Британских островах издревле звали первое октябрьское полнолуние, и предки Гая, явившиеся на Остров вслед за герцогом Гильомом Завоевателем, восприняли наименование от саксонских и кельтских племен. Появление охотничьей луны завершало сбор урожая и открывало время осенней охоты на любую дичь – бегающую по земле и парящую в воздухе, покрытую шерстью или перьями. С поражающей воображение четкостью сэр Гисборн вдруг представил, как такая же луна плывет в неподвижном воздухе над убранными полями манора Локсли, над облетающей дубравой и темной полосой реки Трент… В поместье съедутся гости, окрестные леса задрожат от пронзительного лая гончих и звука рожков, олени поднимут украшенные ветвистыми рогами головы и замрут, насторожив уши и втягивая черными ноздрями холодный, терпкий воздух, огненным клубком покатится под ногами лошадей перепуганная лисица… Каждый вечер станет состязанием на лучшую охотничью байку, управляющий потеряет счет опустошенным бочонкам и махнет на все рукой, опьяневшая от свободы молодежь будет носиться верхами по багряно-золотистым лесам, провожаемая снисходительными взглядами старших, и на миг ты поймешь, каким прекрасным может быть этот мир…

– Гай, – укоризненно сказали рядом, – проснись. Мы сюда зачем пришли?

– Я не сплю, – буркнул смутившийся Гай и огляделся.

Обширная площадка, примыкавшая к донжону и освещенная дымным колеблющимся пламенем десятка факелов, пустовала. Мак-Лауд не поленился подняться наверх, на деревянную галерею, никого там не обнаружил и, усевшись на ступеньках, с досадой сплюнул, пробормотав:

– Перетрусил, что ли… Я только нашел, с кем поболтать по душам…

– С ним или с ней? – дотошно уточнил сэр Гисборн.

– Женщины обычно знают больше секретов и совершенно не умеют их хранить, – пожал плечами Дугал, и от этого движения серебряная фибула блеснула в темноте россыпью крохотных искр. – Жаль, мы не успели поговорить с мистрисс Изабель. За время, пока она здесь сидит, можно разузнать все про всех. У Френсиса, когда он заявился под ручку с этой чернявой малявкой, тоже был хитрющий вид – наверняка пронюхал что-то интересное. Хотел бы я знать, что именно?

– А я хотел бы знать, как он умудрился познакомиться с хозяйской дочкой? – недовольно заметил Гай.

– Вот сам у него и спроси, – с готовностью посоветовал Мак-Лауд. – Может, он тебя научит, как нужно разговаривать с девушками… Тихо!

Они замолчали, пытаясь различить среди невнятных ночных шорохов звук приближающихся человеческих шагов. Ничего не заметивший Гай уже хотел сказать, что компаньону послышалось, и спросить, как долго он намерен здесь торчать. Если их отсутствие затянется, это вызовет подозрение и расспросы: не видел ли кто, куда ушли иноземные гости? Кто-нибудь обязательно глазел по сторонам, и быстро выяснится, что мессиры из Англии самым подозрительным образом изволили покинуть вечеринку. Они, конечно, придумают оправдание, но завоеванное с таким трудом шаткое доверие все равно будет подорвано. Затея с ночной встречей все больше и больше казалась сэру Гисборну не слишком замечательной идеей. Секреты Хайме вполне могли потерпеть до завтрашнего дня. Скажите на милость, неужели он так долго хранил свою тайну только для того, чтобы выболтать ее первым встречным, да еще приезжим, да еще…

Додумать Гай не успел – от стены напротив отделилась тень, медленно, точно колеблясь, приблизилась, и обернулась Хайме де Транкавелем, выглядевшим так, будто он миг назад скрылся от долгого изнурительного преследования, а не поднялся по лестнице, насчитывавшей от силы два десятка ступенек.

– Меня заметили, – выдавил он. – Меня наверняка заметили. Они придут сюда.

– Ну и что? – с полнейшим равнодушием спросил Мак-Лауд, и не подумавший встать при появлении одного из владельцев замка. – Мало ли по какой причине людям захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Кого ты так боишься?

– Отца. Рамона. – Хайме быстро провел языком по узким губам и еле слышно добавил: – Вас.

– Тогда зачем тебе понадобилось вытаскивать нас сюда, если ты такой пугливый? – вполне дружелюбно, отчего каждое произнесенное слово звучало намного оскорбительнее, поинтересовался Дугал. – Заперся бы в подвале и дрожал там потихоньку.

Внутренне сэр Гисборн уже приготовился к вспышке ярости и долгим извинениям (в которых предстоит изощряться ему, ибо компаньон напрочь лишен как чувства такта, так и понятия, какие границы в разговоре с определенными людьми можно переходить, а какие нет), но Хайме виноватым и каким-то детским голосом произнес:

– Мне с ними жить дальше. Они моя семья, но если они узнают, что я разговаривал с вами…

– Тебе здорово достанется, – закончил фразу шотландец. – Это мы уже поняли. Что дальше?

