Текст книги "Время Анны Комниной"

Анна Комнина никоим образом не ставит в вину Иоанну Цимисхию призвание манихеев, и, по-видимому, даже одобряет находчивость василевса, а ответственность за измену павликиан возлагает на них самих. Очевидно, что слава Иоанна Цимисхия, воскресшая благодаря императору Алексею Комнину, представлялась Анне Комниной своего рода золотым веком в истории Византийской империи, в то время как старший соратник ее отца Катакалон Кекавмен, писавший в 1070-е годы, был склонен искать такой золотой век в эпохе императора Константина Великого, а также его преемников Констанция, Юлиана, Иовиана и императора Феодосия I[368]368
  Катакалон Кекавмен. Советы и рассказы… С. 314–315.


[Закрыть]. Весьма показательно то, что византийский полководец XI века считал золотым веком в истории империи ромеев именно период позднеримской империи, когда империя еще обладала западными провинциями и одновременно в лице императора Юлиана грозила Сасанидскому Ирану. Подобная характеристика, данная Катакалоном Кекавменом периоду позднеримской империи, свидетельствует о том, что имперское мировозрение и представления о римской ойкумене были столь же живы в миросозерцании византийской военной аристократии накануне прихода к власти императора Алексея Комнина и рождения его порфирородной дочери Анны, как и в предыдущие века. С этой точки зрения нельзя не вспомнить известное замечание А. П. Каждана о том, что римский историк Аммиан Марцеллин – офицер римской армии, а по происхождению своему грек из Антиохии, описавший правление императоров Констанция, Юлиана и Иовиниана, – может считаться своего рода предтечей византийской исторической литературы[369]369
  Каждан А. П. Аммиан Марцеллин в современной зарубежной литературе // Вестник древней истории. 1972. № 1 (11). С. 223–232.


[Закрыть].

Эпилог

Анна Комнина безусловно стала своеобразным символом своей эпохи – эпохи правления императора Алексея I и всей династии, к которой она имела честь принадлежать. «Алексиада» Анны Комниной до сих пор вызывает бурные споры в научном мире, ибо нет однозначного ответа на вопрос, чем же стало главное произведение порфирородной принцессы – панегириком, императорской биографией, литературной обработкой «записок» Никифора Вриенния или первыми в своем роде мемуарами, написанными представительницей императорской фамилии? Очевидно одно: Анна Комнина создала яркую и всеобъемлющую панораму кризисной эпохи, которая была во многом ключевой для развития византийского государства и общества. Миросозерцание Анны Комниной – это трагическое миросозерцание, носительница которого сравнивает себя с Ниобой, идеализирует прошлое, связанное с отцом, время ушедшей юности, и противопоставляет себя унылой современности – атмосфере первых лет царствования императора Мануила Комнина. Как отмечал выдающийся византинист и историк искусства Ганс Белтинг, Анна изобразила своих родителей, императора Алексея и императрицу Ирину, как «живые иконы» (als lebende Ikonen)[370]370
  Belting H. Bild und Kult. München, 1990. S. 572–573.


[Закрыть]. При этом Анна Комнина не была пассивным зрителем событий своего времени, но она была важным действующем лицом византийской трагедии – трагедии великой империи, которая пережила в период царствования императора Алексея последний взлет надежд на спасение римской ойкумены в византийском ее понимании. Поскольку Анна Комнина писала «Алексиаду» много лет спустя после смерти отца, в начале правления своего племянника императора Мануила I Комнина, многие события изображены августейшей принцессой под влиянием тех почти тридцати лет, которые она провела в монастыре Богородицы Благодатной. По-видимому, латинофильские тенденции царствования императора Мануила Комнина повлияли на Анну Комнину в противоположном смысле и предопределили в целом антилатинский характер «Алексиады», весьма странный, учитывая политику императора Алексея, ориентированную на Запад. Очевидно, ненависть к брату императору Иоанну II Комнину предопределила известную долю презрения Анны Комниной по отношению к ее племяннику, молодому императору Мануилу, вступление которого на престол в 1143 году сопровождалось определенной династической борьбой, правда, не столь явной, как вступление на престол его отца.

