Текст книги "Сон, ставший жизнью"

– Вот и всё, – громогласно возвестил Домовой, утирая пот со лба и прекращая свои замысловатые движения над стеклянной поверхностью.

Всё? Но ничего не происходило. Только в глазах как-то всё забегало, заискрилось, точно конфетти под стеклом… А затем закружилась и голова. Домовой улыбнулся и потёр руки. И тогда я понял: перемещение началось…

Бессонница

Слабый тёплый ветер бодрыми толчками врывался в открытую дверь. Он стоял посередине той самой комнаты, из которой совсем недавно вынесли гроб с его телом. Разговоров, всхлипываний или каких-либо других звуков похоронной процессии слышно не было. Значит, они уже успели отойти на порядочное расстояние. Он тряхнул головой, точно пытался избавиться от навязчивого ведения. Но дом никуда не исчез. Как и ветер из открытой двери. Он обернулся назад и опрометью бросился к окну, которое выходило прямо на дорогу, ведущую на деревенское кладбище. Вернее, сперва оно открывало взору его зелёный огород, полный цветов и ягод с овощами. Ну, а за ним как раз и красовалась пыльная лента дороги. Однако и на ней процессии не было видно.

Он всегда любил сюда приезжать. С большой охотой выполнял любую работу по дому и по двору, – она никогда не утомляла его и всегда была в радость. Он отдыхал здесь душой, а не телом. Для него это было важнее. Он смывал в деревне прилипшую городскую грязь. Грязь злых людей и пустой беготни по кругу под названием «дом-работа», от которой ему почему-то труднее всего было избавиться. Да и вообще в деревнях всё намного легче и проще, чем в городе, как казалось ему. Не надо строить из себя что-то выдающееся, чтобы доказать всем, насколько ты на самом деле значителен. Почти любой раскусит твою натуру с первого взгляда, слова, поступка. Человек в деревнях познаётся в желании работать, в умении работать, в стремлении помочь тому, кто к нему обратится. Ну, и, наверное, самое главное, что он попросит за свою помощь. Если попросит вообще. В деревне важнее это. Об остальном он ни разу не слышал и не задумывался – ему за глаза хватало всего перечисленного для того, чтобы быть неплохим односельчанином. Он в любую минуту готов был прийти на помощь. Выполнив всю работу, радовался стакану прохладной воды и приглашению в гости на обед. Работы он тоже никогда не гнушался. И мог не опускать топора или лопаты целый день. Так спится лучше. Мышцы отдыхают всю ночь. И сон намного здоровее. Полезнее. Без всяких видений…

Если бы деревни не было, то, пожалуй, стоило бы её выдумать. Выдумать именно для таких людей, как он. Людей, которые любят тишину и безмятежность, которые хотят помогать друг другу. Хотят и помогают.

Он никогда не спорил с теми, кто говорил, что в деревне куча недостатков и там невозможно жить. Да, свои минусы найдутся везде. Нет воды, газа и прочих удобств, присущих новомодным городским домам. Но это мелочи. К ним надо привыкнуть. Ведь жили же когда-то люди без всего этого! Только дело в том, что не все теперь могут привыкнуть. Точнее, не хотят привыкать. Зачем искать себе трудности, если всё есть под боком? Цивилизация уходит всё дальше вперёд с каждым новым днём, часом, зачем оставаться в прошлом и отвергать все новомодные предметы быта и жизни? Он безропотно соглашался со всеми этими заявлениями, не пытаясь приводить контраргументы. В его поддержку не встанет никто. Зачем зря тратить свои силы и энергию? Уж лучше тихо ездить к себе в маленький домик и одному наслаждаться всей этой прелестью. Тем более что он мог запросто привыкнуть ко всем этим «неудобствам» после городской жизни. Или, по крайней мере, не жаловаться каждую минуту на то, что в кране нет воды, что нет самого крана и так далее. Он любил деревню такой, какая она есть, и не хотел привносить в неё ничего нового, иначе можно разрушить весь этот устоявшийся мир. Само понятие. Разрушить безвозвратно и окончательно. И что потом делать без маленького рая с чистым воздухом, добрыми людьми и высоким голубым небом над головой?

