Текст книги "Белый Дух"

На подмостках смерти

Рейтер вышел из автомобиля и открыл дверцу перед Гердой.

– Надеюсь, декораторы всё доделали, – проговорил он, когда Хольман уже стояла рядом с ним.

– Я вчера проверила. Декорации в полном порядке. Я ручаюсь, штандартенфюрер, вы будете довольны.

– Замечательно. В котором часу привезут людей?

– В управлении обещали, что машины приедут в десять утра. Операторы уже на своих местах.

– Сейчас девять пятнадцать. Что ж, займёмся пока инспекцией павильонов.

Возле высокой серой стены главного павильона киностудии «УФА»[11]11
  Universum Film Aktiengesellschaft (UFA) – Акционерное общество «Универсум-фильм».


[Закрыть] стояло семь чёрных автомобилей и одна машина пурпурного цвета, сразу приковывавшая к себе взгляд. Шофёры – одни в военной форме, другие в штатском – мирно курили, по двое-трое, и негромко беседовали. Вокруг было тихо, лишь где-то вдалеке тарахтел двигатель, доносилась чья-то беззлобная ругань. На асфальте сверкали редкие лужи, отражая ослепительное утреннее небо. С крыши павильона, где располагалось открытое кафе, неслось курлыканье птиц. Чуть поодаль маячили фигуры автоматчиков, строго следивших за тем, чтобы к павильону не приближались посторонние, – картина для киностудии невиданная и противоестественная.

«УФА» негласно считалась «свободной территорией», здесь царила богемная атмосфера, витал дух вседозволенности. То, что в других местах люди произносили с оглядкой, здесь звучало в полный голос. «Универсум-фильм» пользовался личным покровительством Геббельса и Геринга, сюда съезжались партийные бонзы, чтобы выбрать для себя очередную любовницу из числа актрис. Изящные молодые девушки и юноши жили здесь в обстановке нескончаемого праздника. Никто из них, казалось, не помнил, что за воротами студии гражданин Германии имеет право купить всего килограмм мяса в месяц и только по продовольственной карточке; что там, во внешнем мире, продавался хлеб наихудшего качества, который быстро покрывался плесенью; что из-за экономии воды принимать душ разрешалось лишь раз в неделю; что людей бросали в тюрьму при малейшем подозрении в нелояльности к правящей партии, что расовые преследования переросли в настоящее сумасшествие… Нет, на территории студии, в этом искусственном райском уголке, всё обстояло иначе: нацистские лидеры всех уровней не только не выступали здесь с партийными лозунгами, но даже не стеснялись завязывать отношения с женщинами совсем не арийской крови. Геринг однажды разыграл роль спасителя молодой еврейской красотки, на которую за что-то ополчилось руководство студии, а Геббельс безоглядно влюбился в чешскую актрису, из-за чего едва не развалилась его семья; в эту историю был вынужден вмешаться сам Гитлер.

Да, «УФА» жила своей жизнью, здесь с недоумением смотрели на вооружённых людей (если только оружие не было съёмочным реквизитом). И вот вокруг одного из павильонов со вчерашнего вечера выставлена охрана!

– Нам сюда? – Рейтер кивнул на ближайшую дверь.

– Так точно, – щёлкнул каблуками стоявший у входа эсэсовец с автоматом.

– Штандартенфюрер Хейден уже здесь? – спросил Рейтер у охранника.

– Так точно, штандартенфюрер. И многие другие тоже уже прибыли, даже с дамами.

Директор Института древностей Эрхард Хейден хотел непременно присутствовать на киносъёмках, задуманных Рейтером. Собирались приехать также все руководители отделов и их заместители, любопытство не давало им покоя. Зная Карла Рейтера, все ожидали яркого зрелища.

– Вот чёрт! – фыркнул Карл, не сдержавшись, и пошёл прочь от двери.

– Вы против того, чтобы были зрители, штандартенфюрер? – спросила Герда, увидев досаду на лице начальника.

