Текст книги "Кукловод"

Глава восемнадцатая

Галим задержался в гостях у людоеда до полудня.

После завтрака, приготовленного на костре, Величко задремал в кабине, Акимов, Каширин и Рогожкин уселись на покрышке и по очереди травили анекдоты. В начале первого на дальнем конце Курыка прогремел выстрел, за ним второй, третий… На десятом выстреле пальба закончилась.

– Все, будем заказывать панихиду по Галиму, – сказал Рогожкин. – А может, и хорошо, что все так кончилось. Ну, что его тюкнули. А то в следующий раз Галим отвез бы нас к местным вампирам. А те отсосал у каждого из нас по стакану крови. За информацию о Назарове.

Никто не засмеялся. Акимов и Каширин внимательно вслушивались в тишину. Прошло несколько минут. Один за другим прогремели еще четыре выстрела. Все встали.

– Мать его, что там происходит? – нахмурился Акимов. – Похоже, нам надо идти. И поторопиться.

Но идти не пришлось. На дальнем конце улицы показался Галим, живой и невредимый. Он шел быстро, почти бежал. Если Галим с такой скоростью несет весть от людоеда, значит, в этих местах Джабилова действительно уважают. Акимов пошел навстречу. К грузовикам они вернулись вместе о чем-то переговариваясь. Из кабины выполз Величко, на ходу протирая заспанные глаза. Между тем, выстрелы продолжали грохотать.

– Мы уж думали, Галим, тебя того, мочканули, – улыбнулся Рогожкин. – Что за пальба?

– Не волнуйся, – Галим вытер испарину рукавом. – Сарым винтовку пробует. Двух кошек пристрелил. А теперь по бутылкам наворачивает. Жены расставляют бутылки, а он стреляет. Сарым нас ждет.

– А сколько у него жен? – спросил Рогожкин.

– Раньше было пять, теперь четыре. Одна жена умерла.

Но Рогожкин не унимался:

– Наверное, когда ее хоронили, гроб был совсем легким. Наверное, от нее ни хрена не осталось, от жены. А этот Сарым живет по законам Шариата?

За Галима ответил Акимов:

– Он живет по своим законам. Насрать ему на этот Шариат с высокого минарета.

Акимов минуту раздумывал, решая, кого оставить караулить грузовики, а кого взять с собой.

– Со мной пойдешь ты и ты, – он показал пальцем на Каширина и Рогожкина. – И, конечно, Галим.

– Какого хрена? – возмутился Величко. – Я видел всяких идиотов, ну, которые на зоне собачье мясо жрали, в помойках шарили. Но настоящего людоеда посмотреть, живого… Это ведь не каждый день… Это и в зоопарк можно не ходить. Мне тоже интересно. Почему меня не берете, а он идет?

Величко кивнул на Каширина. Акимов рубанул воздух ладонью:

– Умный человек идет поддержать умный разговор. Джабилов не идиот, как ты выражаешься. А ученый.

Каширин шагнул вперед, просительно склонил голову на бок.

– Я бы предпочел остаться. Если можно. Вы уж там без меня как-нибудь…

– Ты не хочешь пойти на вечеринку? – удивился Акимов. – Там будет весело.

– У меня настроение так себе. Боюсь испортить веселье.

– Как хочешь, – пожал плечами Акимов.

Величко добежал до грузовика, нырнул в кабину. Разделся до пояса, покопавшись в сумке, натянул новый ни разу не надеванный тельник в черную полоску. Этот тельник он держал на торжественный случая, который, наконец, подвернулся. Выбравшись наружу, прошелся щеткой по ботинкам, почистил куртку, пятерней причесал короткие волосы.

– Чуть не забыл, – Галим стукнул себя ладонью по лбу. – Джабилов просить добавить к винтовке еще автомат. И ведро патронов.

– Бля, я не отпускаю патроны ведрами.

От злости Акимов чуть не топнул ногой, но моментально остыл и полез в кузов. Он набил два подсумка винтовочными патронами, два подсумка автоматными, завернул АКМ в тряпку.

* * *

Когда группа из четырех человек, возглавляемая Галимом, дошла до места, выстрелы стихли. Двухэтажный дом Джабилова с крышей из листового оцинкованного железа, просторную юрту и молодой яблоневый сад прятал за собой двухметровый забор, сложенный из сырцовых блоков. У железных ворот с калиткой путников ждал неопределенных лет казах в домотканой шерстяной куртке и круглой белой шапке с меховой опушкой и назатыльником из лисьего меха.

