Текст книги "Анжелика и дьяволица"

Глава XXIII

Когда Кантор причалил к берегу, Анжелика услышала, как Жоффрей спросил его:

– Ты привез Кловиса?

– Нет.

– Почему?

– Он исчез.

Анжелика поспешно присоединилась к мужу, оставив шумливую толпу, всякий раз собиравшуюся на взморье, чтобы поглазеть на прибывающих и отбывающих.

Наконец-то он здесь, и она может с чувством облегчения закрыть дверь их спальни в форте.

Еще несколько часов, похищенных у времени, у этой суеты, отнимающей их силы, мешающей их откровенному общению.

Анжелика благословила дышащую шорохами моря милосердную звездную ночь, которая на несколько кратких мгновений подарит им уединение. Жоффрей с улыбкой приблизился к ней:

– Там, на берегу, любовь моя, вы были столь обворожительны с этим медведем. Во всем свете нет женщины, способной сравниться с вами. Я буквально умирал от желания заключить вас в свои объятия.

Анжелика заметила, что он весел. Казалось, вся эта суматоха, бесконечный круговорот ждущих решения вопросов, требующих обсуждения деталей не могут нарушить его беззаботной радости.

– Для меня на свете нет никого, кроме вас! Никого!

На Анжелику вдруг снизошел несказанный покой.

«Для меня нет никого, кроме него, – подумала она, вновь ощущая всю силу его притяжения. – Все, к чему бы он ни прикоснулся, тут же становится необыкновенным… И этот человек любит меня… Я его жена…»

Тишину нарушал лишь котенок, катавший по полу найденную где-то под шкафом свинцовую пулю. Этот резвый зверек был словно добрым духом, ангелом – хранителем их счастья.

– Вы чем-то обеспокоены, я заметил тотчас, как вы вошли, – продолжал Пейрак. – Скажите – чем?

– Когда я здесь, я забываю обо всем, – проговорила Анжелика, приникая к его плечу. – Мне бы хотелось провести так всю жизнь… а главное, чтобы вы не уезжали. Ах, не покидайте меня! Не знаю почему, но при мысли о разлуке меня охватывает тревога. Не уезжайте!

– Это невозможно!

– Почему?

– Господин де Вильдавре ОБИДИТСЯ!.. – сказал Жоффрей, изобразив испуг.

– О, пусть обидится! Быть может, тогда он оставит нас в покое и перестанет нудно разглагольствовать по любому поводу. Вы заметили: маркиз больше слова не вымолвил, зато Александр вдруг разговорился. Я видела, как он беседовал с Кантором. Видимо, маркиз и его протеже договорились дуться по очереди…

Они рассмеялись, однако Анжелика по-прежнему была встревожена.

– Вы ждали Кантора, чтобы принять решение об отплытии?

– Отчасти… да.

– Вы возьмете его с собой?

– Нет, я оставляю его, чтобы он охранял вас… И он тоже, – добавил он, указывая на котенка.

Анжелика взяла крошечного большеглазого котика на руки.

– И от каких же напастей должны защищать меня эти двое?

Внезапно она подумала о Колене. Не хотел ли Жоффрей еще раз испытать ее, оставляя одну в Голдсборо, губернатором которого теперь был Колен?

Разумеется, нет. Отныне каждый из них: она, Жоффрей, Колен – занял свое место, и отпала необходимость размышлять на эту тему. Подняв глаза, Анжелика не смогла прочесть на лице мужа никакого тайного умысла. И сказала сама себе: разве может для меня существовать какой-нибудь мужчина, кроме него?

Это было так же очевидно, так же просто, как непреложная истина. Анжелика ощутила, что и для Жоффрея все разъедающие душу тревоги и сомнения позади.

И Колен, верный, сильный, искренний, честный Колен, тоже это знал.

Он остался в Голдсборо, взял на себя соответствующие своим способностям обязанности потому, что нашел свое место, душевное равновесие, а принесенная жертва лишь усиливала его желание жить и действовать.

Более того, его присутствие во время отлучки Пейрака давало Анжелике ощущение спокойствия, которое согревало ее сердце. Она вполголоса сказала:

– Не правда ли, хорошо, что Колен здесь?

– Да, если бы он не взял заботу о форте в свои руки, я бы не смог отлучиться.

Слова мужа наполнили сердце Анжелики радостью, и ее лицо засияло.

Заметив это, Пейрак улыбнулся.