– Притащили своих шлюх! А здесь, между прочим, не цирк!

Он достал из кармана галифе пачку сигарет.

– Будешь? – Он протянул сигареты Герде.

– С удовольствием. – Она сладко улыбнулась.

– Не скаль зубы, мне сейчас не до этого, – проворчал он. – Нам не нужны посторонние, а гости – всегда посторонние. Как можно на секретные съёмки приглашать пустоголовых зевак! Это мероприятие СС! Мало у них, что ли, возможностей развлечь своих девок?

Рейтер глубоко затянулся и выпустил сигаретный дым через ноздри.

– Ладно, пойдём внутрь, – проговорил он наконец.

Герда шла следом за ним. Они составляли великолепную пару – оба подтянутые, холёные, строгие, решительные.

В павильоне собралось не только руководство Института, но и человек двадцать, не имевших никакого отношения к работе. Рядом с чёрными мундирами СС соседствовали серые и коричневые костюмы-тройки партийных чиновников и парочка синих пиджаков служащих министерства иностранных дел. У некоторых на лацканах Рейтер заметил значки «Общества друзей СС». Среди приглашённых было много женщин, все они сверкали драгоценными камнями, сияли нитями жемчуга и старались перещеголять друг друга эффектными платьями и шляпками.

Поздоровавшись с теми, кого он знал лично, Рейтер остановился возле Хейдена.

– Простите, штандартенфюрер, но для чего столько чужих? – Рейтер всегда держался с Хейденом официально, никогда не обращался к нему по имени, хотя сам Хейден жаждал более товарищеских отношений.

– Вас что-то смущает, Карл?

– Только то, что эти… женщины начнут чесать языками, а нам совсем не нужно, чтобы информация о сегодняшних киносъёмках просочилась наружу.

– Успокойтесь, дружище. – Хейден покровительственно похлопал Рейтера по плечу. – Здесь присутствуют только те, кого я лично пригласил.

Рейтер никогда не любил Хейдена, а в эту минуту просто возненавидел его. Хейден был далёк от любых вопросов, которыми занимался Институт, он получил место директора по дружбе, как обычно происходит в высших структурах. Он никогда не вдавался в подробности, подписывал любые документы, хотя временами на него находило тупое чиновничье упрямство. Рейтер даже хотел однажды пожаловаться лично Гиммлеру на него, однако сдержался, потому что понимал: покровители Эрхарда Хейдена чуть сильнее покровителей Рейтера, поэтому не следовало действовать открыто. Сама собой в голове его зародилась мысль, что начальника можно ликвидировать, применив какую-нибудь из уже опробованных тайных магических формул. «В конце концов, пора применить эти формулы на практике, направить их действие против крепких, сытых и психологически уверенных в себе людей, – думал Карл. – До сегодняшнего дня мы испытывали их только на заключённых, а те готовы сдохнуть просто от страха. Это не то качество объектов, которое нужно для нас… Хейден будет отличным подопытным кроликом. Главное, что он ничего не будет подозревать. Для меня и моих исследований это очень важно».

– Карл. – Он почувствовал, как Герда сжала его руку. Её голос был едва слышен, она шептала очень тихо. – Успокойтесь, забудьте о них, у нас с вами важная работа…

Он вздохнул, кивнул и отошёл от собравшихся.

Павильон был разделён на три сектора, в каждом из которых были выстроены декорации. Всюду это были стены юкатанских храмов, очень точно воспроизведённые с помощью лучших художников-постановщиков студии «УФА».

– Господа, – Рейтер взял рупор, голос его звучал властно, – я прошу вас помнить, что здесь снимается не развлекательное кино, а проводится серьёзное исследовательское мероприятие, согласованное лично с рейхсфюрером СС! В связи с этим я требую неукоснительно выполнять все мои указания. Когда я скажу «Тишина!», это означает соблюдение полной тишины! Никакого смеха, никаких разговоров, возгласов! Заранее благодарю вас за понимание, господа…

Когда подъехали три грузовые машины, битком заполненные людьми, Рейтер вышел встретить их. Прибыла вооружённая охрана.

