Текст книги "Время Анны Комниной"
Автор книги: Андрей Митрофанов
Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Папа Григорий VII
Анна Комнина воспринимала папу Григория VII спустя более полувека после его кончины в высшей степени негативно, как узурпатора церковной власти. Анна Комнина так описывала этого понтифика: «Римский папа (его власть могущественна и ограждена разноплеменными армиями), находясь в ссоре с германским королем Генрихом, решил привлечь в качестве союзника Роберта».
[Ὁ γάρ τοι πάπας τῆς Ῥώμης (γενναία δὲ αὕτη ἀρχὴ καὶ στρατεύμασι παντοδαποῖς περιφραττομένη) μετὰ τοῦ ῥηγὸς Ἀλαμανίας Ἐνερίχου διαφορὰν ἐσχηκὼς ἐβούλετο πρὸς συμμαχίαν ἑλκύσαι Ῥομπέρτον ἤδη περιφανέστατον γεγονότα καὶ πρὸς μεγάλας ἀρχὰς ἀκμάσαντα][134]134
Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 43; Анна Комнина. Алексиада… С. 81.
[Закрыть].
Итак, княжество папы вовсе не было слабым феодальным образованием. Это княжество охранялось серьезными военными отрядами, под которыми августейшая писательница подразумевала рыцарские отряды, вассальные маркграфине Матильде Тосканской, знаменитой итальянской «Жанне д’Арк» XI века, воспетой латинским поэтом Доницоне. Однако папа заключил союз с Робертом Гвискаром, опираясь еще и на норманнские армии. Сущность конфликта между папой и германским королем, с точки зрения Анны Комниной, заключалась в том, что папа обвинил Генриха IV в раздаче церквей, монастырей, церковных степеней и доходов (февраль 1076 г.). В свою очередь, германский король обвинил папу в том, что тот, вопреки королевскому согласию, узурпировал апостольский престол (см. Вормсский Собор). Узнав об этом, папа пришел в ярость и подверг тяжким оскорблениям королевских послов, которым выдергивали бороды и которых всячески издевательски унижали. Об этих унижениях, по выражению Анны Комниной, ей, как женщине и принцессе, не пристало подробно писать, дабы не осквернить «калам и пергамен». Все это недостойно не только архиерея, но и того, кто себя именует христианином. Принцесса негодовала: «И это [творил] архиерей, о нравы, к тому же верховный архиерей, который сделал себя наместником [Христа] во всей вселенной, как теперь говорят и утверждают латиняне, ибо сие утверждение проистекает от их бахвальства».
Гробница папы Григория VII. Салерно, кафедральный собор
Далее Анна ссылается на 28-е правило Халкидонского Собора 451 года, по которому Константинопольский патриарх как епископ Нового Рима получил право первенства, равное правам Римского епископа[136]136
Σύνταγμα τῶν θείων καὶ ἱερῶν κανόνων… Τ. ΙΙ. Σ. 280–281; Никодим Святогорец, прп. Пидалион. Правила Православной Церкви с толкованиями: в 4 т… Т. II. С. 171–178.
[Закрыть]. Анна Комнина не договаривает свою мысль до конца, то ли не желая утомлять читателей экскурсами в каноническое право, то ли опасаясь открыто критиковать латинян и, тем самым, пролатинскую политику своего племянника императора Мануила I Комнина.
Между тем, в схолиях Иоанна Зонары – современника Анны Комниной – на Синтагму мы обнаруживаем интересный комментарий, имеющий отношение к 28-му правилу Халкидонского Собора. Как известно, Иоанн Зонара примыкал к оппозиционной группировке столичной сенатской знати, которая была недовольна политикой императора Алексея Комнина, а затем, возможно, поддержала заговор Анны Комниной против ее брата императора Иоанна II. Комментарий Иоанна Зонары отражает критическую позицию автора по отношению к политике императора Алексея Комнина и, одновременно, недвусмысленно характеризует каноническое положение Римской Церкви с точки зрения православного предания: «выражение: “иметь равные преимущества (Рима и Константинополя. – А. М.)” – употреблено ради императорской власти и сената, хотя ныне первая перешла в тиранию, а последний стеснен и потерял свое значение (в царствование Алексея Комнина. – А. М.). Таким образом, эти святые отцы говорят, что, поскольку этот город (Константинополь. – А. М.), как и древний Рим, получил честь быть городом императора и сената, он должен быть почтен и в церковных преимуществах, как древний Рим, и должен иметь предпочтение перед всеми другими церквами, но быть вторым после Рима. Ибо невозможно, чтобы он был удостоен равных [с Римом] прав во всех отношениях по причинам, которые мы указали там. Если только кто-нибудь не предположит, что те божественные отцы признали Константинополь первым, предвидя Духом Святым, что церковь римская будет отсечена от целого сонма православных и исключена от собора верных за неправославные учения, и таким образом удостоили одинаковых с древним Римом прав во всех отношениях город, занимающий первое место, как первенствовал некогда древний Рим»[137]137
Σύνταγμα τῶν θείων καὶ ἱερῶν κανόνων… Τ. ΙΙ. Σ. 282.