Он продолжал всё так же безмолвно смотреть на пыльную дорогу, крутым изгибом уходящую вдаль. О стекло прямо перед ним с потрясающей настойчивостью билась муха. Он не стал ловить её. Пусть ещё немного поживёт. Порадуется жизни. Пусть и такой: бессмысленной и бесцельной.

Наконец он медленно отошёл от окна и, встав в центре комнаты, снова о чём-то задумался. В доме было тихо и пусто. Только ветер свистел в открытую дверь, навевая мрачное настроение. Он прошёлся по кругу и нервно побарабанил пальцами по подоконнику. А затем сорвался с места и молнией устремился во двор. Там, естественно, никого не было. Долго задерживаться на крыльце он не стал – лишняя пауза была ни к чему. В два прыжка преодолев расстояние, отделявшее его от калитки, он оказался на той самой пыльной дороге, по которой недавно пришёл в деревню и по которой понесли его гроб на кладбище, располагавшееся примерно в двух километрах отсюда. Жёлтая пыль до сих пор сохранила на себе отпечатки десятка ног, нёсших его тело. Недолго думая, он трусцой рванул за похоронной процессией.

Позади остался единственный деревенский магазин, который в этот день не работал. И, как ему показалось, на нём не светилась даже сигнализация. Он миновал первый поворот пыльной дороги и… новенький дом старухи Анны. Издали можно было подумать, что его только что построили и покрасили. Из кирпичной трубы поднимался белёсый дымок, почти тут же бесследно растворявшийся в чистом летнем воздухе. Никаких засохших деревьев вокруг, присущих жилищам чёрных ведьм. Зелёный огород и цветущие яблони. А в окно ему приветливо улыбалась и махала рукой сама хозяйка… Он вздрогнул и прижался к противоположной стороне пыльной дороги. Она же улыбнулась и продолжила махать. Вокруг была тишина, только ветер изредка шелестел…

Лишь у поля деда Коли он догнал процессию, мрачно нёсшую гроб с его телом. Позади неё, задорно перепрыгивая с ноги на ногу, точно малолетняя девочка, шёл тот самый мужик с рыжей бородой.

– Эй… – его голос оказался очень слабым и хриплым. Ему пришлось прокашляться и крикнуть ещё раз: – Послушай!

Никто из всей процессии, конечно же, не обратил на него никакого внимания. Никто, кроме рыжебородого.

– А-а-а, – приветливо произнёс он, – вот и встретились мы с тобой опять.

Односельчанин протянул вперёд обе руки, пытаясь обнять старого знакомого. Но тот брезгливо отстранился от бородатого мужика.

– Как видишь, не так уж и много пройти мы успели, – сказал старик с грустью в голосе. – Да и ты, как я посмотрю, не очень преуспел в своём деле… Всего ничего кошмаров до конца досмотрел. Так что почти наравне с тобой движемся, – добавил он, поглаживая бороду и поправляя кустистые брови.

Процессия молча тащилась вперёд. У людей была четко поставленная задача, которую требовалось выполнить. Отвлекаться на остановившегося рыжебородого деда не входило в их планы.

– Почему я?

– Ха-ха-ха, – заливисто засмеялся односельчанин, успев прикрыть рукой рот с пеньками сгнивших зубов. – Не сомневался, что ты спросишь именно об этом. Почему я… В мире миллионы людей, а ты меня выбрал… – скрипучим голосом передразнил его старик, принявшись пританцовывать на месте. – Какое же у вас у всех самомнение…

– У нас у всех? – искренне удивился он.

– Угу, – подтвердил односельчанин, прекращая свой бессмысленный танец. – Не первый ты уже такой. С самомнением и вопросами «почему я». Отвечу. Просто так. Не было никакого мучительного выбора у меня. Кого первым заметил, с тем поиграться и решил.

– Поиграться?

