Текст книги "РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937"

Невнимание военных школ к инструкторско-методической подготовке будущих командиров

Отсутствие же у комначсостава (и подготавливавшегося им младшего комсостава) «предрепрессионной» РККА должных инструкторско-методических навыков – не дававшее хорошо подготовить одиночного бойца и подразделения – объяснялось дефектом «дорепрессионного» советского военного образования, а именно фактическим игнорированием необходимости учить командира умению обучать войска.

То, что выпускники советских военно-учебных заведений «не умеют заниматься с красноармейцами», отмечалось еще на съезде командующих войсками военных округов в августе 1921 г. Положение не изменилось и после замены комкурсов «нормальными военными школами» – из которых еще и к 1929 г. выходил командир, «практически не умеющий поставить на должную высоту подготовку бойца и подразделения»¹⁰¹. 1 декабря 1928 г. на «отсутствие у выпускаемых курсантов» знания «методических приемов» пришлось обратить внимание самому Реввоенсовету СССР (РВС СССР). А отсутствуют они, уточнял 24 апреля 1929 г. начальник Среднеазиатских командных курсов востоковедения Василевский, «потому, что мы им не обучаем курсантов в школах. Курсанты […] должны в школе проходить методику боевого обучения армии», а они ее не проходят!¹⁰²

Причиной тому была странная уверенность руководства советских военно-учебных заведений 20-х гг. в том, что научить курсанта этой методике невозможно. «Требования войск выпускать из школ молодых командиров с достаточными инструкторскими навыками несправедливы: они должны и могут [быть. – А.С.] приобретены только на службе в войсках», – настаивал еще в 1930 г. начальник управления военно-учебных заведений Главного управления РККА (УВУЗ ГУ РККА) А.И. Тодорский¹⁰³.

Конечно, заочно ответил ему еще в 1909-м Генерального штаба полковник М.Д. Бонч-Бруевич, «потребовать от военной школы, чтобы она создала вполне законченного воспитателя и учителя солдата, было бы несправедливо, потому что на это в военной школе, попросту говоря, также не хватило бы времени; но в одинаковой степени было бы неосновательно вовсе снять с военной школы заботу об этой подготовке»¹⁰⁴. И русские военные и юнкерские училища конца XIX– начала ХХ в. имели четкую задачу «приготовить юнкеров быть инструкторами по всем частям строевого обучения нижних чинов»¹⁰⁵; методика обучения юнкерам преподавалась, а в старшем классе они получали и практические инструкторские навыки – выступая в роли учителей юнкеров младшего класса и руководителей тактических занятий с подразделениями.

Правда, общим местом тогдашней военной литературы были сетования на недостаточность этой подготовки. «Ибо, – писал закончивший в 1892 г. Киевское пехотное юнкерское училище генерал-лейтенант А.И. Деникин, – выйдя из стен училища, мы скоро убеждались, что обучать интеллигентного человека – юнкера – это одно, а обучать солдат, среди которых было тогда не менее 65 % неграмотных и неразвитых людей, – это совсем другое. Отсутствие приемов и навыков обращения с этим сырым человеческим материалом […] ставило на первых порах офицерскую молодежь в затруднительное положение»¹⁰⁶. Но, так или иначе, инструкторско-методические навыки русская военная школа давать все-таки стремилась и давала – как давали их и военные школы других стран. «Их всячески тренируют, – сообщал в 1933 или 1934 г. о юнкерах Дрезденской пехотной школы рейхсвера советский военный атташе во Франции С.И. Венцов (Венцов-Кранц), – к применению тех методов, которыми обучающий должен пользоваться для того, чтобы ученик мог бы овладеть данной дисциплиной и был бы способен к проявлению самостоятельности». Тут и методика подготовки молодого бойца, и методика подготовки взвода, и методика проведения тактических и тактико-стрелковых учений мелких подразделений¹⁰⁷…

А в советских военных школах 20-х гг. методику боевой подготовки не преподавали вообще! Это стали делать только в 1931/32 учебном году – когда курсантов 2-го и 3-го курсов начали привлекать к проведению тактических учений и занятий по огневой и специальной подготовке¹⁰⁸. Да и то в таких, видимо, ограниченных масштабах, что в докладе об итогах следующего года начальник Главного управления и военно-учебных заведений (ГУ и ВУЗ) РККА Б.М. Фельдман утверждал, что проводить занятия по тактической и огневой подготовке курсанты стали только в 1932/33 учебном году, а до того инструкторско-методические навыки им прививали главным образом в области строевой да физической подготовки¹⁰⁹.