[Закрыть].
Как бы мы ни критиковали вслед за Анной Комниной недальновидность византийского чиновничества, не желавшего принимать реформы императора Алексея Комнина, нам представляется очевидным одно: в том, что касается канонической оценки положения Римской Церкви, Анна Комнина пребывала в единомыслии с политическим оппонентом своего отца, комментарий которого мы только что цитировали. Экклезиология Анны Комниной и Иоанна Зонары представляла собой полную противоположность той доктрине, которая восторжествовала в Западной Церкви в понтификат Григория VII[138]138
Mitrofanov A. Anselm von Lucca. Die Römisch-Byzantinische Welt. Eine Quellenstudie // Im Wirkfeld des Geistes. Perspektiven christozentrischer Spiritualität. Festschrift für Paul Imhof / Hrsg. von Antje Rüttgardt und Peter Maria Bajorat. Landshut, 2019. S. 180–191.
[Закрыть].
Выразительные портреты императрицы Марии Аланской и папы Григория VII, созданные Анной Комниной, перекликаются в ее сочинении с не менее яркими портретами других деятелей эпохи, в частности, с портретами норманнских вождей и полевых командиров. Как справедливо писал в свое время Бернард Лейб, Анна Комнина имела обыкновение представлять читателю в форме портрета наиболее выдающихся деятелей своего повествования[139]139
Anne Comnène. Alexiade… Vol. I. P. XXXVIII.
[Закрыть]. С этой точки зрения, Анна Комнина безусловно стала одним из основателей исторической психологии, превзойдя на этом поприще Плутарха и Продолжателя Феофана, ибо, в отличие от этих авторов, византийская принцесса не чувствовала себя связанной ораторским или литературным каноном, а стремилась передать собственные ощущения от общения или от созерцания той или иной личности. Галерея исторических потретов, созданная Анной Комниной, позволяет нам подробнее остановиться на психологической физиономии предводителей норманнского рыцарства, угрожавших Византийской империи в эпоху императора Алексея I Комнина. Благодаря Роберту Гвискару норманнская угроза оказалась непосредственно связана в византийской истории с феноменом самозванчества, ярко и подробно описанного Анной Комниной на страницах ее замечательного произведения.
Анна Комнина и феномен самозванчества
Как известно, первое сокращенное издание греческого текста «Алексиады» Анны Комниной было опубликовано в Аугсбурге трудами немецкого гуманиста Давида Хёшеля (1556–1617), очарованного византийской историей и литературой. Издание вышло в свет в 1610 году – в год убийства Равальяком короля Франции Генриха IV (1589–1610). Однако тайны византийского двора, войны Византии с норманнами, история Первого крестового похода, наконец, свидетельства Анны о сельджуках представляли собой для Давида Хёшеля и его меценатов далеко не только академический интерес. В отличие от сочинений Прокопия Кесарийского, основные темы «Алексиады» как нельзя лучше совпадали с актуальными направлениями современной для Давида Хёшеля европейской политики. Австрийские и венгерские владения императора Рудольфа II (1576–1612) были опустошены так называемой «Долгой войной» против Османской империи (1593–1606), правители которой совершенно естественно воспринимались европейскими интеллектуалами того времени как наследники великих сельджукских султанов, упомянутых Анной Комниной – Малик Шаха (1072–1092) и Баркиярука (1094–1105). Иезуиты, окружавшие императора Рудольфа II, были одержимы идеей нового Крестового похода против турок, апеллируя к памяти Готфрида Бульонского и Боэмунда Тарентского.