– Меня зовут Курмангазы, – представился казах.

– Как-как? – переспросил Величко.

– Курмангазы.

– Все равно не запомню. В следующий раз запиши на бумажке.

Поклонившись гостям, казах пропустил из вперед себя в калитку, запер замок изнутри. Забежав вперед, остановился, показал рукой на дом и объяснил, что Джабилов живет в доме зимой. В доме есть не только камин и печь, но и центральное отопление. Весной, летом и осенью хозяин предпочитает оставаться в юрте.

Оказалось, что за забором скрыты не только дом и юрта. Здесь же разместился гараж на три машины, какие-то хозяйственные постройки, похожие на кошары для овец. Посередине двора был врыт высокий столб, на верхушке которого прикрепили фонари. Под столбом стояла двухосная арба с колесами от легковушки.

Под плоским навесом летняя кухня с большим казандыком, старинной казахской печью, длинный стол, за которым просторно усядутся двадцать едоков, деревянные скамьи. Яблоневый сад выглядел совсем дохлым. Тоненькие деревца, хирели в суровом климате и не обещали пережить будущую зиму. Казах показал рукой на юрту:

– Сарым Исатаевич примут вам там, – он говорил по-русски вполне сносно, даже не путал ударения. – Ждет вас.

По тропинке, вымощенной кирпичом, гуськом прошли к юрте, крытой серым войлоком и обмотанной поверх покрывал ремнями из сыромятной кожи. Курмангазы остановился.

– Если у вас есть оружие, оставьте его мне, – сказал он. – У меня не пропадет. Так положено, по обычаю. Гостям нельзя приходить в дом с оружием.

Акимов достал из-за пояса свой "ТТ", передал казаху.

– А как же автомат? – он потряс в воздухе свертком.

– Автомат тоже мне оставьте.

Акимов отдал Курмангазы АКМ, скинул с плеча два подсумка с винтовочными патронами. Величко отдал другие два подсумка с автоматными патронами.

– Оружия я не ношу, – сказал он.

– И я тоже, – присоединился Рогожкин.

– А у меня есть ружье, – сказал Галим. – Но оно в машине осталось.

– Хорошо, – кивнул Курмангазы.

Проводник откинул войлочный полог, заменявший дверь, пропустил гостей внутрь юрты, сам остался снаружи.

Жилище кочевника не было лишено элементов городского комфорта. От дома сюда протянули кабель. Поэтому юрту освещала не допотопная керосиновая лампа, а восьми рожковая хрустальная люстра чешского производства, подвешенная на купольные жерди. Сарым Джабилов, высокий и плотный мужчина средних лет, облаченный в желтый стеганый халат, расшитый зеленым узором, сидел, поджав под себя ноги у противоположной от двери стены.

Он поднялся с хозяйского места, приложил к груди правую руку. Подошел к гостям, каждому протянул огромную мягкую ладонь, напоминающую домашнюю лепешку неправильной формы. Затем вернулся на свое место. Сняв обувь, все расселись на ковре вокруг низкого стола.

Рогожкин с любопытством оглядывался вокруг, надеясь увидеть развешенные на стенах человеческие скальпы. Все оказалось куда прозаичнее. По стенам юрты висели лишь ковры и расшитые вручную ковровые сумки. В национальный интерьер вносили разнообразие музыкальный центр, телевизор и два огромных цветных плаката.

Плакаты поместили под стекло и обрамили рамками из вишневого дерева. На одном плакате Мерлин Монро двумя руками держала подол задравшегося кверху белого платья. На другом плакате полуголая Шерон Стоун поправляла тесноватый на груди купальник.

Джабилов перехватил любопытный взгляд Рогожкина.

– Нравится? – спросил он. – Мне тоже. Эти женщины в моем вкусе. Люблю блондинок. В теле. Чтобы было за что подержаться. И вообще…

Джабилов плотоядно облизнулся. Эта фраза показалась Рогожкину исполненной темного зловещего смысла. Он почувствовал, как под теплой рубахой онемела спина. Джабилов почесал голову.

– Но по нашим понятиям женщины – существа нечистые. Что-то вроде свиней.

"Нечистые, но в пищу годятся", – мысленно добавил Рогожкин.