– Для меня это игра. Люблю наблюдать за такими, как ты. Как трясётесь вы от каждой осины и от каждой тени. Очень занимательно, знаешь ли. Не от кошмаров своих большинство помирало, а от страха. Сами себя бояться начинали.

– Зачем тебе это? – злиться он не мог. Хотел, но не мог. Не получалось – как будто вмиг он потерял у себя внутри какую-то деталь, отвечающую за злость и ненависть.

– Я же сказал: люблю смотреть за такими, как ты. Станет ли хоть кто-нибудь из вас человеком без страхов и предубеждений. Без сомнений внутри себя.

– Каждый имеет право на свои страхи… – попытался было возразить он, но старик лишь отстранённо махнул рукой, обрывая его на полуслове.

– Хорошо, человеком без пустых страхов, раз уж ты к словам цепляешься. Я вам где-то помочь хочу…

– Хороша помощь! – презрительно хмыкнул он.

– Как умею, так и помогаю, – односельчанин сплюнул на пыльную дорогу и пожевал что-то во рту. – Бойтесь чего-то другого, но не своих снов.

– Интересная теория. В первый раз ты мне другое говорил. И про помощь никаких слов не было…

– Ха-ха-ха, – он снова зашёлся в приступе заливистого смеха. – Значит, не забыл нашего разговора. А что, если я бдительность усыпляю? Сцапают тебя твои кошмарчики и не поморщатся. А ты будешь мне верить, мол, бояться нечего, это такая помощь от доброго дедушки с рыжей бородой. Ещё одно сомнение в душе твоей поселить хочу. Вот теперь ты и не знаешь, чему верить: моим первым словам или последним. А может, существует ещё и третья правда, которую я тебе не хочу говорить? – старик подмигнул левым глазом.

Он задумался на мгновение. Даже разозлился немного. Правда, виду не подал, не хотелось давать лишних поводов позлорадствовать над собой.

– Что, не хочется теперь ничего у меня спрашивать? – почти выкрикнул односельчанин. Его голос дрогнул и перешёл на мерзкий писк. – Почему я… – он прочистил горло, возвращая свой привычный тембр. – Узнал, что хотел?

– Сполна, – прошипел в ответ он.

– Вот и хорошо. Думаю, надолго желание у тебя отбил вопросы задавать, – довольно добавил старик, рассматривая грязь под ногтями рук.

Он опустил взгляд на пыльную дорогу. Прямо себе под ноги. И принялся что-то чертить на ней, водя из стороны в сторону правой стопой. Односельчанин не сразу заинтересовался этим действием. Лишь через пару минут рыжебородый бросил короткий взгляд на то, что он рисовал. Сухая земля позволяла сделать рисунок довольно чётким. Он безостановочно дёргал ногой, создавая замысловатую фигуру на земле и не до конца понимая, что же всё-таки хочет изобразить. Остановиться он тоже не мог, хоть и пытался пересилить себя.

– Ну, ты порисуй пока, а я пойду их догоню, – его рука указала на успевшую порядком отдалиться похоронную процессию. – Я смотрю, у тебя неплохо получается. Не хуже тех рисунков, что лежат у художника в его сумке через плечо. Ха-ха, – рассмеялся односельчанин ещё раз. Только как-то непродолжительно и неловко, точно украл у кого этот смех. Будто напускной он был.

Рыжебородый ещё раз посмотрел на фигуру, которая выходила из-под чужой ноги, довольно крякнул и, развернувшись, побежал за удаляющейся процессией. Парень чертил и никак не мог остановиться. На его лице выступили бисеринки пота, тут же покатившиеся к подбородку. Он открыл рот, чтобы прокричать что-то рыжебородому деду, но внезапно сгустившийся воздух не пропустил ни одного звука. Человек сильно сжал кулаки, борясь с чем-то незримым, заставляющим его в бешеном темпе водить по пыльной дороге ногой.