В это время в далекой Московии – в землях скифов, как выражалась Анна Комнина – полыхало пожарище Смутного времени. Польские гусары под командованием гетмана Станислава Жолкевского (1547/50–1620) разгромили московские войска царя Василия Шуйского (1606–1610) в битве при Клушине 24 июня (4 июля) 1610 года. После этой катастрофы 17 (27) июля 1610 года царь Василий Шуйский был свергнут боярами, насильственно пострижен в монахи, а затем выдан полякам. Тем временем в Калужском лагере во главе своих войск стоял Лже-Дмитрий II, т. н. «Тушинский вор», который выдавал себя за чудом спасшегося Лже-Дмитрия I (1605–1606), более известного под именем Гришки Отрепьева, и даже женился на вдове Лже-Дмитрия I Марине Мнишек (1588–1614). Кем был в действительности «Тушинский вор», до сих пор неизвестно. По всей вероятности, под этим именем скрывался либо поповский сын Матвей Веревкин, либо литовский еврей из города Шклова, который был провозглашен «царем Дмитрием» по инициативе польско-литовского гетмана Яна Петра Сапеги (1569–1611)… Так, по крайней мере, об этом свидетельствует немецкий хронист Конрад Буссов. В войсках «Тушинского вора» одно время большую роль играл дворянин Михаил Андреевич Молчанов, который прежде также объявлял себя чудом спасшимся «царем Дмитрием», но затем присягнул Лже-Дмитрию II, дабы в 1610 году перейти на службу к польскому королю Сигизмунду III (1587–1632) и стать в лагерь сторонников польского королевича Владислава. Крушение в 1610 году Русского государства – единственного независимого на тот момент православного государства, которое к тому же еще и претендовало на известную политическую преемственность от Византии после брака великого князя Ивана III и Софьи Палеолог – произошло на фоне небывалого расцвета самозванчества, политического феномена, несомненно уходящего своими корнями в византийскую политическую культуру.
Нельзя сказать, что самозванчество как политическое явление родилось в Византии. Как известно, самозванцы существовали уже в Древнем Риме в эпоху принципата, например, знаменитые Лже-Нероны[140]140
Tacitus Hist. II, 9; Cassius Dio LXVI, 19, 3b; Ioannis Zonarae Epitome. Vol. III. Leipzig, 1870. P. 55; Suetonius VI, 57.
[Закрыть]. С этой точки зрения очевидно, что византийская политическая традиция лишь унаследовала феномен самозванчества от Древнего Рима, однако именно в Византийской империи самозванчество приобрело характер системы, запечатлелось в наиболее ярких и заметных исторических воплощениях этого явления. Одним из первых самозванцев в византийской истории был некий Пергамен из Малой Азии, который объявил себя чудом спасшимся Тиберием – сыном императора Юстиниана II Ринотмета (685–695, 705–711). Как полагал Пауль Шпек, Феофан Исповедник в начале IX века заимствовал историю Лже-Тиберия Пергамена из т. н. «первого досье» Георгия Синкелла[141]141
Speck P. Kaiser Leon III., Die Geschichtswerke des Nikephoros und des Theophanes und der Liber Pontificalis, T. II.; Eine Neue Erkenntnis Kaiser Leons III, T. III.; Die Aπόστασις ῾Ρώμης και Ἰταλίας und der Liber Pontificalis, Ποικίλα Βυζαντίνα 20. Bonn, 2003. S. 514.
[Закрыть]. Георгий Синкелл, со своей стороны, вероятно, опирался на т. н. «Историю Льва и Константина» (*HL) – утраченное историческое сочинение, которое, по мнению Д. Е. Афиногенова, было написано в начале правления императрицы Ирины (780–802) и содержало элементы антииконоборческой пропаганды[142]142
Афиногенов Д. Е. Рассказ об осаде Константинополя в 717–718 годах в Хронике Феофана Исповедника: следы редакторской работы // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2018. № 22–1. C. 60–67; Афиногенов Д. Е. Император Феодосий III и мифологизация византийского иконоборчества // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2007. № 11. C. 11–14.
[Закрыть].
Император Юстиниан II с сыном Тиберием. Золотой солид
Лже-Тиберий Пергамен появился в Малой Азии в конце царствования императора Льва III Исавра (717–741) или в период узурпации Артавазда (742–743), а затем был захвачен арабами во время очередного нападения войск халифата под командованием Сулеймана ибн Хишама на фемы Малой Азии. Омейядский халиф Хишам ибн Абдул-Малик (723–743) принял самозванца как собственного сына и отправил его в Иерусалим с войском и «скипетром», дабы привести к покорности арабских эмиров Сирии[143]143
Theophanis Chronographia / Hrsg. von Karl De Boor. Leipzig, 1883. Vol. I. P. 411.
[Закрыть]. Из этого скупого рассказа можно сделать вывод о том, что Лже-Тиберий Пергамен был официально признан омейядским халифом в качестве Тиберия – сына и наследника императора Юстиниана II, получил в свое распоряжение армию и мог быть использован арабами в борьбе против Византийской империи и Исаврийской династии. Впрочем, на первый взгляд вряд ли притязания Лже-Тиберия Пергамена на императорскую порфиру могли найти отклик в сердцах представителей широких слоев византийской аристократии. Трагическая история убийства маленького Тиберия, зарезанного на церковной паперти на глазах у бабушки, императрицы Анастасии в кровавом 711 году, видимо, была широко известна как в столице, так и в провинциальных фемах, и вроде бы не вызывала никаких сомнений.
