Текст книги "Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)"

«Положение то еще, Вольдемар, – сказал себе Данилов. – Щекотливей не бывает…»

Он давно вышел из того возраста, когда веришь, что секс может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями. К тому же Данилову было отчаянно стыдно за сам факт измены. Пусть эта измена была случайной, спонтанной, в какой-то мере неосознанной, но тем не менее изменой от этого она быть не переставала…

Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в Склифе коротко, по-деловому здороваться, не более того.

Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, угостила вкусным кофе, развлекла игрой на скрипке и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как… Но и просто лежать тоже было невозможно – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.

«Хорошо бы, если сейчас позвонил мобильный», – подумал Данилов, но телефон не думал приходить на помощь своему владельцу. Да и кто будет звонить в субботу раньше полудня? А до полудня еще оставалось двадцать минут.

Положение спасла Ольга. Если, конечно, это можно было назвать спасением.

– Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Данилов молчал.

– Ты больше не придешь…

– Наверное – да. – «Наверное» Данилов вставил из вежливости. – Не приду.

– Тогда я возьму от жизни все, что она способна мне дать, ладно? – Рука Ольги скользнула вниз по животу Данилова, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо было быть святым праведником. «Семь бед – один ответ!» – рассудил Данилов и около получаса ни о чем больше не думал…

На обед Ольга разогрела в микроволновке пиццу, которую они мгновенно съели. Пришлось доставать из холодильника новую.

Данилов чувствовал себя неловко, а Ольга держалась естественно, без тени смущения. Шутила, интересовалась гастрономическими предпочтениями Данилова и рассказывала смешные случаи из жизни своего отделения.

Начала она с суеверного заведующего отделением, не выносящего идущих навстречу санитарок с пустыми ведрами, затем рассказала об одном из врачей, достававшем коллег своим поэтическим дарованием, которого на самом деле не было, и так постепенно дошла до санитаров.

– Наш санитар Юрий Ильич, который возит народ на рентген и прочие обследования, когда-то был художником. И вроде неплохим. Хорошо зарабатывал, много пил и в конце концов оказался на койке у нас в нейрохирургии. Пока лежал, присмотрел себе работу, правда, не в нейрохирургии, а у нас. Конечно же он любит, когда его благодарят – полтинником или там сотней. И как-то раз один то ли жадный, то ли выживший из ума дед отблагодарил Юрия Ильича белорусской сторублевкой, то есть по нашим деньгам дал ему рубль. Ильич обиделся и решил отомстить. Дома карандашами нарисовал полтинник, который с трех шагов, если не сильно приглядываться, можно было принять за настоящий, и на следующий день торжественно вручил его деду со словами: «Вы мне вчера много дали, вот вам сдача». Произошел скандал, в результате которого полтинник забрал себе наш заведующий, в свою коллекцию интересных вещей. Теперь все отделение пристает к Ильичу – то пятитысячную просят нарисовать, то сто долларов…

Данилов слушал, ел пиццу и, чтобы не казаться невежливым, травил в ответ свои байки – токсикологические и скоропомощные.

– Если что – заходи в гости, я буду рада, – сказала Ольга, целуя Данилова в щеку на прощание. – Можешь считать это постоянно действующим приглашением…

«Вроде абонемента», – чуть было не пошутил Данилов, но вовремя осекся, поняв, что это прозвучало бы по-хамски.

– …В одинокой жизни есть свои преимущества и свои недостатки, – после небольшой паузы продолжила Ольга. – Я привыкла к одиночеству и иногда просто смакую его, но ничего замечательного в нем не нахожу. Как будто нет нитей, связывающих меня с миром… Это я к тому, что я действительно буду рада тебя видеть.

– Спасибо, все было замечательно, – ответил Данилов.

Телефонами они так и не обменялись.

«Мальчишка! Идиот! Казанова с музыкальными наклонностями! Искатель приключений на свою голову!..» Фантазия у Данилова была хорошей. Пока ехал в метро, наградил себя доброй сотней уничижительных эпитетов. Заодно подумал о том, как объяснить дома столь позднее возвращение с дежурства.

Собственно, вариантов было два – сказать правду и правдоподобно соврать. Правдивый вариант был хорош с точки зрения правдивости как таковой и плох во всех остальных отношениях.

