Текст книги "Время Анны Комниной"

Роберт Гвискар

Как отмечает Анна Комнина, после серии гражданских войн, точку в которых поставил комниновский переворот в марте-апреле 1081 года, император Алексей столкнулся с тяжелым наследием своих предшественников, довлевшим над западными границами Византийской империи. Еще в 1071 году норманны во главе с Робертом Гвискаром после долгой осады овладели городом Бари – последним оплотом ромеев в Италии. После этого император Михаил VII Дука Парапинак предпринял ряд попыток установить союзнические отношения с Робертом Гвискаром и с новым папой Григорием VII, вступившим на престол святого Петра в начале 1073 года. Как уже было отмечено выше, Михаил VII предложил Роберту Гвискару заключить брачный договор между своим сыном Константином – еще ребенком, будущим женихом Анны Комниной – и дочерью Роберта по имени Елена. Вскоре Елена была отправлена в Константинополь, где и произошло обручение. Папа Григорий VII призвал европейских рыцарей, в первую очередь норманнов, прийти на помощь Константинопольской империи, терпящей бедствия под ударами сельджуков. Однако переворот 1078 года, свержение Михаила VII, его пострижение в монахи, наконец, брак нового императора Никифора III Вотаниата и императрицы Марии Аланской (жены свергнутого Михаила VII) спутали все карты папской политики. Незадолго перед приходом к власти Алексея Комнина в Апулии объявился беглый греческий монах по имени Ректор, который провозгласил себя бежавшим из Константинополя императором Михаилом VII. Роберт Гвискар принял решение использовать самозванца в целях борьбы против Византийской империи, дабы «вернуть» престол «отцу» будущего зятя. Вскоре Роберт Гвискар окончательно примирился с папой Григорием VII, который был низложен германским королем Генрихом IV на Соборе в Бриксене 25 июня 1080 года. Роберт встретился с понтификом возле замка Чепрано 29 июня 1080 года. Эта встреча была довольно ярко описана Анной Комниной, очевидно, на основании синхронных дипломатических документов. Как уже было отмечено, папа и норманнский герцог вели переговоры, сидя в седле на боевых конях, предводительствуя отрядами преданных рыцарей.

В нашей книге «Император Алексей I Комнин и его стратегия» уже была подвергнута критике точка зрения Я. Н. Любарского, согласно которой Анна Комнина не знала латыни[191]191
  Любарский Я. Н. Об источниках «Алексиады» Анны Комниной // Византийский временник. 1964. Т. 25 (50). С. 113.


[Закрыть]. Поэтому мы не считаем нужным подробно повторять здесь те аргументы, которые были приведены в предыдущей работе. С нашей точки зрения, Анна Комнина латынь знала и свободно использовала латинские документы и исторические сочинения при написании «Алексиады». Об этом свидетельствуют в первую очередь совпадения в текстах Анны Комниной и Вильгельма Апулийского, отмеченные самим Я. Н. Любарским и свидетельствующие о том, что оба автора опирались на один и тот же источник. Причем источник этот явно был написан на латинском языке. Анна Комнина – принцесса императорской фамилии – имела несравненно больше возможностей для изучения латыни, чем продажный рифмоплет Вильгельм Апулийский для изучения литературного греческого языка.

Присутствие в Константинополе как во времена императора Алексея I Комнина, так и при его преемниках большого числа западноевропейских наемников, преимущественно норманнов и англосаксов, делало латинский язык достаточно распространенным средством общения в штабном делопроизводстве, не говоря уже о дипломатических переговорах. Один из таких наемников, норманнский рыцарь Иоанн Рожер, был как известно, мужем Марии Комниной – дочери императора Иоанна II и племянницы Анны Комниной. Он получил титул кесаря и на Соборе 1147 года был назван в числе свиты императора Мануила I[192]192
  Шестаков С. П. Заметки к стихотворениям codicis Marciani gr. 524 // Византийский временник. Т. XXIV. СПб., 1926. С. 56.


[Закрыть]. За год до Собора император заключил брак с Бертой Зульцбахской – сестрой германской королевы Гертруды, жены короля Конрада III (1138–1152). «Алексиада» создавалась Анной Комниной именно в это время. Другой наемник по имени Константин из Филадельфии, возможно, англосакс, стал супругом принцессы Феодоры Комниной – сестры Анны, родившейся 15 января 1096 года, и основателем династии Ангелов. Наконец, десять с лишним лет спустя после смерти Анны Комниной Мария Комнина – правнучка императора Иоанна II – стала Иерусалимской королевой, выйдя замуж за короля Амори I (1163–1174). Тесные брачные связи Комнинов с представителями высшего западноевропейского нобилитета и рыцарства влекли за собой укоренение в Византии определенных западных аристократических обычаев, например, рыцарских турниров, а вместе с тем неизбежно приводили к популяризации латинского и старофранцузского языков среди византийской знати. Поэтому в том, что Анна Комнина в определенной степени знала латынь, не было ничего необычного для ее эпохи.