* * *

Оставшись один, Каширин быстро промерз на ветру. Костерок догорал. Искорки разлетались и гасли на ветру. На небо наползли низкие клочковатые тучи, собиравшиеся разродиться то ли дождем, то ли снегом. Каширин проверил, закрыт ли кузов грузовика, залез в кабину, лег на сидение и прикурил сигарету.

Через минуту он решил, что не уснет, если сей же момент не справит малую нужду. Выбравшись из кабины, он зашел за грузовик, по привычке осмотрелся. Стеснятся тут некого. Степь, вдалеке домики с наглухо закрытыми ставнями. Он расстегнул ширинку. Но тут услышал то ли тихие шаги, то ли шелест ветра в желтой сухой траве.

Он повернул голову в сторону, из-за грузовика вышел незнакомый русский парень. Каширин секунду раздумывал, что делать в такой ситуации: застегнуть ширинку и поздороваться. Или…

– Ты тут один? – спросил парень вместо приветствия.

– Один, – кивнул Каширин и застегнул ширинку. – А что?

Вопрос не получил ответа. Больше не говоря ни слова, ни слова парень приблизился на расстояние двух шагов и съездил Каширу кулаком в ухо. Падая, Каширин ухватился за борт кузова и остался на ногах, сохранив равновесие. Второй удар пришелся в правую верхнюю челюсть.

Каширин на секунду ощутил, что он стал легче воздуха. Ноги оторвались от земли. Он упал спиной на землю. И тут увидел над собой второго человека, казаха в брезентовой куртке. Тот вытащил из-за пояса длинный нож с костяной рукояткой, плюхнулся возле Каширина на колени. Вцепился ему в волосы, видимо, собираясь порезать ему горло, как жертвенному барану. Нож уже занесен.

Мелькнула мысль: этот нож, этот казах с желтой перекошенной мордой последнее, что довелось увидеть в жизни. Нет, нет и нет. Каширин дернулся всем телом, с разворота дал противнику локтем в живот. В пятерне казаха осталась прядь волос Каширина.

Русский наблюдал сцену, оставаясь на ногах. Каширин перевернулся на живот, не видя другого укрытия, на брюхе пополз под грузовик. Русский дважды ударил Каширина ногой по спине, норовя каблуком сапога сломать ползущему по земле человеку позвоночник. Но оба раза промахнулся.

Оказавшись под машиной, Каширин понял, что выиграл не жизнь, а всего лишь лишнюю минуту жизни. Две минуты, может, три… Без разницы. Так или иначе, его прикончат. Это лишь вопрос времени.

– Помогите, – заорал Каширин не своим, каким-то диким надрывным голосом. – Помогите.

Его трясло от страха. Нутром он понимал, зови, не зови, в этой дыре, проклятом селе на краю света, никто не придет на помощь погибающему человеку. Надрывайся, не надрывайся. Свои далеко, на другом конце села. Делят с людоедом трапезу и обсуждают достоинства снайперской винтовки. Наверняка трапеза скоромная, потому что постную пищу хозяин отвергает из принципа.

А к нему, Каширину, прислали убийц. Но у него есть минутная передышка.

– Помогите, – снова заорал Каширин. – Люди, помогите.

Какие люди? Тут одни ублюдки. Бандиты, убийцы и грабители. Казах встал на колени.

– Иди сюда, – сказал он по-русски.

Упираясь локтями в землю и держа нож в правой руке, Казах пополз под грузовик. Каширин, извиваясь червем, отполз назад на полметра. Дальше ползти некуда. С другой стороны машины его уже караулит тот русский. Выхода из этой тесной ловушки не видно. Каширин едва не заплакал от бессилия. Он поджал под себя ногу. Когда нападавший оказался в полуметре от него, Каширин резко выбросил ногу вперед.

Удар подметкой армейского ботинка пришелся в нижнюю часть лица. Не ожидавший сопротивления казах, вскрикнул от боли.

– Сволочь, тварь, – сказал казах. – Он мне… Тьфу. Вот гад.

Пятясь задом и выплевывая малиновую слюну, он вылез из-под машины, встал. Растер по пыльной физиономии красную жижу, сочившуюся изо рта. Русский засмеялся.

– Сейчас я его пришпилю, – сказал он.

