Текст книги "РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937"

Однако свыше 95 % имевшихся к августу 1914-го в русской армии пехотных батальонов были не гвардейскими, а армейскими…

Сравнивать командиров батальонов русской пехоты кануна 1914 года и пехоты «предрепрессионной» РККА довольно сложно: в отличие от советского комбата, русскому батальонному еще не приходилось организовывать взаимодействие родов войск (почему, кстати, он и не имел штаба, на который уже должен был опираться комбат середины 30-х). По уровню же инициативности русские батальонные в массе своей не превосходили советских, но и не уступали им: М.Н. Тухачевский и В.К. Блюхер в декабре 1935-го критиковали за безынициативность в бою не только взводных и ротных, но и комбатов; безынициативным оказался и один из двух командиров батальонов, которым в «предрепрессионный» период довелось участвовать в настоящем бою – комбат-2 63-го стрелкового полка капитан В.О. Кощеев⁵⁴.

Можно считать, что командиры батальонов русской пехоты кануна Первой мировой по своей квалификации не превосходили командиров стрелковых батальонов «предрепрессионной» РККА, но и не уступали им.

Перейдем к оценке подготовленности, которой обладали к августу 1914 г. командиры пехотных частей.

А.М. Зайончковский указывал, что «русская армия выступила на войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и с плохими армиями и фронтами (понимая эту оценку в широком смысле подготовки, но не личных качеств)»⁵⁵. Оговорка относительно «личных качеств» не должна вводить нас в заблуждение: как «посредственность» состоящей из «хороших» полков дивизии обуславливается недостаточным умением ее командира и штаба организовывать бой дивизии (который не есть простая сумма боев отдельных полков), так и хорошее качество полка определяется не только хорошей выучкой его подразделений, но и умением его командира (не располагавшего, кстати, в 1914 г. полноценным штабом) организовывать бой полка. («Посредственное» или «плохое» качество соединений и объединений А.М. Зайончковский и сам связывал все-таки с умением их командиров их водить…) Другой видный историк Первой мировой, А.А. Керсновский, вообще писал, что «командиры полков, выступившие на войну, были, как правило, превосходны […]»⁵⁶.

Проверку этих оценок вновь начнем с выяснения уровня инициативности командиров. Вот хорошо освещенная источниками и исследованиями из нашей выборки Восточно-Прусская операция 1-й и 2-й армий Северо-Западного фронта.

Уже 4 (17) августа, в бою 1-й армии под Сталюпененом, установив, что его 105-й пехотный Оренбургский полк оказался на открытом фланге 1-й пехотной дивизии германцев, полковник П.Д. Комаров запрашивает разрешения изменить направление наступления так, чтобы выйти ей в тыл (по другой версии – чтобы помочь соседу справа). А бои левого крыла 2-й армии под Уздау 14 (27) августа явили вообще поразительную для русской армии начала ХХ в. картину. Когда успешно сдерживавшие натиск германцев русские войска получили ложный приказ от имени командира 1-го армейского корпуса об отходе, сразу три полковых командира – генерал-майор К.К. Шильдбах (лейб-гвардии Литовский полк 3-й гвардейской пехотной дивизии), полковник С.Ф. Новиков (1-й стрелковый полк 1-й стрелковой бригады) и полковник П.К. Ерошевич (4-й стрелковый полк 1-й стрелковой бригады) – отказались выполнить этот приказ, «остались на местах и прикрыли отход корпуса. Только позднее они были официально назначены для прикрытия отхода; долгое время они прикрывали отход самостоятельно»⁵⁷…

Такой же «букет» инициативных действий командиров частей дает и другой хорошо освещенный в нашей выборке эпизод кампании 1914 года – развернувшиеся к югу от Люблина завершающие бои Люблин-Холмской операции и продолжившее их начало второго наступления 4-й, 5-й и 9-й армий Юго-Западного фронта.