В настоящей книге мы оставили без внимания некоторые сюжеты, связанные с отражением царствования императора Алексея Комнина в творчестве его дочери. В частности, мы не затронули войны императора Алексея с печенегами, сельджуками и сербами, его взаимоотношения с крестоносцами, его борьбу с еретиками внутри страны, так как некоторые из этих тем уже были нами подробно рассмотрены в предыдущем исследовании «Император Алексей I Комнин и его стратегия».

Эпоха императора Алексея Комнина стала не только временем напряженной борьбы за выживание Византийской империи, но также временем открытия византийцами романо-германского мира, обусловленного как наплывом в Византию норманнских и англосаксонских наемников, так и Первым крестовым походом. Общественные отношения внутри правящей военной элиты развивались при императоре Алексее по пути активной феодализации и культурной вестернизации. Анна Комнина подробно описывает то, как братья императора получили новые ключевые титулы в имперской иерархии после переворота 1081 года, а успех комниновского переворота был во многом обусловлен переходом на сторону братьев Комнинов Гилпракта – командира немецких наемников, охранявших стены Константинополя. Анна свидетельствует о том, как ее отец попытался превратить Византийскую империю в ключевого игрока европейской политики, разбив норманнов, и, в то же время, привлекая норманнов и франкских крестоносцев на службу империи. С этой точки зрения император Алексей предопределил, если можно так выразиться, западнический характер царствования своего внука императора Мануила, который долгие годы пытался стать по-настоящему великим императором. Император Мануил Комнин воевал в Анатолии и Сирии, в Венгрии и северном Причерноморье, в южной Италии и Египте. Он мечтал об унии с Римом и о собственной коронации в качестве императора Западной Римской империи, дабы, наконец, восстановить Византийскую империю времен императора Юстиниана Великого[371]371
  Лопарев Х. М. Об униатстве императора Мануила Комнина // Византийский временник. 1907. Т. XIV. Вып. 2–3. С. 334–357; Chalandon F. Les Comnène. Études sur l’Empire Byzantin au XI^e et au XII^e siècles… Vol. II. P. 195–382; 384–608; Magdalino P. The Empire of the Manuel I Komnenos, 1143–1180… P. 27–108.


[Закрыть].

Однако этот же император Мануил последовательно проигрывал большинство войн, в которые ввязывался, пренебрегал своей женой императрицей Ириной (Бертой Зульцбахской) и открыто сожительствовал с собственной племянницей, подрывая авторитет императорской семьи. С этой точки зрения было бы справедливо рассматривать труд Анны Комниной в контексте ее аскетического миросозерцания как своего рода политическое завещание молодому племяннику. Образ императора Алексея, написанный Анной Комниной, представляет собой словно бы оживший образ героев Поликлета, как писала об отце сама принцесса. Этот образ своей доблестью, мудростью и выдержкой недвусмысленно порицает тщеславную и чувственную натуру сластолюбивого племянника Анны, облаченного в порфиру по прихоти ее умирающего брата.

Анна Комнина отошла в мир иной в 1153/1154 годах – практически накануне итальянской кампании императора Мануила против норманнов, которая столь блистательно началась и столь бесславно закончилась. Быть может, в этом совпадении заключается своеобразный символический смысл. Анна Комнина – свидетельница триумфов своего отца над норманнским рыцарством – не смогла бы пережить позорное поражение, которое потерпело от норманнского короля Вильгельма I Злого (1154–1166) ромейское воинство в южной Италии.

Как было отмечено на страницах этой книги, Анна Комнина после автора гипотетической «Истории Льва и Константина» и Феофана Исповедника была одним из первых византийских историков, которые серьезно описали проблему самозванчества. Как справедливо отмечал в своих работах А. П. Каждан, византийская политическая культура была целиком основана на римском праве и на римских традициях наследования верховной власти. Исходя из принципов римско-византийского права, император был не столько коронованным помазанником, сколько первым магистратом «римского народа». Поэтому императорская порфира не могла наследоваться в Византии автоматически, а император должен был утверждаться сенатом и «римским народом», от имени которого еще во времена позднеримской империи действовали солдаты. Подобная система обеспечивала известный социальный лифт – византийским императором мог стать выходец из любого общественного класса, представитель любого социального слоя[372]372
  Каждан А. П. Социальный состав господствующего класса Византии XI–XII вв… С. 37–39; Каждан А. П. Византийская культура X–XII вв… С. 104.