Наконец рваные движения замедлились, а ещё через минуту и вовсе прекратились. Он, тяжело дыша, склонился над своим рисунком. Пот градом катил по его лицу. Он протёр глаза и посмотрел на получившуюся фигуру… Посмотрел и не поверил своим глазам. Это была новогодняя игрушка с красивым домиком внутри, маленькой старушкой, ёлками и снегом, накрытая стеклянным полуовалом…

Глава 2. Погружение в сон

Я рывком поднял голову и разлепил тяжёлые веки. Перемещение в новогоднюю игрушку заставило посмотреть продолжение кошмара про похороны. Домовой был прав. Видение срубило на ровном месте, хотя спать я не планировал, да и не хотелось спать. Я собрал в кучу то, что увидел во сне, и попытался проанализировать. На первый взгляд, информации было не так уж и много. Процессия преодолела треть расстояния до кладбища. Плюс ещё какое-то время было в запасе, пока они начнут закапывать меня. Все-таки хотелось верить, что кошмар должен закончиться логическим финалом, а не тем моментом, когда люди дойдут до деревенского погоста. Так думал я, а как считал рыжебородый дед – оставалось только догадываться…

И тут у меня в голове всплыла фраза, которую произнёс старик: «как умею, так и помогаю». Примерно в таком же ключе я думал и про Домового. Или он так сам про себя говорил? Я потер виски и несколько раз надавил пальцами на макушку. Нет, не вспомнить. Слишком много информации, всё перемешалось в голове, трудно вычленить что-то дельное из этой каши. Но фраза рыжебородого деда разворошила уже почти потухший костер сомнений и подозрений. А ещё я несколько раз прокрутил в голове диалог, что произошёл между мной и стариком. Зачем ему запутывать меня? Зачем по-разному говорить о том, что происходит со мной? Готов был поспорить на всё что угодно, что никакой помощи он никому не оказывает и ни о какой науке преодоления страха речь не идет. Тогда всё кажется нелогичным и необъяснимым… Или я просто не могу понять его замысла? Ведь если чего-то не знаешь или не понимаешь, это не всегда значит, что этого не существует и ты прав, а остальные – нет.

Если честно, меня это очень злило. Я хотел распутать эту разгадку, смирившись с тем, что придется прожить наяву кучу кошмаров и, возможно, умереть от одного из них. Но вот не понимать роль рыжебородого деда в этой истории и то, кем он являлся на самом деле, я отказывался. Может быть, таинственная книга Домового намекала мне на это? Я никуда не пойду и не буду разговаривать с рыжебородым дедом. Как тебе такое? Вот не вышел бы я с утра из дома – не увидел бы художника, на нашёл бы потом змей под одеялом, да и старуха Анна так и осталась бы у колодца. Вряд ли она заявилась бы ко мне домой. Вот и нет никаких кошмаров… Хорошая версия, но сон про похороны, стремящийся к своему завершению помимо моей воли, не даёт возможности продолжить размышлять над такой теорией, не говоря уже о том, чтобы проверить её на практике.

А кто был в похоронной процессии? Может, те люди, что сопровождали меня на кладбище, дадут какую-нибудь дополнительную информацию? Да, в деревне все знали друг друга, но ко мне могли прийти далеко не все. И тут как раз должны быть некие нелогичности или лишние люди. Во втором фрагменте кошмарного сна я вообще не видел ни одного лица. В первой же части я точно рассматривал тех, кто собрался в моей хате. Но, к своему большому удивлению, я не мог вспомнить ровным счётом никого. Видение стерло большую часть деталей оставив лишь то, что посчитало важным: гроб, рыжебородого деда и некоторые подробности той комнаты, в которой находился умерший я.