Ну что может подумать женщина, муж которой только что признался в измене? Какие чувства она должна испытывать? Скакать от радости, вот, мол, он у меня какой мачо? Навряд ли… Радоваться тому, что у мужа от нее нет секретов? Да – и одновременно расстраиваться от того, что муж ей изменил. Дальше начнется анализ, то есть банальное «самокопание» – почему так произошло? Ведь раньше он так не поступал? И так далее, до полного разлада в семье. А может, просто впасть в ярость и устроить скандал. Если хорошо постараться, потом стыдно будет обоим. И больно…

Короче говоря, правда правде рознь, что бы там ни утверждали Сократ и Лев Толстой. Есть такая правда, от которой ничего, кроме вреда, не дождешься.

«Это был единичный случай, – убедил себя Данилов. – Можно считать, что ничего не было, а то, что было на самом деле, лучше поскорее забыть!»

Забывать в одиночку проще, чем забывать вдвоем, поэтому следовало придумать подходящий повод для оправдания. Данилов решил не мудрить и сослаться на то, что его подвел сменщик, доктор Агейкин, опоздавший на пять часов. Версия была простой, как правда, и безопасной, как искусная ложь. Провалиться она могла лишь в том случае, если бы Елена, обеспокоенная долгим отсутствием Данилова, в первой половине дня позвонила ему на работу по одному из телефонов приемного отделения и узнала, что он ушел вовремя. Но Елена прежде всего позвонила бы на мобильный. На мобильный же никаких звонков не поступало. Значит – версию можно озвучивать, все в порядке, комар носа не подточит.

Так оно и вышло. Елена только поинтересовалась в отношении Агейкина:

– Видно, погулял хорошо накануне?

– «Хорошо» – не то слово. – Данилов запнулся, возводя напраслину на ни в чем не повинного коллегу, однако – пронесло. Больше вопросов не последовало. Данилов скинул кроссовки и отправился под душ – смывать с себя грехи. Смывал обстоятельно, долго, но чистым себя так и не почувствовал.

Для пущего правдоподобия ему пришлось съесть обед, приготовленный Еленой, – грибной суп-пюре и свиную отбивную с гарниром из цветной капусты. Причем съесть не абы как, медленно действуя столовыми приборами, а с огромным аппетитом изголодавшегося человека. Ничего – справился, только от добавки наотрез отказался, потому что для добавки места попросту не было.

– Ляжешь спать?

– Нет, полежу и посмотрю телевизор, – ответил Данилов. – У нас, часом, нет никакой новой комедии?

– Есть одна о том, как три дамы грабят банк. Я ее уже смотрела, мне понравилось. Хочешь?

– Да я просто всю неделю мечтал увидеть, как три дамы грабят банк! – пошутил Данилов. – Надо же расширять кругозор, глядишь, и пригодится. Стрельбы там много?

– Нет совсем, разве что один взрыв в самом конце…

– Не рассказывай, умоляю! Где диск?

– Скорее всего, в плеере.

Фильм оказался хорошим – что называется, весело и со смыслом. Немного удивили отсутствие счастливого конца в заключительной части, но в последних кадрах все стало на свои места – прытким особам удалось остаться при деньгах.

Где-то на середине фильма к Данилову присоединился Никита. Когда фильм закончился, Никита спросил:

– А что такое «аберрацио иктус»?

– Насколько я помню, это юридический термин, – напряг память Данилов. – Что-то вроде того, когда хочешь убить одного, а случайно попадаешь в другого.

– А я думал, это из медицины, раз латынь.

– Латынь много где используется. А можно полюбопытствовать, откуда такой интерес?

– Ну… одна из наших девочек сказала… своему парню, что встречаться с ним – это «аберрацио иктус».

Без труда можно было догадаться о том, что этим парнем был Никита. Хотя бы по его пунцовым ушам.

– Какие у вас продвинутые девочки! – удивился Данилов. – Этот термин, кроме юристов, мало кто знает.

– А что она хотела сказать на самом деле?

– То, что парень ей не нравится, наверное.

– Я тоже так подумал, – «раскололся» Никита, – только не понял, что такое «аберрацио иктус», а она объяснять не стала.

«То, что произошло со мной сегодня, это тоже ведь своего рода «аберрацио иктус», – подумал Данилов. И тут же возразил себе: – Нет, неверно. «Аберрацио иктус» подразумевает изначальное стремление совершить преступление, а у меня такого намерения и в помине не было…»

Глава восьмая
БОЛЬНИЦА ПРИ ИНСТИТУТЕ ИЛИ ИНСТИТУТ ПРИ БОЛЬНИЦЕ?

