Текст книги "Кукловод"

Глава четырнадцатая

Первый перекупщик скота появился в поселке утром второго дня. «Нива», на которой он приехал остановилась возле правления. Низкорослый казах в коротком полушубке и русский мужик в ватнике и меховой шапке вылезли из машины. Русский водитель поднял крышку капота и стал копаться в моторе.

Казах отошел от "Нивы" на приличное расстояние, но тут вспомнил, что здесь ходить одному не безопасно, можно встретиться с одичавшими собаками. Стая таких псов может запросто наброситься на человека, растерзать его в мелкие кровавые ошметки, обглодать до костей. Короче, ужас. Такие случаи были, сколько хочешь. Без ружья лучше не шастать по улице. Перекупщик вернулся к машине.

С заднего сидения достал двуствольное ружье ИЖ-43 двадцатого калибра. Повесив ружье на плечо, дулом вниз прикладом кверху, перекупщик отправился в ближний дом, к старухе Игнатьевне, у которой остановились Акимов и Галим.

Бабка, которую Акимов подробно проинструктировал, что и как говорить, встретила гостя на пороге в сенях. Загородила собой дверной проем, не давая перекупщику войти в дом.

– У меня внук захворал, – жалобно пропела старуха. – Не могу пустить.

Казах был удивлен и очень недоволен. Он привык останавливаться здесь, у старухи. И обычно расплачивался за постой требухой от коровы, которую забивали в деревне. Акимов с пистолетом в полусогнутой руке стоял в комнате. Он прижался спиной к стене, готовый пустить перекупщику пулю в висок, если тот заупрямится, оттолкнет старуху и войдет в дом силой.

– Ничего страшного, – сказал казах. – Я тоже болею. Кашель открылся. Зараза к заразе не липнет.

– Не могу пустить, – упорствовала бабка. – Никак не могу.

– Почему? Я рассчитаюсь ливером. Коровью печень вырежу.

Но старуху трудно было сдвинуть с места. От Акимова она получила добрый бакшиш: десять больших банок говяжьих консервов, хлеб и, главное, деньги.

– Максим сильно болеет, – повторила Игнатьевна. – Кажется, ноги у него гнить начали. Весь пошел волдырями и язвами. Мажу его мочевиной. Прижигаю язвы спиртом. Не помогает. Того и гляди, в гнойниках червяки заведутся. Слышишь, какой запах?

Казах повел носом, но смрадных запахов, исходящих от смертельно больного внука, не учуял.

– У самой кожа зудеть начинает, – продолжила старуха. – Как бы на меня болезнь не перешла. Или перешла уже? От этой хвори нее лекарства нет.

Казах брезгливо поморщился, отступил на шаг от старухи и сплюнул на ступеньки.

– Тьфу, зараза, так бы сразу и сказала.

Он повернулся и зашагал вдоль улицы искать дом, хозяин которого еще не сгнил заживо. Два другие дома, бывших на примете перекупщика, оказались на запоре. Пришлось отправляться по следующему адресу.

В это самое время Игнатьевна вернулась в дом. Акимов и Галим сели к столу, готовые из вежливости выслушать рассказ бабки. Водитель перекупщика, закончив копаться в моторе, до костей промерз на ветру. В полной уверенности, что его хозяин уже обосновался в доме старухи, он перемахнул низкий забор. Прямиком, не через калитку добежал до крыльца. Миновав сени, рванул на себя дверь комнаты, переступил порог.

Акимов, застигнутый врасплох, схватил лежащий на столе пистолет. Звук выстрела вспугнул собравшуюся под окном дома стаю ворон.

* * *

Каширин и Рогожкин устроили наблюдательный пункт не в комнате старика, из которой, считай, ничего не видно, а на тесном чердаке. Перед полукруглым оконцем накидали соломы, поверх нее постелили тряпки и одеяло. Получилось тепло, и даже уютно.

Когда на другом конце улицы, у правления, раздался тихий хлопок пистолетного выстрела, к небу взмыла стая ворон, Рогожкин решил действовать, не дожидаясь ракеты или другого знака.