Вот бои 4-й армии 20 августа (2 сентября). Командующий лейб-гвардии Преображенским полком 1-й гвардейской пехотной дивизии полковник граф Н.Н. Игнатьев, «несмотря на неоднократные бешеные натиски противника, сильные потери (17 офицеров и 800 нижних чинов) и двукратное приказание отойти [выделено мной. – А.С.]», удержал взятую полком высоту 114,3 у деревни Владиславов «и тем обеспечил фланг дивизии и успех» всех усилий армии по разгрому 10-го австрийского корпуса под Суходолами⁵⁸.

Видя, что преображенцам тяжело, командир лейб-гвардии Семеновского полка той же дивизии генерал-майор И.С. Эттер двинул им на помощь свой 3-й батальон, а командующий 81-м пехотным Апшеронским полком 21-й пехотной дивизии генерал-майор А.А. Веселовский, обнаружив, что его полк оказался на фланге сдерживавшей соседа австрийской дивизии, тотчас же атаковал эту последнюю во фланг и тыл и дал соседу возможность продвинуться вперед…

В 9-й армии командир лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Гвардейской стрелковой бригады генерал-майор Д.Н. Пфейфер в бою 26 августа (8 сентября) у Камня и Войцехова по собственной инициативе организовал наступление на высоту 82,8, чтобы прикрыть фланг выдвинувшегося вперед соседа слева…

На эти восемь случаев инициативных действий полковых командиров августа 1914 года в нашей выборке нашелся только один случай проявления ими безынициативности. Возглавлявший в сражении под Гумбиненом 160-й пехотный Абхазский полк 40-й пехотной дивизии полковник Н.Д. Ливенцов так и не решился без приказа сверху помочь попавшему в сложное положение соседу слева – 30-й пехотной дивизии.

В пользу тезиса о хорошей выучке командиров полков русской пехоты кануна Первой мировой (выходивших в значительной части не из армейских, а из гвардейских батальонных командиров и из офицеров Генерального штаба) свидетельствует не только достаточно высокий уровень их инициативности, но и внимание их к организации и непрерывному ведению разведки (начисто отсутствовавшее у «предрепрессионного» советского комсостава вообще и у единственного тогдашнего комполка, которому довелось вести реальный бой – полковника И.Р. Добыша, – в частности), а также к организации связи.

Это, правда, не раз оспаривалось. «[…] Мы к разведке по скверной привычке, равно как и к связи относимся небрежно, – писал в 1920 г. бывший генерал от инфантерии Д.А. Долгов. – Это словно что-то унаследованное: все сходимся в этом сознании и все неизменно грешим»⁵⁹. А бывший генерал-майор А.А. Незнамов в 1923-м подчеркивал, что неудачный исход первых боев 105-го пехотного Оренбургского полка 27-й пехотной дивизии (под Сталюпененом 4 (17) августа 1914 г.) и 183-го пехотного Пултусского полка 46-й пехотной дивизии (под Замостьем 13 (26) августа) был вызван как раз невниманием их командиров к организации разведки (и стал «заслуженным возмездием» за пренебрежение ближней разведкой перед войной⁶⁰).

Однако примеры, приведенные этими исследователями, на поверку оказываются неудачными. Из документов, введенных в научный оборот еще в 1919 г. бывшим начальником штаба 27-й дивизии Л.А. Радус-Зенковичем⁶¹, явствует, что разведку в сторону своего левого фланга (откуда был получен потом внезапный удар) командир оренбуржцев полковник П.Д. Комаров все-таки организовывал – и еще 3 (16) августа имел от нее сведения о том, что район за этим флангом занят противником. Фактически организовал он ее и 4-го, когда приказал своему авангарду поддерживать разъездом связь с соседом слева. Столь узкая постановка задачи могла, правда, дезориентировать разведчиков, но, так или иначе, высланный влево разъезд своевременно обнаружил приближение противника. И удар 2-й пехотной дивизии немцев во фланг и тыл Оренбургского полка оказался для него неожиданным не потому, что Комаров пренебрег организацией разведки, а потому, что он – в силу своей предвзятой уверенности в том, что слева могут быть только части русской 40-й дивизии – не придал донесениям разведки значения и принял неправильное решение (наступать, не обеспечив себя от удара с тыла).