Вытащив из кармана офицерских галифе пистолет, снял предохранитель. Передернул затвор, досылая патрон в патронник. Он опустился на колени, вытянул вперед руку с пистолетом. Казах вдруг тоже бухнулся на колени и повис на этой протянутой руке.

– Нельзя, нельзя стрелять, – забормотал он. – Сарым велел, чтобы мы тихо… Нельзя стрелять. Услышат.

* * *

В юрту вошла молодая смуглая женщина в длинном национальном халате. Впереди себя она несла круглый поднос. Молча наклонилась над столом, стала составлять с подноса глиняный графин, фарфоровые пиалы, вазочки домашней выпечкой.

Акимов посмотрел на голые женские руки, далеко выглядывающие из широких рукавов халата. Узкие слабые предплечья были сплошь покрыты глубокими укусами и фиолетовыми синяками необычной формы. Продолговатыми и тонкими, видимо от ударов плеткой из грубой кожи.

Женщина поклонилась и ушла. Джабилов обвел гостей пристальным взглядом. Улыбнулся, обнажив золотые фиксы и желтые фарфоровые коронки. Недавно он ездил в Актюбинск, ставил новые коронки. Но от чифиря, который Джабилов глотал кружками, и новые зубы через месяц сделались рыжими, золотые фиксы потеряли блеск, покрывшись темным налетом.

– Пока наливайте себе кумыс, – сказал он. – В больших городах мне ходят всякие нехорошие разговоры, лживые пересуды. На меня смотрят, как на крокодила. Меня превратили в жупел, в пугало для малых детей и взрослых. Поэтому пришлось переехать сюда, в глухой поселок. Подальше от плохих людей. Здесь мои земляки. Здесь меня любят и уважают. В больших городах живут испорченные люди. Не правда ли?

Величко запыхтел, Акимов пожал плечами. Рогожкин не понял, к кому именно обращается Джабилов, и ответил за всех:

– Разумеется, в городах еще те попадаются твари, – сказал он и вдруг, как черт попутал, брякнул. – Я слышал, вас держали в психушке.

Акимов ткнул Рогожкина кулаком в бок. Джабилов снисходительно улыбнулся.

– Я не думаю, что эти годы вычеркнуты из жизни. В психиатрической больнице я работал библиотекарем. Я прочитал много книг. Можно сказать, открыл для себя новые грани мира. Там я продолжил образование. Как ни странно, в этом заведении была хорошая библиотека.

– А я вот книг совсем не читал, – неожиданно перебил монолог людоеда Величко. – Все боялся зрение испортить. Вот и не читал.

Джабилов лишь снисходительно усмехнулся и продолжил рассказ, как ни в чем ни бывало.

– В лечебнице более гуманный мир, чем на свободе. Теперь я инвалид второй группы. Да, мне не очень везло в жизни. Беды до сих пор меня преследуют. Мою любимую жену, молодою русскую женщину, нынешней осенью ударила молния. Я прикопал ее, чтобы электричество ушло из тела в землю. После этого она прожила еще неделю. Красивая была, коса почти метр.

Пока Джабилов говорил, Величко наполнил пиалы кумысом, выпил свою в два глотка. Рогожкин тоже глотнул конского молока, не удержался, сплюнул на ковер.

– Тьфу, как вы это пьете? Лошадь не дойная корова. Кто-то из умных людей сказал, что кумыс надо закусывать вожжами. Простите…

Рогожкин получил новый тычок от Акимова.

– Мне тоже не нравится кумыс, – неожиданно поддержал Джабилов. – Слишком пресно.

В юрту вошла та же женщина, поставила на стол медный казан, напоминающий большой таз для стирки белья. Казан только сняли с огня. Над ним поднимался голубой дымок, в булькающем прозрачном жиру плавили поджаристые манты, похожие на мелкие чебуреки. Рогожкин уже раскрыл рот, чтобы объявить, что он вегетарианец. Не станет он, хоть на части его режь, в доме людоеда потреблять пищу, приготовленную неизвестно из чьего мяса. Рогожкин подумал и сказал другое:

– Я пока… Я лучше еще кумыса выпью. Кажется, начинаю входить во вкус.

* * *

Акимов, лежа под машиной, перевернулся на живот. Он больше не пытался кричать, звать на помощь. Прижавшись щекой к земле, он наблюдал, как происходят приготовления к его умерщвлению.