– Штандартенфюрер, – поспешил выскочить из «мерседеса», возглавлявшего колонну, капитан, – среди доставленных заключённых есть десять мексиканцев, пятеро боливийцев, остальные – цыгане.

– Неужто наши друзья из Аргентины не сумели прислать нам каких-нибудь бандитов из своих тюрем? – проворчал Рейтер. – Герда, займитесь прежде всего цыганами, пусть их получше загримируют. Латиноамериканцев сразу отведите в костюмерную…

Он придирчиво осмотрел всех привезённых. Они выглядели измождёнными, глаза некоторых выражали такую печаль, что их нельзя было снимать крупным планом.

«Ладно. В конце концов, это лишь первые шаги», – успокаивал себя Карл.

Через час все были готовы. Громко щёлкнул рубильник, съёмочная площадка залилась светом. Декорации заполнились людьми, облачёнными в яркие одежды индейских жрецов. У многих в ушах были диковинные круглые серьги с торчащими из них длинными стержнями. Некоторые носили на голове чудесные маски ягуаров, оленей и каких-то драконов, кое у кого на голове красовались большие тюрбаны, из которых вздымались высоко вверх невесомые перья райских птиц – ядовито-зелёные, ярко-красные, переливчато-золотистые. Казалось, далёкое прошлое в одно мгновение ожило в павильоне.

Эрхард Хейден зааплодировал, его поддержали остальные гости.

– Спасибо, – буркнул Карл недовольным голосом, но в душе его шевельнулось некое подобие удовлетворения. Уж если эти избалованные, разжиревшие, привыкшие к самым пышным балам и маскарадам люди восхитились увиденным, значит, ему, штандартенфюреру Рейтеру, есть чем гордиться. «Даже эти безмозглые тупицы потрясены…» Он опять взял рупор и обратился к гостям: – Хочу обратить ваше внимание: всё здесь настоящее, тут нет бутафорских костюмов, слепленных из ваты, нет масок из папье-маше. Это настоящие маски, привезённые из тех самых мест, это подлинные головные уборы юкатанских туземцев, подлинные нагрудные украшения из золота, серебра и обсидиана, древние обручи, бусы, серьги. Институт собрал уникальнейшую коллекцию, равной которой нет в мире! Вам посчастливилось сегодня увидеть то, что скрыто от глаз остального человечества и что послужит через несколько минут красочным реконструкциям древних обрядов. – В его голосе звучало нескрываемое торжество, затем он набрал побольше воздуха и рявкнул: – А теперь прошу всех замолчать!

Он осмотрел павильон, по периметру которого выстроились автоматчики, и кивнул.

– Герда, – позвал он, – начнём с ягуара.

В каменных курильнях зажёгся огонь, кверху потянулся коричневый дым. Режиссёр снова и снова объяснял переодетым заключённым их задачи: кому где стоять, кому как вести себя. Боливийцы и мексиканцы индейской внешности были предназначены для съёмок крупным планом.

За стеной раздался громкий визг и рычание, хлопнул выстрел, и в павильон вошли два эсэсовца, таща за собой застреленного ягуара. Они забросили его на жертвенный камень, и обученный «жрец» из числа эсэсовцев занял своё место.

– Приготовились! Мотор! Начали!

Застрекотали кинокамеры. В считанные минуты труп хищной кошки был вскрыт, а её горячее сердце вытащено наружу и брошено на отшлифованный камень.

– Теперь пусть это повторит боливиец, – распорядился Рейтер. – Переведите ему, что ему надо лишь достать сердце ягуара, резать уже ничего не нужно…

Когда сцена была отснята, Карл, не давая никому опомниться, взмахнул рукой:

– Дальше, дальше! Снимаем без остановки! Если кто заупрямится, сразу открывайте огонь!

