Текст книги "Анжелика и дьяволица"

Глава XXI

Едва оказавшись в порту, отец Вернон тотчас приметил стоявшую на якоре флотилию.

– Мне известно, что вы моряк! – сказал ему Пейрак. – Передохните, а потом осмотрим корабли.

Анжелика и Амбруазина присоединились к ним на моле, где при всеобщем внимании граф де Пейрак подробно описывал своему новому гостю особенности каждого большого и малого судна.

– Как здесь оживленно, – вполголоса заметила герцогиня, – постоянно что-то происходит!.. Этот иезуит выглядит исключительно знатной особой. Не знаю почему. Я нахожу в нем определенное сходство с вашим супругом.

– Да, возможно… и правда.

Замечание Амбруазины было верно. Приблизительно одинакового телосложения, высокие, статные, крепкие, оба они, иезуит и дворянин – искатель приключений, скорее походили друг на друга какой-то внутренней силой, сдерживаемым пылом, пристальным вниманием к внешнему миру, волей, которую нелегко было отвлечь от намеченной цели. И наконец, оба обладали способностью ценить жизнь в разных ее проявлениях, например наслаждаться слаженностью и стройностью корабельных конструкций.

Темные глаза Джека Мервина загорелись, когда Пейрак принялся подробно рассказывать ему о своем флоте, каждая единица которого была задумана и сконструирована для совершенно определенной цели: грузовых перевозок, рыбной ловли, каботажа, быстрого плавания, но не в том смысле, в каком скорость понимали корсары.

– Порой случается, что необходимо передвигаться по морю быстрее кого бы то ни было, подобно чистокровному, хорошо отдохнувшему и натренированному скакуну, который без труда обходит упряжку из шести лошадей. У нас для подобной цели есть вот этот легкий парусник с низкой осадкой.

– Я вижу только экипаж из восьми человек – и никакого жилого помещения. А ведь это не лодка?

– Это йеменский самбур из не поддающегося гниению яванского дерева. Подобные ходят в Красном море. Такой легкий парусник со своими двумя парусами при хорошем ветре делает до двенадцати узлов.

– У него очень небольшая осадка.

– Поэтому он может проникнуть в самые крошечные бухточки, которых здесь предостаточно.

Рыболовные суда напоминали баскские китобойные.

В порту их было два. Третий ловил треску в заливе Святого Лаврентия. Он вернется только осенью, когда алоза – сельдь, которую бостонцы называют «шед», – отнерестившись, гигантскими косяками станет возвращаться в залив из прибрежных рек. Несколько небольших голландских яхт, более медленных, но и более пригодных для каботажа, могли принять на борт много товаров и при случае перевезти вооруженных людей.

Жемчужиной маленького, независимого, но при этом наиболее мощного и активного флота, какого не было ни в одном порту Новой Франции, по-прежнему оставался «Голдсборо».

– Чтобы сделать чертежи, я пригласил Ридера из Бостона, – пояснил Пейрак.

– Он, кажется, уроженец Роттердама?

– Верно. Мы гордимся результатом, потому что нам удалось сделать так, чтобы одно очень неплохо выстроенное судно отвечало совершенно противоположным требованиям: оно вооружено, как корабли корсаров, и пригодно для фрахта.

– А эта каравелла? – поинтересовался Вильдавре. – Выглядит крепкой, однако ее не сравнить с новинками вашей флотилии. Словно досталась в наследство от Колумба. Зато какая великолепная картина на рубке: Пресвятая Дева среди ангелов… Как хороша эта Дева! Уж не знаю, привиделось ли мне, но клянусь честью, она похожа на вас, дражайшая Анжелика!.. Вы не находите, граф?..

Ответом ему было холодное молчание. В отличие от иезуита, губернатор Акадии сдержанностью не отличался. Он умел сказануть именно то, что говорить не следовало бы. Анжелика уже не впервые ловила его на этой слабости.

«Ты мне за это заплатишь», – подумала она.

– Это мое судно, – вступил в разговор Колен Патюрель, – «Сердце Марии»…

– Что вы говорите? – Маркиз с искренним восхищением воззрился на высокого блондина. – Так порекомендуйте мне вашего художника, дружочек! Я закажу, чтобы на моем паруснике намалевали что-нибудь подобное… Это шедевр!