В самом деле, из 6 военных школ, в материалах инспектирования которых в 1931/32 учебном году затрагивается вопрос об инструкторско-методической подготовке курсантов, в 5 с этой подготовкой дело обстояло либо никак, либо почти никак. Еще к марту 1932 г. в Бакинской пехотной школе курсанты 2-го курса (3-й не проверяли) проведению «самостоятельных занятий не обучались». В Орджоникидзевской и Ленинградской пехотных и Саратовской бронетанковой – по-видимому, тоже (от первой из них после мартовского инспектирования потребовали «ввести» инструкторскую подготовку «в систему повседневной работы», от второй, после апрельской проверки – привить курсантам инструкторско-методические навыки, а у курсантов третьей «методические и организационные навыки для практической работы в части» были «не выработаны» еще и к июню). В Омской пехотной школе к марту 1932 г. если и учили вести занятия, то только по строевой и физической подготовке: ни обучение тактике, ни занятия стрелковым делом с подготовкой инструктора там не увязывались. И лишь во 2-й Ленинградской артиллерийской к февралю 1932 г. навыки подготовки бойца и младшего командира курсантам, хоть и в недостаточной степени, но прививали¹¹⁰.

И толку от инструкторско-методической подготовки курсантов в 1931/32 учебном году тоже не было. «По тактической подготовке курсантам не привиты еще твердо навыки организации и проведения учений, и особенно с динамикой боя, – отмечалось в разных вариантах доклада Б.М. Фельдмана об итогах боевой подготовки военно-учебных заведений РККА за этот год. – Наши молодые командиры не могут еще сами составить простого задания, провести его как следует, не умеют правильно создать реальную обстановку»; «в большинстве случаев занятия обращаются в проработку случайных эпизодов». В огневой подготовке «методическая сторона» курса стрельб тоже «усвоена неглубоко», так как «готовили прежде всего отличного стрелка-бойца, забывая командира-инструктора»; «отсюда у курсанта нет уменья толково построить свое занятие»; «командир хороший стрелок, но научить своих подчиненных хорошо стрелять не умеет»¹¹¹.

Впрочем, к реальному привитию курсантам инструкторских навыков в области тактической и огневой подготовки не приступили и в 1932/33 учебном году. То, что было тогда сделано, являло собой чистой воды показуху. Во-первых, к проведению занятий привлекали только лучших курсантов, а, во-вторых, схему занятия за них полностью разрабатывали преподаватели. А специальные школы (артиллерийские, бронетанковые, военно-инженерные и связи) в том году не только не дали своим курсантам никаких навыков «по ведению тактических занятий», но даже и в деле привития инструкторских навыков в области специальной подготовки сделали «только первые шаги»!¹¹²

Соответствующими были и результаты. «Отсутствие инструкторско-методических навыков и особенно в тактической подготовке резко подчеркивалось всеми командирами частей, в которых были на стажировке курсанты», – отмечалось в докладе Б.М. Фельдмана об итогах боевой подготовки сухопутных военно-учебных заведений РККА за 1932/33 учебный год¹¹³.

Были, правда, и противоположные отзывы; так, командир 43-й стрелковой дивизии БВО В.Д. Соколовский указал, что присланные к нему стажеры «навыки, приемы и методы обучения бойца имеют»¹¹⁴. Однако этот отзыв – вообще не содержавший ни одного критического замечания – был явно из тех формальных отписок, которые составляются с единственной целью никого не обидеть. Ослиные уши такого стремления явственно торчат из отзыва командира 19-го стрелкового полка 7-й стрелковой дивизии УВО В.В. Панюхова: отметив, что стажировавшиеся у него в июне 1933 г. курсанты умело организовывали занятия, комполка вслед за тем выразил пожелание… «добиться получения ими в школах больше инструкторских и методических навыков по всем видам боевой подготовки»¹¹⁵. Зачем же этого добиваться, если занятия они и так проводят умело?

В любом случае общий тон отзывов из частей был (как подтверждалось в докладе врид начальника УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнова от 31 декабря 1933 г.) однозначным: у курсантов «слабы методические навыки»¹¹⁶.