Пултусский же полк был разбит не потому, что его командир полковник Д.П. Малеев не организовал разведку, а потому, что Малеев не выполнил приказ командира бригады остановиться и, вырвавшись вперед, оказался в изолированном положении⁶². Ни прямой начальник Малеева, командир 2-й бригады 46-й пехотной дивизии Д.П. Парский (разбиравший после войны этот бой), ни начальник 46-й дивизии Д.А. Долгов (отдававший в тот день Малееву приказы через голову Парского и сетовавший после войны на невнимание к разведке) в пренебрежении разведкой Малеева не упрекали…

Только с натяжкой можно (вслед за Долговым) обвинить в невнимании к разведке и полковника В.Н. Токарева – командира 9-го гренадерского Сибирского полка 3-й гренадерской дивизии. Действительно, в документах, освещающих первый бой сибирцев – у деревни Завады (под Замостьем) 13 (26) августа, – о разведке нигде не упоминается; известно лишь, что перед выдвигавшимся на рубеж развертывания полком шла цепь дозоров (то есть походное охранение). Но надо учесть, что Токарева весьма подробно ориентировали в обстановке и начальник дивизии и командир авангардного полка; кроме того, Токарев организовал командирскую разведку, а свой открытый левый фланг прикрыл двигающимся на уступе (и способным поэтому парировать удар во фланг главным силам полка) 4-м батальоном…

В общем, из четырех приведенных Незнамовым и Долговым примеров откровенное пренебрежение разведкой налицо лишь в одном. Совершая 15 (28) августа 1914 г. фланговый марш в район Тарношина и будучи предупрежден армейской разведкой о накапливании противника на его левом фланге, командир 137-го пехотного Нежинского полка 35-й пехотной дивизии полковник А.С. Пронин не только пренебрег этой информацией, не только не организовал свою разведку, но и (если, правда, верить сведениям других частей) не организовал сторожевое охранение полка на биваке.

О «небрежности войскового командного состава в вопросах непосредственного охранения и наблюдения» писал и еще один исследователь Томашовского сражения 5-й армии Юго-Западного фронта (эпизодами которого были бои у Замостья и Тарношина) – бывший капитан Б.И. Кузнецов⁶³. Но, кроме все того же боя у Тарношина, ни одного конкретного примера не привел и он, а подробное описание им действий 7-й пехотной дивизии (в которой служил тогда он сам) и опубликованные им документы этой дивизии вообще опровергают его слова. И командир 26-го пехотного Могилевского полка полковник Г.А. Койшевский, и командир 27-го пехотного Витебского полковник С.И. Богданович, ведя 13–15 (26–28) августа встречные бои восточнее Томашова, постоянно высылают походное и выставляют сторожевое охранение (последнее делает и командир 28-го пехотного Полоцкого полка полковник М.Е. Пржилуцкий).

Когда 13 (26) августа сторожевое охранение могилевцев сталкивается с артиллерийским обстрелом и появлением со стороны деревни Посадов австрийских разъездов и цепей, командир полка высылает на разведку 5-ю роту – причем ставит ей не общие (как в «предрепрессионной» РККА), а конкретные задачи: разведать силы противника в районе Посадова и наблюдать дорогу на Рокитно…