– Если только ваш еще не захвачен англичанами или не потоплен в реке Святого Джона, – вскользь заметила Анжелика.

Открытое довольное лицо маркиза де Вильдавре сразу печально скуксилось.

– Как нелюбезно с вашей стороны напомнить мне об этом, – укоризненно сказал он. – Вы только подумайте! Мне было хорошо, я немного расслабился в столь интересном обществе, и вот я опять взбудоражен! Поистине, это очень нелюбезно с вашей стороны, Анжелика!.. Кстати, чего вы ждете, почему не отправляетесь, чтобы изгнать этих англичан? – Маркиз повернулся к Пейраку, топнул ногой и стукнул в дощатое покрытие пристани своей тростью с серебряным набалдашником. – В конце концов, это невыносимо! Если так будет продолжаться, предупреждаю, я пожалуюсь на вас в Квебек… Ах, да перестаньте же смеяться! Ничего смешного. Чего вы ждете, в конце концов?

– Быть может, вот этого! – ответил граф, указывая куда-то на горизонт.

Он снял с пояса подзорную трубу, разложил ее и поднес к глазам.

– Точно, это он! – прошептал де Пейрак.

Вот уже час, как у входа в бухту можно было различить парус, танцующий в волнах будто в ожидании благоприятного момента для захода в порт.

В этот самый миг на рейде появилось судно – небольшая, осадистая, устойчиво балансирующая в волнах яхта.

– «Ларошелец»! – в порыве радости воскликнула Анжелика.

Амбруазина изумленно взглянула на нее. Маркиз тоже вытянул из кармашка своего расшитого жилета маленькую зрительную трубку в золотой оправе. Его надутая физиономия осветилась.

– Что за восхитительного юношу я вижу на носу корабля?! – с восторгом воскликнул он.

– Это капитан, – ответил Пейрак, – и к тому же наш сын Кантор.

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Он столь же отменный мореплаватель, как Александр?

– Посмотрим.

Анжелика не ожидала столь скорого возвращения «Ларошельца». Впрочем, она была этому очень рада и даже испытывала некоторое облегчение. То, что ее дети были разбросаны по всему свету – Онорина в Вапассу, Кантор в море, а Флоримон в глуши лесов Нового Света, – вызывало у нее смутное беспокойство. Ей, подобно всем матерям в минуту опасности, хотелось бы снова собрать их под свое крыло. Ну вот, хоть Кантор здесь.

Наступил отлив, и юный капитан не мог подойти к молу. Поэтому он бросил якорь между «Голдсборо» и отцовской шебекой, сел в шлюпку, и все тронулись с места, чтобы встретить его на берегу.

– Что за прелестное дитя! – сказала герцогиня де Модрибур Анжелике. – Должно быть, вы им гордитесь, сударыня.

– Разумеется, – согласилась та.

Анжелике нравилось замечать дерзкое и немного отстраненное выражение на еще по-детски круглом и открытом лице своего Кантора, рожденного для иной участи юного принца. Он причаливал к берегу с галантной уверенностью, с какой мог бы предстать перед королем. Он почтительно, по-военному, кивком головы приветствовал отца и поцеловал матери руку.

– Он очарователен! – повторил Вильдавре.

– Словно архангел, – вздохнула герцогиня де Модрибур.

Граф представил сына нескольким гостям, прибывшим в Голдсборо в отсутствие молодого человека.

Знакомство было прервано росомахой Вольвериной, по своему обыкновению появившейся стремительно, точно шар, сбивающий кегли.

Завидев свою любимицу, Кантор вновь превратился в ребенка.

– Я думал, она потерялась и убежала в лес.

– Она, очевидно, непрестанно подстерегала тебя на лесной опушке, где в твое отсутствие резвилась с медведем, – пояснила ему Анжелика.

– А вот и медведь, – сказал кто-то.

Глава XXII

Жоффрей де Пейрак тотчас принял решение:

– Коли уж медведь здесь, следует немедленно препроводить его на судно, теперь или никогда. Мистер Кемптон, готовы ли вы выйти в море нынче вечером?