Дать курсантам достаточные инструкторско-методические навыки, подчеркнул в докладе об итогах 1932/33 года Б.М. Фельдман, есть задача первоочередная; до 20–30 % времени, отводимого на изучение военных дисциплин, нужно выделить на проведение курсантами 2-го и 3-го курсов занятий с первокурсниками. А сменивший Фельдмана в качестве главы военно-учебных заведений начальник УВУЗ РККА Е.С. Казанский поставил вопрос еще резче. «При изучении всех военных дисциплин, – потребовал он 17 мая 1935 г. от командиров корпусов военно-учебных заведений (ВУЗ) и начальников военных школ, – основные усилия сосредоточивать на индивидуальной подготовке и на приобретении курсантами 2 и 3 курса методических навыков по ведению занятий с красноармейцами и младшим начсоставом. […] Ни один курсант не может быть выпущен без предварительной тщательной поверки его готовности к проведению порученного занятия»¹¹⁷.

Но и после этого решить «первоочередную задачу» пытались совершенно абсурдными методами! Если в 1932/33 учебном году схему занятия за курсанта разрабатывал преподаватель, то в 1933/34-м ударились в другую крайность – предоставили курсантам проводить занятия вообще без помощи преподавателя! Предполагалось, конечно, что последний поможет курсанту подготовиться, но на практике преподаватели не желали заниматься еще и инструкторско-методической подготовкой курсантов и пускали ее на самотек. Проинспектировав в январе 1934 г. Татаро-Башкирскую объединенную военную школу, врид начальника УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнов выявил, что на приобретение инструкторских навыков там выделено порядка 85 процентов времени, отводимого на изучение тактики, что «инструкторская подготовка курсантов превалирует над их тактической командирской подготовкой» – но что толку от этого нет, так как преподаватели не только не помогают курсанту готовиться к проведению занятий, но даже и не проверяют перед занятием, способен ли курсант грамотно его провести. Правильные инструкторские навыки в итоге по-прежнему не вырабатываются, и «занятие, проводимое курсантом, очень низкое по качеству». То же самое показало и инспектирование в феврале 1934-го Рязанской пехотной школы: три четверти проводящих занятия курсантов должных инструкторских навыков не выказывают и «дают низкокачественные знания»¹¹⁸.

Этот саботаж преподавателями инструкторско-методической подготовки, эта абсурдная ситуация, когда от курсанта требовали владеть навыками того, чему его не учили, сохранялись и в 1935-м. «Курсанта не учат проведению занятий, а дают задание накануне, в лучшем случае за 2–3 суток, и этим ограничиваются, – докладывал тот же С.А. Смирнов (ставший уже начальником 1-го отдела УВУЗ РККА) после инспектирования им в июле 1935 г. Московской пехотной школы. – В результате этого предоставленный сам себе курсант много работает, но не получает необходимых знаний и инструкторских навыков». С ног на голову процесс обучения все еще ставили тогда и в «Татбашшколе» – вновь проинспектированной Смирновым в августе 1935-го: «курсанта не учат методике проведения занятий, предоставляют его самому себе, давая ему только задание о дне и времени проведения занятий […]»¹¹⁹. Правда, на самом занятии, видя, что оно может пойти неправильно, руководитель часто вмешивался в действия курсанта, так что какие-то навыки тот в итоге все-таки получал. Но параллельно отвыкал от самостоятельной работы…

Из 4 военных школ, в материалах проверок которых за 1934–1935 гг. освещают методику выработки у курсантов инструкторско-методических навыков, эта методика не была нормальной, похоже, ни в одной. Проверив в марте 1934 г. четвертую из них – Киевскую объединенную военную, – начальник штаба боевой подготовки сухопутных сил РККА В.Н. Курдюмов отметил, что курсанты, проводящие там много тактических занятий, делают это под руководством командира и делают «успешно»¹²⁰. Но он не указал, распространяется ли это руководство и на подготовку к проведению занятия – или (как в «Татбашшколе» в 35-м) сводится к исправлению ошибок курсанта, которого до того никто не учил. И, скорее всего, проводить занятия курсантов не учили и здесь: ведь еще 19 апреля 1935 г. командир корпуса ВУЗ УВО И.Д. Капуловский пенял начальнику Киевской объединенной на то, что инструкторская подготовка в школе не ведется!¹²¹

Правда, если верить докладам об инспектировании и актам инспекторских смотров боевой подготовки школ, результаты инструкторско-методической подготовки курсантов в 1934 г. выходили как будто неплохие.