[Закрыть]. Например, такие выдающиеся императоры как Юстин I, Юстиниан I, Василий I Македонянин не могли похвастаться знатным происхождением.

Эта же система нередко становилась серьезным фактором дестабилизации в обществе, что и проявилось в полной мере в период гражданских войн, бушевавших в Византийской империи на протяжении всего XI века. Предводители провинциальной военной аристократии Георгий Маниак, Лев Торник, Исаак Комнин, Роман Диоген, норманнский наемник Руссель де Байоль, Никифор Вриенний старший, Никифор Мелиссин, Никифор Василаки, Никифор Вотаниат, а затем и сам Алексей Комнин вели вооруженную борьбу за императорский престол, и их представления о собственной легитимности проистекали не столько из кровного или духовного родства с тем или иным прежде царствовавшим императором – хотя для Алексея Комнина этот фактор имел большое значение, – сколько из старинных римских представлений о власти императора как о власти по природе своей выборной. И когда начиная с августа 1118 года Анна Комнина пыталась не допустить превращения Византийской империи в наследственную монархию посредством заговора против родного брата, она безусловно выступала как защитница римского права и старинных традиций ромейской государственности. При этом Анна Комнина в действительности боролась против политики своего отца, который сделал все для того, чтобы обеспечить престол за своим сыном.

Однако парадокс эпохи императора Алексея Комнина заключается в том, что стремление императора Алексея установить в Византийской империи западноевропейский принцип престолонаследия как автоматической передачи трона от отца к сыну – стремление, которое выразилось в отрешении от престола Константина Дуки, жениха Анны Комниной, в удалении из дворца его матери императрицы Марии Аланской и, наконец, в объявлении наследником собственного сына Иоанна Комнина – на практике привело к возрождению феномена византийского самозванчества. Если в прежние десятилетия византийские «тираны», как называла восставших лидеров военной знати Анна Комнина, претендовали на императорскую порфиру, опираясь на свой авторитет, харизму, военную мощь, как это и было Древнем Риме, то теперь претендент должен был доказать свое право на престол принадлежностью к императорской фамилии. Самозванцы, описанные Анной Комниной – норманнский ставленник Лже-Михаил, половецкий ставленник Лже-Константин Диоген, а также русский ставленник Лже-Лев Диоген – «Девгеневич», известный из других источников, – поднимали вооруженные мятежи на протяжении всего царствования императора Алексея Комнина, причем последний самозванец и его сын Лжецаревич Василько Леонович были официально признаны Киевским великим князем Владимиром Мономахом. Феномен византийского самозванчества существовал с хронологической точки зрения не очень долго – вспомним эпизод, связанный с Лже-Тиберием Пергаменом в VIII веке, а затем самозванцев со времени царствования императора Алексея Комнина и вплоть до царствования императора Михаила VIII Палеолога. Однако есть все основания предполагать, что данный феномен не был предан забвению в политической традиции средневековых государств, так или иначе связанных с «византийским содружеством наций»[373]373
  Obolensky D. The Byzantine Commonwealth. Eastern Europe 500–1453, London: Phoenix Press, 2000. P. 202–236.


[Закрыть]. Много веков спустя этот феномен самозванчества проявился в России после того, как русские цари громогласно заявили о себе именно как о преемниках византийских императоров. История Гришки Отрепьева, Тушинского вора и других самозванцев Смутного времени в следующем столетии нашла свое зловещее продолжение в историях Емельяна Пугачева и княжны Таракановой.

В XX веке феномен самозванчества был возрожден в науко-образном идеологическом обличье и приобрел характер политической узурпации. Если прежние самозванцы боролись за власть от имени того или иного почившего представителя династии, выдавая себя за тех, кем они не являлись, то в октябре 1917 года большевистские лидеры узурпировали власть от имени т. н. «пролетариата», который в России еще только формировался как класс. При этом большевистская узурпация сопровождалась физическим истреблением представителей русской императорской династии и национальной элиты – в первую очередь военной, интеллектуальной и хозяйственной, – что свидетельствовало о победе в России преступной государственности, которую воплощал режим советской партийной номенклатуры.