Из-за декорации выскочили два полуголых эсэсовца, с ног до головы вымазанные белой краской, в длинных, красиво расшитых набедренных повязках, в коротких наплечных накидках, в масках драконов, закрывавших лица. Они привычно схватили одного из мексиканцев, раздетого догола, подтащили его к жертвеннику и опрокинули на спину. Никто не успел сообразить, что происходит, как появившийся возле алтаря «жрец» в огромном головном уборе из перьев райских птиц занёс обеими руками обсидиановый нож и вонзил его в выгнувшуюся грудь жертвы. Стоявшие вокруг статисты-заключённые вздрогнули, вскрикнули, колыхнулись, будто всем им в лицо разом ударила невидимая волна. Но «жрец» не обратил внимания на их животный испуг и ловко, хорошо натренированными движениями вырвал мексиканцу сердце.

Только теперь столпившиеся в декорациях люди попятились и истошно закричали.

– Молчать! – заорал Рейтер. – Всем молчать! Не двигаться!

Раздалось несколько автоматных очередей, пули просвистели над головами статистов. Все повалились на пол, прячась друг за друга.

– Встать, сволочи! Немедленно подняться на ноги! Запомните, что сегодня здесь погибнут ещё двое-трое, но остальные будут жить и получат хорошую кормёжку. Ясно, скоты вонючие? Но кто будет упрямиться и портить мне съёмку, того пристрелим на месте. Или вот так же на камне выпотрошим.

Рейтер краем глаза взглянул на зрителей. Некоторые женщины побледнели, но все смотрели, никто не отвернулся, все были лихорадочно возбуждены.

– Сцена со стрелами! Живо! Не мешкать! Делаем всё, как запланировано!

Застрекотали камеры, наряженные в пышные одежды помощники выволокли кого-то из толпы мексиканцев и потащили к столбу, вертикально закреплённому посреди каменной площадки. Рейтер протянул рупор стоявшему рядом эсэсовцу:

– Руководите этими псами пожёстче.

– Всем вести себя спокойно! – рявкнул голос из металлического конуса рупора. – Массовка не сходит с места, можете шевелиться, но не вздумайте рыдать и визжать!

Пять эсэсовцев, одетых в пышные туземные костюмы, с луками в руках протолкнулись сквозь статистов и выстроились в ряд в нескольких шагах от столба, к которому только что привязали мексиканца. Кто-то из «жреческого» состава величественно двигаясь, приблизился к несчастному и рукой, выпачканной в белой краске, намалевал грубый круг на левой груди. Мексиканец стал дёргаться, молить о пощаде, но никто на его выкрики не реагировал. Массовка застыла в ужасе, боясь шевельнуться и вызвать на себя гнев эсэсовцев.

– Лучники, начали!

Стрелы упёрлись в тетиву, луки, скрипнув, выгнулись.

– Пускайте!

Секундой позже стрелы впились в грудь жертвы. Кровь потекла поверх белой краски. Мексиканец дёрнулся, запрокинул голову и обмяк, повиснув на верёвках. Лучники сделали ещё выстрел, ещё и ещё. Они пускали стрелы до тех пор, пока грудь жертвы не стала похожей на ощетинившуюся жёсткими иглами спину дикобраза. А камеры продолжали стрекотать, снимая крупный план вонзившихся стрел, лицо жертвы, перекошенные ужасом физиономии статистов, общие и средние планы всей сцены. Наконец прозвучала команда: «Снято».

– Давайте ещё дубль, – решил Рейтер.

Он обошёл в сопровождении режиссёра всех операторов и в который раз обсудил с ними ракурсы, крупность кадра и общие задачи, поставленные перед каждым.

– Не беспокойтесь, штандартенфюрер, мы знаем свою работу. В лагерях приходится снимать абы как, а тут просто идеальные условия, – сказал один.

Когда к столбу потащили вторую жертву, несколько цыган вцепились друг в друга, не желая расставаться, громко заплакали, подняли вой.

– Пристрелите этих! – гаркнул Рейтер, побледнев.

