Текст книги "Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа"

* * *

– Простите, я вам не помешал?

Не расслышавший дверного скрипа Гай вскочил, отпихнув табурет и протягивая руку к лежавшим на столе ножнам. Визитер не относился к семейству де Транкавель, но сэру Гисборну не понадобилось долго рыться в своей памяти, чтобы узнать, кто это. Он уже встречал этого человека – седеющего аристократа в черном костюме, лихо сдвинутом набок ярко-малиновом берете и привычкой носить длинный узкий меч на правом боку, что непреложно означало: владелец оружия – левша. Больше месяца назад Гай столкнулся с этим типом на постоялом дворе в Туре, получив недвусмысленное предупреждение – забыть о Тулузе, пропавших документах и поручении принца Джона. Поначалу сэр Гисборн полагал тот краткий разговор за плод собственного разыгравшегося воображения, однако в последнее время переменил мнение. Последуй они совету незнакомца, давно уже стояли на пристани в Марселе и приценивались к оплате за перевозку через Средиземное море.

– Вот именно, – кивнул неизвестный, словно отвечая на мысли Гая, невозмутимо присел на первый попавшийся табурет и деловито загремел кувшинами, выискивая еще не опустошенный. – Но вам было угодно проявить благородство, и вот теперь вы расхлебываете последствия. Добрый день, мессир Гисборн. Садитесь, потолкуем. У меня не так много времени, но, признаться, вы меня чрезвычайно заинтересовали. Меня вообще интересуют личности, выделяющиеся среди общей благочинной серости. Семейство де Транкавель, например. Или понаслышке знакомый вам, небезызвестный маркграф Конрад Монферратский.

– По-моему, я вас знаю, – выдавил Гай, не решаясь сесть и невольно отступая поближе к полыхающему зеву камина. Показалось или нет, но в комнате стало ощутимо холоднее.

– Меня многие знают, – согласился незнакомец, наконец-то найдя неоткупоренную бутыль и переливая ее содержимое в неизвестно откуда взявшийся позолоченный кубок. – А поминают еще чаще, нежели моего вековечного оппонента. В обморок грохаться не собираетесь? Нет? Вот и славно. Приношу свои извинения за устроенную вам маленькую неприятность в Туре, однако, согласитесь, у нас обоих не хватало времени на долгие и подробные разъяснения, кто есть кто. Кроме того, я тоже склонен к предубеждениям и счел вас одним из представителей туповатого рыцарского племени. Сейчас у нас имеется время… Потому для дальнейшего разговора мне понадобится имя. Скажем… – Он задумчиво изогнул бровь. – Мессир де Гонтар, давний друг здешней благородной фамилии…

– И покровитель замка Ренн, – неосмотрительно брякнул Гай, чувствуя, как сердце медленно, но верно проваливается в желудок, оставляя вместо себя зияющую промерзлую пустоту. Собеседник окинул его внимательным взглядом кремнисто-серых глаз:

– И покровитель замка Ренн, если угодно. Мне давно приглянулось это местечко и его владельцы. – Он хмыкнул и язвительно проговорил: – Мессир Гисборн, ваш следующий вопрос написан у вас на лице: «Что вам, то бишь мне, надобно от честного христианина?».

– Но раз вы здесь, значит, вам что-то нужно, – робко заикнулся сэр Гисборн. – Мне как-то затруднительно представить, чтобы вы просто зашли поговорить…

– На редкость верная мысль, – создание, называвшее себя «мессиром Гонтаром», подняло кубок в приветственном жесте. – Действительно, неужели мне больше нечего делать, как мотаться туда-сюда между вашим незначащим мирком и тем великолепным местом, где я… скажем так, постоянно обитаю? Однако в последнее время здесь начали твориться весьма забавные события. Кстати, долго еще вы собираетесь подпирать стену? Признаться, не люблю пить в одиночестве.

Сделав пару шагов на негнущихся ногах, Гай нащупал сиденье табурета, оказавшись напротив гостя. Взял второй кубок, умудрившись не расплескать светло-золотистую жидкость, и сделал глоток. Следующий пошел заметно легче.

