Текст книги "Битва за Берлин последнего штрафного батальона"

– Какая приятная компания, – не совсем уверенно заметил Борька.

Броневик гремел по дороге. Разрушенный мост через канал, понтонная переправа, наведенная советскими саперами. Черная мгла закрыла небо, и все «достижения» рассвета оказались насмарку – темно стало, как ночью. Расстояние между бронетранспортерами не сокращалось, немцы стреляли из пулемета, а Шульжин благоразумно помалкивал – понимал, что на такой дистанции палить можно только в молоко. Женщина перегнулась через борт, ее стошнило. Лещинский и Кибальчик, решившие побыть джентльменами, поддержали ее. Она испустила протяжный стон, стекла на лавку, потеснив оробевшего Хольдера. Макс втянул голову в плечи, съежился – вероятно, впервые его коснулась русская женщина.

– Черт… – выдохнула дама в форме лейтенанта. – Ну и ну! Надо же. Вот так угораздило. – Она судорожно втянула воздух, содрогнулась, словно пришла в себя и принялась с опаской озирать любопытствующие лица. – Не немцы. Вот так угодила я в переплет… Спасибо, ребята… Вы кто такие? Вас не из ада сюда командировали? – Женщина задержала взгляд на Максиме, и он вдруг почувствовал, как заворочалось что-то в желудке, пересохло в горле.

Он пожирал женщину глазами. «Хорошенькая, носик курносый, зеленые глаза, волосы испачканы, но почему бы не отмыть их под струей горячей воды? Не худышка, но и не «ватрушка», под гимнастеркой, в первом приближении, все в порядке…»

– Чего уставились? – испугалась лейтенант, прижала исцарапанные кулачки к груди. Ее глаза перебегали с солдата на солдата, в них было столько жалобы и просьбы… И вдруг вспыхнула: – Вот же черт… Парни, я не с немцами, не подумайте, я у них была этой…

– Пленницей, сударыня, – вкрадчиво сказал Бугаенко, забывший про свою простреленную руку.

– Ну, конечно! – девушка покраснела. – Аня Морозова… О господи… старший лейтенант Морозова Анна Пантелеевна.

– И каких же вы войск, старший лейтенант? – улыбнулся во весь рот Борька. В сочетании с располосованной физиономией его улыбка выглядела просто дьявольской.

– Журналистских… – потупилась женщина. – Военкор газеты «Воин Родины» Анна Морозова, приписана к политотделу 8-й армии. С личного разрешения и благословения генерал-полковника Чуйкова собирала информацию о подвигах воинов 27-й гвардейской дивизии при штурме Берлина… Правда, ребята, я не вру, у меня есть… вернее, был – пропуск, подписанный лично генералом Чуйковым, позволяющий находиться в зоне боевых действий… – она вскинула голову, и рассеялись последние сомнения – она смотрела дерзко, с вызовом, готовая отстаивать свою правду всеми правдами и неправдами.

– Кстати, насчет подвигов 27-й гвардейской дивизии, которую мы уже отчаялись найти, – хихикнул Бугаенко. – Можете писать про нас – не ошибетесь.

– Успокойтесь, Анна, – усмехнулся Максим. – Никто вас не подозревает в сотрудничестве с нацистами, – он покосился на ее запястья, истертые до крови. – Вот только какого хрена, простите, женщина делала на передовой, угодила в плен на заключительном этапе боевых действий? Женщина – военный корреспондент – это в порядке вещей?

– Я знаю еще как минимум двоих, – Анна дерзко задрала нос. – Валентина Леснова из 28-й армии на 1-м Украинском и Раиса Курская на 2-м Белорусском. Это псевдоним, настоящая фамилия журналистки не больно-то красивая – Шуленберг.

И тут ее прорвало! Она боевая, ей 26 лет, она окончила факультет журналистики в Москве! Она умеет стрелять и даже драться (в качестве доказательства продемонстрировала ободранный кулачок). Она окончила ускоренные офицерские курсы, но только в сорок четвертом посчастливилось оказаться при штабе действующей армии – ей и еще троим военным корреспондентам, из которых к сорок пятому году выжил только один, может, слышали про Константина Симонова? Нет?