– Наше положение пока слишком неустойчиво, – продолжал он. – Нам постоянно угрожают враги. Впрочем, Колен бдителен. У него верное чутье, железная хватка. Никому не удастся провести его. Я предупредил его обо всех возможных опасностях. Он осознает, что здесь наша жизнь, что мы дорожим этой землей, этими людьми. Он ничего не оставит без внимания, не бросит на произвол судьбы. Короче говоря… он все держит в руках. Право слово, власть над людьми у него от Бога.

– Как и у вас.

– Я – другое дело, – задумчиво промолвил Пейрак. – Я их завораживаю, убеждаю. Я могу занять их и привлечь на свою сторону, заинтересовывая их или вознаграждая, но остаюсь недосягаемым. А Колен близок им, ведь он из того же теста. Это невероятно! Да, слава богу, Колен здесь, и я могу отдаться другим заботам.

Анжелика догадалась, что граф задумал экспедицию не только ради освобождения квебекских чиновников. Главной его задачей было, покинув Голдсборо, выследить и заставить показаться таинственного врага, на ловушки которого они уже неоднократно натыкались.

– Что случилось с Кловисом?

– Я поручил Кантору забрать Кловиса с рудника между Кеннебеком и Пенобскотом, где я его оставил. Мне хотелось расспросить его о произошедшем в Хоусноке недоразумении, когда вы отправились в английское поселение, полагая, что делаете это по моему поручению. Вам его передал Кантор, который, как он мне сказал, получил его от Мопертюи. Спросить последнего невозможно, его похитили канадцы. Однако Кантор вспомнил, что Мопертюи ссылался на Кловиса, якобы передавшего ему мое распоряжение. Я убежден, что мог бы получить от Кловиса более точные сведения о тех, кому доставляет удовольствие плести интриги против нас. И вот Кловис исчез.

– Уж не их ли рук это дело?

– Подозреваю, что их.

– Кто бы это мог быть?

– Будущее покажет. И очень скоро, надеюсь. Я буду преследовать их день и ночь. Огни их судов были замечены возле островов в заливе. Возможно, они связаны с компанией, продавшей Колену земли Голдсборо.

Анжелика силилась припомнить что-то, о чем ей говорил Лопес, человек из окружения Колена. Однако ей никак не удавалось ухватиться за ниточку, чтобы распутать клубок.

– А отец Вернон? Какую роль во всем этом играет он?

– Ваш иезуит, моряк и ярмарочный борец? Мне представляется, что он испытывает к нам расположение, столь же прочное, как те сети, которыми вы его опутали.

– Что вы такое говорите? Он холоден, как мрамор, как ледяная глыба. Видели бы вы, как безучастно он взирал на то, как я тонула у мыса Монеган.

– Однако он прыгнул в воду.

– Да, прыгнул.

Анжелика мечтательно погладила котенка.

– Признаюсь, я испытываю к нему дружеские чувства. Мне всегда нравились духовные лица, – со смехом сообщила она. – Да простит меня Бог! По-моему, мне легко найти с ними общий язык, хотя сама не знаю, как мне это удается.

– Вы являете перед ними неведомый им образ женщины: не грешница и не святоша. Это усыпляет их недоверчивость.

– Откуда он знал, что Золотая Борода захватил меня, и кто отправил его за мной на борт «Сердца Марии»?

– Исповедуйте его.

– Иезуита?! Согласна, мне удалось многое, что считалось невозможным, – например, бежать из гарема Мулая Исмаила. Но исповедовать иезуита!.. Никогда! Впрочем, попробую!

Глава XXIV

– Прощайте, – проговорила госпожа де Модрибур, сжимая руки Анжелики, – прощайте, я вас никогда не забуду.

Герцогиня не сводила исполненных отчаяния прекрасных глаз с лица Анжелики, точно хотела навсегда запечатлеть его в своей памяти. Она была поразительно бледна, и Анжелика почувствовала, что у попечительницы ледяные руки.

– Вы меня презираете? – прошептала Амбруазина. – Но я вынуждена подчиниться Господней воле. Ах, у меня сердце разрывается при мысли о том, что я покидаю эти прелестные места, уже очаровавшие меня! Никогда еще власть церкви не казалась мне столь жестокой. Но отец Вернон был непоколебим. Мне не следует оставаться здесь. Я должна отправиться в Новую Францию…

– Вы мне уже сказали, – прервала ее Анжелика. – Поверьте, у нас тоже есть немало причин сожалеть о принятом вами решении покинуть нас. Полагаю, сегодня найдется кое-кто, кто оплакивает ваш отъезд.