Ну и, конечно, по-прежнему остаётся без ответа самый главный вопрос, который я не переставал задавать себе с того момента, как проснулся после увиденного кошмара про похороны. Что, если я не очнулся тогда? Вдруг всё это – продолжение одного длинного ночного видения? И рано или поздно я открою глаза и обнаружу себя в деревенской хате, которую не поглотило пламя огня. Или же в своей городской квартире. Было бы здорово…

Рядом со мной застонал Степан, приходя в себя. Похоже перемещение далось ему тяжелее, чем мне. Мой друг закашлялся, хватаясь за грудь и пережидая накативший приступ тошноты. Подниматься с дивана он не торопился. Лицо его постепенно наливалось краской, переставая быть мертвенно-бледным. Я не стал задавать вопросов, а решил осмотреться по сторонам. Перемещение забросило нас в довольно необычное строение. Мы находились внутри дома, имевшего одну большую комнату. Никаких перегородок или хотя бы занавесок, разделяющих помещение, как например, у меня в избе. Прямоугольный стол, накрытый разноцветной клеёнкой, стоял у одного из трех широких окон. На нём я приметил электрическую плиту и керосиновую лампу. Ещё в доме имелись две кровати, придвинутые к стене. Именно на них мы и очнулись со Степаном. Печки не было – вероятно, хозяева согревались зимой с помощью двух огромных пушек, небрежно валявшихся у противоположного столу окна. Рядом с ними лежал электрический обогреватель. Интересно, достаточно ли этих приспособлений, чтобы не замерзать зимой? Круглосуточно пушки работать не будут, да и небезопасно спать с ними. Стульев не было, вместо них я обнаружил четыре табуретки, задвинутые под стол. На полу лежали два круглых ковра. Оба такой ядовитой расцветки, что долго смотреть на них было просто невозможно. Оглушительные красные и жёлтые цвета норовили затмить собой всё остальное, что попадало в поле зрения. Довершало образ комнаты овальное зеркало, висевшее на стене у кровати, на которой сидел Степан.

– У тебя тоже голова чуть не треснула? – со стоном разлепил губы мой друг.

– Похоже, что нет. Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас получше, первый приступ перетерпел, а второго уже и не последовало.

– Незнакомое строение какое-то… – задумчиво произнёс я, как бы подталкивая Степана задуматься не только о своих физических ощущениях.

– Хм… – Степан почесал затылок и пересел ко мне на кровать. – Ты разве забыл? Это ж дом Гаврилы.

Если убрать два ядовитых ковра, отодвинуть стол от окна ближе к центру большой комнаты и огородить один из углов белой занавеской, то мой друг был абсолютно прав. Удивительно, что я сразу не заметил очевидного сходства. В дом Гаврилы мы часто бегали детьми. Располагалась хата почти на самом краю деревни – он подрабатывал лесником, а его основное жильё находилось далеко отсюда. В тёплое время года он обитал здесь, чтобы не тратить кучу времени на дорогу. После двух дождливых и холодных годов появились здесь пушки и обогреватель. Когда лесника тут не было, мы с его дочкой и другими друзьями играли в доме в разные настольные игры или же рассказывали страшные истории. Обязательно раз в неделю вызывали Пиковую Даму. Если задуматься, то я много такого странного и мистического делал. Возможно, прошлое сейчас меня и настигает, заставляя мучиться с кошмарными снами…

Обряд вызова Пиковой Дамы интересовал меня очень сильно. В первую очередь хотелось понять, откуда она взялась. Дети пересказывали разные истории, но основная версия заключалась в следующем. Ни для кого не секрет, что раньше повсеместно были распространены карточные игры и соответствующие турниры, где собирались богатые люди. Они проигрывали целые состояния за ночь, вызывали друг друга на дуэли или же просто кутили до беспамятства. Как-то раз на одном таком сборище оказалась сильная гадалка, которая предложила помощь одному из богатеев, не решавшемуся сесть за игральный стол. Она пообещала ему погадать по картам. Если явится удача, то ему непременно следует поучаствовать в турнире. Нужная колода оказалась у неё под рукой. Колдунья быстро раскинула карты и нечаянно порезалась о край карты с изображением пиковой дамы. Гадалка протерла изображение от крови и принялась считывать то, что нарисовалось на столе. Расклад был очень хорошим. Карты сулили большой выигрыш. Богатей без долгих раздумий занял место за главным игровым столом. Какое-то время ему везло, однако вовремя остановиться игрок не смог. Когда за столом осталось всего двое, он бросил на кон всё, что у него оставалось. И та самая пиковая дама принесла ему проигрыш! В приступе гнева разорившийся игрок схватил карту, прокричал проклятия и разорвал её. Конечно, он не был колдуном. Не было и ведьм в его роду. Но проклятие сработало. Вероятно, поспособствовала кровь, пролитая гадалкой. Да, карты за игральным столом были другие, но тут уже я могу только предполагать, как так всё сложилось. Гадалка навсегда осталась в образе пиковой дамы. Она всегда откликается на зов, чтобы попытаться снять своё проклятие, разрушив жизни тех, кто её призывает.