Более убедителен бывший генерал-лейтенант Д.Н. Надежный – также обрушивавшийся в 20-е гг. на «навыки мирной маневренной практики, характеризующейся известной долей беспечности и халатным отношением к службе охранения, разведки и связи»⁶⁴, и приводивший в качестве иллюстрации еще один эпизод Томашовского сражения – бой 10-й пехотной дивизии под Лащовом 14–15 (27–28) августа. Правда, обвинение им командира 38-го пехотного Тобольского полка полковника Н.М. Эйгеля в плохой организации разведки перед боем не конкретизировано, а о походном охранении и об охране открытого фланга Эйгель заботился весьма деятельно. Высланный им боковой отряд как раз и обнаружил – и притом заранее – те силы противника, с которыми пришлось столкнуться 10-й дивизии. Но вот в ходе боя ни он, ни командир 37-го пехотного Екатеринбургского полка полковник К.Г. Мольденгавер разведку действительно не организовывали – и утром 15 (28) августа полк Мольденгавера (как и отряд советского полковника И.Р. Добыша у Павловой сопки 27 ноября 1936 г.) наступал в пустое пространство…

Однако и Мольденгавер, и Пронин, и совершившие меньше, чем они, промахов Эйгель и Токарев, и совсем, видимо, невиновный Малеев – все эти полковники служили перед войной в Московском военном округе, отличавшемся от других меньшим вниманием офицерства к боевой подготовке. Даже если допустить, что командиры полков там действительно привыкли пренебрегать разведкой, то в других округах дела все равно явно обстояли иначе.

Такая, например, случайная выборка источников, как документы частей 1-й и 4-й Сибирских стрелковых дивизий 2-й армии Северо-Западного фронта, введенные в научный оборот С.Г. Нелиповичем при описании им обороны Варшавы в ходе Варшавско-Ивангородской операции⁶⁵, рисует нам совсем иную, нежели работы А.А. Незнамова и Д.А. Долгова, картину. Для обеих дивизий (прибывших соответственно из Приамурского и Иркутского военных округов) это были первые бои в мировой войне – однако, заняв 25 сентября (8 октября) 1914 г. оборону под Гройцами, командир 13-го Сибирского стрелкового полка 4-й Сибирской дивизии полковник С.А. Панченко первым делом высылает разведку, а в ходе начавшегося 27 сентября (10 октября) боя и он и офицеры, последовательно возглавлявшие дравшийся рядом, под Тарчином, 14-й Сибирский стрелковый полк, ведут ее непрерывно по всем направлениям (так что оказываются в состоянии вовремя отреагировать на охваты и обходы своих флангов). Командир 15-го Сибирского стрелкового полка той же дивизии полковник М.А. Звягин ведет разведку и на марше в район боев (прямо перед собой) и перед тем, как принять решение на наступление с открытыми флангами (в сторону флангов). 27 же сентября непрерывное ведение разведки командиром 3-го Сибирского стрелкового полка полковником В.А. Добржанским позволяет обнаружить наступление германцев на позиции 1-й Сибирской дивизии у Пясечно; разведку части обеих дивизий постоянно ведут и в последующие дни Варшавского сражения…

Как явствует из воспоминаний полковников барона С. А. Торнау и Д.И. Ходнева, из описаний первых боев царскосельских стрелков и Печорского полка и из подборки Высочайших приказов о пожаловании георгиевских наград, не хуже были и командиры участвовавших в Люблин-Холмской операции и втором наступлении 4-й, 5-й и 9-й армий Юго-Западного фронта частей Гвардейского и 18-го армейского корпусов – прибывших из Петербургского округа.

Командир 92-го пехотного Печорского полка 23-й пехотной дивизии полковник А.А. Посохов высылает разведку и перед тем, как двинуть полк в первый бой – у деревень Ходлик и Гробля 17 (30) августа, – и после боя.

Таков же и командующий лейб-гвардии Преображенским полком полковник граф Н.Н. Игнатьев. Организуя свой первый бой – под Владиславовом 20 августа (2 сентября), – он высылает вперед и пеших и конных разведчиков; разведка у него ведется и в ходе боя (обнаруживая, между прочим, разрыв между двумя австро-венгерскими корпусами!).

Командир лейб-гвардии Измайловского полка той же 1-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майор В.А. Круглевский в боях 24–27 августа (6–9 сентября) под Зарашевом и Уршулином проводит и личную разведку.