В конце 1917 года замечательный русский офицер, генерального штаба полковник Михаил Гордеевич Дроздовский (1882–1919), написал о природе большевима следующие строки: «Это иго – горше татарского». Интуиция не подвела автора этих строк – одного из основателей Белого Движения на Юге России. Новое иго было действительно намного страшнее монголо-татарского, ибо влекло за собой физическое уничтожение русской династии и десятков тысяч русских служилых людей, среди которых были, в частности, лучшие представители русского офицерства. Созданная большевиками советская политическая система узурпировала себе право на протяжении десятилетий выступать от имени русского народа, который эту систему не выбирал, в отличие от династии Романовых, избранной Земским Собором 1613 года и уничтоженной большевиками.

А. П. Каждан высказал некогда мнение о том, что советский коммунизм и феномен советского тоталитарного общества были обусловлены многовековой рецепцией византийского культурного наследия в России. Эта мысль может показаться парадоксальной. Действительно, в наши дни аппеляция к истории византийской и русской монархии наследниками тех, кто уничтожал семью последнего российского императора, приобретает характер саркастического фарса и как будто подтверждает предположение выдающегося византиниста. С. А. Иванов, ученик А. П. Каждана, в одном из популярных интервью на тему византийской истории отмечал, как в 2007 году на праздновании девяностолетия ЧК участники торжеств заявляли: «Кто занимается историей, знает, что безопасность была и раньше. Софья Палеолог вышла замуж за Ивана III и, будучи племянницей последнего византийского императора, очень серьезно занималась вопросами безопасности»[374]374
  Иванов С. А. Второй Рим глазами Третьего: эволюция образа Византии в российском общественном сознании. URL: https://polit.ru/article/2009/04/14/vizant/ (дата обращения 09.03.2021).


[Закрыть].

В связи с этим вспоминается другой красноречивый пример из византийской истории. В 1453 году османский султан Мехмед Фатих объявил себя потомком императора Алексея Комнина и назвал завоевание Константинополя «возвращением» империи, якобы принадлежавшей ему по праву происхождения, тем самым унаследовав, в буквальном смысле слова, политические амбиции прежних византийских самозванцев. Продолжая рассуждения С. А. Иванова о наследовании византийских традиций в России, мы должны признать, что в начале XX века единственным адекватным ответом русского общества на возрождение большевистскими вождями традиций византийских тиранов и самозванцев могла быть только апелляция к историческому опыту Древнего Рима и создание контрреволюционной диктатуры.

Как писал генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин (1872–1947), «по личному твердому и искреннему убеждению и под влиянием общественного мнения Корнилов видел в диктатуре единственный выход из положения, созданного духовной и политической прострацией власти. Формы диктатуры определялись весьма разнообразно не в силу личного честолюбия или двуличия, в чем тщится обвинить Корнилова Керенский, а исключительно как мучительное искание наилучшего и наиболее безболезненного разрешения кризиса власти»[375]375
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. II: Борьба генерала Корнилова. Минск, 2002. С. 39.


[Закрыть]. По мнению генерала Деникина, только военная диктатура Корнилова могла спасти страну и ее правовую систему от надвигавшейся большевистской узурпации и массового террора. Дореволюционное русское офицерство, в отличие от офицерства советского, неоднократно принимало на себя политическую ответственность за судьбу страны: так было в 1741 году, в 1762 году, в 1801 году, и, неудачно, в 1825 году. С нашей точки зрения, неудивительно, что носителем подобной романтической идеи стал генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов (1870–1918) – блестящий офицер и востоковед, который задолго до революции писал об одном из выдающихся современников Анны Комниной: «Благодаря талантам своего предводителя Елюй-даши, провозглашенного гур-ханом (т. е. императором), Кара-кидани основали в XII веке могущественное государство, включавшее всю территорию Чжунгарии, обоих нынешних Туркестанов и Бухары»[376]376
  Корнилов Л. Г. Кашгария или восточный Туркестан. Опыт военно-статистического описания. Ташкент, 1903. С. 6.


[Закрыть]. Л. Г. Корнилов, как известно, заплатил за попытку спасения своей страны собственной жизнью.