Казах притащил из оврага двухметровую суковатую жердь, сел на колени. Стал привязывать к дубине куском бельевой веревки рукоятку своего длинного охотничьего ножа. Русский, вытащив из ножен тесак для разделки мяса, караулил Каширина, обходя грузовик то слева, то справа. То и дело наклонялся вниз, проверяя, не совершает ли Каширин подозрительных движений, и шипел по-змеиному.

Каширин, парализованный страхом, и не пытался шевелиться. Нужно что-то придумать… Что-то такое… Спасительное… Придумать, пока он не потерял эту способность вместе с собственной башкой. Пока этот молодой ублюдок с маху не перерубил его шею отточенным тесаком.

Каширин пошарил по карманам, но не нашел ничего кроме измятой пачки сигарет, засохшей хлебной корки и короткой отвертки. Да, слабовато это оружие против охотничьих ножей и тесаков. Казах в зловещем молчании заканчивал приготовления. Еще один оборот веревки вокруг рукоятки ножа, тугой узел. Казах аж закряхтел от усердия.

Нож накрепко привязан к дубине, получилось убойное оружие. Ох, и крутая же будет мочиловка. Сценарий понятен. В Каширина будут тыкать и тыкать этой пикой. Не целясь. Лишь бы куда попасть. В ногу, в руку, в лицо, в живот… Тыкать и тыкать. Пока не он не изойдет кровью, пока кишки не смешают с землей.

Похоже, ему хана. Каширин сжал в потном кулаке бесполезную отвертку.

* * *

Когда гости утолили первый голод, Джабилов прижал руку к сердцу, запоздало поблагодарил за подарок.

– Хорошая винтовка, – сказал он и перешел к делу. – У меня такой винтовки никогда не было. Вы хотели узнать, где сейчас Назаров? Правильно?

– Совершенно верно, – кивнул Акимов. – И где же он?

– Скажу, – Джабилов улыбнулся. – Всему свое время. Назаров плохой человек. Он угнал у меня стадо баранов. Пятьдесят голов. Я скажу, где Назаров. Он тут недалеко прячется. Только сначала хочу взглянуть на ваш автомат. Не возражаете?

Никто не возражал.

– Курмангазы.

Джабилов снова закричал железным голосом полководца, бросающего в бой последний резерв.

– Курмангазы, тащи сюда автомат.

Через несколько секунд в юрту вошел тот казах, который встретил гостей у ворот. Он передал Джабилову автомат и рожок, видимо, уже снаряженный патронами.

* * *

Каширин лежал под грузовиком и ждал скорой смерти.

Казах присел на колени. Держа двумя руками самодельную пику, отвел руки назад, затем резко выкинул их вперед, стараясь угодить острием ножа Каширину в пах. Тот успел ударить по дубине ногой, острый клинок распорол брючину, резанул по голени. Казах улыбнулся окровавленными губами.

– Ну, давай, ну, – неизвестно к кому обращаясь, сказал он. – Сейчас я тебя… У, шакал…

Он снова выкинул вперед пику, на этот раз целя Каширину в лицо. Тот успел увернуться, клинок разорвал бушлат на плече. Каширин зарычал, как затравленный зверь. Перевертываясь с живота на спину и снова на живот, откатился на полметра. Отступать некуда.

С другой стороны у задних колес наклонился русский с занесенным тесаком. Когда казах снова попытался ужалить Каширина пикой, тот успел ухватиться за древко, но не удержал его. Выпустил, боясь, что клинком отрежет себе пальцы. Казах засмеялся, предвкушая долгую интересную расправу. Еще минута и он потеряет силы к сопротивлению, – решил Каширин.

Если уж попытаться спастись, то сейчас.

Казах отвел руки для нового прицельного удара. Каширин сунул отвертку в карман, чуть подогнул ноги, плотно уперся подошвами ботинок в землю. Острие ножа впилось в правое плечо. Каширин изо всех сил ногами и руками оттолкнулся от земли, бросился вперед. Не ожидая от себя такой прыти, высочил из-под грузовика и побежал вниз по пологому склону.

Он бежал в низину, к ржавому ручью, будто именно в этом ручье было его спасение. Под ногами пружинила ненадежная рыхлая земля вперемежку с мелкими камушками. Чем ближе к ручью, кем круче становился склон. Каширин не чувствовал боли в рассеченном ножом плече и голени. Не чувствовал, как тяжелеет от крови нательная рубаха и бушлат, как пропитывается кровью правая штанина. Он слышал лишь топот ног за спиной. И еще удары собственного сердца, громкие, как стук парового молота.