– Какие же вы, парни, невежды! Не буду тут перед вами растекаться… хотя, возможно, попробую однажды рассказать про героические военные будни солдат штрафного батальона. Но что-то говорит мне, что этот материал не пропустят…

– Послушайте, дамочка, – картинно наморщил лоб Ситников. – Мне вот что интересно. Если существуют героические военные будни, то должны ли существовать героические военные выходные? Вы чем намерены заняться завтра вечером? Если снова, конечно, не угодите к немцам.

Солдаты расхохотались, Анна вспыхнула и чуть не звезданула Ситникову кулачком в лоб. Ей и в страшном бреду не могло привидеться, что она так позорно попадет в плен к немцам! Дивизия стояла в районе Вилмерсдорф, Анна прибыла туда только накануне. Разговаривала с солдатами, с мирными немцами – поскольку способна на бытовом уровне, благодаря факультету журналистики, общаться на немецком. Замполит 436-го стрелкового полка косился на нее как-то странно, но в целом не препятствовал. Люди ей такого рассказали… К сожалению, не для печати. С подвигами у солдат все в порядке. Многие из этих подвигов… тоже не для печати. Мирные жители… ну, ничего, потерпят. Вечером она напросилась в «ночное» с саперами того самого 436-го полка. Солдаты работали в комплексе зданий на западной оконечности Больцманштрассе. Имелось подозрение, что часть строений немцы, отступая, заминировали. Действительно, обезвредили пару мин. Она куда-то лезла, снимала «лейкой», беседовала с охочим до болтовни командиром саперов. Что потом произошло – она до сих пор не понимает. Разомкнулись замаскированные ворота, ведущие в нижнюю часть обследуемого здания, вырвались несколько броневиков. Крики, стрельба. Взорвалась граната – ее оглушило, швырнуло на землю. На ее глазах погиб словоохотливый молодой лейтенант, командующий саперами. Немцы бегали по двору, добивали раненых, ее тоже хотели добить, но какой-то офицер сказал, что эта «красотка» им может пригодиться, приказал грузить ее в броневик и срочно отправляться в дорогу – поскольку, по данным разведки, на Форценштрассе русских пока или уже нет… Откуда она может знать, зачем немцам эта русская «красотка»! Не доложили как-то, а пока ехали, особо не разговаривали, да и ей не до того было, чтобы прислушиваться к разговорам. Пистолет из кобуры изъяли, документы реквизировали, еще и ржали, пока читали…

– Позор какой! – Анна схватилась за голову. – Ну ничего, я им покажу… Оружие есть, парни? – Она подпрыгнула, выудила из-под лавки потерянный кем-то из немцев парабеллум, стала усердно запихивать в кобуру, предназначенную для другого вида оружия. – Подвинься, ты… – неприязненно покосилась на съежившегося Макса. – Немец, что ли?

– Вроде того, – отозвался Максим. – Он свой, хороший. Слушай, ты бы не баловалась с оружием…

– Да кто ты такой? – вскричала девушка, покрываясь алыми пятнами. – Я, между прочим, офицер! А ты кто такой, мать твою?

Солдаты хохотали от души (надо же, обзавелись развлечением), и пока БТР прыгал по ухабам, стараясь не отставать от преследуемого, популярно объясняли, кто такие военнослужащие штрафного батальона, чем они знамениты и почему в гробу видали женщин-офицеров, какие бы шила из задниц у тех ни торчали.

– Ну хорошо, согласна! – замахала руками Анна. – Я ни хрена не знаю, кто такие штрафники – пробел в образовании, знаете ли… Слышала, что в штрафроты посылают людей, совершивших страшные воинские преступления – то есть жалких преступников, совершивших тяжкий грех перед Родиной. Глядя на вас, кстати, укрепляюсь во мнении, что официальная молва не лжет. Да ладно, шучу, – засмеялась она. – Спасли вы меня, парни, поклон вам до земли… Эй, водила! – замолотила она ножкой. – Гони быстрее, чего ты тащишься как бульдозер? Эти твари от нас не уйдут, они мне еще ответят за того лейтенанта!