– Итак, несмотря на мое предостережение, вы здесь, – мессир де Гонтар задумчиво побарабанил пальцами по столу, и Гисборн неожиданно обратил внимание, насколько ухоженные у его визитера ногти, хотя и длинноватые. – Что с вами прикажете делать? Надо отдать вам должное, вы настойчивы, предприимчивы, сообразительны, кое-кто из вас даже обладает такой редкостью, как логический склад ума и врожденный дар предводителя. Кроме того, вашему разуму каким-то образом удалось остаться не слишком замутненным. Да, вы повторяете внушенные с детства благоглупости, однако в глубине души прекрасно осознаете, что это – не более чем дань вежливости и традициям. Скажите, мессир Гай, вы испытали бы сожаление, глядя на то, как разрушается, скажем, собор в Тулузе? Думаю, что да. Я тоже способен испытывать сожаление, что бы там ни говорили завистники и недоброжелатели. Я сожалею, когда вижу людей с незаурядными задатками, загубленными во имя сохранения общественного спокойствия. «Никто не должен выделяться, – вот так на самом деле звучат проповеди всех ваших пастырей. – Сиди смирно и не высовывайся». Потому, как я уже говорил, мне отчасти симпатичны незаурядные личности, входящие в вашу маленькую дружную компанию. Это не комплимент, всего лишь сухое подтверждение фактов. Я бы сравнил вас с горстью песка, насыпанного в жернова времен. Вряд ли вы сумеете остановить их вращение – это никому не под силу – но вполне можете замедлить или даже слегка изменить. И, разумеется, любой, а не только я, предпочел, чтобы происходящие изменения соответствовали его желаниям и планам.

– Но для этого требуется наше согласие, разве не так? – Подозревая, что в словесном поединке над ним легко одержат верх, Гай решил придерживаться иной тактики. Раз его назвали «представителем туповатого рыцарского племени», он и будет таковым.

– Святые небеса! – скривился гость, дернув углом узкогубого рта. – Простите, вырвалось. До чего же вы, люди, все-таки предсказуемый народ! Вечно-то ожидаете каких-то гадостей, ищете подвохов. Что, ожидаете предложения золотых гор и короны Британии впридачу? Не дождетесь. Я вам не итальянский торговец и не еврейский ростовщик. Можете катиться на все четыре стороны… если сумеете выбраться отсюда. Сами, без посторонней помощи. Единственное, что могу вам посоветовать – использовать голову не только для ношения шлема. Вы, сэр Гисборн, изрядный тугодум, что есть, то есть, но медленное соображение еще не означает глупости. Постарайтесь хоть на миг снять со своих глаз решетки, скованные из ваших дурацких представлений о том, что достойно, что недостойно, и здраво оценить ситуацию. Жаль, здесь нет вашего друга фон Райхерта…

– Вы его знаете? – насторожился Гай, мгновенно припомнив, как отзывался о германце Мак-Лауд.

– Как я уже говорил, я знаю многих сильных и слабых мира сего, – отмахнулся мессир де Гонтар. – Помнится, он даже как-то рискнул вступить со мной в диспут о судьбах мира… Так вот, герр Райхерт сумел бы вам кое-что растолковать даже лучше, нежели я, ибо он – лицо заинтересованное.

– В чем? – быстро осведомился сэр Гисборн.

– Спросите его сами при встрече. Думаю, для вас это будет весьма поучительная беседа. Так вот, я предлагаю вам хоть раз в жизни серьезно задуматься. Помните, что выбор есть всегда, и мир не сошелся клином на Палестине. Подвиги и славу всегда можно найти в другом месте.

– Где, здесь? В Лангедоке? – Гаю показалось, будто он начинает что-то понимать, улавливать ту обычно ускользающую от него связь между словами и подлинными устремлениями людей. – Вам почему-то необходимо, чтобы мы остались в Ренне? Это связано с архивом? С угрозой раскрытия секретов де Транкавелей? Или с тем, что произошло прошлой ночью? Мак-Лауд видел вас – вас и волкодлака, так?