Важно не вызывать Пиковую Даму в компании тех, у кого в роду есть люди, обладающие магическими способностями. Пиковая Дама может заполучить их силу, и тогда спасения от неё не будет у целой деревни. Она материализуется в том месте, где её вызвали, обретёт настоящую плоть и примется мстить всем и каждому. Мы щепетильно относились к этой байке и никогда не брали двоюродную сестру внучки бабы Юли с собой. Она набивалась к нам в компанию много раз, но всегда получала отказ, хотя была доброй и отзывчивой. Говорить ей правду мы не хотели. Сейчас она ни с одним из нас не общается. Оно и не мудрено, когда с тобой не хотят водиться, даже не объясняя причины.

Вторая история возникновения Пиковой Дамы связана непосредственно с обрядом её вызова. Говорят, что это злой дух, который живёт в зазеркалье и питается людской злобой, печалью и тоской, неустанно рыща среди разных домов и пытаясь посредством таких обрядов прорваться в реальный мир. А мы любим пощекотать себе нервы. Любим позаигрывать с потусторонними силами, вот и вызываем Пиковую Даму и прочих духов.

Из всех наших опытов у меня отчетливо всплывает в воспоминаниях только тот, в котором женщина практически материализовалась в летнем домике Гаврилы. Мы, как и обычно, поздним летним вечером решили призвать Пиковую Даму. Нарисовали красной помадой тринадцать ступенек на зеркале, которое сейчас висело ровно в том же месте, что и в далёком детстве. Вверху импровизированной лестницы мы изобразили дверь с ручкой и принялись ждать. Через несколько минут в комнате как будто бы стало темнее. Это означало, что можно приступать к следующей стадии обряда. Мы сели в круг, зажгли свечку и положили колоду перед собой рубашкой вверх. Первой лежала пиковая дама. Она была перевёрнута изображением к нам. Дальше мы взялись за руки и трижды произнесли заветную фразу «Пиковая Дама, явись!». Обычно этого было достаточно, чтобы дальше начали происходить странные вещи. Но в тот раз всё пошло наперекосяк. Мы не учли один нюанс – нельзя начинать этот обряд в плохом настроении. А у Димки за день до призыва Пиковой Дамы умерла бабушка, а у Серёги брат сильно заболел…

Мы снова и снова призывали Пиковую Даму, но она всё не появлялась. Видимо, насыщалась тем горем и печалью, которые источали наши друзья. Когда мы уже собрались всё убирать, зеркало начало темнеть, а свечка громко потрескивать. Это означало, что Пиковая Дама откликнулась. Во все предыдущие обряды мы не видели женщину в зеркале, лишь улавливали тёмный силуэт, застывавший на верхней ступени. Но в тот раз Пиковая Дама явным образом отражалась в зеркале. Высокая женщина грациозно спускалась по ступенькам. Её лицо было закрытой чёрной вуалью. Одета она была в чёрное платье до пят. Руки скрывались в широких перчатках. Её обувь громко шаркала по нарисованным ступенькам, в наши уши врывался злобный смех, эхом звенящий под потолком летнего домика Гаврилы. Мы завороженно наблюдали за тем, как женщина, с каждой секундой всё более отчетливо отражающаяся в зеркале, спускается вниз по ступенькам. Нельзя было позволить ей пройти все ступеньки, иначе случится большая беда. Помню, как бросился к зеркалу с заранее заготовленной белой салфеткой и принялся стирать нарисованные ступеньки. Но у меня ничего не получалось, помада будто бы въелась в отражающую поверхность. Смех становился громче, а к шарканью добавился отчетливый стук каблуков женщины.