– Yes, Sir! По вашему совету я еще утром перенес в порт свой багаж. А потом сбился с ног в поисках этого бандита, который, похоже, был где-то поблизости и, должно быть, попросту насмехался надо мной, спрятавшись за каким-нибудь деревом.

Мистер Уиллоби не спешил подойти, он время от времени останавливался, чтобы поворошить гальку, порой становился на задние лапы, чтобы принюхаться и с олимпийским спокойствием глянуть окрест.

– Вы мне заплатите за свои шалости, мистер, – проворчал торговец, готовясь взять баловника на поводок.

Обстановка тем временем изменилась, все, согласно заранее разработанному плану, с усердием принялись за дело. Было решено, что, как только найдется медведь, важный член экспедиции, первая группа наиболее медленных судов выйдет в море; и среди прочих большой баркас, на котором прибыли жители Акадии и дикари. Теперь они возвратятся на нем же с оружием и багажом, а также в сопровождении торговца с медведем, Матеконандо с его воинами и дочерью, двух индейцев-патсуикетов, господина д’Юрвиля и его индейского тестя, господина де Рендома и других. Такая разношерстная флотилия могла пробудить подозрительность англичан. Пейрак со своими более быстроходными судами присоединится к ним, когда они уже займут свои позиции, чтобы высадиться поблизости от устья реки Святого Джона.

Встревоженные индейцы тоже толпились здесь; их обычная громкая трескотня сразу зазвучала еще громче. Сен-Кастин хмурился. Бережно обнимая за плечи юную Матильду, он на языке абенаков нашептывал ей нежности. Девушка улыбалась и пыталась найти нужные слова, чтобы подбодрить его. «Это не военный поход, – говорила она, – а просто прогулка. Мы привезем из этой помешанной на Глузекапе страны множество разных новых историй, неведомые сокровища, надежные связи и неожиданные подарки».

Впрочем, похоже, медведь Уиллоби – тот, кто своим появлением вызвал всю эту суматоху, – не совсем осознал важность момента. С ловкостью и поистине британской флегматичностью он уклонялся от приглашений хозяина посадить его на цепь, а затем затащить в лодку, что ему никогда не нравилось. После нескольких неудачных попыток Илай Кемптон взбеленился.

– Все, довольно! – выкрикнул торговец, резко перевернув шляпу, так что пряжка оказалась на затылке, – верный признак того, что он взбешен. – Уиллоби, я не позволю вам испытывать терпение почтенных людей! В конце концов, вы всего лишь медведь!..

Вместо ответа зверь, тяжело топая, вскачь пронесся сквозь толпу индейцев, приветствовавших его криками и громким смехом, и, внезапно оказавшись перед отцом Мареше де Верноном, встал во весь рост и положил свои страшные когтистые лапы ему на плечи.

Иезуит и глазом не моргнул. Он был знаком с этим необычным попутчиком, которого некогда принял пассажиром до Нового Йорка, и теперь галантно приветствовал его по-английски. Хотя монах отличался немалым ростом, Мистер Уиллоби был немного выше, так что красная медвежья пасть с острыми клыками раскачивалась в нескольких дюймах от лица иезуита.

Смех прекратился, встревоженная Анжелика подошла поближе.

Подкрепившийся фруктами, свежим воздухом и свободой, медведь, казалось, опять одичал. Неожиданно он отодвинулся от отца Вернона и встал перед ним, переваливаясь из стороны в сторону, рыча и разведя передние лапы, словно собирался обхватить и крепко стиснуть его.

– Он хочет побороться, – обрадовался Кемптон. – Вы когда-нибудь видели такого резвого, игривого медведя? Он считает, что вы еще мало на него налюбовались. Тот еще артист! Ему хочется с вами сразиться, Мервин.

– Нет! – испуганно воскликнула Анжелика. – Это небезопасно. Разве вы не видите, животное очень возбуждено!

Однако отец Вернон не выглядел испуганным. Он с добродушной полуулыбкой разглядывал своего грозного собеседника. Медведь уже не впервые приглашал его на поединок.

– Сразитесь с ним, Мервин, – настаивал торговец. – Иначе он не уймется. Вы же можете сделать это для него? После всего, что он для вас сделал…

Хотелось бы полюбопытствовать, какие особые услуги оказал медведь Мистер Уиллоби капитану «Белой птицы». Однако мелкий торговец из Коннектикута имел своеобразный взгляд на жизнь, центром которой был его друг и товарищ детских игр: медведь.