Диктатура была, однако, не только явлением, характерным для истории Древнего Рима. Понятие «диктатор», рожденное в недрах древнеримской правовой системы, было хорошо известно Анне Комниной и каждому образованному византийцу XII века благодаря сравнительным жизнеописаниям Плутарха и хронографии Иоанна Зонары. Диктатор Фабий Максим, который спас Рим от Ганнибала, Луций Корнелий Сулла, наконец, Гай Юлий Цезарь были действующими лицами повествования Иоанна Зонары, однако Анна Комнина претендовала на большее. Она сравнивала своего отца не с древнеримскими диктаторами, а со скульптурным каноном Поликлета, т. е. с древнегреческими богами и героями. Древнеримская идея военной диктатуры как спасительного средства от самозванчества и тирании была хорошо известна византийской политической традиции и приобрела особую актуальность во второй половине XI века в связи с переворотами Исаака Комнина, Никифора Вотаниата и Алексея Комнина.

Анна видела в своем отце законного императора, потому что он подобно древнеримским диктаторам был избран солдатами, а затем признан сенатом ради спасения империи. При этом Анна Комнина описывала современное ей византийской самозванчество как продолжение гражданских войн 1070-х годов, в которых победил ее отец. Как уже было отмечено, последующая попытка Алексея Комнина после рождения в 1087 году его сына Иоанна превратить византийскую монархию в монархию наследственную вызвала не только личную ненависть Анны к брату, но и пробудила в сердце августейшей принцессы стремление защитить древнеримские правовые принципы, исходя из которых императорская порфира должна достаться достойнейшему точно также, как она досталась ее отцу. Кроме того, сам Алексей Комнин в 1081 году гарантировал дальнейшую передачу власти Константину Дуке, сыну императрицы Марии Аланской и жениху Анны Комниной. Сочетание этих обстоятельств подтолкнуло Анну в 1118 году к попыте переворота. Поэтому, как отмечал переводчик «Алексиады» на испанский язык Эмилио Диас Роландо, главным жизненным разочарованием Анны Комниной стала именно неудача в борьбе за престол своего отца[377]377
  Ana Comneno. La Alexiada / Ed. por Emilio Diaz Rolando // Clásicos Universales 3. Sevilla: Editorial Universidad de Sevilla, 1990. P. 11.


[Закрыть]. И хотя Никита Хониат, подробно излагавший историю ее неудачного переворота, ни словом не обмолвился об аналогичных примерах из более ранней византийской истории, мы уже отмечали, что действия Анны Комниной в 1118 году могли вдохновляться примером другой принцессы Анны – дочери императора Льва III Исавра.

Примерно в 716 году дочь Льва Исавра по имени Анна вышла замуж за стратига фемы Армениак Артавазда, что укрепило военно-политическое положение ее отца, в то время стратига фемы Анатолик, в борьбе против бездарного императора Феодосия III[378]378
  Speck P. Kaiser Leon III., Die Geschichtswerke des Nikephoros und des Theophanes und der Liber Pontificalis, T. I… S. 81–104; Speck P. Ich bin’s nicht, Kaiser Konstantin ist es gewesen… S. 176–179.


[Закрыть]. Много лет спустя, после смерти отца, императора Льва III, принцесса предъявила счет. В 742 году Артавазд начал восстание против молодого наследника Льва III Константина V Копронима и захватил Константинополь. Сыновья Анны и Артавазда Никита и Никифор были коронованы как соправители отца.

Спустя четыре столетия Анна Комнина попыталась повторить деяние своей царственной тезки. Не исключено, что неудача этой попытки в итоге и привела к появлению исторического труда, который обессмертил имя дочери императора Алексея Комнина.

Приложение. Анна Комнина и Михаил Атталиат: полемика на исторических примерах

Принцесса Анна Комнина на страницах своего прославленного сочинения, посвященного царствованию императора Алексея Комнина (1081–1118), сравнивает своего отца с императорами Иоанном Цимисхием (969–976) и Василием II (976–1025), которые, подобно ее отцу, вторгались в пределы Азии[379]379
  Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 493. //