Союз между папой и норманнами, направленный против Византийской империи, стал крупным дипломатическим поражением Никифора III Вотаниата, последствия которого пришлось расхлебывать Алексею Комнину, захватившему престол весной 1081 года. Кем же был Роберт Гвискар – жестокий наемник, изгнавший ромеев из южной Италии, а затем вознамерившийся завоевать Константинополь? Волею Провидения он принадлежал к числу наиболее талантливых и удачливых предводителей норманнских рыцарей, создавших во второй половине XI века рыцарскую «империю».

Анна Комнина так описывала Роберта: «Этот Роберт происходил из Нормандии, был человеком незнатного рода, властолюбивого характера и мерзкой души. Он был доблестен, весьма ловко домогался богатства и могущества знатных людей, действовал упрямо, и несмотря ни на какие препятствия, преследовал свою цель. Он был большого роста – выше самых высоких людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи… глаза – только что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не раз слышала от многих людей, был идеального сложения с головы до пят. А его голос! Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. Крик же этого мужа, как рассказывают, обращал в бегство многие тысячи. Будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Таково, говорят, свойство великих натур, если даже они происходят из низкого звания»[193]193
  Анна Комнина. Алексиада… С. 75.


[Закрыть].

[Ὁ δὲ Ῥομπέρτος οὗτος Νορμάνος τὸ γένος, τὴν τύχην ἄσημος, τὴν γνώμην τυραννικός, τὴν ψυχὴν πανουργότατος, τὴν χεῖρα γενναῖος, ἐπιθέσθαι μὲν δεινότατος πλούτῳ καὶ περιουσίᾳ μεγάλων ἀνδρῶν, καταπρᾶξαι δὲ ἀφυκτότατος, ἐς τὸ ἀναντίρρητον τὰ τοῦ σκοποῦ περιάγων. Τὰ δὲ τοῦ σώματος τοσοῦτος εἰς μέγεθος, ὡς καὶ τῶν μεγίστων ὑπερανέχειν, πυρσὸς τὸ χρῶμα, τὴν κόμην ξανθός, τοὺς ὤμους εὐρύς, τοὺς ὀφθαλμοὺς ἀλλὰ πῦρ ἀπ’αὐτῶν μονουχὶ ἀπεσπινθηρίζετο. Καὶ ὅπου μὲν ἔδει διοργανῶσαι τὴν φύσιν τὸ πλάτος, εὐμήχανον ἦν, ὅπου δὲ ἀποστενῶσαι τοῦτο, εἰς τὸ εὔρυθμον διωμάλιστο. Οὕτως ἐξ ἄκρας κεφαλῆς ἐς πόδας ὁ ἀνὴρ κατερρύθμιστο, ὡς πολλῶν λεγόντων πολλάκις ἀκήκοα. Τὸ δὲ φθέγμα Ὅμηρος μὲν περὶ Ἀχιλλέως ἐποίησεν, ὡς ἄρα φωνήσαντος ἐκείνου φαντασίαν ἐσχήκεσαν οἱ ἀκούοντες πολλῶν θορυβούντων, τούτου δὲ τοῦ ἀνδρός, ὥς φασι, τὸ ἐμβόημα πολλὰς ἐτρέπετο μυριάδας. Οὕτως ἔχων καὶ τύχης καὶ φύσεως καὶ ψυχῆς, ἀδούλωτος ἦν, ὡς εἰκός, μηδενὶ τῶν ἁπάντων ὑποταττόμενος· τοιαῦται γὰρ αἱ μεγάλαι φύσεις, ὥς φασι, κἂν τύχης ὦσιν ἀφαυροτέρας.]

Подобные сравнения Роберта с Ахиллом, предложенные Анной Комниной читателям, в определенной степени уподобляют нашу принцессу образу Генриетты Клевской (1542–1601) из романа Александра Дюма «Королева Марго». Однако Анна неизменно уравновешивает свои восторги беспристрастной критикой морального облика норманнского завоевателя: «Роберт, как разносила молва и утверждали некоторые люди, был выдающимся полководцем, обладал острым умом, красивой внешностью, изысканной речью, находчивостью в беседе, громким голосом и открытым нравом. Он был высокого роста, всегда с ровно остриженными волосами на голове и с густой бородой. Роберт постоянно стремился блюсти нравы своего племени и до самой кончины сохранял свежесть лица и всего тела. Он гордился этими своими качествами; благодаря им его внешность могла считаться достойной владыки. Он с уважением относился ко всем своим подчиненным, а особенно к тем, которые были наиболее ему преданы. В то же время Роберт был очень скуп, корыстолюбив, весьма склонен к приобретательству и стяжательству, да к тому же чрезвычайно тщеславен»[194]194
  Анна Комнина. Алексиада… С. 187.