По мнению Пауля Шпека и Д. Е. Афиногенова, автором утраченного исторического сочинения, из которого черпал сведения об эпохе императора Юстиниана II Феофан Исповедник, мог быть сам император Лев III Исавр или какой-то высокопоставленный византийский военачальник из его окружения. Д. Е. Афиногенов, в частности, называет это утраченное сочинение условным термином «*Scriptor anni 718»[144]144
Афиногенов Д. Е. Источник рассказа о крымских событиях 705 и 711 годов в «Хронографии» Феофана Исповедника // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. 2006. № 12. С. 602–614.
[Закрыть]. Если подобное предположение справедливо, в таком случае мы можем допустить возможность поздних интерполяций в рассказ об убийстве Тиберия из «*Scriptor anni 718», сделанных в период мятежа Лже-Тиберия Пергамена, для придания этому рассказу болеее ужасающего характера в целях контрпропаганды, направленной против самозванца. Главным мотивом подобной контрпропаганды могло быть, вероятно, подспудное желание соратников Льва Исавра и его сына Константина V Копронима (741–775) оправдаться перед общественным мнением. Сын Юстиниана II был зверски умервщлен убийцами, Лев Исавр не имел к этому никакого отношения, а Пергамен – самозванец.
На первый взгляд, подобное предположение малообосновано. Согласно сведениям автора «*Scriptor anni 718», Лев Исавр в начале 711 года находился на Кавказе, в мае 711 года пересек Кавказский хребет, возвратился в Константинополь уже после переворота, произошедшего в декабре 711 года, и в свержении Юстиниана II не участвовал[145]145
Speck P. Kaiser Leon III., Die Geschichtswerke des Nikephoros und des Theophanes und der Liber Pontificalis, T. I.; Die Anfänge der Regierung Kaiser Leons III, Ποικίλα Βυζαντίνα 19. Bonn, 2002. S. 115–137.
[Закрыть]. Следовательно, все и так знали, что Лев Исавр не мог быть причастен к убийству Тиберия, и поэтому он мог серьезно не опасаться мятежа Лже-Тиберия Пергамена. Рассказ об убийстве Тиберия, как полагает Д. Е. Афиногенов, представлял собой элемент пропаганды Льва Исавра, адресованной сторонникам династии Ираклия, с помощью которой он пытался дистанцироваться от убийц Юстиниана II и его сына еще в 717–718 годах[146]146
Афиногенов Д. Е. Источник рассказа о крымских событиях… С. 602–614.
[Закрыть].
Однако если Лев Исавр пытался дистанцироваться от убийц Юстиниана II и его сына еще в 717–718 годах, следовательно, у современников были основания подозревать Льва Исавра в причастности к двойному цареубийству 711 года. Нарочитое свидетельство «*Scriptor anni 718» о том, что Лев Исавр вернулся в столицу из Кавказской экспедиции после свержения императора Юстиниана II, и подозрительно подробный рассказ этого источника о событиях, связанных с восстанием против Юстиниана II в Крыму, дают основание подозревать Льва Исавра в активном участии в перевороте. Подобные подозрения весьма вероятны, учитывая личные неприязненные отношения Льва Исавра и Юстиниана II, которые стали следствием предательства Льва Исавра императором во время Кавказской экспедиции. Если Лев Исавр действительно принимал участие в свержении Юстиниана II и был каким-то образом причастен к убийству Тиберия, в таком случае Лже-Тиберий Пергамен, вероятно, мог рассчитывать на определенную поддержку своих притязаний не только в Малой Азии, но и в Константинополе. Подобное обстоятельство позволяет допустить возможность более поздних интерполяций в рассказ об убийстве Тиберия из «*Scriptor anni 718», сделанных в период мятежа Лже-Тиберия Пергамена.
Мятеж Лже-Тиберия Пергамена, поддержанный омейядским халифом, не имел серьезных последствий для Византийской империи, что было, вероятно, связано как с дискредитацией самозванца – ставленника арабов, так и с победой Константина V Копронима в гражданской войне против Артавазда[147]147
Speck P. Artabasdos… S. 19–295.
[Закрыть].
В исследовательской литературе предпринимались попытки отождествления Лже-Тиберия Пергамена, Бешера/Башира, самозванца из Харрана, о котором рассказывают поздние сирийские историки, и патрикия Бесера, упомянутого в «Хронографии» Феофана Исповедника[148]148
Chronique de Michel le Syrien / Éd. par J.-B. Chabot. Paris, 1901. T. II. P. 503–504; Hoyland R. G. Theophilus of Edessa’s Chronicle and the Circulation of Historical Knowledge in Late Antiquity and Early Islam. Liverpool, 2001. P. 233–234; Griffith S. H. Bashîr/Bēsḗr: Boon Companion of the byzantine Emperor Leo III. The Islamic Recension of his Story in Leiden Oriental MS 951(2) // Le Muséon. 1990. Vol. 3–4. P. 293–327.