Василиса, дочь Гаврилы, сбросив с себя оцепенение, бросилась мне на помощь и стала тереть зеркало подолом платья. Пиковая Дама заторопилась, ей оставалось преодолеть всего три ступеньки до окончания нарисованной лестницы. По какому-то наитию я положил руку Василисы на свою и дыхнул на зеркало. В уши ворвался пронзительный крик женщины, наполненный ненавистью и злобой. Помада впиталась в салфетку и исчезла с ровной глади зеркала. Долгое время никто не прерывал повисшей тишины. Свечка горела ровным пламенем, перестав дрожать и потрескивать. Мы не могли поверить сами себе, настолько обряд оказался реальным.

Однако не смотря на ужас, проникший в наши сердца в ту ночь, мы не прекратили призывать Пиковую Даму. Просто стали тщательнее подходить к выполнению обряда. Узнавали друг о друга о событиях прошедшей недели или даже месяца, настраивались на что-то позитивное. Мы ещё много раз слышали шорохи и звук шаркающих шагов, но никогда больше не видели саму женщину и не слышали того противного смеха, который застывал в голове и леденил душу.

Степана на том обряде не было. Приходил он редко и только потому, что я его упрашивал. Мой друг не верил в мистику. Когда он был вместе с нами, чаще всего ничего не получалось. Разве что шорохи необычные раздавались. Но Степан всегда объяснял, что такое в любом деревенском доме можно услышать. Тем более ночью или в поздних сумерках. Тут нечему удивляться. Мы сами хотим быть испуганными и принимаем всё чересчур близко к сердцу. Если бы он видел тот обряд… Зато сейчас веры у него должно появиться хоть отбавляй.

– Не забыл, – охотно согласился я, заново переживая воспоминания о проведённом здесь времени. – Небольшая перестановка сбила меня с толку поначалу, – всё-таки оправдался я.

– Да, но спутать хату Гаврилы у леса с чем-то другим тяжело.

Я, не вставая с кровати, выглянул в окно. Там начинался новый день. Солнце деловито поднималось из-за линии горизонта, освещая жёлтым светом передний край густого деревенского леса.

– Я думал, что перемещение перекинет нас в несуществующее место, – протянул Степан, поглаживая рукой подбородок. – Это же вполне себе реальное. Тот домик в новогодней игрушке совсем не походил на летнюю хату Гаврилы.

– Во-первых, тот домик в шарике был местом, где находится баба Юля, – сухо поправил я Степана. – И здесь знахарки нет. А во-вторых… Да, ты прав. Тоже не понимаю, почему мы остались в деревне, сменив лишь место пребывания.

– Может, отгадка находится снаружи? – осторожно предположил Степан, показывая рукой на дверь.

Я поднялся с кровати и подошёл к окну рядом со столом. Так картина того, что происходило на улице, была более обширной. Однако ничего подозрительного и необычного я всё равно не увидел. Высокая трава легко покачивалась от слабых порывов ветра. По пыльной дороге не шёл ни один человек и не ехала ни одна повозка. И это тоже вполне себе обыденная картина.

– Пока не выйдем отсюда, не разберёмся, – подвёл итог увиденному я.

Взгляд мой упал на дальний угол стол. За электрической плиткой лежала красная помада, свечка, колода карт и салфетка. Мы всегда убирали за собой после обряда эти вещи. Один раз забыли, так Василиса потом неделю на улицу не выходила. Её родители жёстко ругали за всякое непонятное. Говорили, что зло не дремлет, а потому нечего его попусту тревожить. И неважно, что цель обряда – просто попугать самих себя. Кто оставил эти вещи здесь на столе? Кто-то ещё практикует здесь вызов Пиковой Дамы? Или таким образом проявляется нереальность того места, в которое нас забросило перемещение Домового? Рядом с предметами для обряда вызова Пиковой Дамы лежали два веника сухой крапивы. Они-то зачем здесь? Степан, заметив, что я изучаю содержимое стола, тоже перевёл туда взгляд. Недовольно поцокав языком и отрицательно покачав головой, он поднялся с кровати и подошёл ко мне.