[Закрыть]. Анна писала «Алексиаду» в конце 1140-х годов, в самом начале драматического правления своего племянника – императора Мануила Комнина (1143–1180). Однако время, отделявшее принцессу от счастливых дней блистательной юности, не изгладило из ее памяти ни воспоминаний об отце, ни тех идей, которые вдохновляли в далеком 1081 году ее бабушку Анну Далассину и связанную с ней придворную пропаганду. В 1081 году сторонникам молодого узурпатора, доместика схол Алексея Комнина было жизненно важно подчеркнуть, что у него уже был великий предшественник. Императрица Мария Аланская, жена Михаила VII Дуки (1071–1078) и Никифора III Вотаниата (1078–1081), которая была приемной матерью и, вероятно, дамой сердца Алексея Комнина, удостоилась в придворных кругах сравнения со знаменитой femme fatale X века – прекрасной и коварной императрицей Феофано[380]380
  Chalandon F. Les Comnène. Études sur l’Empire Byzantin au XI^e et au XII^e siècles… Vol. I. P. 42; Diehl C. Figures Byzantines… Vol. I. P. 335–336. //


[Закрыть]. Сам же император Алексей Комнин вызывал у придворных воспоминания о дерзком любовнике Феофано – императоре Иоанне Цимисхии.

Подобные сравнения, украдкой возникавшие в кулуарах Большого Императорского дворца, имели для партии Алексея Комнина важное значение в качестве средства нейтрализации официальной пропаганды свергнутого императора Никифора Вотаниата. Как уже отмечалось, Михаил Атталиат, написавший свою историю в период кратковременного царствования Никифора Вотаниата, рассказывал, что семья Никифора, принадлежавшего к военной аристократии армянского происхождения, была связана определенными узами с Фоками, и таким образом Никифор Вотаниат приходился родственником императору Никифору II Фоке (963–969)[381]381
  Michaelis Attaliotae Historia… S. 220–230. //


[Закрыть]. Вполне возможно, что Михаил Атталиат, прославлявший Никифора Вотаниата, просто выдумал это обстоятельство для придания легитимности своему патрону, пришедшему к власти в 1078 году так же, как впоследствии пришел к ней Алексей Комнин, – в результате военного мятежа. Очевидно, что родство с таким прославленным военачальником, каким был Никифор Фока, должно было укрепить авторитет Никифора Вотаниата в столице, ибо современники мятежа 1077–1078 годов, вспоминая прошлые победы Вотаниата, невольно сопоставляли их с победами его царственного тезки. Рассказ Атталиата о том, что император Никифор II Фока был якобы потомком Константина Великого и древнеримского семейства Фабиев, еще более подрывает у современного читателя доверие к его сообщению о родственных связях между Фоками и Вотаниатами[382]382
  Ibid. Р. 217–220. //


[Закрыть]. Однако Михаил Пселл, другой современник, принадлежавший к партии сторонников свергнутого Никифором Вотаниатом императора Михаила VII Дуки Парапинака, вроде бы подтвердил факт родства Вотаниатов с Фоками, поместив в свою «Хронографию» письмо императора Михаила VII Дуки, адресованное некоему мятежнику по имени Фока.

Эмиль Рено, переводчик «Хронографии» Михаила Пселла на французский язык, утверждал вслед за некоторыми византинистами, что в приведенном Пселлом письме под Фокой подразумевался не кто иной, как Никифор Вотаниат, поднявший восстание в феме Анатолик в конце 1077 года[383]383
  Michel Psellos. Chronographie… T. II. Р. 182–185. //


[Закрыть]. В то же время Я. Н. Любарский полагал, что приведенный Михаилом Пселлом текст в действительности представляет собой старое письмо императора Василия II, адресованное Варде Фоке и интерполированное кем-то в повествование Пселла[384]384
  Михаил Пселл. Хронография… С. 300. //


[Закрыть]. Следовательно, родство Никифора Вотаниата с Никифором Фокой Михаилом Пселлом не подтверждается.

Как бы там ни было, сообщение Михаила Атталиата о родственных узах, существовавших между Фоками и Вотаниатами, нужно рассматривать в контексте общественно-политической ситуации, сложившийся в Византийской империи к 1078 году. В условиях полного краха империи под ударами сельджуков, норманнов и печенегов растерявшиеся современники пытались найти опору в великом прошлом – причем относительно недавнем – и чаяли обрести нового Никифора Фоку, громившего непобедимых арабов и сделавшего Византию не номинальным, а действительным преемником великого Рима. На эту роль с известной убедительностью претендовал тогда Никифор Вотаниат – человек уже, мягко говоря, немолодой, однако известный к тому времени в столице как талантливый военачальник. Настроение общества очень точно уловил Михаил Атталиат, поместивший в своей «истории» подробный очерк о происхождении Никифора Вотаниата от императора Никифора II Фоки.