– Вы задаете слишком много вопросов, – с легкой укоризной произнес седой человек в черном костюме непривычного фасона. – Хотя сами знаете ответы на большинство из них. Кроме того, подобно вашему приятелю Гунтеру фон Райхерту, вы переоцениваете значение собственной скромной персоны. Вы – головная боль графа Редэ и его наследника, а не моя. Просто случаются времена, когда одной личности, даже самой заурядной, удается повернуть предписанный ход мира. Добавьте сюда то немаловажное обстоятельство, что нынешнее Творение пока не имеет жестких ограничений…

– Что, простите? – рискнул переспросить сэр Гисборн.

– Не важно, – резко бросил мессир де Гонтар. – Просто имейте в виду, что у вашей компании имеется небольшой шанс стать чем-то большим, нежели незамысловатыми искателями приключений на королевской службе. Вы можете упустить этот шанс… а можете схватить его за скользкий хвост, обуздать и заставить везти в нужном направлении. Хотите узнать, что ожидает вас в столь чаемой Святой Земле, куда вы так упорно стремитесь? Не хочу никоим образом задеть вашу родословную, милорд Гисборн, но вы – северянин. Длинная череда ваших предков привыкла жить при холодных зимах и довольно блеклом летнем солнышке, и передала это ценное умение вам. Солнце Палестины наградит вас через месяц непрекращающейся головной болью. Франкские лекари ничего не смогут для вас сделать, вы стиснете зубы, затолкаете вашу истекающую кровью гордость поглубже, и поползете к вашим противникам – арабам. О да, они вам помогут, но эта помощь обойдется дороже, нежели вы думаете. Но продолжим! Я не отрицаю, что вам может повезти и вас минует сия чаша. Вы наконец отправляетесь в поход, весь такой из себя освободитель Гроба Господня. Вокруг камни, красноватые камни без пятнышка зелени, раскаленные камни Палестины. Тухлая вода, гнилое мясо, заплесневелая мука, червивые фрукты, но чаще всего – полное их отсутствие. Вскоре, извините за вульгарные подробности, вас начнет куда больше беспокоить состояние вашего желудка, нежели спасение Иерусалима. Но даже не это самое страшное. Страшно другое – презрение. Вас будут презирать европейцы, прижившиеся в Святой Земле и ставшие ее частью, вас будут презирать ваши якобы товарищи по оружию – вы, сами того не замечая, отравляете им жизнь своим вмешательством в их дела и представляете опасность, поскольку молоды, полны сил и нахальства. Наконец, вас будут презирать враги – за ваше полнейшее незнание того, куда вы попали, и нежелание даже пытаться это узнать. Восток – совершенно иной мир, сэр Гай, со своими законами, тысячелетними традициями и другими взглядами на жизнь. С другим Богом, в конце концов. Хотите узнать, чем кончится ваше геройствование? В одну прекрасную ночь на ваш лагерь – безобразно обустроенный и почти неохраняемый, потому что стража либо мается животами, либо дуется в кости на последний бурдюк воды – совершенно случайно наткнется едущий по своим делам арабский отряд и решит во славу Аллаха покрошить вас на мелкие части. Вы не успеете даже сказать «Ой!», как ваша блистательная несостоявшаяся карьера рухнет, а там, где заканчиваются все пути, вы честно и кратко скажете: «Я отправился в крестовый поход, обосрал половину барханов Палестины и был убит в ночной стычке, не успев даже схватиться за меч». Точка, конец рассказа. Я ничего не преувеличил, скорее даже преуменьшил.

– Возможно, – согласился Гай, слегка передернувшись при мысли, что хотя бы половина из услышанного вполне может оказаться правдой. – Но я постараюсь как-нибудь пережить эти неурядицы. Все идущие в Палестину заранее знали, что их путь не будет устлан коврами и розами.

– Ну-ну, – презрительно хмыкнул мессир де Гонтар. – Я с удовольствием послушаю, что вы будете говорить спустя полгода. Будет познавательно взглянуть, как быстро меняются людские ценности. – Он поднял голову и прислушался к чему-то, недоступному Гаю. – Не смею больше отнимать ваше драгоценное время.

– И все? – опешил сэр Гисборн.