[Закрыть]. Согласно сообщению Михаила Сирийца, самозванец Бешер также происходил из Пергама, принял ислам и объявил себя Тиберием, сыном императора Константина. Бешер раскрыл свой секрет византийцу из Харрана по имени Теофант (по другой версии – византийскому солдату), а тот выдал его арабскому полководцу Сулейману ибн Хишаму, сыну халифа Хишам ибн Абдул-Малика. Вначале Бешер из ложной скромности отрицал свое императорское происхождение, а затем признался Сулейману в том, что он – Тиберий. Сулейман написал своему отцу и затем отослал самозванца халифу, а тот его признал за настоящего Тиберия и всячески возвысил, желая возвеличить в глазах арабов своего собственного сына. Бешер вступил в Эдессу, где причащался в местной церкви по императорскому чину. Неясно, правда, насколько это обстоятельство было совместимо с магометанством самозванца. Император Лев III Исавр и византийцы якобы были объяты ужасом, узнав о деятельности самозванца в Месопотамии и Эдессе. История Бешера изложена с некоторыми дополнительными подробностями в анонимной сирийской хронике 1234 года. Автор хроники исправляет Михаила Сирийца и сообщает, что Бешер объявил себя Тиберием, сыном императора Юстиниана. Далее автор хроники пересказывает повествование Михаила Сирийца, сообщает, что Бешер отправил посольство в Константинополь, которое произвело на императора Льва III Исавра страшное впечатление, однако в итоге самозванец был разоблачен и распят в Эдессе по приказу Сулеймана. Феофан Исповедник, опираясь на «досье» Георгия Синкелла, в основе которого, возможно, была утраченная «история Льва и Константина» (*HL), сообщает нам о некоем «сарацинствующем» (τὸν σαρακηνόφρονα) патрикии Бесере, который при императоре Льве III Исавре был одним из вдохновителей иконоборчества, а затем зарублен мечом самого Артавазда в начале восстания против императора Константина V Копронима[149]149
Theophanis Chronographia… Vol. I. P. 414.
[Закрыть]. Жан Батист Шабот отождествлял этого патрикия Бесера с Бешером сирийских историков[150]150
Chronique de Michel le Syrien… T. II. P. 503, n. 6.
[Закрыть].
Возможно, история Бешера, сохранившаяся в сирийских источниках, представляет собой фрагмент художественного произведения второй половины VIII века, написанного на греческом языке, в котором действительно описывались похождения Лже-Тиберия Пергамена и которое использовалось авторами *HL. Однако с нашей точки зрения более вероятно то, что еще в источниках второй половины VIII века произошло смешение различных персонажей византийской истории времен царствования императора Льва III Исавра. Как доказал Пауль Шпек, патрикий Бесер – личность полулегендарная. В действительности вряд ли он мог быть отступником от христианства, ибо термин «τὸν σαρακηνόφρονα» употреблялся в антииконоборческих источниках Георгия Синкелла и Феофана Исповедника как средство пропаганды для обозначения иконоборцев[151]151
Speck P. Artabasdos… S. 45, 75–76; Speck P. Ich bin’s nicht, Kaiser Konstantin ist es gewesen… S. 127–133.
[Закрыть]. Именно так, в частности, авторы *HL называли самого императора Льва III Исавра[152]152
Theophanis Chronographia… Vol. I. P. 405.
[Закрыть]. Патрикий Бесер принадлежал к некоему ближнему кругу Льва III, поэтому он не мог изменить Константину V Копрониму и был убит Артаваздом, а поздняя антииконоборческая пропаганда создала вокруг Артавазда ореол борца за православную веру и отождествила всех политических сторонников Константина V Копронима с иконоборцами.
Независимо от дискуссий, связанных с характером раннего иконоборчества, очевидно, что убитый Артаваздом патрикий Бесер не имел ни к Лже-Тиберию Пергамену, ни к Бешеру из Харрана никакого отношения. Что же касается Лже-Тиберия, по-видимому, в сирийской литературе произошло отождествление двух самозванцев – Лже-Тиберия Пергамена, признанного халифом Хишамом ибн Абдул-Маликом в качестве сына императора Юстиниана II, и некоего Бешера из Харрана. Бешер, как часто бывало в последующей византийской истории, мог быть подражателем первого самозванца, а потому и был распят в Эдессе по приказу Сулеймана, который не желал бросать тень сомнения на официально признанного его отцом Лже-Тиберия Пергамена.