Командир лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Гвардейской стрелковой бригады генерал-майор Д.Н. Пфейфер организует разведку не только перед наступлением 26 августа (8 сентября) на австрийские позиции у Камня и Войцехова, но и при выдвижении на рубеж развертывания, а командир лейб-гвардии Финляндского полка 2-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майор В.В. Теплов – даже при нахождении 24 августа (6 сентября) его части в дивизионном резерве!

Организацией разведки Теплов занимается и в ходе завязавшегося на следующий день под Гелчевом и Каэтановкой боя – и, например, 26 августа ставит разведчикам те самые конкретные задачи, которых вечно не могли поставить командиры «предрепрессионной» РККА: изучить подступы к фольварку Каэтановка, выяснить расположение сил противника, вскрыть местонахождение австрийских орудий.

Конкретны и задачи, поставленные разведке Пфейфером – найти удобные подступы к позиции противника, установить ее начертание, выяснить, занята ли австрийцами деревня Войцехов (из которой наступающие цепи могут быть скошены фланговым огнем). О прекрасном понимании этим командиром полка значения разведки свидетельствует и то, что он организует прикрытие отхода разведчиков артиллерийским огнем.

Не хуже было и в сформировавшем 1-ю армию Северо-Западного фронта Виленском округе. При вступлении 4 (17) августа 115-го пехотного Вяземского полка 29-й пехотной дивизии в пределы Восточной Пруссии перед ним идут высланные полковником С.И. Войцеховским разведчики; о разведке в тот день не забывает, как мы видели, и командир 105-го пехотного Оренбургского полка 27-й дивизии полковник П.Д. Комаров. Выдвижение 6 (19) августа своего 109-го пехотного Волжского полка 28-й пехотной дивизии на новый рубеж полковник А.А. Граников предваряет разведкой, а командир 107-го пехотного Троицкого полка 27-й дивизии полковник К.К. Орловский организует разведку и во время дневки после Гумбинненского сражения, 8 (21) августа.

Разведчиков высылают и ожидающие немецкого наступления у Мазурских озер части 26-й пехотной дивизии; командир ее 103-го пехотного Петрозаводского полка полковник М.П. Алексеев настойчиво ведет разведку и в ходе оборонительного боя 26–28 августа (8—10 сентября) между озерами Норденбургер и Мауер.

Командир 68-го лейб-пехотного Бородинского полка 17-й пехотной дивизии полковник А.И. Тумский – представитель Варшавского военного округа – не ослабляет внимания к разведке и после успешно проведенного боя. Отразив 3 (16) августа атаки венгерских гусар на Владимир-Волынский, он высылает команду разведчиков для наблюдения за противником и выяснения возможности ударить ему во фланг.

Да и в тыловых округах внимание командиров частей к разведке бывало ослаблено далеко не всегда. Так, командир 195-го пехотного Оровайского полка 49-й пехотной дивизии полковник Л.И. Третеский – служивший только в Московском и Казанском округах – явил тут полную противоположность советскому полковнику И.Р. Добышу. Если Добыш, готовясь 27 ноября 1936 г. к штурму Павловой сопки, пренебрег разведкой, то Третеский, которому 20 августа (2 сентября) 1914 г. предстояло штурмовать укрепления Галича, приказал предварительно их разведать. Двигаясь по Восточной Пруссии, постоянно высылал разведку и еще один представитель Московского округа – командир 1-го пехотного Невского полка 1-й пехотной дивизии полковник М.Г. Первушин. При этом он ставил разведчикам вполне конкретные задачи (например: войти в связь с частями соседней дивизии) и заботился о наблюдении за своими флангами⁶⁶…