Солдаты одобрительно гудели, а Максим таращился на молодую женщину с недоумением. Встречались ему барышни на войне, с парочкой даже посчастливилось уединиться, все они честно тянули лямку – кто радисткой, кто санитаркой. Но с подобной напористостью он сталкивался впервые. У женщины, еще недавно умирающей от страха, возбужденно блестели глаза, она подрагивала, как гоночная машина на старте.

Тяжелые тучи загромоздили небо. Временами прорывался дождь – и затихал. Окраины Берлина представали в мрачной красе. БТР катил по наклонной улице между трехэтажными приземистыми зданиями. Над городом стелился густой дым – он долго еще не уйдет. Зарева пожарищ, извилистая река Хафель, громада Олимпийского стадиона где-то справа, разрушенные заводы… В какой-то миг дистанция между броневиками сократилась, и Шульжин принялся поливать убегающих из пулемета. Ему ответили той же монетой – Кувшинников ругнулся, выводя машину из-под обстрела, и со священным трепетом уставился на выгнутую пулями металлическую раму между передними стеклами.

– Врешь, сволочь, – процедил он. – Не уйдешь!

БТРы прогрохотали по мосту через Хафель – одну из немногих переправ, сохранившихся в городе. Начались малоэтажные предместья. Похоже, немцы знали, как можно проехать по городу, не нарвавшись на русских. Но тут неожиданно для всех заговорили пушки – со стороны сумрачных башен, проплывающих справа. Взрыв прогремел между броневиками, и Кувшинникову вновь пришлось тренировать бицепсы, упражняясь с рулем. Еще два взрыва – поодаль. Четвертый – посреди дороги, в том месте, где они были мгновением назад…

– Артиллерия наша бьет! – кричал Лещинский зажимая уши. – Они совсем с ума сошли?!

– Так мы же на немецком броневике! – каркнул Борька. – Без красного флага, без Интернационала во всю глотку…

– Бред… – хохотал Шульжин, перезаряжая пулемет, – стреляют и по тем, и по нам, а мы хреначим друг по дружке!

– Ну, я и попала… – ошарашенно бормотала Анна. – Ну, ей-богу, настоящие военные приключения… Расскажешь людям – не поверят!

Какие-то личности выскакивали на дорогу, стреляли, забрасывали колею гранатами.

– Да что же они творят, уроды… – рычал Кувшинников, вертя баранку. – Немцев бы с таким азартом обстреливали!

– Ерунда, – шептал Ситников, зажимая голову. – Прорвемся…

Вскрикнул Воркун – осколок долбанул по каске, свалился на колени, начал судорожно ее ощупывать. Отыскал вмятину, сорвал каску, стал ощупывать голову.

Выстрелы и взрывы остались позади, машины неслись по широкой дороге, застроенной одноэтажными домами. Здесь было много деревьев, и дома почти все уцелели. Немцы выжимали из своего броневика последние капли, чтобы уйти в отрыв. И им это удалось! Расстояние между машинами внезапно резко возросло, чертыхался Кувшинников – он выжал все, что мог, ресурсов не оставалось.

– Кувшинников, жми! – вопил впадающий в азарт Кибальчик. – Да что же ты, Кувшинников…

– А как я выжму? – ругался Кувшинников. – Через пол эту хрень продавлю, что ли?! А крепких слов она не понимает…

– Потеряем фашистов… – напористо шептала Анна. – Потеряем их сейчас… Эх, не везет… Уже теряем, теряем мы их, ребята…

Заканчивались обитаемые когда-то районы. Обширная парковая зона – темнели деревья, громоздились кустарники. Пропадала во мраке дорога, по которой драпал немецкий броневик… И вдруг нездорово возбудился Макс, схватил Коренича за рукав, забормотал, путая немецкие и русские слова – нужно остановиться, не надо дальше ехать! Мотивация немца выглядела логично – он знает этот парк, здесь всего одна дорога, излюбленное место отдыха жителей западных районов, она петляет по лесному массиву и в итоге все равно выведет на северную сторону. Здесь просто нет другого проезда! Не все об этом знают, но он – пропахавший носом за годы работы практически весь Берлин… Следует поехать вправо – машина не сможет, но броневику вполне по колесам… Выбраться на дорогу, спрятаться за холмом и спокойно ждать, пока появятся немцы… Да, есть риск, что они не выедут из парка. Но риск оправданный – зачем им парк, здесь нет никаких объектов! Ну, почему эти русские так медленно соображают? Время идет, нужно торопиться, он никого не обманывает. И фары, непременно фары погасить!