[Закрыть].

[Ὁ δέ γε Ῥομπέρτος, ὡς ὁ λόγος ἐκράτει καί τινες ἔλεγον, ἡγεμὼν ἐξαίρετος γέγονεν, ἀγχίνους, εὐπρε πὴς τὴν ὄψιν, ἀστεῖος ἐν λόγοις, ὀξὺς μὲν εἰπεῖν, φωνὴ δ’ αὐτοῦ μεγάλη, εὐπρόσιτος, εὐμεγέθης τὸ σῶμα, σύμμετρον τὴν κόμην ἔχων ἀεὶ τῇ κεφαλῇ, βαθυπώγων, σπεύδων ἀεὶ τὰ ἤθη τοῦ οἰκείου γένους τηρεῖν, τὸ τοῦ προσώπου ἄνθος καὶ τοῦ ὅλου σώματος μέχρι τέλους σῴζων καὶ τού τοις ἐπιγαννύμενος, δι’ ἅπερ ἄξιον τυραννίδος τὸ εἶδος αὐτοῦ ἐνομίζετο, πάντας τοὺς ὑπ’ αὐτὸν τιμῆς ἀξιῶν καὶ πλείονος μᾶλλον τοὺς εὐνοϊκώτερον πρὸς αὐτὸν διατεθεμένους. Φειδωλότατος δὲ ἦν καὶ φιλοχρυσότατος, ἐμπορικώτατος καὶ φιλοκτεανώτατος καὶ ἐπὶ τούτοις φιλοδο ξότατος·]

Рассказывая историю завоевания Робертом Гвискаром Апулии и Калабрии, Анна Комнина приводит несколько интересных анекдотов, которые дают определенные основания для исследования ее источников. В частности, история брака Роберта Гвискара с дочерью некоего Вильгельма Маскавела, вымышленного лангобардского сеньора, позволяет предполагать знакомство Анны Комниной с латинскими хрониками южноитальянского происхождения, упоминавшими события 1030 года. В этом году Сергий IV, герцог Неаполитанский, даровал норманнскому рыцарю Райнульфу Дренго († 1045), командиру отряда наемников, руку своей сестры и графство Аверса в качестве приданного. Графство Аверса стало первым норманнским владением в южной Италии. В 1035 году, после смерти жены, Райнульф предал Сергия и перешел на сторону другого лангобардского сеньора – Пандульфа Капуанского. Подобные события побудили Фердинанда Шаландона выдвинуть гипотезу о так называемом лангобардско-норманнском континуитете, ставшем исторической данностью в условиях, когда лангобардские сеньоры южной Италии тяготились зависимостью от византийских чиновников и предпочитали при первом удобном случае отложиться от Византийской империи, заручившись поддержкой пришельцев – норманнов. Норманны в этих условиях играли роль военной защиты лангобардских сеньоров от византийского господства, быстро превращаясь из наемников в господ положения на разоренном войной полуострове. В то же время общая конфессиональная принадлежность, некоторые общегерманские феодальные традиции и употребление в делопроизводстве латинского языка противопоставляли норманнов и лангобардов грекам и византийской администрации.

Роберт Гвискар получает герцогскую корону от папы Николая II. Миниатюра из «Новой Хроники» Джованни Виллани, XIV в.

Другой отрывок повествования Анны Комниной, описывающий патологическую жестокость Роберта по отношению к предательски захваченному Маскавелу, связан с реальным эпизодом из жизни Роберта Гвискара. В мае 1077 году Роберт заставил капитулировать Гизульфа II, лангобардского князя Салерно. Фердинанд Шаландон рассказывает интересный эпизод, который сохранился в норманнской хронике Амато из Монте-Кассино[195]195
  Chalandon F. Histoire de la Domination normande en Italie et en Sicilie. Paris, 1907. Vol. I. P. 247.