Данилов поначалу не придал значения шуму, доносившемуся из смотровой. Ну, голоса и голоса, может быть, к медсестре Маше заглянул кто-то из медсестер, и теперь девушки рассказывают друг другу анекдоты. Но очень скоро разговор перешел на крик, и Данилову пришлось покинуть диван в ординаторской и пойти наводить порядок. Орать в медицинском учреждении нельзя.

В смотровой давала волю эмоциям толстуха в розовом сарафане. Стояла в бойцовской позе скандалистки – левая рука упирается в бок (заодно и висящую на плече сумку оберегает от посягательств), правая протянута вперед и то грозит указательным пальцем, то потрясает кулаком, то машет ладонью. Со стороны может показаться, что женщина играет в «камень – ножницы – бумагу».

– Да я вас всех тут!.. – орала толстуха. – Вы еще не понимаете, с кем связались! Самому Целышевскому завтра же расскажу, что у вас здесь творится! Я не семечками на базаре торгую, я в городской администрации работаю!..

Стандартный набор фраз и угроз – ничего нового. Маша благоразумно стояла в трех метрах от посетительницы, возле открытой двери, ведущей в коридор (мало ли что психопатке в голову взбредет – еще с кулаками накинется), а за порогом переминался с ноги на ногу охранник.

Судя по тому, что охраннику не было велено выставить посетительницу за дверь, Данилов предположил, что ее гнев не беспричинен.

– А это – кто?! Ваш заведующий?! – Толстуха впилась глазками в Данилова.

– Я дежурный врач приемного отделения, – представился Данилов. – В вечернее время, когда начальство отдыхает, решаю вопросы вместо заведующего. Фамилия моя Данилов. Зовут Владимиром Александровичем.

– Вы, наверное, уже все слышали?!

– Я слышал, как здесь упоминали директора департамента здравоохранения, его здесь часто вспоминают, и еще слышал, что вы работаете в городской администрации. В каком подразделении, можно узнать – в ДЭЗе, наверное?

Людей, страдающих «синдромом ба-а-альшого начальника», надо сразу же ставить на место, иначе разговора с ними не получится. По тому, как сверкнули глаза женщины, Данилову стало ясно, что с ДЭЗом он угадал.

– Тогда слушайте! – Правая рука перестала играть в «камень – ножницы – бумагу» и тоже уперлась в бок, словно женщина готовилась пуститься в пляс. – Две недели назад я положила к вам свою свекровь! Только принимал ее другой врач…

– Куда именно ее положили? – Данилов сел за стол и указал рукой на свободный стул. – В какое отделение?

– В психосоматическое. – Женщина села осторожно, словно боясь, что стул под ней взорвется или развалится. – Она у нас чудить любит, вот надумала аллохолом отравиться, съела целую упаковку…

Аллохол – желчегонный препарат. Отравиться им практически невозможно.

– На что ваша «психосоматика» похожа? Это какой-то концлагерь!

– Давайте по существу, – попросил Данилов. – наше психосоматическое отделение, конечно, не пятизвездочный отель, но и не концлагерь.

– Там воняет!

– Специфика отделения такова, что туда попадают люди с нарушениями психики. Некоторые из них чистоплотностью не отличаются…

– Да там все засрано и зассано!

– Как вас по имени-отчеству?

– Виктория Михайловна!

– Так вот, Виктория Михайловна, если вы пришли вечером для того, чтобы обсудить со мной санитарное состояние психосоматического отделения…

– Да плевать я хотела на ваше состояние! У меня свекровь пропала! Если мы сейчас не проясним этот вопрос, я обращусь в милицию и объявлю розыск! Я не удивлюсь, если вы втихаря разобрали старуху на органы!

«Спокойствие, только спокойствие, Вольдемар!» – одернул себя Данилов и продолжил взывать к логике.

– Могу я узнать фамилию и год рождения вашей свекрови?

– Межевова Анна Ивановна, тридцать первого года рождения. Лежала в триста пятнадцатой палате.

– Скажу сразу: органы человека тридцать первого года рождения коммерческой ценности не представляют. В то, что мы тут не «разбираем», как вы выразились, на органы, вы конечно же не поверите…

– Хорошо, пусть не разбираете, но где она? Кроме меня с мужем забирать ее некому. Я ее не забирала, муж тоже. Где Анна Ивановна? Только не убеждайте меня в том, что она ушла из отделения своими ногами, она дома до туалета дорогу забывает!