Этот жалкий, испуганный человечек снова выручил солдат. Зачем – Максим не знал и задумываться не хотел. Пусть Анна Морозова пишет в своих фронтовых очерках о психологии простых немцев, уставших от гнета бесчеловечного нацистского режима. Броневик с погашенными фарами обосновался в кустах за холмом, штрафники лежали в траве, рассыпавшись цепью, ждали.

– Учти, Макс, – то ли в шутку, то ли всерьез предостерег Ситников, – ты, конечно, немец правильный, но если то, что ты сказал, не сбудется, уж я твою немецкую шею намылю и задницу надеру…

– А я добавлю, – проворчала Анна, прижимаясь плечом к Максиму.

Коренич ощутил, как бьется ее сердце, и снова почувствовал вакуум в желудке, легкость, не сравнимую ни с чем, озабоченность, удивление… «Тут неплохо, можно еще полежать. Кстати, женщина на корабле – плохая примета; а в танке?»

Желтые огоньки мерцали за деревьями, становились насыщеннее, жирнее. Броневик выехал на опушку и через мгновение погрузился в сонную лощину, пролегающую поблизости от окраины леса. Погасли фары. Воцарилась тишина. Текли минуты…

– Что за номер? – растерялся Кибальчик.

– Элементарно, – отозвался Бугаенко. – Ждут, пока мы проедем. Но что-то мне подсказывает, что они не дождутся.

– Сидим, – проворчал Максим. – Терпим до последнего. Скоро они должны решить, что мы отстали. Может, у нас бензин кончился или с дороги сбились?

– Что-то странное имеет место, – как-то вкрадчиво проурчал Борька. – Только мне так кажется, нет? Загадочные они, эти фрицы… Слушайте, мужики, – возбудился он. – А вдруг это Гитлер из Берлина норовит улизнуть? Почему бы нет? Невелик, конечно, шанс, но вдруг? А мы его сейчас перехватим…

– Не хотелось бы вас огорчать, ребята, – глухо прошептала Анна, – но вы действительно, как с необитаемого острова… Гитлер покончил с собой тридцатого апреля в бункере, вслед за ним это сделал Геббельс – в приказе по Красной армии об этом не объявляли, но кому нужно знать – те знают.

– Жалко, – вздохнул Борька. – То есть шансы, что мы сидим на хвосте у убегающего Гитлера, небольшие?

– Да, прямо сказать, невелики, – согласилась Анна. – Но есть и хорошая новость, о чем вы, должно быть, тоже не в курсе. Генерал Вейдлинг подписал капитуляцию и отдал приказ обороняющимся в Берлине войскам сложить оружие.

– Отличная новость, – оценил Кибальчик. – А чего же они тогда воюют?

– А если бы тебе начальство приказало сложить оружие, ты бы перестал воевать? – усмехнулся Бугаенко. – Вот видишь. Немцы тоже не согласны.

– Заткнитесь, – прошептал Максим.

Броневик с погашенными фарами начал выбираться из лощины. Выступил на полкорпуса, постоял, словно принюхивался, медленно тронулся к дороге. Красноармейцы стиснули оружие. Те, у кого были гранаты, стали их вытаскивать. Шульжин тут же начал проклинать свою недальновидность, не позволившую забрать с собой хоть один «фаустпатрончик». Но дальше произошло что-то действительно странное. Не доехав метров семидесяти до засады, броневик вдруг ушел с дороги, перевалился через косогор и стал съезжать по склону в стелющиеся по земле завихрения тумана.

– Обалдеть, – тут же среагировал ошеломленный Борька. – Из самого пищевода увели. Не, мужики, это несерьезно…

– Все в машину, – скомандовал Максим. – Не шуметь, фары не включать, держать дистанцию. Разберемся, в чем тут интрига.