Неизвестное лицо, инспектировавшее в апреле 1934-го Омскую пехотную школу, указало, что методикой обучения взвода действиям в обороне и даже в разведке курсанты овладели вполне удовлетворительно (и лишь с обучением действиям в наступлении справляются слабее); помощник начальника 1-го сектора УВУЗ РККА С.С. Гулевич, проинспектировав в июле 1934-го Среднеазиатскую объединенную военную школу, доложил, что «курсанты умеют неплохо составить задание на занятие на местности» «и неплохо его провести»¹²²; доклад В.Н. Курдюмова об «успешности», достигнутой здесь курсантами Киевской объединенной, уже цитировался.

В актах сентябрьских инспекторских смотров 12 военных школ инструкторско-методические навыки курсантов в области тактики почти везде оценивались как «хорошие» (Московская и Бакинская пехотные и Татаро-Башкирская объединенная школы), «прочные» (Белорусская объединенная) или «отличные» (Закавказская и Орджоникидзевская пехотные и Киевская объединенная; про Школу червонных старшин указывалось, что «курсанты обладают в полной мере качествами, необходимыми им как командиру-инструктору в деле тактическо-стрелковой подготовки взвода»). А в области огневой подготовки – как «хорошие» (Московская и Ленинградская пехотные, Школа червонных старшин и Татаро-Башкирская и Среднеазиатская объединенные) и «твердые» (Орджоникидзевская пехотная; про Закавказскую отмечалось, что «к инструкторской работе по огневой подготовке курсанты подготовлены вполне», а про Бакинскую – что «весь состав подготовлен к инструкторской работе с бойцом»). «Хорошими» инструкторско-методическими навыками обладали, согласно актам, и курсанты артиллерийских отделений Киевской и Белорусской объединенных школ.

Только у курсантов пехотного отделения Киевской объединенной методические навыки в области огневой подготовки были оценены как хотя и «правильные», но «не прочно закрепленные», курсанты Ленинградской пехотной при проведении тактических занятий допускали «превалирование рассказа перед [так в документе. – А.С.] показом», а третьекурсники 1-й и 2-й Ленинградских артиллерийских обнаружили полную методическую неграмотность – пытались «рассказать и показать все сразу, не разделяя тему на отдельные элементы и не расчленяя обучение по разделениям» (то есть не разбивая то или иное действие на несколько отдельно отрабатываемых простых приемов, а демонстрируя его сразу в целом. – А.С.) ¹²³…

Однако (как мы уже отмечали в предыдущей главе) результаты, явленные на плановых осенних смотрах – к которым можно было заранее подготовиться, натаскав какое-то количество курсантов – показательными считаться не могут. Можно, конечно, допустить, что в Среднеазиатской школе – где в апреле 34-го инструкторско-методические навыки курсантов в области огневой подготовки, по заключению комиссии Среднеазиатского военного округа (САВО), «не стояли еще на должной высоте»¹²⁴ – к 16 сентября сумели довести эти навыки до уровня «хороших». Но как могли курсанты Московской пехотной школы показать в сентябре 1934-го «хорошие», а курсанты Киевской объединенной – «отличные» инструкторско-методические навыки в области тактики, если соответствующих знаний и навыков они (как показала внеплановая проверка) не получали (см. выше) еще и в 1935-м? Если в 34-м инструкторско-методическая подготовка в Киевской школе была налажена отлично, то почему весной 35-го ее там вообще не проводили? Утверждение об ее «успешности», сделанное в марте 34-го В.Н. Курдюмовым, обесценивается тем, что доклад Курдюмова (как мы видели в предыдущей главе) содержит противоречащие друг другу выводы. При общем благожелательном по отношению к школе тоне доклада это может означать только желание приукрасить действительность…

Такое же желание просматривается и в докладе С.С. Гулевича. Свой вывод о «неплохих» навыках курсантов Среднеазиатской школы в организации и проведении тактических занятий он сам же и перечеркнул, указав на следующей странице, что «ни проводящие занятия курсанты, ни руководитель не стараются обучающуюся группу довести до деталей работы»¹²⁵. Ну а цену выводу о вполне удовлетворительных инструкторско-методических навыках, имевшихся якобы к апрелю 1934 г. у курсантов Омской школы, показала летняя стажировка этих курсантов в частях Сибирского военного округа – выявившая, что у них «недостаточны были навыки в обучении бойцов»¹²⁶…