Не соответствует действительности и утверждение полковника А.А. Рябинского о том, что в первом бою прибывшего из Кавказского округа 81-го пехотного Апшеронского полку 21-й пехотной дивизии – под Суходолами 20 августа (2 сентября) – «разведка и даже наблюдение отсутствовали»⁶⁷. Возможно, во 2-м батальоне (младшим офицером 5-й роты которого был тогда Рябинский) наблюдения и не организовали, но командующий полком генерал-майор А.А. Веселовский о разведке все-таки позаботился. Как явствует из воспоминаний бывшего командира 2-й роты апшеронцев В.А. Иванова, ее функции были возложены на головной отряд полка – 2-ю роту. Ясное понимание Веселовским значения разведки видно и из воспоминаний того же Рябинского о бое 29 сентября (12 октября) под Козеницами (близ Ивангорода)⁶⁸.

Явно не должно относиться к командирам полков и утверждение Д.А. Долгова о невнимании войсковых начальников к организации связи.

Даже критикуемый Долговым командир сибирских гренадер полковник В.Н. Токарев, направляясь 13 (26) августа под деревней Завады в командирскую разведку, берет с собой и полкового адъютанта (заменявшего в те годы начальника штаба полка) и начальника связи полка. А вот первые бои гвардейской пехоты: командующий преображенцами полковник граф Н.Н. Игнатьев, организуя бой под Владиславовом, лично приказывает протянуть от штаба полка телефонную связь к батальонам; командир лейб-гвардии Егерского полка той же 1-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майор А.П. Буковский, уходя в тот же день под Суходолами в передовые цепи, заботится о том, чтобы не остаться без телефонной связи (правда, забывает о необходимости своевременно информировать вышестоящее командование); командир царскосельских стрелков генерал-майор Д.Н. Пфейфер, следуя под Камнем и Войцеховом за наступающими цепями, тянет за собой телефонный провод и непрерывно управляет боем по телефону и через сигнальных…

Из воспоминаний участника Восточно-Прусской операции полковника В.Е. Желондковского – служившего в 6-й артиллерийской бригаде, но общавшегося с пехотными офицерами – следует, что в Хохенштейн-Мюленском сражении 13–15 (26–28) августа командиры полков 6-й пехотной дивизии 2-й армии поддерживали связь и с соседними частями (чего не любили делать в «предрепрессионной» РККА). Эта связь хромала лишь у полковника П.П. Мальцева – который принял 21-й пехотный Муромский полк только 11 (24) августа (а до того был в нем старшим штаб-офицером).

Из полковых командиров, характеризуемых с этой стороны нашей выборкой, организацией связи пренебрегли лишь двое. Командир 40-го пехотного Колыванского полка 10-й пехотной дивизии полковник А.А. Мокржецкий словно подал пример командиру 110-го стрелкового полка РККА (который в октябре 1936 г. управлял боем не по телефону или рации, а через посыльных) и комсоставу ОКДВА (у которого к маю 37-го не было «необходимых знаний и практических навыков по использованию различных средств связи на различных этапах боя»⁶⁹). В первом своем бою – под Лащовом 14 (27) августа – он запретил протягивать к нему телефонную связь и управлял ротами через посыльных (да к тому же еще и через голову командиров батальонов). А командующий 81-м пехотным Апшеронским полком генерал-майор А.А. Веселовский отказался в бою под Суходолами от создания полкового командного пункта и управлял, носясь среди наступающих цепей – не имея в результате связи с теми батальонами, боевые порядки которых он покинул.

Против командиров пехотных полков 1914 года выдвигалось и обвинение в слабом умении организовать взаимодействие с артиллерией: согласно отчету артиллериста генерал-майора П.П. Карачана о командировке на Юго-Западный фронт осенью 1914 г., «тактическое применение артиллерии» «командирами полков и другими войсковыми начальниками» «оставляло желать очень многого». Однако, обосновывая этот тезис, Карачан привел лишь два действительно серьезных аргумента – частую постановку артиллеристам технически невыполнимых задач и задач на обстрел целей, не имеющих тактического значения («небольших групп людей, разъездов, местных предметов, не занятых противником, и проч.»). Все же остальные приведенные им факты свидетельствуют как раз о стремлении тесно взаимодействовать с артиллерией!