– Я ведь не странствующий торговец, – снисходительно проговорил гость, поднимаясь. – Предоставляю вас вашей собственной судьбе. Если вы достаточно разумны, найдете выход и без моих подсказок. – А… А можно вас спросить? – отважился Гай, тоже выбираясь из-за стола. – Скажите, семейство де Транкавель… они катары? То есть эти, «сочувствующие»? Вы поэтому оказываете им покровительство? Они признают вас равным с…

– Понятия не имею, – равнодушно отозвался мессир де Гонтар, привычным жестом поправляя свой роскошный берет. – Меня не интересуют мелочи наподобие вероисповедания. Я обращаю внимание лишь на образ мыслей, хоть немного разнящийся с общественным. С этой точки зрения благородное семейство графа Редэ выгодно отличается от прочих смертных. У них всегда хватало смелости иметь собственное мнение и отстаивать его. Кроме того, ваша всепрощающая и всемилостивейшая Церковь нанесла им глубочайшее оскорбление, которое не забывается даже по истечении нескольких веков и смывается не одним потоком крови.

– Вы имеете в виду короля Дагоберта? – догадался сэр Гисборн. – Значит, легенда говорила правду?

– Я имею в виду убийство короля Дагоберта во имя интересов Рима, – голосом прожженного крючкотвора-законника уточнил гость. – Папе угодно было видеть на престоле будущей Франции своего ставленника, и Меровингов хладнокровно принесли в жертву. Как, по-вашему, это называется? Молчите? Правильно делаете. Честно говоря, не понимаю, почему де Транкавели так долго ничего не предпринимали, ибо в их смирение мне верится меньше всего. Что же до правды… Никому не известно, какова она, эта самая правда, которой вы так рьяно доискиваетесь. Но, если хотите знать, убеждения семейства де Транкавель в своем праве на трон имеют под собой самое веское доказательство.

– Книга, – отчетливо проговорил Гай. – У них есть Книга. Мы ее видели. Книга-апокриф, рассказывающая историю их рода.

– Ну и что? – якобы непонимающе дернул плечом мессир де Гонтар. – В каждом семействе хранятся фамильные летописи и пожелтевшие скелеты в сундуках. Кстати, – он бросил короткий, острый взгляд в сторону запертых створок соседней комнаты, – все же позвольте дать вам на прощание один совет. На вашем месте я бы не принимал так близко к сердцу досадное происшествие с вашим другом и постарался бы растолковать ему на будущее, что охота за чужими тайнами порой становится чрезвычайно опасной. Он доселе не расплатился со своими предыдущими долгами, чтобы погрязнуть в новых.

– Какими долгами? – растерянно спросил сэр Гисборн.

– Теми, что преследуют его и ночью, и днем, – последовал туманный ответ. – У каждого из вас в душе есть накрепко запертый темный чулан, в который не допускаются родные, друзья и исповедники. Спросите у своего приятеля, какие сокровища он хранит в этом чулане. А вот ваш Франческо, сам того не подозревая, только что, по незнанию, спас мессиру Дугалу жизнь, но вместе с ней даровал величайшее проклятие. Ах, малыш, если б он предполагал, что именно нашел… Прощайте, Гай. Удачи не желаю, но и беды – тоже…

Дверь открылась и бесшумно закрылась. Гай стоял посреди комнаты, туповато взирая на коричневые, покрытые начавшим шелушиться лаком доски, и медленно повторяя про себя: «Я только что разговаривал с тем, кого именуют Князем Ночи, и все еще жив. Мало того, он не пытался купить у меня душу или перетянуть на свою сторону. Такое чувство, будто ему просто захотелось лично разузнать, что представляет из себя некий Гай Гисборн и годится ли он для его целей. Он узнал и ушел. Господи, подскажи, как мне дальше жить с этими воспоминаниями?»

В коридоре зазвучали быстрые шаги нескольких человек, кто-то торопливо ударил кулаком по створкам и, не дожидаясь приглашения, ворвался внутрь. Гай успел подумать: должно быть, возвращающийся Франческо и мистрисс Изабель, а может, и леди Бланка. Хорошо бы они привели лекаря.