Лже-Тиберий Пергамен был предан забвению, однако самозванчество со временем стало неотъемлемой частью византийской политической культуры и расцвело спустя несколько веков в царствование императора Алексея I Комнина.
Анна Комнина описала двух византийских самозванцев, появившихся в царствование ее отца. Одним из первых самозванцев такого рода был упоминавшийся Лже-Михаил – беглый греческий монах Ректор, выдававший себя за императора Михаила VII Дуку Парапинака (1071–1078). Роберт Гвискар, норманнский герцог Апулии, поддержал Лже-Михаила и использовал его как символ накануне вторжения норманнов на территорию Византийской империи в 1081 году. Роберт Гвискар надеялся захватить Константинополь и посадить на престол свою дочь Елену, помолвленную с кесарем Константином Дукой. Поход Роберта Гвискара опирался на союз с папой Григорием VII подобно тому, как авантюра польских иезуитов, выдвинувших Лже-Дмитрия I, получила санкцию папского нунция Рангони.
Следующим византийским самозванцем был Лже-Диоген I, выдававший себя за Констатина Диогена – сына императора Романа IV (1067–1071), погибшего в 1070-е годы в бою с сельджуками. Уже через три года после разгрома печенегов при Левунионе, примерно в 1094 году, в приднепровских степях объявился проходимец, который разъезжал по половецким таборам и объявлял себя Константином – порфирородным сыном законного государя императора Романа Диогена, преданного и ослепленного изменниками Дуками в 1072 году. Поскольку император Алексей был женат на представительнице рода Дук, императрице Ирине, тень соучастия в свержении Романа Диогена падала и на него. Алексей был объявлен узурпатором. В действительности Константин Диоген погиб в бою под Антиохией еще в 1073 году, задолго до прихода к власти Алексея. Лже-Диоген был охотно принят в кибитках хана Тугоркана, бывшего еще совсем недавно союзником Алексея Комнина в борьбе против печенегов. Потрясла ли Тугоркана жестокая расправа ромеев над пленными печенежскими семьями при Левунионе? Это маловероятно, учитывая образ жизни и характер войн, которые вели сами половцы.
Или же Тугоркан, побывавший на территориях балканских фем империи в кампанию 1091 года, убедился в ее слабости и уверовал в возможность завоевания Константинополя подобно Чаке? Слышал ли Тугоркан о Лже-Михаиле – самозванце, выдававшем себя за свергнутого Михаила VII Дуку Парапинака, которого использовал Роберт Гвискар в начале своего похода на Византию в 1081 году? Как бы там ни было, в результате хан решил оказать Лже-Диогену помощь, снабдив его половецкой дружиной, во главе которой сам же и находился. Половцы вторглись в северные фемы Византийской империи через Зиг, получив помощь от местных валахов. Такие крепости как Голоя и Диамболь открывали ворота самозванцу, облаченному в порфиру и пурпурные императорские сапоги. Стратиг Голои был выдан Лже-Диогену и закован в кандалы. По пути половцы грабили те немногочисленные деревни и города, которые еще не были опустошены печенегами. Новое вторжение кочевников, таившее серьезную политическую опасность, заставило Алексея действовать чрезвычайно энергично. Он сосредоточил лучшие войска и преградил путь противнику в районе Анхиала, в результате чего половцы повернули на Адрианополь. Самозванец уверял, что стратиг Адрианополя Никифор Вриенний, в свое время совершивший вместе с покойным императором Романом Диогеном чин братотворения, окажет помощь его сыну. Никифор отверг предложения Лже-Диогена и выдержал осаду города половцами в течении 48 суток. Затем половцы были отброшены от города ромеями, а самозванец ранен.
Однако наступление половцев на Адрианополь вновь создало угрозу Константинополю, а несчастная фема Македония, полностью разоренная в течении предшествующих войн с печенегами, из-за новых боевых действий не могла вернуться к нормальной хозяйственной жизни. Поэтому император Алексей решил прибегнуть к хитрости, о которой подробно рассказывает Анна Комнина. К Лже-Диогену подослали лазутчика по имени Алакасей, который в свое время хорошо знал Романа Диогена. Одетый в рубище лазутчик просил сообщить самозванцу, что бежал от «узурпатора» Алексея, дабы поступить на службу законному государю вместе с комендантом крепости Пуца. По словам Алакасея, комендант готов сдать крепость Лже-Диогену и ждет его прибытия. Ни о чем не подозревавший Лже-Диоген отправился в Пуцу вместе с Алакасеем и небольшим половецким отрядом. В крепости устроили праздник и пир, а когда половецкие воины изрядно напились и уснули, то были без труда перебиты неожиданно нагрянувшими ромеями. Лже-Диоген был арестован и ослеплен сельджуком по имени Камир по приказу Анны Далассины, матери императора. Его отправили в Константинополь в сопровождении Камира и евнуха Евстафия Киминиана. Тем временем войска Алексея атаковали главные силы половцев, которые рассыпались по окрестностям в поисках фуража для коней и ценностей в богатых деревнях. Ромеи без труда уничтожали отдельные группы кочевников, многие из которых занимались грабежом и не были готовы к битве. Хан Тугоркан потерпел жестокое поражение и был вынужден бежать со своей дружиной за Дунай. Эта победа императора Алексея на некоторое время обезопасила дунайскую границу империи и дала возможность навести порядок в разоренных войной балканских фемах.