Тут же раздалось несколько коротких очередей, два цыгана ткнулись лицом в пол, под ними быстро расплылись кровавые лужи.

– Герда, что ты стоишь? Помечай же, кого и при каких обстоятельствах мы были вынуждены прикончить. Работай! Шевелись, чёрт возьми!

Карл Рейтер нервничал, это видели все, и из-за этого он дёргался ещё больше. Эсэсовцы из группы обслуживания взяли за ноги убитых и выволокли их из павильона…

Когда сцена была снята ещё раз, Рейтер объявил перерыв. Два человека с подносами разнесли вино.

– Карл, – позвал Хейден, – что вы так переживаете, дружище? Всё у вас хорошо. Дамы просто в восхищении.

Рейтер молча кивнул.

– Что на очереди? – полюбопытствовал Хейден.

– После перерыва мы будем снимать сцену приношения мужчинами крайней плоти в жертву идолам.

– Что же они, эти туземцы, обрезали себя, как евреи?

– Это не обрезание…

– Послушайте, Карл, расскажите всем, чтобы было понятнее. Друзья, штандартенфюрер Рейтер сейчас введёт вас в курс дела. Следующая сцена не так проста, как кажется. Особенно она должна понравиться нашим милым дамам.

Рейтер скрипнул зубами. «Настоящий осёл. Всё превращает в балаган». Но он ничего не сказал, только натянуто улыбнулся.

– Американские дикари придавали большое значение крови, – начал он. – Церемония, которую мы будем сейчас реконструировать, зафиксирована в испанских хрониках, но никто не знает теперь наверняка, как она проходила. Мы будем снимать дубль за дублем, чтобы получить максимум удачных и правдоподобных кадров. Это всё-таки не смерть у столба или на алтаре, там не нужно ничего уметь, там просто расстаёшься с жизнью, а тут… Как вы понимаете, никто из задействованных в сцене не умеет делать этого, многие будут упрямиться, сопротивляться…

– Так что это за ритуал? – спросила грудным голосом стоявшая ближе всех к Рейтеру яркая блондинка. – И почему он должен понравиться нам, дамам?

– Дикарь прокалывал себе крайнюю плоть, просовывал в отверстие шнурок и протягивал его соседу. Тот делал так же. И так до тех пор, пока все желающие совершить подношение своей крови не нанижут себя на этот шнурок.

– Зачем же им нужна гирлянда из мужских членов?

– Мы не знаем. Этой кровью они обмазывали своих идолов. А потом вырывали шнуры из крайней плоти.

– И всё у них так и оставалось болтаться? – не успокаивалась блондинка. – Так прямо лохмотья кожи и висели?

– Нет, они аккуратно их срезали. Отсюда у католических священников, увидевших, что у некоторых дикарей отсутствовала крайняя плоть, и возникла первоначально мысль, что юкатанские туземцы практиковали «еврейское обрезание».

– И сейчас вы будете это делать?

– Попробуем. – Рейтер замолчал и пошёл прочь. Его сильно разозлили вопросы блондинки. – Все готовы? – раздражённо выкрикнул он, вернувшись в декорации.

– Так точно, штандартенфюрер.

– Тогда давайте начинать, чёрт возьми.

– Свора идиотов! – таковы были первые слова, произнесённые Рейтером, когда он захлопнул дверь своей квартиры, пропустив Герду Хольман вперёд. – Хейден просто кретин. Его надо вместе со всеми остальными кретинами прямо сейчас отправить в психиатрическую лечебницу, а оттуда – в печь…

Карл замолчал, посмотрел в неподвижное лицо Герды и понял, что с губ его сорвалось лишнее. «Надо держать себя в руках. Что-то я чересчур разоткровенничался перед ней…» Но сказанного не воротишь, поэтому Рейтер решил не сглаживать своих слов, а, наоборот, усилить их, показав тем самым Герде, что свою точку зрения он не скрывает ни перед кем из товарищей по партии, и добавил:

– В конце концов, если программа эвтаназии[12]12
  Секретный приказ Гитлера от 1 сентября 1939 года об умерщвлении душевнобольных. В приказе говорилось, что эвтаназии подлежат все люди, «жизнь которых не имеет ценности». Политике эвтаназии предшествовала определённая подготовка германского общества: 14 июня 1933 года (то есть спустя полгода после захвата власти Гитлером) был провозглашён закон о «предупреждении появления потомства больного наследственными заболеваниями», этот закон предусматривал принудительную стерилизацию.