– Маша, вы смотрели движение? – спросил у сестры Данилов.

– Смотрела, Межевова выписана.

– Покажите журнал.

Маша показала журнал. Действительно, пациентка, о которой шла речь, числилась в выписанных.

– И одежды ее в отделении нет, – сообщила Маша.

– А вы и в отделении уже были? – уточнил Данилов.

– Была, но что толку? Девчонки на посту сказали, что по их данным она выписана, лечащий врач сегодня не дежурит…

– Кто лечащий врач?

– Аванесова.

Маша подошла к делу ответственно – собрала всю возможную информацию.

– Подождите десять минут, Виктория Михайловна, я все выясню и сообщу вам, – сказал немного успокоившейся толстухе Данилов. – Только очень прошу – не кричите, это все же больница, а не рынок, ладно?

– Ладно, – буркнула Виктория Михайловна. – Но предупреждаю, вам не удастся…

– Давайте без угроз, хорошо? – Данилов слегка повысил голос. – Я уже пуганый, знаете ли, и не раз! И помогаю вам не потому, что боюсь каких-то последствий! Я рядовой врач, не начальник. Мне, образно говоря, кроме своих цепей, терять нечего.

Виктория Михайловна поджала губы.

Из ординаторской Данилов позвонил лечащему врач у, благо список всех телефонов врачей седьмого корпуса, как мобильных, так и домашних, висел на стене. Так положено, на всякий случай.

Доктор Аванесова сразу же вспомнила Межевову.

– А, это та бабушка, которая своими какашками на стенах пыталась рисовать. Я перевела ее в тринадцатую психиатрическую, в шестое отделение…

Данилов так и думал, что сестры ошибочно отметили Межевову в «движении» – суточном отчете о поступлении-выбытии пациентов – выписанной, а не переведенной.

– А родственникам не сообщали, Нонна Аветисовна?

– Старшая сестра должна была позвонить, забыла, наверное…

Информацию о переводе Виктория Михайловна восприняла спокойно. Данилов опасался, что она начнет качать права, выясняя, как врачи могли перевести старушку без согласия родственников, но обошлось без нового скандала.

– Спасибо, доктор. Адрес и телефон не подскажете?

– Отчего же, подскажу.

Данилов достал из ящика стола пухлый адресный справочник и, быстро найдя нужную страницу, списал на чистый лист бумаги адрес тринадцатой психиатрической больницы и телефоны ее справочной и приемного отделения.

Для полного спокойствия Данилов позвонил в приемное отделение больницы и узнал, что Межевова действительно поступила и в настоящее время лечится в шестом отделении. Коллега из тринадцатой психиатрической был столь любезен, что сообщил и номер палаты, и имена лечащего врача и заведующего отделением.

– Вы мне еще свою фамилию запишите, – попросила Виктория Михайловна, когда Данилов протянул ей лист с информацией.

– Зачем? – удивился Данилов.

– На всякий случай, вдруг я благодарность вам захочу написать…

– Жалобу не напишете, вот и будет благодарность, – пошутил Данилов, но записал не только фамилию, но и имя с отчеством. Не жалко, раз просят.

Виктория Михайловна, как оказалось, не собиралась ограничиваться одной лишь письменной благодарностью. Получив от Данилова бумажку с информацией, она взамен положила на стол другую, оранжевую. Купюру в пять тысяч рублей.

– За что? – поинтересовался Данилов.

– За помощь!

– Заберите, пожалуйста.

– И не подумаю, Владимир Александрович! – Виктория Михайловна встала и направилась к выходу.

Что делать в подобной ситуации? Пришлось Данилову с денежкой в руках догонять свою благодетельницу и чуть ли не силой возвращать ей подарок.

Незваные гости появились тогда, когда купюра еще была в руке Данилова. Гостями оказались заместитель директора института по лечебной части Ромашов и двое незнакомых Данилову мужчин. Все были в белых халатах, то есть еще находились на работе, несмотря на то, что шел девятый час вечера.

Увидев их, Виктория Михайловна ойкнула, забрала у Данилова купюру, скомкала ее в кулаке и, дробно стуча каблуками, ушла прочь.

– Что здесь происходит? – спросил Ромашов, вглядываясь в бейджик, висевший на груди у Данилова.

Его спутники дружно, как по команде, нахмурились.