Он угадал наполовину. Вслед за откровенно встревоженной мистрисс Уэстмор в комнату вошел молодой человек со скуластым, маловыразительным лицом, обтянутым желтоватой кожей, и равнодушным взглядом – средний из братьев де Транкавель, мессир Тьерри.

10 октября 1189 года, ближе к вечеру.

Замок Ренн-ле-Шато, предгорья Пиренеев

Заговорили они одновременно.

– Где Дугал? – почти выкрикнула мистрисс Изабель. – Меня не выпускали, я только сейчас смогла улизнуть… Что он натворил и куда смотрели вы, Гай?

– Вы вообще догадываетесь, насколько увязли в неприятностях? – лениво и несколько сонно осведомился мессир Тьерри.

– Отпустите даму. – Гай помрачнел, заметив, что Тьерри вежливо, но твердо удерживает девушку за отведенные назад локти.

– Мера предосторожности, – невозмутимо объяснил молодой человек, не торопясь ослаблять хватку. – Видите ли, я очень дорожу своей жизнью и не хотел бы заполучить между ребрами десять дюймов хорошей английской стали. Знаете, меня весьма впечатлили рассказы перепуганных свидетелей о том, как сия невинная девица обращается со стилетом. Вы не могли бы убедить ее оставить попытки прикончить меня?

– Она будет вести себя доброжелательно, – рыцарски пообещал сэр Гисборн, хотя и не был уверен, что может абсолютно поручиться за свою знакомую. – Ведь так?

Изабель высокомерно кивнула. Отпущенная на свободу, сердито фыркнула и, не спрашивая разрешения, юркнула за двери спальни.

– На редкость целеустремленная личность, – высказал свое мнение Тьерри, присаживаясь за стол, хотя его никто не приглашал. Оглядевшись по сторонам, удивился: – Обычно в этих помещениях намного теплее. Ветер переменился, что ли? – И, понизив голос, деловито уточнил: – Кто из вас вчера учинил драку с Гиллемом и его дружками? Мальчик-итальянец,? Не волнуйтесь, мстить не собираюсь. Эта свинья Гиллем давно напрашивается на хорошую трепку. В замке и в окрестностях полно сговорчивых девчонок, так нет же, у него интересы особенные…

Он замолчал и ехидно хмыкнул, увидев явственное отвращение на лице Гая. Из соседней комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, вышла Изабель и устало присела на краешек табурета, шепотом спросив:

– Кто его отделал?

– Франческо считает, что волкодлак, – отчетливо проговорил сэр Гисборн, исподтишка наблюдая за бесстрастной физиономией Тьерри де Транкавеля. На ней ничего не отразилось – ни опасения перед возможным разоблачением, ни тревоги. – Мессир Бернардоне также полагает, будто Дугал поймал это существо, но был вынужден отпустить, дабы не погибнуть самому. Признаться, я с ним согласен.

– Кстати, где Феличите? – забеспокоилась девушка.

– Вышел прогуляться. – Гай бросил взгляд на толстую полосатую свечу, отмерявшую время, и встревоженно подумал, что Франческо, несмотря на все предупреждения, слишком долго шатается по замку.

Мессир Тьерри с глубокомысленным видом созерцал игру переливающихся граней желтоватого топаза в собственном кольце, но заговорил мгновением раньше, чем собравшийся окликнуть его сэр Гисборн. – Глупо делать вид, будто мы все ничего не замечаем, – спокойно бросил он, продолжая рассматривать мерцающий камень. – Я честно пытался оставаться в стороне, однако все имеет свои границы, в том числе и преданность родственникам. Я хотел бы задать вам один несложный вопрос: вы согласны выслушать меня? Не торопитесь отказывать только потому, что я принадлежу к фамилии де Транкавель. Можете мне не доверять, это ваше право. Однако настали такие времена, когда подозрительный союзник лучше, чем никакого. Вскоре приезжают монахи из Алье. Отец, подзуживаемый Рамоном, требует крови, и он ее получит. Мне нужна ваша помощь, а вам – моя. Так будете слушать?

Гай и мистрисс Изабель переглянулись.