Зверь между тем беспокоился. Казалось, он разочарован. Ведь он привык к дружескому расположению, особенно со стороны того, кто всегда был – он это помнит – его хорошим и честным соперником.

– All right! – решился иезуит.

Он снял плащ и передал его маленькому шведу, сбросил надетые на босу ногу мокасины, подоткнул сутану, обнажив тощие жилистые лодыжки. И занял оборонительную позицию перед медведем.

Тот удовлетворенно рыкнул, отчего по спинам зрителей пробежала беспокойная дрожь.

– В июле у медведей брачный период, – заметил кто-то. – Этот иезуит просто безумец.

– Ну и что? Дьявол, его хозяин, ему поможет, – язвительно бросил преподобный Пэтридж и усмехнулся.

Присутствующие образовали тесный плотный круг. Даже индейцы умолкли. Только покачивали своими островерхими шапками собравшиеся в кучку микмаки.

Все взоры были прикованы к неожиданному зрелищу: к готовым схватиться стоящему на задних лапах во всей своей дикой силе зверю и безоружному человеку. Один удар страшных когтей мог бы вспороть живот, на всю жизнь изуродовать. Хотя обычно во время поединков Мистер Уиллоби не прибегал к помощи когтей. Кемптон немного укоротил их. Однако сегодня всем бросилось в глаза, что они как-то особенно остры, – быть может, потому, что медведь выглядел менее миролюбивым. Он переминался с лапы на лапу, рычал, а в его глазах метался красный огонек.

Вдруг он бросился вперед. Его соперник уклонился от первой атаки и воспользовался ею, чтобы нанести зверю жестокий боковой удар. Медведь как будто ничего не заметил и повернулся вполоборота. Но Вернон-Мервин уже с силой ударил его коленом в брюхо. Мистер Уиллоби отреагировал с безучастностью бревна. Однако ненадолго перестал расшатываться. Мервин мгновенно обошел его сзади и, упершись в могучую косматую медвежью спину, обрушил на него град ударов и толчков, пытаясь заставить зверя потерять равновесие и опуститься на четыре лапы. Медведь оказал сопротивление, а затем в свою очередь постарался спиной навалиться на противника. Если бы ему это удалось, упав, он бы раздавил священника.

Человек устоял, упершись ногами в песок. Какое-то время они оставались вот так, спина к спине, и каждый старался вывести другого из равновесия.

Илай Кемптон притопывал ногами, ликовал, потирал руки.

– Хорошее начало! Wonderfull! Оба великолепны!

Постепенно присутствующие успокаивались, их охватил азарт.

– Ставлю на иезуита.

– Нет, это невозможно. Зверюга слишком тяжел…

Неожиданно отец Вернон, слегка отклонившись, резким движением изменил свое неудобное положение, и медведь под тяжестью собственного веса упал назад. Он тут же поднялся, перекатившись на бок, и встал на все четыре лапы. Вид у него был озадаченный.

Иезуит поджидал его в нескольких шагах. Мистер Уиллоби недовольно огляделся.

Неожиданно он со скоростью пушечного ядра кинулся на человека, сбил его с ног. Мервин кубарем покатился по земле.

– Оказывается, и медведь может схитрить, – вполголоса заметил кто-то из зрителей.

Отец Вернон распростерся на песке лицом вниз. Он, без сомнения, был оглушен ударом.

– Готов…

– Сдаетесь, Мервин? – Кемптон наклонился над ним.

Довольный собой Мистер Уиллоби уже чувствовал себя победителем. Он враскачку приблизился к неподвижному телу и обнюхал его. Резко поджав обе ноги, Мервин выбросил их вперед, и медведь получил мощный удар в морду. От неожиданности зверь отступил, а потом буквально бросился наутек и, рыча от боли, спрятался за зрителями, окружившими импровизированную арену.

– Вам не следовало бы так поступать, Мервин, – недовольным тоном упрекнул его Кемптон. – Морда у этих животных – очень чувствительное место…

– Но ведь мы сражаемся, не правда ли? – проворчал иезуит. Он поднялся на ноги и пытался восстановить дыхание. – Он со мной тоже не церемонился.