О Вевдене, первой жене Никифора Вотаниата, практически ничего не известно. На основании сведений Продолжателя Скилицы Бернард Лейб утверждал, что Никифор Вотаниат имел племянника по имени Синадин, который был сыном сестры Никифора и Феодула Синадина[385]385
  Anne Comnène. Alexiade… T. I. P. 66, n. 1; Ioannis Scylitzae Continuator / Georgii Cedreni Ioannis Scylitzae ope suppletus et emendatus / Hrsg. von I. Bekker. Bonn, 1839. Bd. II. P. 743. //


[Закрыть]. Анна Комнина упоминает этого Синадина в «Алексиаде» как человека знатного происхождения, уроженца восточных фем, близкого императору Никифору Вотаниату, которого Никифор собирался сделать наследником престола в обход прав своего юного пасынка кесаря Константина Дуки. Я. Н. Любарский приводит имена других членов семьи Синадинов, также ссылаясь на Продолжателя Скилицы. В частности, он упоминает Александра и Константина Синадинов, принимавших участие в провозглашении Никифора Вотаниата императором в октябре 1077 года, а также Синадину – дочь Феодула, которая была выдана замуж за венгерского короля Гезу I (1074–1077) еще до того, как Никифор Вотаниат захватил престол[386]386
  Анна Комнина. Алексиада… С. 464; Ioannis Scylitzae Continuator… P. 726. //


[Закрыть].

Весенний переворот 1081 года и приход к власти Алексея Комнина первоначально оправдывался тем, что Алексей Комнин становился гарантом прав законного наследника – сына Михаила VII и Марии Аланской кесаря Константина, который был вскоре обручен с Анной Комниной. В ту эпоху церковное обручение рассматривалось с точки зрения византийского канонического права как состояние, равносильное браку, поэтому детский кортеж Анны Комниной и ее юного жениха проезжал по улицам Константинополя под аккомпанемент специальных аккламаций, приличествующих императорской чете. В отличие от Михаила Атталиата принцесса Анна сопоставляла своего героя – отца – со статуями Поликлета, а также с политическим противником Никифора Фоки доблестным императором Иоанном I Цимисхием (969–976)[387]387
  Annae Comnenae Alexias… B. I. S. 493. //


[Закрыть], явным образом противопоставляя своего отца Никифору Вотаниату. При этом свою будущую свекровь Марию Аланскую Анна уподобляла статуям Фидия – возможно, Афине Лемнии, – в то время как родная мать Анны императрица Ирина удостоилась в сочинении дочери сравнения с Афиной Палладой.

Но кем же был герой Михаила Атталиата? Герой, которого этот историк считал предком императора Никифора Вотаниата, и которого Анна Комнина обходила гордым молчанием? Этот император безусловно заслуживает отдельного упоминания, но не потому, что он был реальным предком Никифора Вотаниата, а потому что он, вероятно, стал его жизненным примером. Никифор Вотаниат происходил из среды, близкой к той, из которой происходил Никифор Фока. Оба будущих императора провели молодость в битвах, выдвинулись благодаря военной службе. Оба были провозглашены императорами своими солдатами в восточных фемах, и без особого труда овладели Константинополем. Как отмечал А. П. Каждан, Никифор Фока стал первым византийским императором, который был прославлен в источниках именно как военный деятель[388]388
  Любарский Я. Н. Замечания об образах и художественной природе «Истории» Льва Диакона // Византийские очерки. Труды советских ученых к XVIII международному конгрессу византинистов (8–15 августа 1991 г.) / Под ред. Г. Г. Литаврина, М.: Наука, 1991. С. 153; Kazhdan A., Constable G. People and Power in Byzantium.Washington, 1982. P. 111. //


