Текст книги "Кукловод"

Глава двенадцатая

После полудня погода резко изменилась. Стало темнее, степь поменяла цвет, сделалась не желтой, а серой. Холодный ветер сдул остатки затяжной теплой осени, задержавшейся в этих краях, пригнал с востока низкие снеговые тучи. Солнце скрылось надолго, возможно, до будущей весны.

Грузовики несколько часов без остановки шли по едва приметной грунтовой дороге. В два часа остановились на обед. Выбравшись из кабин, люди отошли метров на двадцать от дороги, расстелили на траве одеяла. Выложили харчи, расселись на мягком.

Рогожкин дорогой прижимал к разбитому глазу холодный молоток. Побывав в шаге от смерти, он заново пережил вслух все утренние приключения. Не уставал демонстрировать царапины на руках и глубокий укус на плече, оставленный острыми зубами Швабры. И всякий раз прибавлял к рассказу новую живописную деталь.

– Когда я повалил ее на пол и прибил сковородкой, рассмотрел такую вещь, – говорил Рогожкин. – В волосах этой бабы, на затылке, вши копошатся. Наверняка, у нее букет всех мыслимых болезней. Плюс сифилис. Укуси она меня в голое тело, а не через рубашку, даже не знаю… Наверняка заразила бы, сука бешенная. И куда бы потом я делся, с сифилисом? Невеста дала бы мне отставку. На хрена ей жених сифилитик?

– Слушай, дай пожрать, – сказал Величко. – Можешь ты потом, после обеда, рассказать всю эту херомудию? О вшах и сифилисе?

Акимов, которому рассказы Рогожкина не мешали есть, поднял голову, долго смотрел на небо и, наконец, выдал прогноз:

– Завтра снег пойдет, – сказал он.

Каширин нашел в себе силы спасти пропадающие котлеты, купленные еще под Куйбышевым. Эти котлеты хоть и приобрели за последние сутки пугающий зеленоватый оттенок, оказались вполне съедобными.

– Сколько нам еще ехать? – спросил Каширин.

– Километров восемьдесят по прямой, – ответил Акимов. – По дороге, разумеется, дольше. До главной усадьбы бывшего колхоза "Завет Ильича". Теперь эта шарашка называется "Агрокомбинат имени Ибрагима Алтынсарина". Назаров осел там.

– Откуда вы знаете, что именно там? – спросил Каширин.

– Письмо получил от одного хорошего человека. Назаров живет в поселке этого агрокомбината. Бабу себе завел и овцу. Наверное, когда возвращается домой пьяный, путает их. Правда, тому письму уже месяца три. Если Назаров на месте, я все кончу сегодня же вечером. И мы повернем обратно. Как договорились.

– У вас есть план? – не отстал Каширин.

– У меня есть ружье под сиденьем, – усмехнулся Акимов. – Я просто приеду и разряжу оба ствола этому сраному ублюдку в рожу. Вот весь мой план.

* * *

Под вечер подъехали к населенному пункту, больше похожий не на казахский аул, а на захудалую русскую деревеньку. На высоком столбе прибили щит из листового железа. Надпись на щите напоминала путникам, что попали они не абы куда, а именно в «Агрокомбинат имени Алтынсарина».

За околицей на пригорке вытянулись серые постройки с рядом темных окон, пустующие коровники голов на двести каждый. На крыше ближнего к дороге коровника светился дырами выгоревший на солнце, потерявший цвет матерчатый плакат: "Миру – мир". Безлошадный старик чабан перегонял с места на место исхудавшего до костей черного быка. Понурив рогатую голову, бык плелся за пастухом, как безродная собачонка.

Вышедшая на дорогу женщина в грязно-белом фартуке, видимо, доярка, проводила грузовики равнодушным взглядом. Три парнишки, гонявших в овраге полевую мышь, бросили свое занятие, стали бегом преследовать машины. Мальчишки бежали долго, с ожесточенным немым упорством, пока не отстали, не потерялись в дорожной пыли.

Сам агрокомбинатовский поселок, видимо, был возведен по проекту архитектора, который в прежние времена строил концлагеря. Домишки выстроились в шеренгу вдоль дороги. Они, кое-как слепленные из глинобитных блоков, похожие друг на друга, как близнецы, навевали мертвенную скуку. В каждом по четыре окна на все стороны, двухскатные рубероидовые крыши, крошечные палисадники, в которых ничего не растет. В сгустившихся сумерках дорога ели видна, а в окнах ни огонька.