Он распахнул створку окна в тот момент, когда казах в полушубке остановился на противоположной стороне улицы. Видимо, тоже услышал слабый хлопок. Перекупщик насторожился, стараясь понять, что это был за звук и откуда он донесся. "Нива" стояла на прежнем месте, на улице ни людей, ни собак не видно. Так что же это за звук? Перекупщик снял с плеча ружье.

Рогожкин подтянул к себе автомат.

– Сейчас кому-то будет очень больно.

Рогожкин поймал казаха на мушку, плотнее прижал к плечу приклад. Но цель находилась в движении. Мужчина медленно брел по улице, виляя из стороны в сторону, переходя от забора к забору. А Калашников – это не пристреленный карабин. Одиночным выстрелом цель не всегда достанешь. Рогожкин решил бить очередью. Он прошептал:

– Ну, сука, считай, ты умер.

Он передернул затвор, прищурил левый глаз. Каширин, не отрываясь, наблюдал за передвижением перекупщика.

– Чего ты шепчешь? – спросил он.

– Я говорю: чужая жизнь в моем прицеле. Жалкая жизнь неграмотного казаха. Наверное, его единственная радость – трахнуть кобылу. Представляю картину. Он спускает с себя штаны, становится на табуретку. Потому что иначе этот жалкий поц не достает до нужного места. И трахает кобылу.

– Почему кобылу?

– Потому что он патологически жаден. На приличную женщину не позволит себе истратить ни гроша. А жена такому страшному говнюку не дает.

– Слушай, тебя случайно самого не судили за зоофилию или развратные действия? Ты очень грамотно, со знанием дела все излагаешь.

Каширин тихо рассмеялся. Казах на другой стороне улице остановился, настороженно повел головой, он словно услышал и этот тихий смех. Рогожкин, погруженный в свои мысли, не собирался обижаться на Каширина. Он опустил автомат.

– И у этого несчастного человека я собираюсь отнять последнее: его жалкую жизнь. Стыдно за себя. Первый раз в жизни довелось кого-то убить. И этот кто-то нищий казах зоофил. Даже рассказать об этом кому из знакомых противно.

– А может, у него большое стадо верблюдов, табун лошадей, – предположил Каширин. – Тут в Казахстане, до сих пор так: чем больше имеешь скота, тем выше твой общественный статус. А может, он недавно прикупил землю, на которой найдут нефть.

Рогожкин снова поднял автомат, совместил с прицелом основание мушки. Казах покопался в карманах полушубка, вытащил пачку сигарет, зажигалку. Опустил голову, закрывая огонек от ветра, прикурил.

– Ладно, вы меня уговорили, – сказал Рогожкин. – Все. Дырявлю этому чурке очко.

Рогожкин указательным пальцем надавил спусковой крючок, выпустил очередь. Пули разошлись веером, лишь одна по касательной задела ногу казаха. Тот упал коленями на снег, выронил двустволку. Ощупал рану рукой.

Пуля прошла ниже колена, разорвав икроножную мышцу. Казах, поняв, что ранение довольно легкое, поднял ружье к себе. Оставаясь стоять на коленях, стал водить стволом по сторонам, стараясь угадать, откуда в него стреляли. Раскрыто чердачное окно противоположного через улицу дома. В окне виднеется чья-то белокурая башка.

Не раздумывая, он пальнул по окну сперва из одного ствола, затем из другого. Рогожкин пригнулся, Каширин распластался на сене, зачем-то закрыл голову руками. Двуствольное ружье высило, шестнадцать картечин, вылетевших из стволов, прошли мимо цели. Лишь одна картечина застряла в оконной раме. Стрелявший, желая перезарядить ружье, полез в карман за патронами.

Рогожкин, в распоряжении которого было время и позиционное преимущество, поднял голову. Вскинув автомат, дал длинную очередь. На этот раз одна пуля разорвала тулуп, угодила казаху в плечо. Другая пуля вошла в грудь, третья в бедро уже простреленной ноги.