Да, впрочем, противоречащие друг другу утверждения содержатся иногда и в актах плановых проверок. Так, в акте смотра 2-й Ленинградской артшколы после указаний на вопиющую методическую неграмотность курсантов (см. выше) ничтоже сумняшеся утверждается, что их инструкторско-методическая подготовка – «хорошая»!¹²⁷

Наконец, недостоверность утверждений о хороших инструкторско-методических навыках советских курсантов 1934 года (по крайней мере, в области тактической и специальной подготовки) видна из датированного апрелем 1935 г. письма Е.С. Казанского начальнику 2-го отдела Штаба РККА А.И. Седякину. В нем начальник УВУЗ РККА прямо признал, что «инструкторские навыки по специальной и тактической подготовке продолжают оставаться [выделено мной. – А.С.] низкими» и что на привитии курсантам «отличных инструкторских навыков» («в первую очередь – по строевой, тактической и специальной подготовке») школам надо «сосредоточить основное внимание»¹²⁸.

За 1935 год сведений о результатах инструкторско-методической подготовки курсантов почти не сохранилось – но те, что дошли до нас, радужной картины отнюдь не рисуют. В Ленинградской школе связи инструкторские навыки курсантов к маю 35-го были «недостаточны»; у курсантов Одесской пехотной к апрелю отсутствовали навыки технического осмотра оружия, у обучавшихся в Московской пехотной к июлю были недостаточно тверды инструкторско-методические навыки в области огневой подготовки. А вывод об удовлетворительности этих навыков, сделанный при проверке в сентябре Объединенной военной школы имени ВЦИК, мог быть и натянут. Ведь помощник начальника 2-го отдела Штаба РККА Е.М. Тихомиров, доложив в том же месяце, что инструкторская подготовка проверенных им курсантов артиллерийского дивизиона Школы червонных старшин хорошая, тут же отметил «недостаточные навыки в организации занятий» и «неполное использование наглядных пособий»¹²⁹…

Сменившего в 1936 г. Е.С. Казанского И.Е. Славина больше заботила методика обучения курсантов тактике. Видимо, поэтому в материалах инспектирования военных школ (с 16 марта 1937 г. – училища), сохранившихся от 1936 – первой половины 1937 г., умение курсантов обучать войска вниманию не уделяется. Тем не менее 13 мая 1936 г. Славин напомнил подчиненным, что у выпускников артиллерийских школ «инструкторско-методические навыки […] в проведении занятий явно недостаточны», что курсанты-артиллеристы, «как правило, не замечают ошибок обучаемых и не умеют эти ошибки исправлять»¹³⁰. По-видимому, этих знаний им все еще толком не давали…

Кроме того, в приказе по Московскому корпусу ВУЗ № 028 от 24 января 1938 г. констатировалось, что и в 1936/37 учебном году сохранились такие, «отмечавшиеся и в предыдущие годы» и «общие для всех училищ недочеты», как неумение научить курсантов планированию занятий во взводе и инструктажу младших командиров (то есть проверке инструкторско-методических навыков этих последних) ¹³¹. Изменений к лучшему в методике инструкторско-методической подготовки не произошло и во всех неартиллерийских училищах других корпусов ВУЗ, по которым сохранилась соответствующая информация. В Казанском пехотном (бывшей «Татбашшколе») еще и к середине июня 37-го практиковали тот же абсурдный метод, что и в 1934–1935 гг.: давали курсантам проводить стрельбы, не научив их предварительно тому, как это надо делать. Так же поступали и в Минском военном училище (бывшей Белорусской объединенной школе) – где курсанты, руководившие стрельбами, знали этот «вопрос очень слабо и еще слабее умели его правильно методически преподнести». В Одесском пехотном еще и к началу июня 1937 г. курсантам так же упорно не давали навыков обучения бойцов обращению с оружием, как и в 1935-м: «материальную часть оружия курсанты знают хорошо, но методические навыки в обучении [бойцов. – А.С.] материальной части отсутствуют»¹³²…

Все это однозначно указывает на то, что неумение и/или нежелание прививать курсантам инструкторско-методические навыки в советских военных школах/училищах сохранялось и в 1936 – первой половине 1937 г.