Сидевший за рулем Каширин сбросил скорость до двадцати километров. При виде этих хибар его настроение опустилось ниже нулевого градуса. Он подумал, что ничего хорошего нынешним вечером не случится. Только плохое.

Где-то впереди, за поворотом улицы, на высоком столбе горела единственная лампочка. На эту лампочку, как на свет путеводной звезды, решил ехать Каширин.

– Вы бывали тут раньше? – спросил он Акимова.

Акимов кивнул головой.

– Дорогу спрашивать не будем. А то еще влипнем в историю, как утром. Поселок большой. Но каждые два дома из трех пустуют. На площади есть закусочная и клуб. Там и остановимся.

– А почему тут все окна темные?

– Мне писали, электричества нет, – сказал Акимов. – То есть, дают на час или на два. Но не каждый день.

Каширин показал пальцем на освещенный столб.

– А как же та лампочка горит?

– У них генератор есть на два киловатта. Хватает мощности, чтобы кино в клубе пускать и освещать забегаловку. Кстати, эта закусочная не для проезжих водителей. В счет зарплаты там кормят колхозников. Но нам будут рады. Мы, в отличие от здешних работяг, можем рассчитаться живыми деньгами.

За поворотом домики расступились. Каширин увидел круглую безлюдную площадь, посередине которой стоял длинный одноэтажный барак с зашторенными окнами. Ясно, это клуб. Напротив клуба другое здание, сложенное из бруса, недавно отштукатуренное и покрашенное нежной розовой краской. Все шесть окон светятся. Над крыльцом жестяной гнутый козырек и косо приколоченная вывеска "Закусочная".

– Знаете, где дом вашего Назарова?

– В другом конце поселка. Там живет его любовница. Но все вечерами он торчит в этом сортире, – Акимов показал пальцем на закусочную.

Вторым грузовиком управлял Рогожкин. Вид горящих лапочек, освещенных окон и косенькой вывески над крыльцом привел его в полный восторг.

– Вот где очаги культуры, вот она, настоящая жизнь, – радовался он. – Только людей почему-то не видно. Кстати, где все люди? Пообедали в закусочной, отравились и скоропостижно померли?

Величко разглядел афишу, приклеенную на двери клуба.

– В клубе кино, – отозвался он. – Все пошли смотреть фильм. Тут люди не избалованы зрелищами. Ну, телевизором и другими удовольствиями. Если уж привезли кино, идут смотреть.

Проехав площадь, грузовики остановились с другой ее стороны. Акимов велел Каширину быть наготове, не глушить мотор. Покопавшись под сидением, Акимов вытащил ружье, коробку с патронами. Разорвав коробку, зарядил двустволку, остальные патроны рассовал по карманам брюк. Затем сунул руку под куртку, достал из подплечной кобуры пистолет. Осмотрев его, отправил на прежнее место.

* * *

Акимов вылез из кабины, захлопнул дверцу, спрыгнул с подножки. Внизу его уже поджидал Величко. Акимов протянул Величко ружье, вытащил из кармана горсть патронов.

– В патронах не картечь, – сказал он. – А круглые пули.

Акимов осмотрелся по сторонам: ни души. Только холодный ветер поднял и гоняет по площади тучи пыли, сухую траву и бумажный мусор. Где-то рядом, за утлыми заборчиками, за ближними домами, захлебываются лаем собаки.

За клубом надрывно трещит движок генератора. В клубе действительно крутят како-то иностранный фильм со стрельбой и взрывами. И на площади можно услышать иностранную речь, немного отстающий голос переводчика, пистолетную пальбу. Затем взрыв, крики и снова иностранная речь.

Акимов с Величко дошли до закусочной, встали под окном. Акимов заглянул внутрь.

Большая комната заставлена металлическими столами с белым пластиковым верхом. С потолка свешиваются три лампочки в запыленных стеклянных колпаках, напоминающих перевернутые стаканы. В закусочной не слишком светло. Но кое-что можно разглядеть. Народу немного. Видимо, здесь всегда так.