[Закрыть]. При взятии Салерно произошла курьезная, но, одновременно, довольно мрачная история. Роберт потребовал от Гизульфа в качестве одного из условий капитуляции выдать реликвию города – зуб евангелиста Матфея. Князь подменил зуб, отправив Роберту фальшивку в виде зуба умершего иудея, однако один из норманнских капелланов раскрыл обман. Тогда Роберт поставил Гизульфу условие – либо ему самому вырвут все зубы, либо он все-таки выдаст реликвию, что и было исполнено. История с зубами Гизульфа стала еще одной сюжетной основой для повествования Анны о преступлениях Роберта и страданиях Маскавела. Анна рассказывает о том, как Роберт вырывал зубы у пленного Маскавела – зуб за зубом, требуя денег за каждый. Как отмечал еще Я. Н. Любарский, Анна при написании биографии Роберта пользовалась неким норманнским источником, написанным на латинском языке и не дошедшим до наших дней. Г. Г. Литаврин связывал рассказ Катакалона Кекавмена о предательском захвате Робертом Гвискаром некоего Тираса из Калабрии с рассказом Анны Комниной о захвате Робертом Маскавела, и высказывал предположение о том, что как Кекавмен, так и Анна Комнина опирались в рассказе о приключениях Роберта на латинский источник, ставший основой для сочинения сицилийского хрониста Гоффрида Малатерры[196]196
  Катакалон Кекавмен. Советы и рассказы… С. 202–203, 438.


[Закрыть].

Анна Комнина подробно описывает события византийско-норманнской войны 1081–1085 годов на основании личных воспоминаний императора Алексея Комнина, а также его стратигов – Георгия Палеолога и Татикия. Данное обстоятельство позволило Фердинанду Шаландону, сопоставляя сведения Анны с сообщениями латинских источников, достаточно точно реконструировать хронологию и основные сражения той кампании. На изложение Фердинанда Шаландона опирался в своем рассказе о норманнах такой известный популяризатор как Джон Норвич, который, к сожалению, избегал цитировать труды своего предшественника даже тогда, когда кратко пересказывал приведенные Фердинандом Шаландоном сведения источников[197]197
  Chalandon F. Histoire de la domination normande… Vol. I. P. 247, 260–262; Norwich J. J. The Normans in Sicily. The magnificent story of the other Norman Conquest. Harlow: Longman,, ¹⁹⁶⁷. P. 11, 267, 274; Норвич Дж. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание 1016–1130. Второе нормандское завоевание 1016–1130. М., 2005. C. 8, 230–231, 238.


[Закрыть]. (Работа Джона Норвича в полной мере достойна той эмоциональной оценки, которую некогда дал подобной исторической литературе Хосе Ортега и Гассет, писавший в своей знаменитой критике работ Арнольда Тойнби о Лугальзагеси, шумерском царе Урука: «Черт возьми! Мы спросим, откуда Тойнби знает, что этот персонаж был милитаристом, если сведения об этой личности едва сохранились, и хорошо еще, что мы знаем хоть что-то о его существовании?»[198]198
  «¡Diablo! – nos decimos –, ¿cómo sabe Toynbee que era este personaje un militarista cuando apenas se tiene noticia de su persona, y gracias a las gracias que se conozca su existencia?» (Ortega y Gasset J. Una Interpretacion de la historia universal (en torno a Toynbee). Madrid, 1984. P. 247).


[Закрыть])

Император Никифор Вотаниат (Михаил VII Дука) на троне. BNF Coislin 79, fo 2 ro

Возвращаясь к исторической ситуации, сложившейся в Византийской империи накануне вторжения Роберта Гвискара, следует отметить, что авторитет Алексея Комнина в империи после свержения Никифора Вотаниата был далеко не безусловным. Варяжская гвардия в момент комниновского переворота поддержала Никифора, и Комнины смогли овладеть Константинополем только в результате измены Гилпракта – командира немецких рыцарей, охранявших городские стены. В отместку Комнины ввели в столицу свои войска, которые занялись там мародерством и насилиями. С объективной точки зрения это обстоятельство было на руку Роберту Гвискару. И хотя его посланник Рауль, вернувшись из Константинополя в Апулию, сообщил, что бывший император Михаил VII жив-здоров, Роберт не собирался гнать самозванца Лже-Михаила и отказываться от своих завоевательных замыслов. (Рауль попал в опалу и был вынужден уехать в рыцарский отряд Боэмунда Тарентского, сына Роберта.)

Армия норманнов

Норманнские рыцарские отряды представляли собой, пожалуй, наиболее грозную военную силу в Европе на исходе XI века. Норманнский рыцарь – тяжеловооруженный всадник, закованный в доспехи – станет своеобразным символом христианского воина в ряде восточных источников в период Первого крестового похода[199]199
  Прудников В. В. Норманны в Малой Азии в XI–XI вв… С. 168–191.