[Закрыть] работает, то почему, чёрт возьми, заодно не очистить ряды СС от тупиц? К сожалению, в нашу организацию проникло много случайных элементов. Сегодняшняя киносъёмка наглядно это подтверждает. Подумать только: директор Института устроил из секретной акции обычный балаган!

– Вы слишком близко к сердцу принимаете случившееся, штандартенфюрер, – сказала Герда, коснувшись его локтя. – Взгляните на это с другой стороны: всё прошло очень гладко, несколько заминок на последней сцене не в счёт. Восемь застреленных цыган – ничтожная потеря для такого серьёзного дела.

– В следующий раз надо категорически запретить присутствие посторонних!

– Где у вас вино? Или коньяк? Я налью вам. – Герда старалась говорить ласково, успокаивающе. Её рука мягко поглаживала Рейтера.

– Я приму душ, – сказал он, не обратив внимания на вопрос о коньяке.

Покидая студию, Карл предполагал сразу лечь с Гердой в постель, но долгая дорога до Берлина затушила вспыхнувший было огонь желания, удовлетворив которое он надеялся без остатка сжечь дурное настроение. Теперь ему хотелось только приятного собеседника… Нет, пожалуй, мысли о хорошем собеседнике – неисполнимые мечты. Карлу хотелось хоть какого-нибудь общества, поговорить хоть с кем-нибудь, лишь бы заполнить душивший его вакуум. Порой одиночество доводило Рейтера до исступления. Нигде и никогда он не встречал понимания, всюду он видел в глазах собеседников только скепсис. Герда, хоть и была исполнительным сотрудником, мало чего понимала. Впрочем, она обладала полезным качеством – умела просто слушать, не удивляясь, не возмущаясь, не оспаривая. Её готовность принять из уст начальника даже самую бредовую мысль вполне устраивала Карла Рейтера. Вдобавок Герда могла в любую минуту пробудить в нём вожделение и удовлетворить его лучше других.

«Конечно, с Марией беседовать интереснее, но она очень замкнута, – размышлял Карл. – В сравнении с ней Герда проста, как блюдце. Всё с ней понятно, всё разложено по полочкам. В примитивности всё-таки есть свои плюсы. Марии я не могу говорить обо всём, не могу открыть ей полной картины наших исследований, чтобы не отпугнуть её. Но ничего. Рано или поздно я открою ей всё. Надо только набраться терпения…»

Он посмотрел на Герду:

– Я иду в душ. Если хочешь выпить, бутылки стоят на передвижном столике в гостиной.

Он разделся прямо в коридоре и закрыл за собой дверь в ванную комнату.

Когда он вернулся, облачившись в длиннополый белый халат, Герда ждала его в гостиной, уютно расположившись в кресле. Она успела снять чёрную эсэсовскую форму, теперь на ней осталась только плотная нижняя рубаха и чёрные чулки, приспущенные почти до колен. Она сидела расслабленно, немного откинувшись, одна нога была вытянута, другая, согнутая в колене, упиралась пяткой в мягкое сиденье кресла. Герда курила и пила коньяк. При появлении Рейтера она быстро поднялась и протянула ему рюмку.

– Спасибо. – Он сразу выпил всю порцию.

Герда отставила пустую рюмку и сразу, как пиявка, присосалась к губам Рейтера. Руки её скользнули ему под халат. Карл взял её за плечи и отодвинул.

– Позже, не сейчас. – Его рот плотно сжался.