За столиком в дальнем углу разговаривают трое мужчин. Русский, мужик средних лет в кожаной куртке, неопределенного возраста казах. Они сидят лицом к окну. Третий друг, здоровый детина в сером свитере домашней вязки, устроился к окну спиной. На столе две бутылки водки, какая-то закуска на тарелках. Разговор не слишком оживленный. Посреди комнаты сидят два казаха, эти молча ковыряются в тарелках. У дверей, положив на стол бородатую растрепанную голову, спит старик. В окошко раздачи высунула круглое сморщенное лицо старая казашка. Видимо, интересно послушать разговор посетителей.

Верхнего света казашке не хватало. Старуха поставила перед собой горящую керосиновую лампу. Эта лампа давала больше копоти, чем огня, стекло сделалось черным, огонек померк. Но подавальщицу это обстоятельство не смущало. Старуха и дед, спящий за столиком у дверей, не в счет. Итак, в забегаловке всего пять мужчин. Оружия не видно.

– Черт побери, – Акимов выглядел разочарованным. – Назарова там нет.

– А этот, который спиной сидит? – спросил Величко. – Может, он?

– Не похож.

– Столько времени прошло, ты его мог не узнать.

Акимов снова заглянул в окно, отрицательно покачал головой.

– Будем ждать, – сказал он. – Я зайду внутрь. Сяду между казахами и теми мужиками в углу. Стреляй только в крайнем случае.

Рогожкину надоело сидеть в душной кабине грузовика. Вопреки приказу Величко не высовываться из машины, он открыл дверцу, спрыгнул вниз. Дважды обошел грузовик и, не зная, чем себя занять, выкурил сигарету. Вдруг Рогожкину припекло, он огляделся вокруг, дошагал клуба. Оторвал от двери афишу, растер бумагу в руках. Темно, прятаться не от кого. Рогожкин спустил штаны и справил большую нужду прямо посередине площади. Полегчало. Он застегнул ширинку, мечтательно посмотрел на небо, решив, что человеческая жизнь не такая уж паскудная штука.

Акимов дошагал до угла закусочной, потянул на себя дверь. Величко наблюдал в окошко, как Акимов вошел в комнату, остановился перед окошком раздачи, что-то сказал старухе. Мужчины за угловым столом кончили разговор, казахи оставили свои тарелки. Головы всех посетителей повернулись в сторону Акимова.

Чужака разглядывали долго и внимательно. Прикидывали, откуда он взялся и куда путь держит. Акимов принял из рук старухи тарелку с серыми разваренными макаронами и двумя кружками самодельной конской колбасы, полстакана водки. Величко, не отступивший от окна, облизнулся. Акимов сел за стол, лицом к двери. Посетители наблюдали, как он выпил водки и стал рвать зубами жесткую колбасу.

Величко видел, как мужчина в вязаном свитере с высоким горлом, сидевший спиной к окну, поднялся со своего места. Подошел к Акимову, о чем-то его спросил, сел напротив него. Мужчина прищурился, внимательно разглядывает лицо Акимова.

Дальше события стали развиваться стремительно.

Акимов левой рукой отставил в сторону тарелку, правой рукой полез за пазуху, в кобуру. Но не успел достать пистолет. Его сосед перевернул стол, вытянутой ногой выбил из-под Акимова стул. Очутившись на полу, тот перевернулся со спины на живот. Стоя на карачках, пополз к выходу. Но, понимая, что уйти ему не дадут, вскочил на ноги. Повернулся лицом к противнику. И снова не успел вытащить пистолет. Мужик в свитере развернулся. Акимов, увидев занесенный кулак, едва успел нырнуть под удар. Разгибаясь, тюкнул противника кулаком в расслабленный живот. Когда тот согнулся пополам, врезал ему по затылку. Но мужик и не подумал заваливаться. Он разогнулся, сверкнул бешеными глазами, отвел назад правый кулак. Противник был тяжелее Акимова как минимум килограммов на десять и наверняка одержал бы верх в драке. Но действовал он медленно, слишком медленно. Пока такой бугай размахнется и ударит, можно доесть конскую колбасу с рассыпавшимися по полу макаронами. А потом сходить в сортир по большому. Акимов оказался проворнее. Потрясающей силы встречный удар разорвал бровь противника. Кровь брызнула по сторонам. Ноги мужчины подогнулись, он повалился спиной на пол. В падении перевернул стулья и пару столов. Невозмутимая старуха казашка наблюдала за происходящим из своего окошка, как сова из дупла. Оставшиеся за угловым столом казах и русский с опозданием заспешили на помощь своему товарищу. Казах вытащил откуда-то из-за спины, из матерчатых расшитых бисером ножен, здоровенный тесак. Русский в кожанке держался за его спиной.