Перекупщик упал лицом в снег. Через минуту пришел в себя. Стал выбрасывать вперед руки, словно старался поплыть по снегу. Попытался отползти за забор, но не прополз и метра. То была лишь затянувшаяся агония. Человек харкнул кровью и умер.

* * *

Рогожкин положил автомат, на коленях добрался до люка, спустился по приставной лестнице вниз. Каширин последовал за ним. В комнате Рогожкин уселся на стул у окна. Степана Матвеевича звуки выстрелов не испугали.

– Что, убил кого? – спросил старик.

– Убил, – кивнул Рогожкин. – Твоего земляка. Слушай, дед, у тебя дури нету? Покурить.

– Дури? – переспросил Степан Матвеевич. – Какой еще дури?

– Ну, анаши, – Рогожкин нервно кусал ногти.

– А, каннабиса, – догадался дел.

Он повалился на колени, нырнул под койку и вытащил жестянку из-под чая плотно закрытую крышкой. Дед поставил банку на стол, мол, кури, сколько хочешь. Рогожкин достал из кармана пачку папирос, размял одну, высыпая сухой табак на стол. Открыв крышку, понюхал содержимое банки.

Каширин постоял среди комнаты, наблюдая за этими манипуляциями. Рогожкин перетер пальцами соцветия марихуаны, смешал табак с травкой. Каширин заметил, как дрожат руки Рогожкина, набивавшего косяк. Рогожкин прикурил, сделал несколько мелких затяжек.

– Зря ты балуешься этой дрянью, – сказал Каширин.

– Может быть, и зря.

Дед просунул голову в воротник вязаной фуфайки и выбежал из дому. Из окна было видно, как старик дошел до убитого казаха, склонился над ним и долго так стоял. Словно хотел окончательно убедиться, умер перекупщик или еще дышит. Наконец, старик что-то решил для себя. Расстегнул полушубок убитого, стал шарить в его брюках. Затем перевернул убитого на бок, осмотрел задние карманы.

Каширин, наблюдая, как старик обворовывает убитого, брезгливо морщился. Видимо, мародерская добыча бывшего агронома оказалась совсем жиденькой. Осторожный перекупщик не держал деньги при себе. После обыска карманов дед остался с пустыми руками и довольствовался ремнем, который вытащил из брюк мертвеца. Паразит перекупщик даже часов не носил. Дед долго рассматривал овчинный тулуп, простреленный и залитый кровью, но смекнул, что с такой обновы больше беды, чем пользы.

Каширин топтался на месте, не зная, чем утешить своего молодого товарища.

– Не переживай, – сказал Каширин. – Ну, убил ты скупщика краденого скота. Не самого лучшего человека на земле.

– Да, не лучшего человека, – повторил, как эхо, Рогожкин.

– Я уверен, он был еще тот говнюк, – сказал Каширин. – Я бы при жизни с этим казахом рядом срать не сел. А ты так переживаешь.

– Переживаю…

Рогожкин поднял голову. В его глазах стояли слезы. Каширин присел к столу, протянул руку и потеребил Рогожкина по волосам.

– Скоро все кончится, – сказал Каширин. – Мы уедем отсюда навсегда. Оставим на память старику агроному пару банок консервов и свое грязное белье. Пусть донашивает и радуется.

– Да, скорее бы все кончилось, – Рогожкин раздавил недокуренную папиросу о каблук ботинка.

* * *

Глава фирмы «Орфей» Яков Семенович Гецман последние двое суток не находил себе места. Транспорт из двух «Уралов» и «Жигули», сопровождавшие грузовики, исчезли неизвестно куда.

От своего человека в Гецман получил сообщение, что все в ажуре, машины видели на выезде из Самары. Грузовики остановили для досмотра сотрудники дорожно-постовой службы, проверили документы, в кузова не заглядывали. Машины двигались к Оренбургу и благополучно туда доехали. Воронцов и Гуж из Оренбурга связались по межгороду с Гецманом, доложили, что они на подъезде к границе с Казахстаном. Возможно, к утру будут на таможне. Оттуда через знакомого офицера снова свяжутся с Гецманом. И все…

Прошло двое суток. Других известий не поступало.