Они прокрались незамеченными до разрушенного бомбами завода, посреди которого возвышалась чудом уцелевшая гигантская труба, и там пришлось остановиться, загнать броневик за остов разрушенной котельной. Авиация союзников неплохо потрудилась, уничтожая этот производственный гигант – цеха были разнесены до основания, подъездные рельсовые пути выворочены с корнем, заборы повалены. Громоздились обломки стен, элементы железобетонных конструкций, и только по самому проезду между цехами еще можно было протиснуться.

Ехать дальше было рискованно, да и не нужно. Солдаты залегли за поваленным забором, всмотрелись через пустырь. Метров сто насквозь простреливаемого пространства – ни холмика, ни впадины, а на краю – трехэтажное строение из красного кирпича. Возможно, его и бомбили, но не очень усердно. Здание пряталось за деревьями. Все, что находилось позади него, укутывал утренний туман. Здесь не было советских войск. Прокатились волной, двинулись дальше, на Берлин, не заинтересовавшись разрушенными заводами. За деревьями просматривались очертания грузовой машины. Рядом стояло что-то похожее на легковой автомобиль. Острый глаз подмечал фигуры часовых – за вереницей бочек, за штабелями деревянных коробок… Броневик заехал за деревья, заглушил мотор. Порывы ветра доносили приглушенную немецкую речь.

– С каждой минутой все интереснее, – резюмировал Максим. – В лоб, я так догадываюсь эту штуковину не взять. Ну что ж, попробуем зайти с тыла… – он минуту размышлял, – Макс, ты оказал нам любезную услугу, но дальше не пойдешь – остаешься здесь. Анна, тебя это тоже касается.

– Привяжешь? – вспыхнула девушка.

– Прибью, – пообещал Максим и показал кулак. – Сиди и сочиняй начало очерка о героических боевых буднях… в общем, сама знаешь. Со мной пойдет… – он снова задумался, – Ситников.

– Вот это правильно, – одобрил боец, – Остальные – геть под лавку и не бурчать.

– Безобразие, – приуныл Кибальчик.

– Это разведка, – пояснил Максим, – Разнюхаем, что да как. Придется долго обходить, в лоб не пойдем. Вступаете, если услышите стрельбу. Если нет – сидите и не дергаетесь. Это приказ. Вопросы?

Ползли по кочкам, маскируясь в зарослях бурьяна, усердно сопели, не говоря лишнего. Оттого Максим и выбрал Ситникова – не болтун, в отличие от того же Борьки, не ранен, чувствует себя лучше прочих и надежен, как гвардейский реактивный миномет «катюша».

Пустырь остался в стороне, оставалось забраться в тыл, а там, согнувшись, добежать до здания. Пять минут на все маневры… Внезапно бойцы застыли – каждый решил, что ему послышалось, но тут же они сообразили, что двоим одновременно послышаться не может. Кто-то полз за ними, возбужденно дыша и шмыгая носом. Откатились, не сговариваясь, в разные стороны, а когда «объект» оказался между ними, одновременно метнулись, взяли в клещи…

– Ой, задушите, – захрипела Анна, отбиваясь ногами.

– Чертова девка! – прошипел Ситников, отдергивая руки, как от крапивы.

– Анна, в чем дело? – рассвирепел Максим.

– Я с вами… – девушка сипела, кашляла, но надо отдать ей должное, большого шума не поднимала.

– Кто разрешил? Я сказал – остаться!

– Да пошел ты! – глаза заводной девчонки посверкивали в рассветных сумерках. – Думаешь, я буду вам мешать? Ну, пожалуйста, Максим, – взмолилась она. – Я буду тише воды, ниже травы, но помочь при необходимости смогу.

– И как они тебя отпустили, паршивая девчонка? – беззлобно ворчал Ситников, смиряясь с бесплатной нагрузкой.

– Да я и не спрашивала… Они и не заметили, что их стало меньше.

– Ладно, черт с тобой, только тихо и не высовывайся. Блокнот-то взяла, чтобы записывать?

Анна действительно не путалась под ногами – тихо ползла где-то сзади, ворчала об извечной дискриминации женщин – даже в обществе социалистической законности и самого справедливого государственного устройства. По мере приближения к объекту стала притихать. «Жалеет, наверное, что с нами навязалась», – злорадно думал Максим. Его волновала эта женщина – он наконец признался себе в этом. Она могла и не мешаться; но сама мысль о том, что она где-то рядом, не давала Максиму думать стройно и ясно.