* * *

Величко решил, что ему пора вмешаться. Прикладом он высадил стекло.

– Стоять, сука, – заорал он. – Стой, говорю.

Он сунул ствол в окно и пальнул в одну из лампочек. Пуля в мелкие осколки разнесла стеклянный плафон. Острый осколок надвое рассек ухо спящего старика. Тот вскинул голову, схватился за больное место, не понимая, откуда взялось столько крови.

Старик вскочил из-за своего стола и вылетел на улицу.

– Убили, убили, – проорал он с крыльца.

Старика никто не слышал.

– Заткнись, – крикнул ему Величко. – Мать твою, да что за день такой. Те, кому жить, орут, что убиты.

– Убили насмерть, – еще громче заблажил старик и убежал в темноту, сверкая вытертыми подошвами сандалий.

Когда грянул выстрел, казахи, сидевшие посередине комнаты, попадали со своих стульев на пол, заползли под стол. Из служебной двери на шум и выстрелы выскочила повариха. Глянув на то, что происходит, снова вбежала в кухню, залезла под разделочный стол и больше из-под него не вылезала. Старуха раздатчица, решившая, что достаточно пожила на этом свете, чтобы спокойно умереть, продолжала пялиться на драку.

Казах с тесаком в нерешительности застыл на месте. Но то была лишь уловка. Казах выбросил руку вперед. Тесак просвистел рядом с плечом Акимова и глубоко воткнулся в деревянную стену. Казах и тут не сробел. В его правой руке блеснуло лезвие выкидухи. Акимов, попятился задом, схватил со стойки горящую керосиновую лампу и запустил ей в казаха. Тот вильнул в сторону.

Лампа разбилась о дальний стол, вспыхнул разлившийся керосин. Старуха вскрикнула, бросилась за водой, гасить пожар.

* * *

За этой суетой все забыли о нокаутированном мужике. Между тем, тот пришел в себя. Лежа на спине между поваленных столов, он оставался незаметным. Мужик задрал свитер, заголив живот, вытащил из-за пояса семи зарядный револьвер. Перед тем, как встать, взвел курок.

– Ложись, – крикнул Величко Акимову.

Акимов грохнулся на пол, три пули просвистели над головой. Первым же выстрелом была убита старуха раздатчица, выскочившая из служебной двери с ведром гасить огонь. Пуля разорвала старухе сердце.

Второй пулей мужик задел своего друга, русского в кожаной куртке. Тот схватился за прострелянную руку, упал на пол, громко матерясь. Не целясь, Величко выстрелил в мужчину в свитере, но тот куда-то уполз. Величко переломил ружье, выбросил стреляные гильзы, засунул патроны в патронник.

Казах воспользовался моментом, бросился к Акимову, взмахнул зажатой в кулаке выкидухой. Но Акимов уже вытащил пистолет. Выстрел, второй… Нож полетел под стол. Казах, схватившись за живот, корчился на полу. Мужик в свитере выскочил из-под дальнего стола в углу и попал в ружейный прицел.

Величко пальнул из обоих стволов. Обе пули точно в грудь. Мужчина отлетел в угол, упал спиной на стол и больше не дернулся.

– Уходим, – заорал Величко.

Акимов, отбрасывая в стороны столы и стулья, пробежал комнату напрямик, вылез в окно. Из клуба слышалась киношная пальба и взрывы.

Когда фильм закончится, собравшиеся в клубе два десятка взрослых и детей, выйдут на площадь и станут наблюдать куда более интересное зрелище. Пожар в закусочной, вокруг которой будет метаться потерявшая сытное место и заработок несчастная повариха. Огонь никто не попытается гасить. Своих пожарников в поселке нет, телефон не работает. Посмотреть на пожар сбегутся все дети и взрослые. Захолустный поселок не баловал своих жителей развлечениями. Люди досмотрят, как закусочная выгорит до головешек и разбредутся по домам. Разговоров о пожаре хватит на неделю вперед.

…Добежав до машины, Акимов упал на сидение, хлопнул дверью. Каширин не глушил мотор, ждал его возвращения.

– Гони, – крикнул Акимов.