Он бросил назад короткий взгляд. Русский парень бежал следом, рассекая воздух тесаком. Он передвигался энергичными длинными прыжками, догоняя его. "Похоже, не уйти тебе, Женя", – сказал Каширин самому себе. Коротконогий низкорослый казах заметно отстал, он часто оступался, пару раз чуть не упал. Бежать ему мешала длинная тяжелая палка с привязанным к ней ножом. Каширин быстро терял силы.

* * *

До ручья метров сто, не больше. И что там? Ничего. Тесак свистел совсем рядом, стало слышно, как дышит человек за спиной. Склон сделался еще круче. Каширин летел вперед на всех парах, как раскочегареный паровоз. Все, пора. Теперь или никогда.

Каширин камнем упал на землю. Преследователь не успел увернуться, сбавить ход или перепрыгнуть через тело. Он споткнулся о Каширина обеими ногами, выронил тесак, выбросил вперед руки. И, дважды кувыркнувшись через голову, кубарем полетел вниз. Каширин вскочил на ноги и чуть не нос к носу столкнулся с казахом, пытавшимся остановиться. Палка с ножом мешала, связывала руки, но казах не догадался ее бросить.

Каширин выхватил из кармана бушлата короткую отвертку. Коротко развернулся и засадил отвертку в глаз казаха по самую рукоятку. Тот, наконец, бросил пику, обхватил ладонями лицо. Он обезумел от страха и боли. Повалился спиной на пологий склон, стал бить ногами, поднимая мелкую въедливую пыль, кататься по земле.

– А-а-а-а, – кричал казах. – Уби… Убил меня…

Каширин поднял с земли пику. Русский лежал на боку метрах в десяти ниже Каширина. Он быстро пришел в себя, сел. До тесака не дотянуться, он валялся внизу, у самого ручья. Подняв голову, парень злобно глянул на Каширина и стал шарить за пазухой. Еще секунда, и он вытащил пистолет.

Каширин схватил длинную пику. Парень, не целясь, выстрелил навскидку. Пуля просвистела высоко над головой Каширина. Он сделал несколько шагов к сидящему на земле противнику, не сознавая того, что становится легкой мишенью.

Выстрел. Пуля чирикнула рядом с виском. Каширин высоко занес пику над головой. Противник опустил пистолет, стараясь защититься руками от удара, перехватить древко. Но было уже поздно.

Длинный клинок ножа вошел в левую половину груди, чуть выше сердца. Дернув древко на себя, Каширин вытащил клинок, размахнулся и снова всадил клинок ниже первой раны. Парень схватился руками за грудь. Повалился на спину. Вниз головой стал сползать по склону. Через полминуты он захлебнулся кровью.

Каширин поднял с земли пистолет. Что ж, любое, самое поганое дело, нужно доводить до конца.

Он взобрался вверх по склону, бросил взгляд на свое правое плечо. Рукав бушлата пропитался кровью почти до самого локтя. Каширин испытал легкое головокружение. Вдруг испугался, что сейчас вместе с кровью выйдут последние силы. Испугался, что потеряет сознание. Лишь бы хватило духу. Казах вытащил отвертку из глаза, сел, прижав голову к коленям. Заскулил тихо, как побитая хозяином собака.

– Ну, тварь, подыхаешь?

Казах только громче заскулил. В сердце Каширина не было ни жалости, ни сострадания к потерявшему глаз человеку. Лишь сжигающая душу ярость. Его трясло, словно в лихорадке. Левой рукой он поднял пистолет. Руку качало вправо и влево, вверх и вниз. Близкая цель расплывалась, почему-то никак не попадала на мушку.

Сухой язык во рту плохо шевелился, не слушался.

– Хорошая была охота? – спросил Каширин. – И чья взяла?

Он трижды нажал спусковой крючок, выпустив пули прямо в темечко своего обидчика. Казах завалился на бок и больше не двинулся. Каширин бросил пистолет. Он начал подъем вверх, к машинам. Сделал шагов двадцать. Но тут понял, что не одолеет пологий склон на ногах. Он скинул тяжелый бушлат, встал на карачки, начал карабкаться вверх.

Он еще не верил в свое невероятное спасение, как люди не верят в неожиданное, сверхъестественное чудо.