По восточной стороне кирпичного здания прогуливались часовые в касках. Проявились фигуры еще двоих – они стояли за деревом, общались. Возле грузовика кто-то двигался. «К волку в пасть», – подумал Максим, перебегая к сараю, заросшему сорной травой. Сделал знак – две тени бесшумно одолели открытое пространство, присели на корточки. Еще рывок – воронка, взорванный дверной проем вместе с частью кладки (здание все-таки бомбили – впрочем, не попали).

Бойцы передвигались на цыпочках, прижимаясь к шершавой стене. Мрачный утренний свет озарял короткий коридор, поваленные межкомнатные перегородки, превратившие несколько маленьких помещений в одно большое. Виднелась лестница на второй этаж – на вид не поврежденная. Где-то слева, за простенком, вдруг послышались голоса. Раскрывать себя раньше времени не стоило. Максим попятился назад.

– На лестницу, – прошептала Анна одними губами. – Поднимемся наверх, там, кажется, никого нет…

Позднее Максим проклинал себя за то, что послушался. Что это было – сиюминутное внушение? Он побежал на цыпочках к лестнице, Ситников за ним – раз надо, значит, надо, командиру виднее… Ступени практически не скрипели, Максим пулей взмыл на второй этаж, сунул нос за дверной проем. Меблированная комната – столы, шкафы, простенькая кушетка. Возможно, в этом здании обреталось управление разрушенного завода. Снова голоса, шаги за стенкой – кто-то поднимался по параллельной лестнице. Коренич не знал про параллельную лестницу!

Он юркнул в проем, стал озираться. Не такой уж невредимой оказалась комната. Справа зиял пролом в стене. Ситников отдавил ему ногу, Максим мысленно ругнулся.

– Эй, ребята, – окликнула Анна.

Максиму жутко захотелось сунуть ей кулак под нос, чтобы не орала. Но ее сухой и холодный голос не сулил ничего хорошего. Макс обернулся, Ситников тоже. Черная дырочка парабеллума смотрела ему в голову.

«И что я нашел в ней привлекательного?» – ужаснулся Максим. Он, кажется, избавлялся от гипнотического внушения.

– Герр Озенберг, пожалуйста, входите, – на безупречном немецком сказала женщина. – Прикажите вашим людям не стрелять – это я, Анна. Прошу прощения за беспокойство, но наша проблема под контролем.

Худшего и выдумать было невозможно. Женщина стояла на безопасном расстоянии – с пистолетом в вытянутой руке. Спокойная, уравновешенная, твердо знающая, что делает. Смотрела, не моргая, хладнокровно – прямо в точку. Палец напрягся на спусковом крючке. Форма советского офицера ей, по-видимому, не мешала – она комфортно себя в ней чувствовала. «И как я позволил провести себя… – ужаснулся Максим. – Ты, хваленый диверсант, проницательный психолог, знаток человеческих душ…»

– Сука! – дернулся Ситников. Грохнул выстрел – и бывший капитан, даже не вскрикнув, опрокинулся навзничь с дырочкой во лбу.

Затаив дыхание, холодея от ужаса, Максим смотрел, как под затылком товарища расплывается красное пятно. «Ну что ж, мы, наверное, заслужили такой конец. Расслабились, утратили бдительность…»

– Вы удивляете меня, Анна, – ровным голосом произнес немецкий офицер, перебираясь через пролом в стене. За ним шагнули два автоматчика, застыли по краям пролома. – Ну что ж, я рад, что вы снова с нами. Как-нибудь расскажете, как вам это удалось. Вы привели с собой проблему?

– Она уже решается, герр Озенберг, – уверила женщина. – Еще семеро в развалинах у завода. Они ребята храбрые – услышав выстрел, наверняка побегут через пустырь в штыковую атаку. Полагаю, ваши автоматчики не зря там сидят?

– Не волнуйтесь, – уверил мужчина. – Автоматчиков прибыло. Подъехал капитан Шерманн, с ним десять парней из ваффен и несколько штабистов.

– Отлично, – улыбнулась женщина. – Где наши друзья?