– Женщина навела справки о своей родственнице, а затем попыталась заплатить мне за это.

– За справки о родственнице?

– За то, что я сказал, куда ее перевели.

– Что вы мне голову морочите! – возмутился заместитель директора. – Это не может стоить пять тысяч! Я же видел, сколько она пыталась вам дать!

– Во-первых, у меня есть два свидетеля. – Данилов указал рукой на стоявших рядом Машу и охранника. – Во-вторых, вы, Максим Лаврентьевич, видели, как я пытался вернуть деньги и вернул их. Какие ко мне могут быть претензии?

– Пока никаких, – с нажимом на слово «пока» ответил Ромашов. – Но предупреждаю, что буду к вам приглядываться.

– Ваше право. – Данилов прекрасно понимал, что означает «приглядываться» на языке начальства.

– Конечно, кто же рискнет прибрать деньги в присутствии администрации! – хмыкнул один из незнакомцев, намекая на то, что возврат денег был вызван их появлением.

– Ваши домыслы – это ваше личное дело, – вежливо сказал Данилов. – Но если вы пытаетесь обвинить меня…

– Давайте осмотрим ваши палаты! – перебил его Ромашов. – Проводите нас!

В палатах все было в порядке – пусто и чисто.

– Всего хорошего, – буркнул на прощание заместитель директора и сказал своим спутникам: – Теперь в реанимацию!

Они пошли в реанимацию, а Данилов вернулся в смотровую.

– Что это было? – спросил он у Маши.

– Контрольный обход, – пояснила она. – Чтобы мы не расслаблялись. Хорошо, что они не вошли тогда, когда деньги лежали на столе…

– Верно, – согласился Данилов. – А кто это был с Ромашовым?

– Сама не знаю, – улыбнулась Маша. – У нас так много начальства, всех и не запомнишь. Вы теперь будьте начеку, Владимир Александрович, Ромашов ничего не забывает.

– Я всегда начеку, – улыбнулся в ответ Данилов. – При моей работе иначе нельзя.

Настроение у него испортилось. Кому приятно попадать в подобные идиотские ситуации и выставляться без вины виноватым? Данилов постарался взглянуть на ситуацию со стороны – поставил себя на место заместителя директора и вынужден был признать, что и сам пришел бы к такому же выводу. Решил бы, что проявление начальства сорвало дачу взятки врачом.

Помянув про себя недобрым словом Викторию Михайловну, Данилов ушел в ординаторскую. Он не сомневался, что история с возвратом пяти тысяч будет иметь продолжение.

От грустных дум отвлекла карета скорой помощи. Привезла молодого человека, пытавшегося покончить с собой при помощи афобазола, препарата, применяющегося при лечении депрессий.

– Мать подсчитала, что он съел пятнадцать таблеток, – сообщил врач скорой помощи. – Афобазол принадлежал ей. Невропатолог выписывал. Во время промывания желудка парень пытался перегрызть зонд, но мы не позволили.

– Я все равно с матерью жить не буду! – заявил пациент, на вид человек из приличной семьи. Интеллигентное лицо, очки в недешевой оправе, глаза умные, но настороженно-недружелюбные.

– Разве для этого обязательно кончать с собой? – удивился Данилов, расписываясь в приеме. – Можно же просто переехать!

– Куда? Я студент! Мне квартиру снимать не на что!

– Значит, травиться единственный выход?

– В моем случае – да!

– Ясно, – вздохнул Данилов, присаживаясь на кушетку рядом с пациентом и разматывая манжетку тонометра. – Жалобы есть?

– Медицинских – нет!

– Отлично. Снимите, пожалуйста, рубашку. Посмотрим сперва, каково ваше давление…

Давление оказалось нормальным – сто пятнадцать на семьдесят пять. Пульс оказался шестьдесят два в минуту, сердце билось ровно, дыхание было чистое, следов от инъекций на теле не было. Ну, просто образцовый молодой человек.

Маша, заполнявшая первый лист истории болезни, к тому времени списала данные с паспорта и поинтересовалась местом учебы.

– РХТУ, – ответил пациент. – Российский химико-технологический университет имени Менделеева. Четвертый курс.

– А факультет какой? – спросил Данилов.

– Химико-фармацевтических технологий и биомедицинских препаратов.

– Так-так… – Данилов внимательно посмотрел на молодого человека.

– Что такое? – забеспокоился тот. – Одеваться можно?

– Одевайтесь, – разрешил Данилов, вставая с кушетки.