[Закрыть]. Поэтому разговор о норманнских войнах императора Алексея Комнина в изложении Анны Комниной должен предваряться кратким рассмотрением состояния вооруженных сил противоборствующих сторон. В книге «Император Алексей I Комнин и его стратегия» мы уже касались подобного рассмотрения в той мере, в какой позволяла структура исследования, посвященного внешней политике Алексея. Теперь пришло время вновь остановиться на описании вооруженных сил норманнов и ромеев, причем сделать это более основательно.

Норманнский рыцарь начинал свою профессиональную подготовку с раннего детства. Эта подготовка предполагала обучение верховой езде, владению оружием, сшибке на копьях, плаванью, охоте и другим навыкам, полезным для воина. Воспитание рыцаря у норманнов происходило в группах сверстников, которые росли вместе и вместе постигали военную науку. Члены подобных групп назывались «amis» (друзья). С 13–14 лет «amis» становились оруженосцами рыцаря и к 17–18 годам были готовы пройти инициацию – обряд посвящения в рыцари представлял собой в XI веке либо опоясывание мечем, либо знаменитый удар сеньора по щеке вассала, – после чего новоиспеченный рыцарь отправлялся на войну, как правило, в заморский поход в Испанию, южную Италию или Анатолию.

В рассказе младшего современника Анны Комниной, византийского историка Иоанна Киннама (1143 – после 1184), который был секретарем племянника Анны императора Мануила I Комнина, содержится утверждение о том, что «аламаны», т. е. немцы, предпочитают пеший бой конному в отличие от «германцев», т. е. французов[200]200
  Ioannis Cinnami Historia / Ed. by A. Meineke. (CSHB. 13). Bonn, 1836. P. 84.


[Закрыть]. Подобное анекдотическое заявление вступает в радикальное противоречие как с сообщениями Анны Комниной, так и со сведениями собственно немецких источников, правда, несколько более поздних, в частности, со свидетельствами романа Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220) «Парцифаль» (между 1200–1210). Вольфрам на протяжении всего романа подробно описывает конные поединки своих героев – Гамурета, Парцифаля, Гавена, Фейрефица, вполне определенно свидетельствуя о том, что конный бой в XII – начале XIII веков был такой же общепринятой нормой тактики и стратегии немецких рыцарей, как и французских[201]201
  Nicolle D. Arms and Armour of the Crusading Era 1050–1350. Vol. I: Western Europe and the Crusader States. London, 1999. P. 16–538.


[Закрыть]. Византийский рыцарский эпос «Дигенис Акрит» свидетельствует о господстве в византийской армии тактики конного боя с копьями наперевес еще раньше, в X–XI веках. В качестве одного из примеров подобного свидетельства можно привести описание поединка Дигениса Акрита с арабской княжной Максимо[202]202
  Digenis Akritis: The Grottaferrata and Escorial Versions. Cambridge, 1998. P. 194; Дигенис Акрит / Пер. и комм. А. Я. Сыркина. М., 1994. С. 104.


[Закрыть]:

 
И вот, пришпорив лошадей, сраженье завязали;
То поднимались на конях, то пригибались низко
И вскоре сшиблись копьями, но ни один не дрогнул;
Затем разъехались опять, мечи мы обнажили
И, вновь сойдясь, вступили в бой, упорный, рукопашный…
 

(Gr. VI, 744–747)

Вольфрам фон Эшенбах неоднократно упоминает «kastelân» – кастильских боевых коней, которых использовали немецкие рыцари как в бою, так и на турнирах (Parzival 121, 24). В старофранцузских источниках такие кони обычно назывались термином «destrier», от латинского «dextrarius». За век до Вольфрама Анна Комнина, непосредственно наблюдавшая под стенами Константинополя в начале Первого крестового похода рыцарские отряды немецких, французских и норманнских крестоносцев – а также, вероятно, знакомая с условиями службы норманнских рыцарей, немецких и англосаксонских солдат, находившихся в составе византийской полевой армии, – однозначно свидетельствовала в пользу того, что немецкие рыцари воевали на конях точно так же, как норманны, франки, ромеи, сельджуки и печенеги. Когда немецкие рыцари Готфрида Бульонского атаковали предместья Константинополя с целью добиться освобождения Гуго де Вермандуа, все они, согласно рассказу Анны, шли в бой в конном строю. (Тогда император Алексей и отдал приказ лучникам стрелять не в рыцарей, а в их коней. Официально, дабы не проливать кровь христиан, а неофициально – дабы выбить конский состав и лишить крестоносцев того безусловного преимущества, которое давали рыцарям боевые кони[203]203
  Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 311.