Послышалось кряхтение – два офицера в черных плащах помогли перебраться через пролом грузному мужчине в коротком шерстяном пальто, подвели к стулу, усадили. Упомянутого господина не очень радовало происходящее. Он испуганно озирался. Пожилой, за пятьдесят, одутловатый, с широким, будто растекшимся, лицом, напоминающим грушу, с тяжелыми мешками под бесцветными глазами…

Из-за шкафа вышли еще двое. И этих не устраивало то, что они увидели. Мужчины – немного за сорок, одетые в партикулярное платье, но с военной выправкой. И лица у них… какие-то не немецкие.

– Да, это Ашерман, – с акцентом пробормотал один. – Готовы признаться, вы выполнили обещание, господа, и все, в свою очередь, обещанное нами, остается в силе. Вот только мне кажется, что у нас образовалась маленькая проблема… – один из упомянутых – с тонкими чертами выше носа и неожиданно массивной челюстью – выступил вперед и как-то боязливо ощупывал глазами Максима. «Союзнички, мать их…» – тоскливо подумал Коренич. И не ошибся.

– Это не ваша проблема, мистер Хармонд, – вкрадчиво сказал немецкий офицер. – Мы ее решим – и даже быстрее, чем вам кажется.

– Господи, неужели это русский солдат? – сказал коллега Хармонда и нервно облизнул губы.

– И даже не один, – улыбнулась женщина. – Повторяем, господа, данные проблемы вас ни в коей мере не касаются. Надеюсь, то, что вы сейчас получите, стоит смерти нескольких незнакомых вам русских солдат, к тому же осужденных судом военного трибунала.

– Только не впутывайте нас в это, – поморщился Хармонд, отвернулся и как-то вкрадчиво приблизился к сидящему на стуле господину.

– Объяснишься, Анна? – спросил Коренич, заставив свой голос звучать спокойно и иронично.

– Ничего личного, Максим, – иезуитски улыбнулась женщина. – Во всяком случае, уже ничего личного. Война закончилась, ты просто со своими бойцами оказался не там, где нужно.

– Ты не военный корреспондент.

– Ты потрясающе догадлив. Спасибо, Максим, вы меня довезли, не хотелось пропадать одной в оккупированном Берлине. Пришлось импровизировать по ходу. Сунуть кляп себе в рот несложно, стянуть ремнем руки за спиной – сложнее, но я их, собственно, и не стягивала – вы же не видели, что я там делала, у себя за спиной. Но запястья от души натерла… Гауптштурмфюрер СС Анна Хенке, – она шутливо стукнула каблуками. – Прошу любить и жаловать. Родом из Саратова, училась в русской школе, отсюда идеальное знание вашего языка. В Германию переехала в тридцать четвертом – тебя же не интересуют подробности? Советская форма – маскировка. Надеюсь, ты заметил, что нам пришлось ехать по территории, оккупированной советскими войсками – зачастую мне приходилось выходить вперед с жезлом в руке, маскируясь под вашего регулировщика. Ну, кто, скажи на милость, будет задумываться, почему регулировщик в офицерской форме? Женщина в погонах… о, Максим, это зрелище умиляет русских солдат, они теряют голову и бдительность – ну, ты по себе знаешь. Осведомленность – прости, работа такая. Фюрер действительно покончил жизнь самоубийством – не уверена, что здравомыслящие люди будут об этом жалеть. Перед тобой известный немецкий ученый, имеющий доступ к ядерным экспериментам. Людвиг Ашерман. Ведущий специалист института физических исследований кайзера Вильгельма, расположенного, как ты уже догадался, на Больцманштрассе. Наши американские коллеги очень хотят заполучить этого господина и готовы на очень многое закрыть глаза. Ну, ты понимаешь… – женщина игриво подмигнула, превратившись на мгновение в ту самую Анну, которая так волновала Максима. – Мы отдаем им Ашермана, а они тайно вывозят нас в зону оккупации союзников и предоставляют гарантии безопасности. Тропинки есть, Максим, надеюсь, ты не такой наивный полагать, что ваши войска перекрыли все дыры?

– Он еврей?

– А что тебя удивляет? – не поняла Анна.