Он сел за стол и огорошил пациента неожиданным вопросом:

– Каковы были ваши истинные намерения?

– Не понял… – Молодой человек подошел ближе к столу.

– Вы посидите на кушетке, подождите, я еще в истории писать буду, – сказал ему Данилов. – И ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Как говорят милиционеры в кино, не для протокола. В истории я с ваших слов напишу, что вы намеревались покончить с собой…

– Так оно и было, доктор!

– Позвольте вам не поверить. Если бы вы были студентом Плехановки или ВГИКа, то я бы еще поверил, что вы рассчитывали умереть при помощи пятнадцати таблеток афобазола. Но студент четвертого курса химико-технологического университета, да еще и фармбиофакультета… Не смешите меня!

– Я запил таблетки вином, чтобы усилить действие!

– Да хоть водкой, – отмахнулся Данилов. – Все с вами ясно – родителей шантажировали…

– Не шантажировал, а защищал свои права, – пробурчал самоубийца-шантажист.

– Каждый волен выбирать свой способ. – Данилов начал заполнять историю болезни.

Визит заместителя директора по лечебной части аукнулся уже утром.

После пятиминутки Данилова пригласил в свой кабинет заведующий приемным отделением. Марк Карлович был не в духе – хмурился, смотрел в сторону, разговаривал резким тоном, то и дело дергал себя за бороду.

– Почему вы не сказали на пятиминутке, что вчера вечером в корпус приходил Максим Лаврентьевич?

– Я не думал, что об этом надо сообщать. Тем более что никаких замечаний по приемному отделению не было.

– Так уж и не было? – усомнился Марк Карлович. – А у меня другие сведения. Максим Лаврентьевич позвонил мне вчера вечером и поинтересовался, знаю ли я, что мои врачи берут на дежурстве деньги с родственников больных.

– Все было не так…

Марк Карлович выслушал Данилова не перебивая и не задавая вопросов. Только на лице было недоверие.

– Спросите у охранника и у Маши, – предложил Данилов.

– Какой смысл, Владимир Александрович? Смена всегда в доле.

– Марк Карлович, – Данилов поморщился от распирающей голову боли, – все же видели, что я возвращал деньги!

– Ну, вы как ребенок! Что же еще вам оставалось делать? Ясное дело – возвращать! Попробовали бы вы взять их при трех свидетелях, да еще при представителях администрации института.

– Марк Карлович, я вижу, мне не удастся вас переубедить. Давайте сразу перейдем к последствиям, которые может иметь вчерашний инцидент.

– Последствий не будет, – ответил заведующий приемным отделением. – Во всяком случае официальных, ведь денег вы не взяли. Но имейте в виду, что к вам теперь станут присматриваться.

– Воля ваша. – Данилов пожал плечами.

– Не исключено, что Максим Лаврентьевич устроит вам проверку, – предупредил Марк Карлович.

– То есть провокацию, – уточнил Данилов. – Подошлет кого-нибудь с деньгами?

– Если вы действительно не берете «левые» деньги, то вам нечего волноваться. Если берете – на снисхождение не рассчитывайте.

– Я понял. У вас все?

– Все! И знайте, что больше всего я не люблю, когда за чужие грехи меня отчитывают, словно мальчишку! – сорвался Марк Карлович. – Не могу я жить на работе и неусыпно следить за всеми!

– Не можете, – согласился Данилов и не удержался от того, чтобы не подпустить шпильку: – Но Максим Лаврентьевич, наверное, считает иначе.

– Идите домой, Владимир Александрович. – В устах заведующего отделением эти слова прозвучали как: «Шел бы ты, дружок-пирожок, куда подальше!»

– До свидания, – сказал Данилов и, не дожидаясь ответа, вышел в коридор.

Во дворе к нему привязалась пожилая женщина, судя по бодрости и напористости – явно родственница пациента.

– Скажите мне, молодой человек, что это такое? – Женщина произвела сморщенной рукой широкий жест, указывая на расположенные вокруг корпуса.

– Институт имени Склифосовского, – не останавливаясь, ответил Данилов.

– Я в курсе! – услышал он за спиной. – Но это больница при институте или институт при больнице?

Вопрос озадачил Данилова настолько, что он остановился и обернулся.

– А какая разница? – спросил он.

– Вы разве не понимаете?! Огромная! Если это больница, то надо жаловаться в министерство, а если это институт, то в Академию наук!