[Закрыть]. Никифор Вотаниат мог выбрать для себя Никифора Фоку в качестве примера во многом благодаря этому обстоятельству. По-видимому, именно подражанием Никифору Фоке объясняется необычный брак Никифора Вотаниата с императрицей Марией Аланской, который, помимо целей, связанных с легитимизацией узурпатора, как бы имитировал брак Никифора Фоки с императрицей Феофано. Перед тем, как вступить в брак с Марией Аланской, Никифор Вотаниат – по тем же самым причинам – пытался заключить брак с вдовствующей императрицей Евдокией Макремволитиссой (1021–1096), супругой почивших Константина X (1059–1067) и Романа IV Диогена (1067–1071). Вполне вероятно, что заметка Анны Комниной о том, что Никифор Вотаниат планировал сделать своим преемником племянника Синадина – в обход прав Константина Дуки, – была в действительности не более, чем отражением комниновской пропаганды времен переворота 1081 года. В таком случае комниновская пропаганда напоминала пропаганду времен Василия II, направленную против Варды Фоки и утверждавшую, что Никифор Фока будто бы намеревался оскопить сыновей Феофано от брака с Романом II. Как доказал в свое время С. А. Иванов, следы подобной пропаганды сохранились в арабских и латинских источниках[389]389
  Иванов С. А. Полемическая направленность «Истории» Льва Диакона // Византийский временник. 1982. Т. 43. С. 74–80. //


[Закрыть].

Современник Михаила Атталиата и Анны Комниной историк и правовед Иоанн Скилица в своем историческом синопсисе – в котором описывается византийская история с 811 года (окончание хронографии Феофана) до 1057 года (захват власти Исааком Комнином) – оставил наиболее подробное описание событий, происходивших в Византии с 945 года (падение Лакапинов) по 976 год (смерть Иоанна Цимисхия). Иоанн Скилица опирался в своем изложении на некие утраченные источники второй половины X века. По мнению А. П. Каждана, рассказ Иоанна Скилицы представляет собой более подробное и объективное повествование, чем тенденциозная история Льва Диакона, который, хотя и был современником Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия, не всегда был точен в пересказе своих источников. Сам по себе этот факт заслуживает внимания, ибо подчеркивает высокий интерес образованной византийской публики к эпохе императора Никифора Фоки, не ослабевший и после свержения Никифора Вотаниата Алексеем Комнином. Вскоре после написания Иоанном Скилицей исторического синопсиса – но еще при Алексее Комнине – это произведение было в значительной степени скопировано и включено в хронографию Георгия Кедрина.

По мнению А. П. Каждана и М. Я. Сюзюмова, как Лев Диакон, так и Иоанн Скилица опирались на несохранившуюся «*Историю Фок» (источник Б) – историческое сочинение, написанное, согласно А. П. Каждану, в правление императора Никифора Фоки (до 969 года) и посвященное истории аристократического малоазийского клана Фок[390]390
  Каждан А. П. Из истории византийской хронографии X в. 2: Источники Льва Диакона и Скилицы для истории третьей четверти X столетия // Византийский временник. 1961. Т. 20. С. 106–128; Сюзюмов М. Я. Об источниках Льва Диакона и Скилицы // Византийское обозрение. 1916. Т. 2. С. 106–166. //


[Закрыть]. Как отмечал исследователь, именно «*История Фок» могла быть источником сведений Михаила Атталиата о происхождении Никифора Фоки от Константина Великого и древнеримского семейства Фабиев, а также интерполяции в трактат «о церемониях» Константина Багрянородного, в которой рассказывалось о перевороте 963 года. По мнению упомянутых византинистов, существовал также и альтернативный источник А, общий для Иоанна Скилицы и Льва Диакона, который был написан противником Никифора Фоки, возможно, каким-то представителем церковной иерархии. Следы использования этого источника встречаются также в хронографии Иоанна Зонары. М. В. Грацианский ставит под сомнение существование двух источников Иоанна Скилицы и Льва Диакона, полагая, что оба историка опирались на один текст[391]391
  Грацианский М. В. Еще раз об источниках «истории» Льва Диакона // Византийский временник. 2013. Т. 72 (97), С. 68–83. //


[Закрыть]. Однако с нашей точки зрения аргументы А. П. Каждана более убедительны, так как основаны на тщательном смысловом анализе фрагментов произведений Льва Диакона и Иоанна Скилицы, в то время как М. В. Грацианский в конечном итоге опирается на простой математический подсчет лексических и композиционных совпадений в текстах Иоанна Скилицы и Льва Диакона. По нашему мнению, смысл и содержание различных фрагментов текста способны рассказать об их происхождении несравненно больше, чем формальное количество лексических или композиционных совпадений в этих фрагментах.