Гецман утешал себя тем, что оренбургские степи не Москва, оттуда не так просто дозвониться. И потом, грузовики не новые, случись поломка, даже пустяковая, можно надолго залипнуть на каком-нибудь проселке. Да мало ли обстоятельств, которые не учтешь, не предвидишь. Все это так, но душу не отпускала тревога.

Уже завтра люди, которые встречают груз в пригороде Чимкента, будут на месте. А встречать им нечего. Разумеется, они будут ждать день, другой, третий… А потом получатели груза вынырнут в Москве и зададут Гецману неприятные вопросы. Чем крыть? Я не знаю, куда подевались грузовики, но они обязательно найдутся. Даю слово… Слово кого: джентльмена, бизнесмена, честного человека? Эти неграмотные чурки и таких выражений не знают. Нет, это не серьезно, просто детский лепет. Хорошо бы грузовики действительно нашлись.

В два часа дня Гецман вышел из офиса, сел в автомобиль и велел водителю ехать в Красногорский район, на дачу своего ближайшего друга и делового партнера Романа Марковича Уманского. Дача это не кабинет, не кабак, там можно спокойно поговорить, отвести душу, не опасаясь накинутой гэбешниками прослушки.

Уманский пожилой человек с большими деньгами и длинным острым языком. Он любит трепаться, не задумываясь о последствиях. Его художественный свист не всем нравится, но Уманского терпят, потому что у него деньги и связи.

Гецман отпустил машину у ворот дачи, наказав водителю вернуться за ним через пару часов. Автомобиль укатил, а Гецман прошел через калитку. Кивнул охраннику, похожему на отожравшегося бульдога. Сходство с собакой дополнялось тем, что охранник, нес вахту в будке, похожей на собачью конуру.

Скинув пальто на руки прислуге, Гецман прошел в большую комнату. Уманский, только что плотно отобедавший, сидел в любимом кресле у камина. На дне зажатого в руке стакана плескалась сорокоградусная микстура двадцатилетней выдержки.

Гецман потряс жилистую руку Уманского, не стал отказываться от коньяка. Он сел во второе кресло, менее удобное, чем хозяйское, маленькое, протянул ноги к камину. Глотнув коньяка, коротко поделился с компаньоном невеселыми мыслями.

– Сейчас рано об этом говорить, – махнул рукой Уманский. – Куда пропали грузовики? Эта тема станет актуальной через день, даже через пару дней. Если они действительно пропали. Лучше подумай о хорошем. Подумай, сколько мы заработаем.

Гецман меланхолично кивал головой и смотрел на огонь. Слишком рано подсчитывать барыши. Может, лучше подсчитать убытки?

– Оружие резко возрастает в цене перед началом боевых действий в каком-нибудь регионе бывшего Союза, – говорил Уманский. – После окончания боевых действий оружие дешевеет. Так было всегда. И о том, что где-то начнутся боевые действия, заинтересованные лица знали заранее, рынок начинает лихорадить. Так, еще за полгода до начала войны в Абхазии, чеченские бандиты, которые делят с солнцевскими Южный порт, вдвое подняли сборы с торговцев автомобилями. Ну, это к слову.

Гецман решил возразить:

– В последнее время цены на оружие относительно стабильны.

– Но в Таджикистане боевые действия ведутся постоянно – это хороший рынок. Но их рынок имеет свою специфику, ее надо понимать. Например, в Москве укороченный Калашников "сучка", стоит дороже обычного в полтора раза. Потому что это городской вариант, такой автомат помещается в спортивной сумке. А для боевых действий больше подходит сорок седьмой Калашников. Или новый сотый. Там высоко котируются средства противовоздушной обороны. Ну, еще крупнокалиберные пулеметы, автоматы Калашникова с подствольными гранатометами, огнеметы "Шмель". Это товар первого сорта. И, разумеется, всегда в цене боеприпасы и взрывчатка.