– Не мелочитесь – пишите сразу президенту! – посоветовал Данилов и ушел, не вслушиваясь в то, что кричали ему вслед.

«Сейчас еще не хватало встретить Ольгу и получить новое приглашение в гости», – подумал он и конечно же встретил.

– Привет! – Данилову показалось, что Ольга улыбается не своей обычной улыбкой, а как-то многозначительно, как сообщнику, что ли.

– Ты тоже дежурил?

– Как видишь, – не очень приветливо ответил Данилов. – А ты почему уходишь так рано?

В будние дни палатные врачи обычно остаются до обеда на работе. Совершают обход больных, решают неотложные проблемы.

– Мне отдают долг, – улыбнулась Ольга. – Вчера я подстраховала одного из наших врачей, а сегодня он отпустил меня пораньше. А ты явно не в духе. Что случилось?

Они еще не успели дойти до перехода через Садовое кольцо, как Ольга вытянула из него новость, касающуюся злосчастной пятитысячной купюры.

– Плохи твои дела, – посочувствовала Ольга, – Ромашов памятлив.

– Меня уже предупредили, – ответил Данилов. – И что теперь мне делать? Пойти и утопиться? Снявши голову, по волосам не плачут.

Они спустились в метро. Отойдя метров на десять от эскалатора, Ольга остановилась. Данилов тоже остановился и сказал:

– Ну, пока. Счастливо отдыхать.

– Не заглянешь ко мне? – Взгляд у Ольги был совершенно невинным.

– Нет, – твердо сказал Данилов. – Не загляну.

– Боишься, что стану тебя соблазнять?! – Ольге пришлось сильно повысить голос, чтобы перекричать шум подходящего поезда.

Данилов молча покачал головой.

– Тогда что же тебе мешает?!

– Давай не будем! – крикнул Данилов.

– Как скажешь! – Ольга приподнялась на цыпочках, поцеловала Данилова в щеку и поспешила на свою сторону перрона – подошел ее поезд.

Данилов проводил ее взглядом. Внезапно он поймал себя на мысли, что если бы не Елена, то его роман с Ольгой непременно имел бы продолжение.

«Получается, что я отказываюсь из-за отношений с Олей только потому, что женат? – подумал он, чувствуя, как возвращается головная боль, только недавно покинувшая его. – Наверное, побудительные мотивы должны были бы быть другими». «Какими?» – тут же спросил внутренний голос. «Не знаю, – ответил Данилов. – По-хорошему, мужчина, который живет с любимой женщиной, вообще не должен завязывать отношения на стороне, даже случайно. Если, конечно, он уже вышел из подросткового возраста».

В конце концов Данилов убедил себя в том, что секс с Ольгой был чисто физиологическим актом, порывом страсти, в котором разум не участвовал. Привыкший рассматривать любую проблему с разных сторон, он тут же упрекнул себя: «Хочешь оправдаться, свалив все на физиологию? Молодец! Очень удобно. На следующем дежурстве можно переспать с медсестрой Таней, которая давно намекает, что она совсем не против, и тоже списать это на физиологию. Отключай мозги, ни о чем не думай, сделай свое дело, а потом сошлись на то, что это всего лишь игра гормонов! И так без конца…»

Настроение испортилось вконец. Несмотря на то что ночь была довольно суматошной, заснуть после завтрака не удалось, в голову лезли ненужные, несуразные мысли.

Данилов взял наугад с полки книгу, оказавшуюся детективом из жизни Древнего Китая, и попытался отвлечься чтением. Буквы исправно складывались в слова, но слова проскакивали в уме, ничего после себя не оставляя. Ни единой мысли. Прочел страниц десять, а о чем читал, так и не понял. Отложил книгу и включил телевизор, остановив свой выбор на одном из музыкальных каналов. Это времяпровождение оказалось подходящим – ни вдумываться, ни следить за развитием действия, знай себе слушай. Так, совершено незаметно для себя, и заснул под музыку.

Он спал, безмятежно раскинувшись на постели, и снилось ему, что они с Еленой гуляют по какому-то старинному европейскому городу, им во что бы то ни стало надо подняться на какую-то башню, но у них никак не получается эту башню найти.

Судьба-искусительница тем временем плела свою сеть совпадений, ухмыляясь от предвкушения очередной подлянки, уготованной Владимиру Александровичу Данилову, прекрасному врачу и до недавнего времени не менее прекрасному семьянину.