– Берегитесь! – закричали со всех сторон.

Медведь снова бросился на отца Вернона, и тот едва успел увернуться от удара. Затем последовала серия ударов и схваток, где проворность постепенно слабеющего иезуита противостояла сокрушительным ударам, атакам или, наоборот, силе инерции его огромного соперника.

Раз за разом, то поднявшись на задние лапы, чтобы возвышаться над противником, то опустившись на все четыре, чтобы быстрее передвигаться, медведь своей тактикой доказывал почти человеческую сообразительность. Стойкость священника, его отвага, невероятная сила и ловкость, а также знание повадок зверя вызывали восхищение.

Это был красивый бой.

Однако напряжение росло. Зрители не могли не ощущать смутной тревоги.

– Сдавайтесь, Мервин, – посоветовал торговец. – Так будет лучше для вас!

К залитому потом лицу иезуита прилипли длинные черные пряди.

Казалось, он не расслышал. Вечерний свет позолотил все вокруг. На бледно-желтом, как слоновая кость, лице Джека Мервина, до неузнаваемости изменяя его, возникало какое-то подобие улыбки, а в странно блестящих глазах порой вспыхивали искорки радости.

И тут медведь стиснул его в объятиях. У присутствующих вырвался крик ужаса.

– Берегись! Он задушит тебя!

Долговязая фигура в черной сутане почти исчезла в огромных лапах.

К счастью, полагая, что одолел соперника, Уиллоби отпустил его. Тот соскользнул на землю и больше не шевелился. Медведь стал с гордостью смотреть по сторонам в ожидании аплодисментов.

Но почти тотчас же он покачнулся и тоже рухнул на землю, подняв облако пыли.

Священнослужитель не без труда выбрался из-под мохнатой туши, которая, падая, едва не придавила его.

Он с невозмутимым видом поднялся и отряхнулся.

– Итак, продолжим, Мистер Уиллоби? – по-английски спросил он.

Но медведь не шевелился. Он был похож на огромную замшелую скалу, навеки залегшую здесь. Глаза его были закрыты.

Зрители оцепенели от столь внезапного изменения положения.

– Эй, что происходит? – спросил ошеломленный торговец из Коннектикута, с тревогой подходя к своему любимцу. – Уиллоби, друг мой!.. Вы, похоже, неважно себя чувствуете?..

Медведь не шелохнулся. Он был совершенно неподвижен. Трудно вообразить, что всего несколько секунд назад он рычал и разгуливал под одобрительными взглядами зевак.

Не веря своим глазам, Илай Кемптон в отчаянии обошел вокруг него. А затем разразился проклятиями.

– Вы убили его, чертов католик, – вопил он, вцепившись в жидкие остатки своих седеньких волос. – Моего друга, моего брата! Какое страшное горе! Вы чудовище! Вы кровожадный зверь. Как все ваши проклятые папы!

– Вы преувеличиваете, old boy, – возразил Мервин. – Взгляните: сам-то я в каком состоянии. Вы прекрасно знаете, что все мои удары для него не более чем комариные укусы. Чтобы повалить Мистера Уиллоби на землю, я всего лишь дернул его за лапу.

– Однако он мертв, – рыдал безутешный Кемптон. – Вы зверь, Джек Кемптон, кровопийца, как все вам подобные. Мне ни в коем случае не следовало позволять ему биться с вами, с иезуитом! Своими сатанинскими чарами вы сгубили невинное животное!

– Не говорите глупостей! – не выдержал иезуит. – С ним не случилось ничего страшного, ручаюсь вам. Не понимаю, почему он не шевелится.

– Говорю же вам: потому что он мертв… или при смерти… Миледи! Миледи! – взмолился торговец, обращаясь к Анжелике. – Вы ведь целительница, сделайте что-нибудь для бедного животного.

Просьба английского торговца смутила Анжелику, но отказать ему она не могла.

Ей еще никогда не приходилось лечить такого огромного медведя. К тому же она не могла понять, какая боль столь внезапно свалила с ног Мистера Уиллоби. Отец Вернон был прав, говоря, что удары, нанесенные им, пусть даже и опасным бойцом для человека, ни в коем случае не могли причинить вред столь огромной туше, да вдобавок подбитой жиром и мехом.