– Вы не хотите меня? – Она взяла его руку в свою и положила себе в трусы.

– Сейчас не хочу. Сиди и пей. Отдыхай. Мне тоже нужно отдохнуть.

– Хорошо. – Женщина послушно вернулась в кресло, но приняла далеко не целомудренную позу, вызывающе раздвинув ноги.

Карл подошёл к патефону, поднял большую квадратную крышку, инкрустированную по бокам слоновой костью и обитую изнутри фиолетовым бархатом, покрутил ручку и поставил иглу на пластинку. Зазвучал тонкий голос неизвестной певицы.

– Вы не успокоились, штандартенфюрер? Вы продолжаете думать о съёмке? – вкрадчиво спросила Герда.

Он вздохнул.

– Никто не понимает, что такое кино, – сказал он. – Все думают, что кино должно развлекать. Сколько великих режиссёров уже появилось, сколько грандиозных картин они успели создать за такой поразительно короткий срок, но в действительности они не видят дальше собственного носа. Они мнят себя художниками, занимаются «творческими изысками», самовыражением, поисками «новых решений в искусстве»…

– А разве кино – не искусство?

– Это магия. Она, конечно, лежит в основе любого искусства. Но кино – средоточие всех искусств, а не самостоятельное явление. Если этого не понять сейчас, то кино утратит свою суть. Будут миллионы дешёвых поделок, хотя в эти дешёвки будут вкладываться бешеные деньги. Кино станет со временем более дорогим удовольствием, чем война.

– Вы так думаете, штандартенфюрер?

– Убеждён. Я вижу, к каким ухищрениям прибегают киношники, чтобы «расцветить и оживить» кадр. Да, им кое-что удаётся, но это не меняет сути: они не идут вглубь.

Он посмотрел на Герду. Она ответила ему взглядом преданной собаки.

«Дура. Но пусть хоть она, если нет никого другого».

– Я устал. Давай ляжем.

Хольман с готовностью вынырнула из кресла и последовала за Рейтером в спальню. Разобрав постель, она сбегала в ванную и быстро вернулась, раздетая догола, крепкая, эффектная, освещённая отражённым от лакированной поверхности ночного столика розовым светом слабого ночника. Не увидев приглашения к сексуальной игре, она молча нырнула под одеяло.

Рейтер уставился в потолок.

– Выключить свет? – спросила она.

– Да.

В тишине громко тикали часы.

Герда не удержалась и протянула руку к Карлу. Поводив ладонью по его паху, она сомкнула пальцы на мясистой плоти его члена, но Рейтер не отреагировал, и она убрала руку. Вскоре она услышала его ровное дыхание.

– Вы меня вызывали, герр Рейтер? – спросила Мария, входя в кабинет штандартенфюрера. На ней было тёмно-синее платье, туго облегавшее бёдра. Волосы она гладко зачёсывала наверх и собирала на темени в элегантный пучок, сегодня украшенный синей лентой.

– Да, хочу показать вам кое-что и дать задание.

– Я слушаю.

– Подойдите ко мне. Посмотрите. – Рейтер разложил на столе фотографии.

– Что это за чёрточки? – удивилась Мария, разглядывая снимки. – Не понимаю.

– Это древние тексты. Клинопись. Разве вам не доводилось видеть подобное раньше?

– Никогда.

– Шумерская письменность. Знаете, что выбито на этом камне?

– Нет.

Карл покровительственно улыбнулся. Он положил перед Марией несколько отпечатанных на машинке листов бумаги.

– Возьмёте это с собой и ознакомитесь подробно. Но если в двух словах, то здесь говорится о том, что до царя Навуходоносора дошло известие о существовании некоего тайного жреческого сообщества, которое управляет миром. Царь возмутился: получается, что его власть в действительности – вовсе не власть. Он повелел разыскать это тайное сообщество, однако поиски, как утверждает текст, результатов не дали.

– Это важная информация?

– Для меня – исключительно важная, – с глубочайшей серьёзностью отозвался Карл.