[Закрыть].) Военное искусство конца XI – начала XII веков как в континентальной Европе, так, тем более, и в Азии, предполагало безраздельное господство на поле боя конницы, в том числе и тяжелой конницы. Об этом, кроме письменных свидетельств, сообщают нам синхронные изобразительные источники, в частности, Ковер из Байе (1070–1080-е годы) и «Мадридский Скилица» (середина XII века). Боевой конь, по существу, оставался главным оружием рыцаря не только в эпоху императора Алексея Комнина, но и значительно позднее, вплоть до XIV века.

Начиная с XI века, тяжелая рыцарская конница играла решающую роль на полях сражений в Европе. Это обстоятельство было связано не только с исторической спецификой генезиса западноевропейского рыцарства как этно-социального явления[204]204
  Симоненко А. В. Сарматские всадники северного Причерноморья. Изд. 2-е. К., 2015. С. 334; Щукин М. Б. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб., 2005. С. 25–89.


[Закрыть], но также с сильным и перманентным влиянием восточного военного искусства на европейское воинское сословие в X–XI веках. Это влияние было неизбежно в условиях постоянных оборонительных войн, которые вели французские, кастильские, арагонские рыцари с арабами в Испании, немецкие рыцари с венграми, поляками и печенегами в Восточной Европе, византийские василевсы с печенегами и сельджуками. Смысл применения тяжелой конницы заключался в стремительном сближении с противником и нанесении таранного удара копьем наперевес, при котором сила удара обеспечивалась массой и инерционным движением боевого коня вместе с рыцарем. Подобная тактика оказывала серьезное влияние на развитие как оборонительного, так и наступательного вооружения западноевропейских рыцарей и их противников. Эволюция комплекса вооружения западноевропейских, и, в частности, норманнских рыцарей в эпоху Крестовых походов хорошо исследована благодаря большому количеству изобразительных источников, работе археологов и коллекционеров, а также репликам реконструкторов. В связи с тем, что принятие христианства изменило погребальный обряд в Европе, обнаружение предметов вооружения в могилах интересующей нас эпохи возможно лишь в исключительных случаях. С этой точки зрения сведения изобразительных источников приобретают для реконструкции западноевропейского доспеха эпохи Крестовых походов важнейшее значение[205]205
  The Oxford Encyclopedia of Medieval Warfare and Military Technology / Ed. by C. J. Rogers. Oxford, 2010. Vol. I, II, III; Донец И. Битва при Хаттине. 1187 год // Новый солдат. 2002. № 12. 64 с.


[Закрыть]. Наибольшее количество изобразительных источников, имеющих значение с точки зрения реконструкции комплекса вооружения западноевропейских рыцарей эпохи первых Комнинов, датируются несколько более поздним периодом.

Анна Комнина рассказывает об оборонительном вооружении франкских и норманнских рыцарей в книге, посвященной второй войне с норманнами ее отца в 1107–1108 годах. Вот свидетельство Анны, неоднократно видевшей собственными глазами рыцарские доспехи как на византийских солдатах императорской гвардии, так и на западных рыцарях, служивших василевсу. Знаменитое описание вооружения норманнских рыцарей, составленное ею, представляет собой большую ценность для военных историков и реконструкторов, занимающихся изучением военного искусства в эпоху Первого и Второго крестовых походов. Анна Комнина писала: «Кельтские доспехи представляют собой железную кольчугу, сплетенную из вдетых друг в друга колец, и железный панцирь из такого хорошего железа, что оно отражает стрелы и надежно защищает тело воина. Кроме того, защитой кельту служит щит – не круглый, а продолговатый, широкий сверху, а внизу заканчивающийся острием; с внутренней стороны он слегка изогнут, а внешняя его поверхность гладкая, блестящая, со сверкающим медным выступом. Стрела, безразлично какая – скифская, персидская или даже пущенная рукой гиганта, отскакивает от этого щита и возвращается назад к пославшему ее… на коне кельт неодолим и способен пробить даже вавилонскую стену; сойдя же с коня, он становится игрушкой в руках любого».