Гецман достал блокнотик, сделал в нем пометку. Затем сходил к столу и плеснул из большого хрустального штофа в стакан коньяка.

– Я не говорю, что нельзя продать пистолеты, – говорил Уманский. – Можно. Но пистолеты это так, семечки. Но суть проблемы вот в чем. Покупать стволы и боеприпасы в Москве таджикам нет смысла, потому что здесь оружие дорогое. Калашников – 800 баксов, "ТТ" – 300. Это высокая цена. Для таджиков. Дешевле купить в Чечне или в Осетии. Но есть и другой вариант. Сейчас многие военные части меняют дислокацию. Во время переездов с места на место, часть оружия может, так сказать, потеряться. Ну, потом его спишут или как. Это не наша проблема. Поэтому мы и действуем через военных. Источник поступления оружия – надежный. О его происхождении скажу только одно – оружие пришло с севера.

– Главное – это безопасная транспортировка, – вставил Гецман. – Ну, для этого нужно иметь связи, каналы, прикрытие. Все это вы обеспечили.

Уманский, зацикленный на своих размышлениях, не слушал.

– Но опять же цена… Да, у военных она значительно ниже, чем в на черном рынке в Москве. Но сами таджики, повторяю, бедные. Тут и появился вариант, приемлемый для обеих сторон. Это бартер. Мы им оружие. Они нам героин. Сейчас Москва завалена героином, лично я знаю десяток мест, где дозу можно получить за бесплатно, на пробу. Но сам героин разный, попадается паршивого качества, много разбавленного дерьма. А у таджиков классный афганский героин. Его много, очень много. А цена смешная, копейки по московским меркам.

Якову Семеновичу хотелось сказать, что все это он и так знает наизусть. Что он лично участвовал в операции на всех ее этапах. Лично собирал грузовики в дорогу, сам перенянчил каждый ящик, каждую бочку с боеприпасами, каждый ствол. Но он деликатно молчал, давая Уманскому возможность поупражняться в словоблудии. Гецман смотрел на огонь в камине, но видел преисподнею. "Куда делись грузовики?" – спросил он самого себя. Ответа не было.

…Покидая теплый гостеприимный дом своего старшего друга Уманского, Гецман выключил спрятанный под пиджаком портативный диктофон.

* * *

Гецман вернулся в свой офис вечером, задержался в приемной справиться у помощника, не было ли новостей. Тот отрицательно покачал головой и кивнул на мужчину, сидевшего у окна. Гецман повернул голову. Да, у посетителя запоминающаяся внешность: мордоворот с бритой наголо шишковатой башкой. Мужчина поднялся со стула:

– Я Литвиненко Пал Палыч. Насчет меня вал должен был позвонить…

Литвиненко назвал фамилию известного всей Москве адвоката.

– Ах, да, да. Как я мог забыть?

Гецман прижал руку ко лбу. Действительно с утра пораньше ему домой позвонил этот адвокат, совершенно бесцеремонный, отвязанный тип. Он просил, чтобы Гецман сегодня же встретился с одним деловым человеком, по фамилии Литвиненко. Якобы у этого Литвиненко имеется к Гецману важный разговор, все подробности при встрече, они не для телефона.

"Ну, пусть приходит в четыре", – проворчал Гецман. "Ты поговори с ним нормально, по-человечески, – сказал адвокат. – Я за него ручаюсь. Он очень хороший и порядочный человек". Естественно, адвокату верить нельзя. Ко всякому его слову надо приделывать знак минус, если говорит "хороший и порядочный человек", понимай наоборот. Тем более у Литвиненко на морде и бритой лысине написано, какой он хороший человек.

Адвокат водит дружбу с человеческими отбросами, защищает всякую мразь, отпетых ублюдков. И, главное, за всю свою жизнь он не сказал ни слова правды. Но и отмахнуться от его просьбы было не слишком этично, вообще неразумно. Как-никак известная личность и вообще…

Гецман пожал руку Литвиненко, выдавил из себя улыбку и даже извинился за то, что опоздал. Как некстати этот чертов посетитель, как не ко времени. Выгнать бы его пинком в зад, чтобы с лестницы летел и кашлял. Но Гецман дал обещание.