– Знаешь, над чем мне Домовой советовал поразмыслить? – я не стал отвечать Степану, потому что вопрос явно предполагал некий ответ, который не принимал во внимание то, что мог бы сказать я. – Почему ты так хорошо запоминаешь свои кошмарные сны? Кошмары ведь абсолютно всем снятся, ну, может, кому-то реже, кому-то чаще. И даже если, проснувшись, мы помним, что произошло в ночном видении, то уже через пару дней в памяти не остается ни одной детали. В голове сидят только самые яркие кошмары, да и то пара-тройка таких наберется. Я вот навскидку вообще ничего не помню, кроме снов с падением, – он пожал плечами. – Домовой предположил, что здесь может крыться некая разгадка или способ, как выжить, увидев очередной ужас.

Оказавшись в новогоднем шарике, мой друг говорил достаточно умные мысли, которые раньше не всегда за ним водились. Так повлияла на него магия перемещения Домового? Или ответ кроется в чём-то ещё?

– Предположил или точно знает и не может сказать? – самому себе вслух пробубнил я. Степан расслышал мою фразу, но комментировать не стал. – В лоб мне трудно выдвинуть какую-то версию. Многие сны я записывал, потому что думал, что когда-то они мне пригодятся. Буду читать своим детям по вечерам вместо тех страшилок, что уже давно избиты. А записанное рукой всегда откладывается в памяти. Да и перечитывал я их неоднократно. Какие-то сны, как ты правильно отметил, запомнились ввиду своей особой кошмарности.

– Где эти записи? – уцепился за мою фразу Степан.

– В городе, тут нет ничего, – озадаченно проговорил я. – Что ты хочешь извлечь оттуда? Будешь сверяться с каждым пережитым кошмаром, проверять, всё ли точно произошло в соответствии с написанным? – сощурившись, я посмотрел другу в глаза.

– Не совсем… – Степан постучал по подоконнику, собирая мысли воедино и вычленяя из них самое важное. – Можно было бы попробовать дописать там что-то или убрать факты о возможной смерти.

– Думаешь, мы можем повернуть время вспять? Что написано пером, не вырубишь топором, – назидательным тоном повторил я известную пословицу.

– В том-то и дело. Записал, а теперь не вырубить… Почему-то мне кажется, что сны, которые будут попадаться нам, из числа тех, что ты записывал. Без изменений и дополнений.

Я задумался над словами Степана. Возможно, в его предположении есть что-то интересное. Да, рыжебородый дед каким-то образом получил доступ к моей тетради и нагло претворяет в жизнь то, что написано там. Но как это поможет мне? Заполучить свои записи я не смогу. Поменять что-то в них – тоже. Вспомнить все записанные сны я могу, только вот они не имеют концовок. То есть это поможет лишь заранее разгадать появление нового кошмара, но не убережёт от возможной смерти. Или Домовой сказал эту фразу Степану просто так? Как и рыжебородый дед, который сам себе противоречит, сбивая меня и сея в душе смуту сомнений и подозрений.

– А твои записи содержали только сны?

– Эмм… – я мысленно представил свою тетрадь и то, что записывал на её страницах. – По большей части, да. Я, конечно, иногда записывал пространные рассуждения о том о сём или перечислял события того или иного дня, но тетрадь не являлась дневником. Скорее, сборник маленьких рассказов.

– Ну-ка приведи примеры, что ты записывал такого-сякого?

– Да много чего, – я попытался вспомнить сделанные записи. – Как в лесу заблудился, когда с бабушкой за грибами ходил.

– Я помню этот случай, – кивнул Степан. – Всей деревней тогда тебя искали. Оказалось, что твоя бабушка перепутала тропинки, и вы в соседнюю деревню ушли. Мамка твоя седые волосы тогда первые приобрела. Но нагоняй ты не получил.

– Да, бабушка взяла всю вину на себя. Не послушала меня, а я ведь точно ей направление указал…