– Уезжайте отсюда, – без всякой надежды на успех произнес Хайме. – Берите вещь, которую вы привезли для моего отца, и уходите. Стража на воротах вас пропустит. Если вас начнут искать, я скажу, что видел вас и вы ушли к себе. До утра никто ничего не заподозрит. Держитесь направления на полдень и чуть к восходу, наткнетесь на дорогу на Безье. Скачите по ней и не оглядывайтесь.

– Даже так? – с легким удивлением осведомился Мак-Лауд. – А наши спутники останутся здесь?

Молодой человек скривился:

– Вас так беспокоит их судьба? Их отпустят – они никому не нужны. И потом, речь идет всего лишь об итальянском купчишке и женщине. – Последнее слово он произнес с нескрываемым отвращением. – Вас что, всерьез тревожит участь какой-то торговки? Лукавого и суетного творения с обманными речами и лживым взором?

– Мы обещали им наше покровительство, – вмешался Гай. – И учтите на будущее, мессир Хайме – мне весьма не по душе, когда о моих знакомых высказываются в подобном тоне.

– Вы ничего не понимаете, – горько сказал Хайме. – Ничего!

– Тогда объясните нам толком, в чем дело, вместо того, чтобы ходить вокруг да около. – Сэр Гисборн ощутил нарастающую злость на этого косноязычного мальчишку, никак не могущего принять решение.

– Оставаясь здесь, вы подвергаете своих… знакомых еще большей опасности, – вытолкнул из себя Хайме. – Отцу необходимо заполучить то, что вы привезли. Он не остановится, достигая своей цели. Он посулит вам все, что угодно, но в день расплаты не даст ничего. Он захочет оставить вас здесь. Навсегда. Сделать такими же, как мы. И вам это понравится. – Он вдруг улыбнулся, хотя улыбка куда больше смахивала на оскал. – У него есть возможность воплотить любое ваше желание. Вы останетесь. Весь мир превратится в пустой звук, только Ренн будет иметь смысл…

– Перестань нести чушь, – брезгливо сказал Мак-Лауд, и малопонятные речи Хайме тут же оборвались, словно молодой человек разучился говорить или ему заткнули рот. – Ничего толкового, похоже, от тебя не добиться, потому сделаем проще – я буду спрашивать, а ты отвечать. Если, конечно, не хочешь и дальше оставаться маленькой перепуганной крысой из мокрого подвала, которая не решается пищать, даже когда ей оттяптывают хвост.

Хайме дернулся, словно от удара, но промолчал. Луна поднималась все выше, заливая площадку неясным голубоватым светом. Забранные в железные решетки факелы трепетали на нескончаемом ветру, мотая оранжево-черными гривами. Звучавшие в тишине голоса вдруг показались Гаю нестерпимо громкими, хотя Дугал и Хайме разговаривали полушепотом. Он разрывался на части между любопытством, требовавшим внимательно слушать и запоминать, и осторожностью, докучливо зудевшей о необходимости смотреть по сторонам. Наконец сэру Гисборну показалось, будто выход найден: он встал в почти непроглядной тени у подножия донжона, откуда хорошо видел всю площадку, и отчетливо слышал напряженно-быстрый разговор, чем-то напоминавший поединок на ножах. Именно на ножах, когда противники сходятся лицом к лицу и малейшее движение может стать роковым.

– Откуда твой отец узнал, что мы приедем и привезем бумаги?

– Рамон сказал, – ответил Хайме и, точно испугавшись, добавил: – Ему пришло письмо – с голубем. Он уехал на праздники в Тулузу, вернулся с вашей женщиной и стал ждать. Говорил: «Они явятся за своей подружкой».

– Почему мессиру Бертрану так нужны эти документы?

– В них – власть. Она притягивает его. И Рамона тоже.

– Зачем? У вас без того есть владения, и немаленькие…

– Они хотят власть только для себя. И чтобы никого над ними. Ни короля, ни Бога. Больше ничего не знаю. Они убьют меня, если я расскажу. Им все равно, они никого не боятся. Тьерри мог бы разубедить их, но ему ни до чего нет дела.

– Ты можешь рассказать, что они задумали?

– Нет. – Хайме замотал головой – испуганно и непреклонно.

– Не знаешь или боишься?

– Боюсь, – честно признался молодой человек. – Я думал – может, уговорю вас уехать и сам сбегу. Не могу я больше здесь. В Тулузе собирают отряд из молодых рыцарей, в конце месяца они спустятся по Гаронне к побережью и поплывут к Иерусалиму, я хотел уйти с ними. Но наступает новый день, я говорю себе – сделаю завтра, а завтра никогда не наступает… Пожалуйста, уезжайте. Без вас и ваших бумаг отец и Рамон не рискнут начать действовать. Может, они задумаются и отложат все. – Он умоляюще посмотрел на Мак-Лауда («Снизу вверх, – удивленно отметил Гай. – Как такое может быть? Дугал ведь сидит, а Хайме стоит»). – Пройдет время, все изменится. Но сейчас… Для них все слишком удачно складывается. Иногда я думаю – может, это дело рук их покровителя… – Не договорив, он захлопнул рот с такой силой, что лязгнули челюсти.