Анжелика вгляделась в морду зверя, куда пришелся самый мощный и, видимо, болезненный удар. Она опустилась на колени совсем рядом с распростертым на песке медведем, чья голова казалась такой маленькой и изящной по сравнению с мощным загривком и чудовищной спиной, и осторожно прикоснулась к его носу, который показался ей мягким и теплым. Крови не было. Анжелика тихонько несколько раз погладила его, постепенно подбираясь ко лбу: так ласкают собак. Склонившись к Мистеру Уиллоби, она осмотрела заросшие косматой шерстью сомкнутые веки. Ей показалось, будто одно дрогнуло, затем приподнялось, и из-под него на Анжелику блеснул по-человечески печальный взгляд, проникший ей прямо в сердце.

– Что с вами стряслось, Мистер Уиллоби? – ласково спросила она. – Прошу вас, расскажите мне.

Медведь едва заметно моргнул, и Анжелика могла бы поклясться, что по его морде стекла слеза. Затем грудь зверя приподнялась в глубоком вздохе, и он снова прикрыл глаза, будто отказывался отныне созерцать столь горестный мир.

Анжелика выпрямилась и направилась к Кемптону и отцу Вернону, бок о бок в тревоге дожидавшимся ее вердикта.

– Знаете ли, – вполголоса по-английски произнесла она, – возможно, я ошибаюсь, но выскажу свое мнение. Я думаю, что у него ничего не болит, просто он жестоко оскорблен. Этот неожиданный удар, падение… когда он уже полагал себя победителем…

– О, разумеется, вы правы! – просияв, воскликнул Илай Кемптон. – Я совсем забыл: однажды с ним такое уже случалось… Тогда мы три дня не могли сдвинуть его с места!

– Три дня! Вот и приехали! – расхохотался Пейрак.

– Вам смешно, – возмутился разносчик. – Не вижу причины. И позволю себе напомнить, что ваша экспедиция на реку Святого Джона провалилась!.. В этом есть и ваша вина, Мервин. Вы неоднократно поставили его в смешное положение, а главное, больно щелкнули по носу. Я понимаю, что он оскорблен.

Господин де Вильдавре, не понимавший по-английски, поинтересовался, что тут затевается. Ему объяснили. Он взорвался:

– Как это без медведя невозможно отплыть? Неужели судьба высоких должностных лиц из Квебека отныне зависит от желания медведя?! Это возмутительно! Господин де Пейрак, я настаиваю, чтобы вы приказали этому животному немедленно встать, иначе… Я ОБИЖУСЬ…

– Поверьте, сударь, я бы желал удовлетворить вашу просьбу, – не теряя самообладания, ответил Пейрак, – однако, боюсь, все не так просто…

Он взглянул на неподвижного, словно навсегда окаменевшего в вечном сне Мистера Уиллоби.

– Стоило бы попытаться каким-то образом утешить его самолюбие, – предложила Анжелика. – А что, если вы притворитесь мертвым, Мервин? – добавила она, обращаясь к отцу иезуиту. Он решит, что победил, и…

– Хорошая мысль, – радостно одобрил Илай Кемптон. – Уж я-то его знаю! У него золотое сердце. Но он не может смириться с тем, что человек сильнее его. Посудите сами, это и впрямь нелогично. Вы должны были бы умереть, Мервин. Прикиньтесь, будто так и есть…

– All right, – согласился иезуит.

Он во всю свою длину рухнул ничком прямо перед медведем и замер.

Торговец тормошил друга, чтобы тот открыл глаза и полюбовался этим печальным зрелищем.

– Только взгляните, что вы натворили, Мистер Уиллоби! И вам не жалко? Вы самый сильный медведь в мире… Вы проучили этого бахвала. Только взгляните! Он вообще не шевелится! Похоже, он не скоро придет в себя. Будет знать, как бороться с Мистером Уиллоби, самым замечательным, самым сильным, самым непобедимым медведем в мире…

– Мистер Уиллоби, – вторила ему Анжелика, гладя медведя, – это ваша победа. Как же все узнают, что вы победитель и самый сильный медведь в мире, если вы не встанете?