Таковы и требование обеспечить не только артиллерийскую поддержку пехотной атаки, но и ее артиллерийскую подготовку (опрометчиво не предусмотренную Уставом полевой службы 1912 г.) и подавление артиллерии противника, и естественное в ХХ в. «желание пехоты «выехать» на артиллерии» вообще⁷⁰. «Тактика наступательного боя», подчеркивал, подводя итоги проведенной Юго-Западным фронтом в августе – сентябре 1914 г. Галицийской битвы, А.А. Строков, строилась у русских на «стремлении достигнуть тесного взаимодействия как между наступавшими частями и подразделениями, так и между пехотой и артиллерией»; само придание батарей командирам пехотных частей стало практиковаться по инициативе в том числе и этих командиров и именно в силу их желания теснее взаимодействовать с артиллерией⁷¹.

Источники и исследования из нашей случайной выборки полностью это подтверждают.

Вот только Люблин-Холмская операция: командир 9-го гренадерского Сибирского полка полковник В.Н. Токарев, уходя 13 (26) августа под Завадами в командирскую разведку, взял с собой и командира приданной ему 5-й батареи 3-й гренадерской артиллерийской бригады. Командир лейб-гвардии Егерского полка генерал-майор А.П. Буковский в бою 20 августа (2 сентября) под Суходолами лично руководил действиями приданных ему 5-й и 6-й батарей лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, причем приказал им не только поддержать, но и подготовить атаку пехоты. Больше того, взаимодействие с артиллерией он отработал загодя, на совместных учениях под Варшавой и в Ловиче. Именно там лейб-егеря освоили успешно примененный ими под Суходолами способ оповещения артиллерийских наблюдателей о необходимости переноса огня вперед – обозначение достигнутого пехотой рубежа бело-сине-красными флажками, выданными командирам отделений… Даже командир 137-го пехотного Нежинского полка полковник А.С. Пронин – чье пренебрежение разведкой и охранением отнюдь не говорит о его профессионализме – в своем первом, да еще и внезапно начавшемся бою (под Тарношином 15 (28) августа) успел поставить задачи командиру 4-й батареи 35-й артиллерийской бригады.

Обвинить полковых командиров кануна 1914 года в неумении взаимодействовать с артиллерией не позволяют и те источники и исследования из нашей выборки, которые освещают войска Северо-Западного фронта.

В первые же минуты первого же боя 27-й пехотной дивизии 1-й армии – под Сталюпененом 4 (17) августа – командир 106-го пехотного Уфимского полка полковник К.П. Отрыганьев приказывает взводу приданной ему 5-й батареи 27-й артиллерийской бригады обеспечить продвижение пехоты, задерживаемой ружейно-пулеметным огнем противника. А когда на 105-й пехотный Оренбургский полк обрушивается германская артиллерия, командир части полковник П.Д. Комаров тут же ставит 1-й батарее 27-й бригады задачу на подавление этой артиллерии.

А вот 6-я пехотная дивизия 2-й армии: при неожиданной завязке 10 (23) августа боя у Орлау – Франкенау командир 21-го пехотного Муромского полка полковник Ф.Ф. Новицкий сразу же вызывает батарею, чтобы поддержать огнем авангард бригадной колонны и прикрыть развертывание ее главных сил. В Хохенштейн-Мюленском сражении 13–15 (26–28) августа командир 23-го пехотного Низовского полка полковник М.Ю. Берзин (всего двумя днями ранее служивший еще старшим штаб-офицером 24-го пехотного Симбирского) не только поддерживает связь со 2-м дивизионом 6-й артиллерийской бригады и ставит ему задачи, но и ориентирует его в обстановке. (Правда, при наступлении 14 (27) августа на Мюлен он и то и другое делает лишь эпизодически, но бой тогда шел в лесу, и артиллерия – ввиду невозможности корректировать огонь – помочь практически не могла.)