– Почему?

– Потому что я ищу кого-нибудь из этого жреческого сообщества.

– Но ведь речь идёт о глубокой древности, о Вавилонском царстве, а то и о более давних временах.

– Вы правы, Мария, речь действительно идёт о далёком прошлом. Но есть и более поздние упоминания об этой тайной организации. В библиотеке Гиммлера в Вевельсбурге хранятся протоколы допросов Священной инквизиции. Их очень много, на тщательное изучение материалов потребуется не один десяток лет. Я дал моему помощнику задание бегло просмотреть их и найти хотя бы что-нибудь из того, что меня интересует. И он отыскал! Представьте, Мария, он нашёл документы пятнадцатого века, в которых есть информация о человеке, сожжённом на костре за ересь.

– В этом нет ничего удивительного. Еретиков часто отправляли на костёр.

– Вы не дослушали! Тот еретик был особенный. – Рейтер мечтательно сощурился и поднял указательный палец. – Он утверждал, что был членом Тайной Коллегии Магов и умел путешествовать во времени, переселяясь из тела в тело. Когда его приговорили к смерти, он долго смеялся над инквизиторами.

– Вы хотите сказать, что он принадлежал к той самой тайной организации магов, о которой упоминает клинопись? Не вижу никаких оснований думать так. Мало ли что можно написать.

– Не торопитесь, Мария, слушайте дальше. У меня есть старинная книга на арабском языке, её датируют примерно двенадцатым веком. Там излагается легенда о том, что десять человек из тайного братства магов, возгордившись, решили нарушить установленный порядок вещей и бросили вызов своим учителям и собратьям. Все они обладали огромными знаниями и силой. Учителя не могли допустить, чтобы «неоперившиеся» колдуны вышли на самостоятельную тропу. Некоторых из бунтарей удалось уничтожить сразу. Но кое-кто успел скрыться. С тех пор они кочуют сквозь века, пользуясь чужими телами.

– Но ведь это легенда.

– Легенда о Тайной Коллегии. А сожжённый еретик, похвалявшийся своим умением перемещаться из жизни в жизнь, – это уже засвидетельствованная реальность.

– Карл, – Мария впервые назвала Рейтера по имени, – мне кажется, вы слишком доверчивы. Нельзя так слепо полагаться на древние письмена.

– Вы не верите?

– Пожалуй, не верю. – Мария отрицательно покачала головой.

– Но ведь вы не верили и в силу моих гипнотических сеансов, однако убедились, что вы можете рассказывать о себе то, что никак не связано с вашей теперешней жизнью.

– К сожалению, я не в силах объяснить это. Да, вы заставили меня согласиться с тем, что есть нечто, в чём я не смыслю ничего, но к чему имею непосредственное отношение. И мне стало интересно. И страшно тоже. Однако это не означает, что я поверила в переселение душ, герр Рейтер. Может, это что-то совсем другое. Может, в клетках нашего организма накапливается память предков, ведь потомки всегда являются продолжением своих родителей. Со временем наука найдёт точный ответ, даст своё определение. А переселение душ… Нет, не думаю…

– Поверьте мне насчёт Тайной Коллегии. Я не могу открыть вам всего, Мария, но у меня есть все причины верить, что существует Тайная Коллегия и существуют Нарушители…

– Какие нарушители?

– Те, которые, овладев огромными магическими знаниями, решили действовать сами и тем нарушили устав тайного братства…

– И чего же вы ждёте от меня? Какой помощи? Ведь я-то не верю в это.

– Я хочу, чтобы вы занялись поисками сведений о Тайной Коллегии. Меня интересуют любые упоминания, пусть даже самые незначительные. Забудьте о других делах, я освобождаю вас от них. Занимайтесь только этим. Я буду передавать вам большое количество текстов, разумеется, переведённых на немецкий язык. Читайте всё внимательно. Меня интересует любая информация о тайных обществах.

– Хорошо, герр Рейтер.