Но Каширин уже тронул в машину, через три минуты грузовики вырвались из поселка, свернули с дороги в открытое поле. Проехав пару километров, остановились над оврагом. Все вылези из кабин, пару минут наблюдали, как над поселком занимается розовое зарево пожара. Затем спустились вниз, наломали хвороста и развели костерок. В овраге людей не беспокоили порывы пронзительного ветра. Уселись на одеяла, потому что земля сделалась холодной и твердой, как асфальт. Каширина съедало любопытство.

– Все в порядке? – спросил он.

– Ни хрена не в порядке, – Акимов вытянул ноги к огню. – В той забегаловке я нос к носу столкнулся с другом Назарова. Со старым его другом. Он меня узнал.

– И что?

– Ничего, – вздохнул Акимов. – Я здесь сижу, а он на том свете.

– Я в смысле, что дальше делать? Возвращаемся?

– Вряд ли. Ночью сходим к человеку, который отсюда отправлял мне письма. Это мой хороший знакомый, здешний учитель. Посоветуемся с ним.

Величко принес канистру с водой, пристроил над огнем котелок, повесив его на гнутую железяку. Рогожкин поставил на одеяло две банки тушенки, буханку черствого хлеба и жестянку с растворимым кофе.

* * *

Отдыхали часа два. Величко, проглотил полбанки тушенки, четыре ломтя хлеба и только распалил аппетит. Он сходил к грузовику за новой банкой тушенки, прикончил ее в одиночестве, вылизал нутро хлебным мякишем. Затем повалился спиной на одеяло, погладил живот и сказал:

– Эх, сейчас пожрать бы не мешало.

Рогожкин пошел спать в кабину. Но Акимов, дежуривший у костра, не дал долгого отдыха. Оставив костер на Каширина, он забрался в кузов грузовика, выкинул оттуда покрышки, снятые с захороненных в навозе "Жигулей". Он растолкал Рогожкина и Величко.

– Пора идти к учителю.

Рогожкин, зевая, вылез из кабины.

– А покрышки, зачем с собой тащить?

– Тут дров нет. Обеспеченные, даже богатые по здешним меркам люди, покрышками печки топят.

– А чем топят печи бедные люди? – не отстал Рогожкин.

– Бедные люди или от холода подыхают или женятся, – ответил Акимов. – Одно из двух. В холодную зиму жена греет постель. А в голодную зиму жену можно съесть и самому целым остаться. Потом снова жениться. Тут в цене молоденькие не образованные жены.

Величко, которому мрачная шутка понравилась, громко заржал.

– Ясно, какому же мужу охота жрать старую жену, – сказал он. – Ее не укусишь. Жилистая, как лошадь.

Каширин, которому людоедские разговоры не понравились, поморщился. Акимов показал пальцем на костер.

– Останешься здесь у огня. Будешь охранять машины. Вот ружье, вон патроны. Желательно не стрелять и не включать фары дальнего света. Для маскировки.

Величко взял две покрышки, две покрышки подхватил Акимов, одна досталась Рогожкину. Через несколько секунд фигуры путников исчезли в темноте.

Каширин спустился в овраг, к костру. Он быстро понял, что ночевать одному в степи дело не безопасное. Степь ночью не спит, а продолжает жить какой-то своей странной, непонятной человеку жизнью. И эта жизнь полна тревоги и страхов.

Наверху над оврагом носился ветер, часто менявший направление. Этот ветер доносил до Каширина неразборчивые звуки, похожие то на человеческий разговор, то на бормотание пьяного, то на чьи-то шаги, то на далекие крики о помощи. В реальность этих звуков нельзя не поверить. Долгих пять минут Каширину казалось, что где-то в степи кричит женщина. Крик, тонкий и жалобный, ясно и отчетливо доносился до него.

– Видно, бедный крестьянин жену режет, – пошутил Каширин вслух. – А днем будет ее мясо на зиму вялить.

Веселее от такой шутки не стало. Он снова ясно слышал женские крики. Каширин взял ружье, вскарабкался на откос оврага, долго смотрел по сторонам. Пожар в поселке давно отгорел. Полная темнота. Ни одного огонька. Ни одной звезды в вышине. Черное зловещее небо слилось с черной пустынной степью. Маленький человек посередине кромешной темноты и мрака. Становилось жутко.