– Он многое знает. – Девушка перешла на язык простонародья Британии, рожденный из смеси наречия саксов, англов и прежних обитателей Острова, давно растворившихся в гуще завоевателей и завоеванных, не оставив о себе ничего, кроме нескольких слов. Большинство норманнских лордов понимали этот грубоватый диалект и даже умели говорить на нем, если только обсуждаемый вопрос не относился к слишком сложным. – И нам нужно наконец разобраться, во что мы впутаны.

– Да, – после недолгого размышления согласился сэр Гисборн. – Но вдруг он нас обманывает?

Изабель только вздохнула и повернулась к терпеливо ожидавшему Тьерри, чье лицо больше напоминало вырубаемую на саркофагах посмертную маску:

– Говорите, мы слушаем.

– Только побыстрее, – раздраженно буркнул ноттингамец. – Здесь, по-моему, все только тем и занимаются, что болтают без устали, а толку…

* * *

– Постараюсь быть кратким, это и в моих интересах. – Тьерри уселся на табурет верхом и облокотился о столешницу, небрежно отодвинув звякнувшие кувшины и полупустые кружки. – Итак, как ни жаль, вы были обречены с самого начала, с того мгновения, как ступили во двор Ренна. Мадам Изабелла, я охотно допускаю, что у вас имелись веские причины встречаться с моим братом, но с вашей стороны этот поступок можно называть только «крайне неосмотрительным». Имея дело с Рамоном, всегда надо помнить, что перед вами бешеный пес, монстр, отлично умеющий скрывать свою подлинную натуру. Когда вы пришли к нему – заметьте, я не спрашиваю, где вас угораздило познакомиться и какую цель преследовала эта встреча, – он не рискнул предпринимать что-то против вас в городе. Он всегда остается осторожным, словно змея в траве, и он побоялся, что у вас имеются влиятельные друзья или покровители, которые обеспокоятся вашим отсутствием. Он уговорил вас поехать в Ренн, обещая защиту и помощь, так? – Изабель нехотя наклонила голову. – И оставил настороженную ловушку с письмом, ожидая, попадется ли в нее кто-нибудь. Честно говоря, я не предполагал, что вы решитесь приехать, да и Рамон, кажется, не особо в это верил.

– Однако мы приехали, – глухо сказал сэр Гисборн.

– Да, приехали, – согласился Тьерри. – Явились как незваные герои, заставив отца и Рамона крайне растеряться. Они сочли вас опасными противниками и не знали, как подступиться. Занимайся этим только отец, вы не дожили бы до сегодняшнего дня. Наш папенька здраво полагает, что простые способы вроде каменного мешка и каленого железа остаются наиболее надежными. Рамону и мне удалось убедить отца в необходимости потянуть время и присмотреться к вам получше. Может, уверяли мы, получится отыскать какую-то слабину, некую трещину, какая бывает у всех созданий Божьих, и решить дело миром. Однако мы сделали ошибку – позабыли, что в любой игре участвует несколько сторон.

– Хайме… – одними губами произнесла Изабель.

– В том числе, – подтвердил де Транкавель-средний. – А еще отец Ансельмо, который наверняка показался вам безобидным старым чудаком. Не огорчайтесь – не вы первые попадаетесь в пергаментные капканы. Кстати, не приоткроете завесу тайны: откуда вам столько известно?

– Птичка на хвосте принесла, – буркнул Гай.

– На редкость умные птички водятся в Редэ, – невозмутимо произнес Тьерри. – Или не в Редэ, в Тулузе? А может, в Лондоне или даже в Риме?

– Вы собирались рассказывать, – жестко напомнила Изабель.

– Конечно, конечно, – наигранно спохватился де Транкавель-средний. – После того, как вы познакомились с отцом-библиотекарем, Рамон принял решение, вернее, окончательно утвердился в задуманном.