В конце правления императора Алексея, в 1116 году, в придунайских степях появился Лже-Диоген II, который объявил, что он – Лев, младший сын императора Романа Диогена, который в действительности погиб в бою с печенегами в 1087 году. Этот самозванец известен из русских летописей как Девгеневич. Он сумел привлечь на свою сторону половцев и получил военную помощь от Киевского великого князя Владимира Мономаха. Союз Девгеневича и Владимира Мономаха был скреплен браком самозванца и дочери Мономаха по имени Мария (Марица) († 1146). Войска Девгеневича под командованием киевского воеводы Ивана Войтишича форсировали Дунай, вторглись на территорию фемы Паристрион и овладели Доростолом. В Доростоле самозванец разместил свой двор, раздавая окрестные города и села своим половецким и русским наемникам. Иван Войтишич, по словам русских летописей, «посадил посадников по Дунаю».
Как полагает ряд ученых, в частности Г. Г. Литаврин, а также современный исследователь А. Н. Слядзь в своей нашумевшей книге о взаимоотношениях Византии и Руси в Крыму и Приазовье в XI–XII веках[153]153
Литаврин Г. Г. Русь и Византия в XII веке // Его же. Византия и славяне: Сб. статей. СПб., 1999. С. 496–517; Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.). СПб., 2000. С. 277–299; Слядзь А. Н. Византия и Русь СПб.: Евразия; М.: Клио, 2014. 288 c.; Слядзь А. Н. Ответ неофициальным оппонентам // Proslogion: Проблемы социальной истории и культуры Средних веков и раннего Нового времени. 2017. № 3 (2). С. 193–215; Степаненко В. П. Некоторые вопросы истории Северного Причерноморья конца X–XI вв. (по поводу книги А. Н. Слядзь «Византия и Русь. Опыт военно-политического взаимодействия в Крыму и Приазовье (XI – начало XII вв.)») // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. 2015. № 20. С. 567–580; Чхеидзе В. Н. Тмутаракань. Печальный опыт историографии начала XXI века. М., 2017. С. 28–30.
[Закрыть], помощь Владимира Мономаха Девгеневичу была обусловлена затаенной местью великого князя Киевского императору Алексею за то, что император еще в 1080-е годы поддержал Тмутараканьского князя Олега Святославича в борьбе против Киева. Князь Олег, изгнанный киевлянами из Тмутаракани, бежал в Византию и был сослан Никифором Вотаниатом на остров Родос. После комниновского переворота князь Олег нашел пристанище в Константинополе и, согласно старой гипотезе Х. М. Лопарева, женился на знатной византийской даме по имени Феофано из знаменитого рода Музалон, причем этот брак был заключен благодаря посредничеству императора Алексея[154]154
Лопарев Х. М. Византийская печать с именем русской княгини // Византийский временник. 1894. Т. I. С. 159–166. Печать Феофано Музалониссы – архонтиссы Росии см.: Bulgakova V. Byzantinische Bleisiegel in Osteuropa. Die Funde auf dem Territorium Altrußlands. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2004. S. 241–244.
[Закрыть]. Затем Олег вернулся на Таманский полуостров и утвердился там, очевидно, при помощи византийской армии, а также половецких наемников.
Однако гипотеза Г. Г. Литаврина и А. Н. Слядзя достаточно уязвима в свете современных комплексных исследований описанной проблематики. По мнению А. Е. Мусина, Таманский полуостров представлял собой территорию, находившуюся в непосредственной зависимости от Константинополя, а представления о существовании Тмутараканьского княжества как самоуправляемой территории являются историографическим мифом. С этой точки зрения предполагаемая византийская жена князя Олега в действительности была «архонтиссой Росии», о чем свидетельствует ее печать, сам же Олег мог приехать на Тамань только в качестве «архонта Тамани / Матархи, Зихии и Хазарии», то есть в качестве византийского чиновника более низкого ранга[155]155
Мусин А. Е. Corpus fratrum или «союз архонтов»? Историко-археологический комментарий к моделям власти в Восточной Европе конца XI века // Stratum plus. 2018. № 5. С. 183–206.