– Какого покровителя? – Обмолвке не удалось проскочить незамеченной. – Кто помогает твоим сородичам? Где находятся эти люди? Здесь, или в Тулузе, или еще где-то?

Молчащий Хайме пристально разглядывал змеящиеся трещины на серо-желтоватых плитах у себя под ногами. Наконец он еле слышно попросил:

– Я хочу вернуться обратно.

– Никто тебя не держит. – Мак-Лауд рывком поднялся на ноги. – Беги, только не думай убежать от самого себя. Твои сородичи не настолько всесильны, как ты думаешь. За пределами вашего Редэ о них никто и не слышал. Если ты полагаешь, что должен их остановить – ради них самих – то решись наконец! Никто не станет делать это за тебя.

– Мне… мне надо подумать, – медленно проговорил младший из сыновей мессира Бертрана.

– Так думай поскорее, – зло бросил Дугал. – Мы не собираемся околачиваться тут до скончания времен, поджидая, когда ты изволишь собраться с духом. Если ничего не надумаешь до завтра – что ж, оставайся при своих секретах. Но имей в виду – мы могли бы помочь тебе. – Завтра, – как завороженный, повторил Хайме и уже тверже добавил: – Хорошо, пусть будет завтра.

Он обошел стоявшего у него на дороге шотландца, намереваясь подняться вверх по лестнице на галерею, и тут Гая посетила внезапная, ослепительная в своей неожиданности мысль. Вспомнив совет компаньона о том, что в подобные мгновения надлежит, не сомневаясь, действовать в согласии с подсказками внутреннего голоса, он негромко окликнул:

– Мессир Хайме, вам доводилось слышать такое название – lapis exillis? Ходят слухи, будто сей предмет хранится в вашем замке.

Хайме обернулся – не оглянулся через плечо, а развернулся на громко скрипнувших каблуках – и несколько мгновений внимательно изучал ноттингамца, точно не мог понять, откуда здесь взялся этот человек и о чем его спрашивает. Затем растерянно развел руками:

– Lapis exillis – предание, не имеющее под собой никакой основы. Полагаю, если вещь, о которой вы говорите, и обретается на грешной земле, то наверняка не в таком проклятом месте, как Ренн. Сходите к хранителю нашей библиотеки, он собирает местные легенды и сможет рассказать вам больше, нежели я.

Он постоял, ожидая новых вопросов, и, не дождавшись, скрылся в темноте. Гай слышал стук его шагов вверх по ступенькам и мельком подумал – зачем, собственно, Хайме понадобилось идти туда, если он горел желанием вернуться в зал? Разве что ему известен другой вход. – Приехали, – разочарованно протянул сэр Гисборн. – Одни говорят: идите и посмотрите своим глазами, другие – нет такого и никогда не было. Кому поверим?

– Никому. – Мак-Лауд предвкушающе ухмыльнулся. – Завтра этот красавчик все нам выложит. Будет разливаться, как птаха соловей по весне.

– Зря ты с ним так, – упрекнул напарника Гай.

– Интересно получается! – возмутился шотландец. – Он предлагал нам бросить Френсиса и Изабель в настоящей змеиной яме, а самим сбежать, и я еще должен относится к этому маленькому плаксивому ничтожеству с уважением?

– Ты мог просто разговаривать с ним повежливее, – твердо сказал сэр Гисборн. – В конце концов, он сам изъявил желание встретиться с нами…

– И мне пришлось едва ли не выкручивать ему руки, чтобы он заговорил, – презрительно фыркнул Мак-Лауд. – Правда, под конец он брякнул одно полезное словечко.

– Библиотека, – кивнул Гай. – Тогда нам понадобится мессир Франческо – в отличие от нас с тобой, он вроде неплохо разбирается в книгах. Вдруг «Lapis exillis» – название рукописи?

– Все может быть. – Дугал отступил на несколько шагов и, прищурившись, всмотрелся в слабо разгоняемую отсветами факелов полутьму на галерее. – Слушай, что-то мне неспокойно. Я поднимусь наверх, а ты подожди здесь, ладно?

– Хорошо, – недоуменно согласился сэр Гисборн, привыкший за время пути доверять чутью компаньона. Шотландец затопал по ступенькам, успев одолеть половину пролета, когда на перила рывком навалилось нечто темное. Загадочный предмет (Гай вскинул голову, чтобы рассмотреть его, и от резкого движения в затылке отчетливо хрустнуло) два или три удара сердца раскачивался, точно заваливающийся набок мешок с мукой, затем с булькающим звуком полетел вниз. Послышался неприятный чавкающий удар, словно с большой высоты уронили корзину с яйцами. Гаю не понадобилось много времени, чтобы узнать этот звук – так разбивается о камни человеческое тело.

Он и Мак-Лауд успели к незнакомцу одновременно. Им не пришлось его переворачивать и ломать головы над вопросом «Кто это?».