Он проводил Литвиненко в кабинет и был столь любезен, что разрешил ему курить. Посетитель развалился в кресле и начал с короткого лирического предисловия.

– О том, что я вам хочу сказать, известно одному мне, ну, еще двум-трем заинтересованным лицам, – заявил Литвиненко. – Я не хочу, чтобы эта история получила огласку. Чтобы это дерьмо всплыло. Вы знаете, я знаю. И хватит. Так вот, я представляю интересы фирмы "Меган". У нашей фирмы есть дочерний инвестиционный фонд "Горизонт". До недавнего времени этот фонд возглавлял некто Евгений Викторович Каширин. Мы ему доверяли, Каширин мог самостоятельно принимать важные решения. Другими словами, мог бесконтрольно распоряжаться нашими деньгами.

Гецман слушал посетителя не слишком внимательно. Даже не старался понять, чего от него хочет этот бритый фашист. Правда, фамилия Каширин показалась Гецману знакомой.

– Да, да, разумеется, – не к месту вставил он. – Доверяй, но проверяй.

– Короче, мы влетели на большие деньги. Каширин вошел в сговор еще с одним мошенником. Видимо, слил деньги в офшор. А потом удрал из Москвы в неизвестном направлении. Мы, естественно, предприняли меры, чтобы найти этого… Я не могу его даже человеком его назвать.

– Какое отношение все это имеет ко мне?

– Минутку терпения. Мы навели справки, кое-что выяснили. Ваша фирма направила в Казахстан пару автомобилей с каким-то грузом. Короче, Каширин каким-то образом попал в число ваших водителей.

Гецман забыл о посторонних мыслях. Теперь он настороженно вслушивался в каждое слово посетителя. Ни фига себе, заявка. Приходит человек с улицы, какой-то там знакомый знакомого, и заявляет, что ему известно нечто такое, что Гецман держал в строгой тайне. Оказывается, этот хмырь осведомленный человек. Слишком осведомленный в чужих делах. Да, паскудный денек выдался. И каких еще сюрпризов ждать?

– Чем я могу помочь? – голос Гецмана дрогнул от волнения.

– Мне надо знать, под каким камнем искать эту змею? Где найти Каширина?

– А мне надо знать: откуда у вас эта информация?

– Мы вышли на парня по фамилии Рогожкин, который пригласил Каширина в эту компанию. Довожу до вашего сведения, что этот Рогожкин находится в оперативной разработке ментов. Его подозревают в угоне автомобиля. И в убийстве владельца этой тачки. Каширин тоже под следствием, под подпиской о невыезде. И эти подонки ведут машины с вашим грузом.

– Водителей набирал не я, – сказал Гецман. – Точнее, грузовиками должны были управлять совсем другие люди. Другие водители. Но они ехали в одной машине, возвращались со свадьбы, попали в аварию. Теперь вот в больнице. Эти водители… Они случайные люди. Их набирал мой завхоз. В авральном порядке. По контракту я должен был поставить в Казахстан солярку…

– Характер груза меня не интересует, – сказал Литвиненко. – Меня интересует только Каширин. Поймите, я не останусь в долгу. Услуга за услугу.

Гецман встал из кресла, прошелся по комнате. Он чувствовал себя совершенно ошарашенным, он не мог продолжить разговор.

– Боюсь, не смогу помочь, – сказал он. – Я не знаю, где сейчас находятся машины. Оренбург они проехали. А дальше… Надеюсь, какая-то неисправность. Мелкая поломка. Грузовики не иголка, найдутся. Оставьте свои координаты. Как только…

– Как только, так сразу перезвоните. Прошу вас.

Гецман обещал позвонить, как только появятся новости. Литвиненко написал на визитной карточке номер своего мобильного телефона, положил ее на стол. Пожав ватную руку Гецмана, вышел из кабинета.