Прошу прощения за неприятные подробности, но вам будет невредно узнать об уготованной вам судьбе. Женщина доставалась Рамону, парень-итальянец – Гиллему. Вашего друга из Каледонии предполагалось просто и незамысловато купить… Он ведь, если не ошибаюсь, кондотьерро, меч по найму? Так вот, ему собирались предложить многое. Для начала – лечение и хороший уход не только за ранами, но и за его разумом, затем – деньги, возможность получить титул, место в гарнизоне Ренна… Отец полагал, что наши предложения с лихвой окупят его согласие поведать, куда вы задевали эти проклятые документы. Он в самом деле не отказался бы увидеть подобного человека в своей гвардии. Наконец, если бы случилось непредвиденное и ваш друг отказался говорить, у Рамона и мессира Бертрана всегда имелись вы. – Тьерри указал на Изабель, кривовато ухмыльнулся и с вызывающей откровенностью пояснил: – Большинство людей могут сохранять молчание, когда угрожают лично им, и становятся удивительно разговорчивыми, если опасность нависает над их друзьями.

– Интересно, что же ожидало меня? – холодно осведомился Гай.

– Ничего. – Тьерри сделал неопределенный жест рукой. – Рамон и отец единодушно отнесли вас к тем людям, которых, к сожалению, очень трудно уговорить и почти невозможно купить. Вас бы прикончили в первую очередь – в назидание остальным.

– Благодарю. – Сэр Гисборн преувеличенно вежливо поклонился.

– Итак, вы на время ослабили внимание моего взбалмошного старшего братца, однако за вами по-прежнему присматривали. Когда вы улизнули с памятной вечеринки, дабы перемолвиться парой слов с Хайме, Рамону немедленно стало об этом известно. Он решил не рисковать понапрасну – наш младшенький, любитель копаться в чужих секретах, мог сболтнуть лишнего. Вдобавок его уже много лет грызло подозрение, что отец благосклонен к Хайме, нежели к нему. Да, Рамон – первенец в семье, сын от первого брака, но Хайме тоже в своем роде первенец и его мать, сеньору да Хименес, отец жаловал больше, нежели мадам Беатрис…

Молодой человек замолчал, и Гай понял, что каменная броня спокойствия, которую Тьерри, словно раковина-жемчужница, нарастил вокруг собственной души, готова вот-вот дать трещину. Ему приходилось открывать тайны семьи, хранимые лучше, нежели ключи от замковой сокровищницы, совершенно посторонним людям, ворвавшимся в тщательно охраняемый мрачный мирок Ренн-ле-Шато. Собравшись с духом, Тьерри продолжил, тем же ровным и бесстрастным голосом:

– Рамону не составило труда уйти с quodlibet, подняться на верхнюю галерею донжона и затаиться там, слушая ваш разговор. Он знал, что Хайме пойдет наверх, а возможно, сам окликнул его. Дальнейшие заняло сущие мгновения, после чего он спихнул труп вниз и преспокойно удалился, а спустя некоторое время, когда гости начали расходиться, отправился на поиски Хайме и нашел его там, где рассчитывал. Он отлично сознавал, что делает, но потом… Настало полнолуние, а с ним – моя очередь беспокоиться. Я вытащил его на эту дурацкую соколиную охоту – подальше от замка и вас. Вообще-то я надеялся, что вы воспользуетесь ситуацией и догадаетесь улизнуть из Ренна, но, мессир Гай, ваш буйный приятель рассудил по-своему… Удивительно, как он смог остаться в живых?..

– Вы увели Рамона, чтобы он без помех мог прикончить кого-нибудь? – Мистрисс Уэстмор сумела произнести это с противоречивой смесью отвращения и сочувствия. Гая передернуло: теперь все недостающие части головоломки вставали на свои места. На скулах Тьерри появились белые пятна сдерживаемой ярости, однако голос его не дрогнул:

– Совершенно верно, мадам. Я проделываю это не в первый раз. Рамон в первую очередь наследник фамилии. Порой я ненавижу его, но не могу допустить, чтобы на него пало какое-либо подозрение. Возможно, он расплачивается за грехи наших предков… возможно, Господу угодно видеть его таким чудовищем, и тогда я начинаю испытывать ненависть к Создателю, уж простите. Рамон появился на свет обычным ребенком, его все любили, а я просто преклонялся перед ним – ведь он был моим старшим братом. Но потом ему в руки попала Книга. Мы все ее читали, не потому, что нас заставляли, а просто наступал день, ты заглядывал в библиотеку – на урок или поболтать с отцом Ансельмо – проходил вдоль полок, видел ее, брал, начинал читать и не мог остановиться, пока не переворачивал последнюю страницу. Она что-то сделала со всеми нами – с отцом, с Рамоном, со мной и даже с Бланкой, хотя она еще ребенок. У Рамона, если так можно выразиться, в голове завелись черви. Его волновала только одна вещь: наше происхождение, эта проклятая кровь Меровингов, древняя, загадочная и до сих пор живая. Он перерыл всю библиотеку, заставил отца вскрыть замурованные входы в подвалы, где сохранились языческие капища. Мне казалось, он разыскивает нечто, давно утерянное, но жизненно важное для нашего рода, и поначалу я старался ему помогать. А он уходил от меня, от всех нас, все дальше и дальше, в избранную им темноту. Четыре года назад он женился, мы надеялись – он изменится, бросит свою возню с пергаментами, однако все пошло еще хуже. Мадам Идуанна и ее брат, они вцепились в него, как клещ в лошадиную шкуру, побуждая искать, не останавливаться, твердя, что он сумеет, добьется своего и поднимется выше всех… Однажды он уехал в долину – якобы охотиться на оленей. Когда он вернулся, его руки были в крови, он смеялся и говорил мне, насколько, оказывается, легко и просто нарушать любые заповеди. Он отказался от Бога – от любого бога. С тех пор он обречен убивать – каждая смерть хоть на миг зажигает ослепительный свет в той тьме, по дорогам которой он бредет неведомо куда, выхватывает из темноты окружающие его предметы и лица, напоминает ему, что он пока еще человек и когда-нибудь ему придется ответить за все. Он все больше становится похож на бешеную собаку – в душе ее можно пожалеть, ибо за ней нет никакой вины, но на деле лучше ее убить, пока она не искусала кого-нибудь еще. Именно это я и прошу вас сделать. Вы уже решились начать охоту, а любые традиции запрещают оставлять зверя недобитым.

«Я ослышался, – рассеянно подумал Гай. Посмотрел на Изабель, увидел на ее лице плохо скрываемый испуг и обреченно понял – даже приглушенный выпивкой, слух не собирается его подводить. – Боже правый, что происходит вокруг?»

– Вы… – с трудом выдохнул он. – Вы серьезно?

– У меня как-то не сложилось привычки шутить подобными вещами. – Тьерри наклонился вперед, в упор смотря на Гая прищуренными глазами, настолько темными, что они казались лишенными зрачков, и быстро, яростно заговорил: – Мой старший брат, если называть вещи своими именами – тот самый «волкодлак из Редэ», которого вот уже почти три года тщетно разыскивают по всем окрестностям. На его совести поболее двух десятков жизней ни в чем не повинных людей, в основном молодых девушек и парнишек из деревень. И примерно столько же ставших жертвами необъявленной войны против тех, кто представляет Бога на этой земле. Я не хочу выяснять причины, по которым он поступает так, как поступает, хотя понимаю – это своего рода сумасшествие. Очень опасное. Рамон как-то обмолвился, что убийство беззащитного и смертный ужас жертвы могут доставлять удовольствие и… простите, монна Изабель, возбуждать мужскую страсть. Он говорил это отвлеченно, не упоминая, самого себя, однако я понял – Рамон попытался исповедоваться мне. Как брату. Я сделал вид, что не понял его излияний. Но запомнил.

– Ужасно, – выдохнул Гай, – Я слышал о людях, подверженных подобному безумию. Считается, будто они обуяны… дьяволом.

– Путь так, – спокойно согласился Тьерри, – Нам, обитателям Редэ, к незримому присутствию Rex Mundi[51]51
  Rex Mundi (лат.) – Князь Мира. Одно из имен сатаны у катаров, считавших дьявола абсолютным повелителем материального мира.


[Закрыть] не привыкать. Однако я все равно не желаю, чтобы Рамона забрали в Алье, держали там в подвале на цепи, вымачивали в святой воде и изгоняли из него несуществующих бесов. Вы меня понимаете?