Теперь женский голос стал не слышен. Только налетающий порывами ветер, шуршал сухой травой. Постояв несколько минут, озябнув, он спустился вниз. Костерок почти погас. Каширин испугался, что останется без огня. Один на один с непроглядной ночью.

Он бросил в костерок все, что мог найти в овраге. Маленький ненасытный огонь быстро сожрал траву, высохшие стебли каких-то растений, ветки кустов. Вспыхивал, превращая их в золу. Нужно было найти хоть какое-то приличное топливо.

* * *

Каширин повесил ружье на плечо, включил электрический фонарик. Светя себе под ноги, пошел вдоль оврага, змеившегося по степи. Метров через двести он натолкнулся на разломанный деревянный ящик из-под консервов. Дощечки почернели от солнца и дождей, но не сгнили. Жестяные уголки, скрюченные гвозди насквозь проржавели. Видимо, сломанный ящик пролежал на дне оврага не один месяц, даже не один год. Каширин до слез обрадовался своей жалкой находке.

Если экономно расходовать эти дрова, можно дотянуть до утра, костер будет едва гореть, но не погаснет. Он подхватил обломки ящика, долго шарил руками в траве, собирая щепки. Вернувшись на место, подбросил в костер деревяшки. Огонь затрещал, набирая силу. Каширин лег на одеяло у разгоревшегося огня, подложил под голову сумку. Но через несколько минут испытал беспокойное неудобство.

Впечатление такое, будто кто-то неотрывно наблюдал за Кашириным. Не понимая причину беспокойства, Каширин сел, поднял голову. На краю оврага стояла собака неопределенной масти с вытянутой мордой. Собака смотрела на Каширина оранжевыми глазами, отражавшими пламя костерка.

Она не хотела подойти ближе к человеку, но и в степь убегать не собиралась. Собака и человек смотрели друг на друга с опаской и недоверием. Каширин, разглядел ночную гостью. Шерсть густая, серо-желтая, морда темная, вытянутая. Скорее всего, это вовсе не собака, а степной волк, – догадался Каширин.

Он подбросил в огонь несколько досточек. Волк плотоядно облизнулся, обнажил желтые клыки. Капли тягучей слюны упали на землю. Мурашки забегали по спине Каширина. Он поднял ружье, прижал приклад к плечу, направил дуло в сторону волка и во всю глотку заорал:

– Пу, пу, пу, пу…

Волк попятился задом, но через минуту вернулся на прежнюю позицию. Каширин решил, что стрелять нельзя. Звук выстрела могут услышать в поселке. И тогда жди беды.

– Пу, пу, трах, тах, – орал Каширин.

Никакой реакции. Волк не испугался, напротив, приблизился к человеку метра на полтора. Держа ружье наизготовку, Каширин боком, чтобы волк оставался в зоне видимости, стал подниматься на склон оврага. Волк последовал за Кашириным, спустился вниз с противоположного склона и начал подъем.

Каширин погрозил волку ружьем и быстрее заработал ногами. Отдуваясь, вскарабкался вверх. Кромешный мрак. И снова кажется, что где-то кричит женщина. Ее режут на куски, а женщина обливается, захлебывается кровью и орет во все горло. Это просто наваждение…

Он включил фонарик, старясь определить свое местоположение. Увидев грузовики, опрометью бросился к ним. Вскочил на подножку первого. Через несколько мгновений он повалился на сидение, захлопнул дверцу. В кабине самое безопасное место. Но сердце Каширина продолжало беспокойно колотиться. Волк прибежал следом.

Он уселся перед машиной, задрал морду кверху, к черному беззвездному небу, и завыл. Каширин включил и, спохватившись, выключил фары дальнего света. По степи метнулось несколько вытянутых теней. Еще волки. Целая стая. Вовремя же он сделал ноги. Еще минут пять промедления, и волки окружили бы его со всех сторон и задрали, как отбившуюся от стада овцу.

Каширин проверил, плотно ли закрыты дверцы. Он лег на сидение, закрыл глаза, поджал ноги.

– Боже, куда я попал? – спросил Каширин самого себя и вдруг всхлипнул. – Кем я был? И в кого превратился?

Отвечать на эти вопросы не имело смысла. Надо бы хоть ненадолго вздремнуть. Наверняка завтра нелегкий день. Но волчий, раздирающий человеческую душу, вой не дал сомкнуть глаз до самого рассвета.