[Закрыть]. При этом возможно, что Киев первоначально не признавал Алексея Комнина василевсом и хранил верность свергнутому Никифору Вотаниату, но это непризнание никак не могло быть следствием равноправных отношений между Константинополем и Киевом. С точки зрения иерархии «византийского содружества» Киев был лишь военной базой норманнов, контролировавших торговые речные маршруты. Эти норманны, как отмечает А. Е. Мусин, были признаны Византийской империей в качестве «архонтов»[156]156
Там же. С. 196.
[Закрыть], но Киев в глазах византийцев не представлял собой полноценной столицы, которая обладала бы для империи тем же статусом, каким обладали Багдад, Исфахан или Париж.
Император Алексей был заинтересован в контроле Византийской империи над территорией Таманского полуострова и Приазовья по двум принципиальным причинам. Во-первых, василевс не мог допустить распространения экономического и политического влияния сельджукских эмиров Данишмендидов на этой территории. Во-вторых, контроль Византии за Тмутараканью обеспечивал регулярные и бесперебойные поставки в Константинополь сырой нефти, необходимой для приготовления «греческого огня». Византийские амфоры с остатками сырой нефти находят на Тамани в большом количестве в слоях, датируемых XII веком. (Примечательно, что «греческий огонь» использовали в это время не только на византийском флоте. Эта горючая смесь была известна половцам, которые применяли ее при осаде крепостей, забрасывая за стены глиняные емкости, наполненные «греческим огнем», при помощи требушетов.) Олег Святославич получил от императора Алексея титул архонта Хазарии и, вероятно, обеспечивал стратегические поставки сырья в Константинополь, что только усилило недовольство киевских князей и подтолкнуло Владимира Мономаха к войне. Вероятно, Владимир Мономах не признавал Алексея Комнина в качестве законного императора до самого конца его правления, что и позволило Киевскому князю поддержать Девгеневича войсками и даже организовать брак самозванца с собственной дочерью[157]157
Литаврин Г. Г. Русь и Византия в XII веке… С. 496–517.
[Закрыть].
В августе 1116 года Девгеневич был убит подосланными василевсом наемными убийцами, после чего Владимир Мономах перенес свои благодеяния на его маленького сына лжецаревича Василько Леоновича. Права Василько на Дунае защищала новая дружина, присланная Киевским великим князем, под командованием князя Вячеслава Владимировича, сына Владимира Мономаха, а также воеводы Фомы Ратиборовича. Русская дружина осаждала Доростол, так как император Алексей, очевидно, успел вернуть город после убийства Девгеневича. Впоследствии князь Василько принимал участие в усобице Мономаховичей и погиб в битве на реке Супое 8 августа 1135 года, в ходе которой киевская дружина была разгромлена Черниговским князем Всеволодом Ольговичем и половцами.
Анна Комнина об этих событиях не упоминает, так как, вероятно, они не оказали никакого влияния на стратегическое положение Византийской империи на исходе царствования императора Алексея. Уже в 1123 году император Иоанн II Комнин и Владимир Мономах заключили мир, который был скреплен браком между Алексеем Комнином, старшим сыном императора Иоанна II, и великой княжной Мстиславной (Зоей), дочерью Мстислава Великого, будущего Киевского великого князя, и Христины Ингесдоттер[158]158
Лопарев Х. М. Брак Мстиславны (1122 г.) // Византийский временник. 1902. Т. IX. Вып. 3–4. С. 418–445.
[Закрыть]. Хотя этот брак означал прекращение борьбы за Дунай, однако, как показал еще Г. Г. Литаврин, византийско-русские отношения в первой четверти XII века переживали очевидный кризис, связанный с комплексом причин. С одной стороны, нашествие половцев еще во второй половине XI века привело к захвату кочевниками Северного Причерноморья и к разрыву регулярного торгового сообщения между Киевом и Константинополем. Половцы вклинились между южной Русью и Таврией, овладели степным поясом в низовьях Днепра, установили контроль за некоторыми Крымскими портами, собирая там дань и продавая рабов. Захват половцами Приднестровья и левого берега Дуная прервал непосредственную торговую связь между Византией и Галицким княжеством. Однако политическое значение Девгеневича было столь велико, что Владимир Мономах продолжил оказывать военную помощь его сторонникам и малолетнему сыну Девгеневича и Марицы Владимировны лжецаревичу Василько Леоновичу. Активная роль Владимира Мономаха в борьбе Девгеневича за власть, вероятно, могла способствовать определенной легализации самозванчества и его идеологической рецепции в русской политической традиции в более позднее время.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