[Ὅπλον γὰρ κελτικὸν χιτών ἐστι σιδηροῦς κρίκος ἐπὶ κρίκῳ περιπεπλεγμένος καὶ τὸ σιδήριον ἀγαθοῦ σιδήρου, ὥστε καὶ βέλος ἀπώσασθαι ἱκανὸν καὶ τὸν χρῶτα φυλάξαι τοῦ στρατιώτου. Προσθήκη δὲ τῆς φυλακῆς καὶ ἀσπὶς οὐ περι φερής, ἀλλὰ θυρεὸς ἀπὸ πλατυτάτου ἀρξάμενος καὶ εἰς ὀξὺ καταλήγων, καὶ τἄνδον ἠρέμα ὑποκοιλαινόμενος, λεῖος δὲ καὶ στίλβων κατὰ τὴν ἔξωθεν ἐπιφάνειαν καὶ ἐπ’ ὀμφαλῷ χαλκοχύτῳ μαρμαίρων. Βέλος τοίνυν, κἂν σκυθικὸν εἴη, κἂν περσικόν, κἂν ἀπὸ βραχιόνων ἀπορριφείη γιγαντικῶν, ἐκεῖθεν ἀποκρουσθὲν παλινδρομήσειε πρὸς τὸν πέμψαντα… Κελτὸς γὰρ ἀνὴρ ἔποχος μὲν ἀκατάσχετος καὶ κἂν τεῖχος διατετρήνειε Βαβυλώνιον, ἀποβεβηκὼς δὲ τοῦ ἵππου ἄθυρμα τοῖς ἐθέλουσι γίνεται][206]206
  Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 405–406; Анна Комнина. Алексиада… С. 357.


[Закрыть].

В этом описании очень интересны две детали. Во-первых, Анна констатирует, что норманнский и франкский рыцарь в начале XII века помимо кольчуги, преимущественно в этот период короткорукавной, активно использовал средства усиления в виде железного доспеха. Выражение «σιδήριον ἀγαθοῦ σιδήρου» Я. Н. Любарский перевел как «железный панцырь из хорошего железа». С нашей точки зрения такой перевод неудачен, т. к. русское существительное «панцирь» буквально обозначает русский кольчатый доспех второй половины XV века. Более правильно было бы перевести выражение Анны Комниной следующим образом: «железный доспех из хорошего железа». Совершенно очевидно, что в данном случае Анна имеет в виду многочисленные варианты железного доспеха, которые норманнские рыцари надевали на кольчугу. Среди подобных доспехов использовались различные ламеллярные нагрудники с наплечниками и набедренниками, известные как по материалам кочевнических погребений XI–XII веков, так и по византийским фресковым или иконографическим изображениям, ламинарные доспехи из Хорасана, византийский «клибанион» с птеригами, – иными словами, весь многообразный арсенал доспехов, применявшихся в Средиземноморье и в степях северного Причерноморья на рубеже XI–XII веков.

Сообщение Анны Комниной серьезно корректирует концепцию Клода Блэра, согласно которой период с XI по середину XIII века был в истории западноевропейского доспеха «веком кольчуги»[207]207
  Жуков К. А., Коровкин Д. С. Западноевропейский доспех Раннего Ренессанса. СПб., 2005. С. 4; Блэр К. Рыцарские доспехи Европы. Универсальный обзор музейных коллекций. М., 2008. С. 8–28.


[Закрыть]. Во всяком случае, из рассказа Анны Комниной становится очевидно, что кольчуга утратила свое исключительное положение в комплексе вооружения норманнских рыцарей, воевавших в Средиземноморье, уступив место византийскому и степному комплексу вооружения. Подобное положение вещей было далеко не случайным. Кровопролитные войны с Византией, сицилийскими арабами, а затем Первый крестовый поход доказали южноитальянским норманнам, что западноевропейская кольчуга, в духе экипировки рыцарей на Ковре из Байе, более не является надежной защитой, в частности, от оружия дробящего действия или от стрел, как по причине неизбежности тупых травм, наносившихся подобными видами вооружения, так и по причине постоянного совершенствования наступательного вооружения. В эпоху Крестовых походов защитное вооружение начало активно развиваться по пути заимствований и импровизаций. Именно это обстоятельство и позволило Италии со временем превратиться в лидера по производству доспехов в Западной Европе и в конце XIV века стать родиной классического латного или т. н. «миланского» доспеха. Чуть выше Анна Комнина употребляет классический древнегреческий термин «торакс» для обозначения норманнских доспехов, тем самым четко отличая доспех от кольчуги под доспехом: «Ведь император знал, что из-за своих доспехов и кольчуг кельты почти неуязвимы» [τοῦτο μὲν εἰδὼς ὅτι ὅσον ἐπὶ τοῖς θώραξι καὶ τοῖς σιδηροῖς χιτῶσι δύστρωτοι ἦσαν][208]208
  Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 405–406. Русский пер. Я. Н. Любарского см.: Анна Комнина. Алексиада… С. 357. Как уже было отмечено выше, перевод «θώραξ» как «панцирь», предложенный Я. Н. Любарским, неудовлетворителен.


[Закрыть].