Тут в действие неожиданно вмешался котенок. Подкравшись к медведю так, что никто не успел помешать ему, он несколько раз дерзко ударил его лапкой по носу. Анжелика легонько оттолкнула его, но зверек тут же вернулся, очевидно привлеченный этой грудой шерсти, вокруг которой все собрались. Кемптон умоляюще твердил:

– Посмотрите же, что вы сделали с этим чертом в черной рясе. Как католик, он, конечно, получил по заслугам. Но все же припомните, он ведь принял вас к себе на корабль.

Такой поток настойчивых уговоров в сочетании с шалостями донимавшего его котенка, видимо, пролился бальзамом на уязвленное самолюбие Мистера Уиллоби.

Медведь согласился открыть сначала один глаз, потом второй, затем заинтересовался состоянием Мервина, вздохнул и наконец начал медленно и тяжело подниматься на лапы.

Осторожно подойдя к распростертому телу, он обнюхал его, перевернул и внимательно пригляделся к нему. Зрители затаили дыхание.

– Ну вот, видите, Уиллоби, вы снова победили! – не унимался Кемптон. – Встаньте на задние лапы, пусть вас поприветствуют! Ну, поприветствуйте же его, недотепы!

– Да здравствует Мистер Уиллоби! – закричали вокруг. – Ура! Виват победителю!

Столь оглушительные приветствия способствовали окончательному восстановлению сил медведя. Он встал на задние лапы и совершил круг почета, благосклонно принимая рукоплескания, ласки, поздравления и возгласы почитания и одобрения.

Тут негритенок Тимоти быстренько подал торговцу его котомку, из которой тот достал кусочек медовой коврижки. Таким лакомством хозяин обычно поощрял своего питомца за победу. Пока медведь уплетал ее, Кемптон набросил ему на шею цепь, а затем вытащил из-под полы огромный платок, размером с хорошее полотенце, и тщательно утер пот.

– Ну вот, теперь все улажено! – с удовлетворением произнес он. – Сейчас я его уведу. Встретимся у Скудуна, господин де Пейрак. Видите, на моего медведя можно положиться! Он отличается превосходным умом. Эй, вы, змеи краснокожие, – приказным тоном обратился он к микмакам, которые поспешили ему повиноваться вопреки своим принципам, поскольку с восторгом ожидали отплытия в столь увлекательное путешествие, – берите мой багаж и тюки с товарами. Пойдемте, Мистер Уиллоби! Довольно. Оставим наконец этих тупых католиков!

Бедный Мистер Уиллоби! Наверняка разыгранный перед ним спектакль не обманул его, но все же честь была спасена.

Он послушно последовал за хозяином.

Только когда медведь взошел в лодку и та, груженная, кроме торговца и негритенка, индейцами и жителями Акадии, а вдобавок еще несколькими образчиками человеческой породы, отчалила под прощальные крики оставшихся на берегу, отец Вернон получил дозволение встать.

Он был весь в песке, синяках и ссадинах, а сутана порвана.

Анжелика поискала глазами, кого бы послать, чтобы ему принесли напиться. И тут же с ведром воды появился юный Марсиаль Берн.

Иезуит долго ополаскивал лицо.

Тем временем англичане, вместо того чтобы возмутиться, во все горло хохотали над приключением пастора.

– Здесь определенно весело, – заметила Амбруазина де Модрибур. Глаза ее радостно засияли.

– Да уж, это вам не Квебек, – радостно подхватил маркиз де Вильдавре. – В жизни не видывал, чтобы иезуит брался потешать публику! Когда я буду рассказывать об этом монсеньору Лавалю…

– Буду очень признателен вам, сударь, если вы не станете говорить в Квебеке об этом… инциденте, – высокомерно урезонил его монах.

– Вот оно что? Неужели вы думаете, что я лишу себя подобного удовольствия?! – торжествующе осклабился маленький маркиз, с заносчивостью взглянув на иезуита. – Такая прелестная история! Было бы досадно… Ну что же, буду молчать. Но взамен обещайте мне заранее отпущение всех моих грехов… Баш на баш. В кои-то веки иезуит мне чем-то обязан.