– Вы же не выносите евреев. Евреи для вас – не люди. Низшая раса. Вы их вешаете, стреляете, травите Циклоном Б, гноите в концлагерях и гетто… И вдруг выдающийся ученый? Ведущий специалист?

– Глупости, – поморщилась Анна. – Мы прежде всего прагматики. Национальность доктора Ашермана, разумеется, его не красит, но от этого он не становится менее блестящим специалистом в своей области. Спросите сами у доктора Ашермана, – женщина холодно рассмеялась. – Он даже под арестом ни разу не был.

– Теряем время, фрау Хенке, – строго напомнил обладатель франтоватой фуражки.

– Да, господин оберфюрер, – сухо кивнула Анна. – Мы уже закончили.

Максим напрягся – эх, умнее будет в следующей жизни. Сухой щелчок – выстрела не последовало. Он распахнул глаза. Женщина недоуменно нажимала на спусковой крючок, но пистолет отказывался стрелять.

Выстрел прогремел со стороны окна – один из автоматчиков схватился за простреленное бедро, завертелся, автомат покатился по полу на середину комнаты…

Такой шанс бывает только раз в жизни. Максим прыгнул на женщину – она успела только злобно зашипеть, – схватил ее за волосы, развернул. Длинная очередь, предназначенная Кореничу, пропорола Анну, Максим отбросил ее, задыхающуюся, плюющуюся кровью, и отпрыгнул как заправский циркач. Схватил автомат и покатился дальше; а там, где он стоял секундой раньше, пули уже дырявили пол, выворачивали щепки.

Максим закатился за тумбу. От окна снова выстрелили, прикрывая Коренича, и он вскочил.

Немецкий автоматчик катался по полу, другой присел на полусогнутые, дергал заклинивший затвор. Оберфюрер взмок, пытаясь вырвать пистолет из кобуры; ученый понуро сидел где посадили; Анна корчилась в агонии, выхаркивая кровь. Американцы разбежались – один упал за стол, другой запутался в шторе.

Максим стрелял, дико крича – он снова был в своей стихии, мастер своего дела! Пули разлетались по комнате. Автоматчик, схлопотав одну в живот, согнулся пополам, завалился. Оберфюрера отбросило прямо в кресло. «Пусть отдыхает! В ученого не стрелять!» Максим отдышался и начал стрелять одиночными: добил раненого в ногу, избавил от мучений Анну, наставил автомат на «союзников», которые смертельно побледнели. Один попытался извлечь пистолет из глубин куртки, но стушевался под строгим взглядом Коренича. «Неужели смог бы выстрелить в союзника? – мельком подумал Максим. – Ради выдающегося ученого… почему нет? И я смогу», – палец потащил курок, и янки попятились, возмущенно загалдели: разве можно стрелять в союзников?!

Максим опомнился в последний миг – выстрелил в ногу одному, другому, с ехидцей наблюдал, как вертятся они по полу, хватаясь за простреленные конечности.

– Это я, Макс, – спрыгнул с подоконника Хольдер с вальтером в руке. – Не стрелять, Макс…

– Ты просто душка, тезка! – Максим в порыве чувств обнял щуплого немца, и тот зарделся, смутился. – Где остальные?

– Они там, сами…

Он уже и сам слышал. Вспыхнула стрельба – и мощное «ура!» шести или семи луженых глоток подавило противника. «Огородами зашли? Ясно, что не через пустырь бежали – услышали выстрел по Ситникову, всполошились… Они же не продержатся! – ужаснулся Максим. – Фрицев втрое больше, чем нас!»

Он подбежал к ученому, схватил его за шиворот – тот беспомощно вскинул руки, что-то залопотал, – и, надрывая спину, содрал его со стула.

– Макс, помоги кантовать эту тушу, не справлюсь я сам! Послушайте, герр Ашерман, – заговорил Максим по-немецки. – Не надо сопротивляться, вы пойдете с нами. Будете хорошо себя вести – ничего с вами не случится, – и добавил уже по-русски: – Не сомневаюсь, в Америке вам жилось бы лучше, но и в Советском Союзе не все так плохо, как кажется… Боюсь ошибиться, но нашей стране не повредила бы маленькая ядерная бомбочка.