Во-вторых, Анна Комнина констатирует, что в XI–XII веках конь был главным видом оружия рыцаря. С нашей точки зрения, тяжелая конница приобрела главенствующее положение на полях брани в средневековой Европе не только в силу развития у готов и лангобардов в эпоху Великого переселения народов традиций всадничества, уходивших корнями в военную культуру сарматов и парфян. Важное значение для доминирования тяжелой конницы имели военные реформы императора Никифора II Фоки (963–969), которые превратили византийскую армию в наиболее эффективную военную силу в Европе и оказали на рубеже X–XI веков влияние на соседние государства. Фраза Анны Комниной о том, что рыцарь мог на скаку пробить копьем «вавилонскую стену», конечно же, является поэтическим образом, который на языке античной литературы повествовал о наступательном потенциале тяжелой рыцарской конницы. Без коня рыцарь лишался своих преимуществ, но не потому, что тяжелые доспехи якобы превращали рыцаря, выбитого из седла, в лежачую куклу, как, к сожалению, утверждают многие дилетанты, незнакомые с историческим оружиеведением и исторической реконструкцией. Анна Комнина в данном случае свидетельствует только о том, что тактика боя спешенных рыцарей в описываемую эпоху не применялась и не была разработана. Конный рыцарь – это индивидуальный боец, который проявлял максимум боевых возможностей в седле и в конном строю. При этом рыцарь в ту эпоху не был обучен действиям в пехотном строю в составе подразделения и в силу этого обстоятельства становился после потери коня легкой добычей контратакующей конницы противника.

Всадники Апокалипсиса. Миниатюра из Апокалипсиса святого Севера. Франция, XI в.

Перейдем теперь к описанию конкретных образцов рыцарского вооружения интересующей нас эпохи. Основным типом рыцарского шлема в Германии и во Франции оставался в ту эпоху т. н. норманнский конический шлем с наносником или же по-немецки «Nasalhelm»[209]209
  Блэр К. Рыцарские доспехи Европы… С. 16.


[Закрыть]. Подобные шлемы известны, в частности, благодаря «шлему святого Вацлава» X века, «моравскому» шлему из собрания Венского Музея Изящных Искусств (KHM) XI века, по изображениям Ковра из Байе (1070–80-е годы), по миниатюрам из Апокалипсиса Святого Севера (Франция, 1028–1072 годы) из собрания Французской Национальной Библиотеки, по изображению Голиафа из Библии Стефана (Этьена) Хардинга (1109–1111 годы). Поздние «закругленные» варианты этого шлема известны по миниатюрам Гейдельбергской рукописи P cod. pal. germ. 112 (fol. 11v) немецкой «Песни о Роланде» Конрада попа (конец XII века). Как следует из позднего изобразительного материала, представленного Библией Мациевского (1240-е годы), шлемы норманнского типа продолжали активно использоваться даже в эпоху короля Людовика Святого (1226–1270) и императора Фридриха II Гогенштауфена (1212–1250) наряду с появившимся в конце XII века ранним топфхельмом (т. н. потхельм), а также изобретенной в XIII веке «железной шляпой»[210]210
  Блэр К. Рыцарские доспехи Европы… С. 23.


[Закрыть]. Возможно, норманнский шлем распространился в Западной Европе в X–XI вв. под влиянием Руси, через посредничество степных кочевников – венгров, печенегов и половцев[211]211
  Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 3: Доспех, комплекс боевых средств IX–XIII вв. Л.: Наука, 1971. С. 24.


[Закрыть]. Данные шлемы иногда снабжались кольчужной бармицей.

Шлем святого Вацлава. Чехия, X в.

В районах, испытавших влияние византийской военной элиты – в южной Италии, на Сицилии, на Балканах, в завоеванных сельджуками анатолийских фемах Византийской империи, – на протяжении XI–XII веков были популярны византийские шлемы «фригийского» типа с наносником или маской. Подобные шлемы известны, в частности, по миниатюрам жития царя Давида из Большой Винчестерской Библии (1160–1175 годы), по изобразительным материалам Бернской рукописи MS. 120 II Петра из Эболи, содержащей поэму в честь императора Генриха VI (1191–1197) и его жены императрицы Констанции Сицилийской (1154–1198), под названием «Liber ad honorem augusti» (1196 год). Один из вариантов подобного «фригийского» шлема с наносником представлен также на статуэтке рыцаря, украшающей известный Акваманил из Нижней Саксонии (конец XII века). Другой вариант известен по изображению норманнского рыцаря на подсвечнике из Римской базилики Сан Паоло фуори ле Мура (1170 год). Одним из вариантов «фригийского» шлема является сохранившийся шлем из Браничево (Сербия, XII век). Подобные шлемы иногда украшали плюмажем.