В Варшавско-Ивангородской операции, в бою 11 (24) октября у Покрживно и Мочидло, командир 2-го Сибирского стрелкового полка 1-й Сибирской стрелковой дивизии той же 2-й армии полковник А.К. Билинский (прибывший на фронт лишь в середине сентября) организует и не предусмотренную уставом артподготовку пехотной атаки…

Вообще, комментируя в 30-е – 40-е гг. отчет П.П. Карачана и развивая поднятую им тему недостаточного взаимодействия пехоты с артиллерией, крупнейший специалист по истории русской артиллерии начала ХХ в. Е.З. Барсуков неизменно критиковал не «войсковых начальников» (к которым относились и командиры полков), а «общевойсковых начальников» (то есть командиров войсковых единиц, объединявших части разных родов войск – начальников дивизий и командиров корпусов). Именно их «неумением распорядиться использованием своей артиллерии» объяснял он приписываемое им русской армии Первой мировой «недостаточное взаимодействие артиллерии с пехотой»⁷².

Правда, даже такой придирчивый критик русской армии, как генерал-лейтенант В.М. Драгомиров, считал, что к августу 1914-го «взаимодействие войск в бою, особенно пехоты, артиллерии и инженерных войск следует считать достигнутым» и что, «если не всегда во время войны достигалось взаимодействие с артиллерией, то исключительно вследствие недостаточных средств связи»⁷³. Но в любом случае получается, что уж кто-кто, а командиры пехотных полков к августу 1914-го взаимодействовать с артиллерией умели.

Правда, тот же Е.З. Барсуков отмечал, что в сражении под Гумбинненом «артиллерия почти не получала заданий не только от общевойсковых, но и от своих ближайших пехотных начальников» – почему и действовала в основном по своей инициативе. Однако несколькими строками выше он сам же писал, что во встречном бою так и должно быть⁷⁴.

Шатки и косвенные обвинения, которые выдвигал против командиров пехотных полков Б.И. Кузнецов.

Настаивая, что «при изучении документов, относящихся к действиям артиллерийских частей 19-го корпуса» в начале Томашовского сражения, «напрашивается» вывод о «полном отсутствии взаимодействия между пехотой и артиллерией» в бою 13 (26) августа 1914 г. под Тарноваткой, он давал понять, что виноваты в этом были командиры 68-го лейб-пехотного Бородинского полка 17-й пехотной и 149-го пехотного Черноморского и 150-го пехотного Таманского полков 38-й пехотной дивизии: батареи не имели с ними непосредственной связи. Однако в обоснованности процитированного вывода – не аргументируемого ни выдержками из документов, ни анализом этих последних – возникают большие сомнения. Ведь выше тот же исследователь подчеркивает, что при завязке боя под Тарноваткой 5-я батарея 17-й артиллерийской бригады дала «пример нормального взаимодействия пехоты и артиллерии во встречном бою»; противоречивы и некоторые другие утверждения Б.И. Кузнецова. Так, вначале он порицает русское командование за «плохо организованную ближнюю общевойсковую разведку», а затем, анализируя имевшиеся у русских сведения о противнике, фактически признает, что организация разведки была отнюдь не плохой: «Достаточно ли сведений? При встречном столкновении обычно надо рассчитывать на более скудные сведения»⁷⁵…

Уже поэтому косвенное обвинение трех командиров полков в неумении организовать взаимодействие с артиллерией выглядит неубедительным (мы не говорим уже о том, что командиры полков могли держать связь не с батареями, а с руководившим действиями этих последних командиром 1-го дивизиона 38-й артиллерийской бригады и что бой под Тарноваткой был опять-таки встречным, то есть предполагавшим бóльшую самостоятельность действий артиллеристов).

В общем, можно утверждать, что командиры русских пехотных частей кануна Первой мировой войны в тактическом отношении были подготовлены хорошо.