– Я вынуждена повиноваться, – прошептала Амбруазина.

– Ну что же, повинуйтесь. Мы не из тех, кто силой заставляет поселиться здесь людей, вовсе не желающих этого.

– Как вы суровы, – укоризненно заметила Амбруазина, всхлипывая так, словно сейчас разразится рыданиями.

– Да чего же вам от меня надобно? – возразила Анжелика, чувствуя растущее раздражение.

– Чтобы вы никогда не забывали обо мне! – ответила Амбруазина. Казалось, она вот-вот лишится чувств.

Герцогиня закрыла лицо руками и медленно двинулась прочь. Теперь, вновь облачившись в свои яркие разноцветные наряды, она еще больше, чем обычно, стала похожа на хрупкую экзотическую пичугу.

Короткое пребывание в Голдсборо таинственным образом ранило ее душу.

Накануне вечером, едва оправившись после схватки с медведем, отец Вернон построил шалаш из веток для приема кающихся, герцогиня тут же явилась туда, чтобы исповедаться.

И чуть позже призналась Анжелике, совершенно потрясенная.

– Он возражает! – воскликнула она. – Он считает, что мне ни в коем случае не следует оставлять здесь Королевских дочерей. Он говорит, что я обязана покинуть здешние места, где не почитаются ни Господь, ни король Франции. Что мой долг – доставить девушек в Новую Францию, в Квебек или в Монреаль, и что я поддалась искушению, прельстившись вашими опасными вольностями. «Атмосфера здесь, разумеется, пленительная, – сказал он мне, – однако вскоре эти молодые девушки забудут о необходимости вечного спасения и станут думать лишь о материальных благах… Ведь сюда стекается все богатство мира…»

– Богатство? В Голдсборо?!.. В забытое богом и людьми место, где мы ежедневно рискуем потерять то немногое, что у нас есть, включая наши жизни… Мервин любит преувеличивать, знаю я за ним этот грешок…

Она уже готова была отправиться к нему, чтобы поговорить начистоту, но Амбруазина сообщила ей, что по приглашению вождя соседней деревни святой отец проведет там ночь – и теперь уже тронулся в путь.

– Корабли господина де Пейрака произвели на него огромное впечатление. Он сказал, что все цивильные и военные поселения Новой Франции, вместе взятые, не обладают таким мощным торговым и военным флотом.

– Поселения французских колоний по-прежнему бедны, как Иов, из-за небрежения королевства и их собственного правительства. Однако это не повод, чтобы подражать им…

Анжелике пришлось сообщить мужу о новых решениях госпожи де Модрибур…

– Ну что же, пусть едет! – Прозвучавшая в голосе графа радость несколько удивила Анжелику… – Как раз вчера отец Турнель, капеллан Пор-Руаяля, взялся сопроводить этих женщин туда, где госпожа де Ла Рош-Позей сможет позаботиться о них на французской земле.

– Не слишком ли жестоко будут разочарованы мужчины?.. Ведь шла речь о бракосочетаниях?

– Мы с Коленом все им объясним. Пор-Руаяль не так далеко, скажем мы. А вынужденная кратковременная разлука на несколько дней лишь укрепит их взаимную привязанность. Испытание разлукой может оказаться весьма полезным перед тем, как связать себя узами брака на всю жизнь. И так далее…

– И они вам поверят?

– Придется, потому что так надо, – отвечал Жоффрей.

Анжелика не совсем поняла смысл его слов.

И правда, будущие супруги Королевских дочерей провожали своих суженых, не проявляя особого беспокойства или отчаяния.

На набережной царила странная тишина, ощущалась какая-то необъяснимая неловкость. Словно на пристани происходило нечто иное, а не то, что совершалось у всех на глазах. Анжелика так остро чувствовала это, что ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы оставаться спокойной.

Этому никак не способствовала очевидная печаль попечительницы. Нечто вроде жалости и тревоги за эту беззащитную и словно всеми покинутую молодую женщину боролось в душе Анжелики с раздражением, которое она испытывала по отношению к герцогине из-за ее чрезмерной покорности распоряжениям иезуитов.

Кроме того, маркиза сожалела об отсутствии отца Вернона, иначе бы она поговорила с ним начистоту.

Повезло только Аристиду Бомаршану. Жюльенна осталась с ним. Похоже, попечительница воспользовалась возможностью избавиться от паршивой овцы.

Анжелика заметила, что девушка не явилась провожать своих бывших товарок. Возможно, она опасалась, как бы непостоянная и властная герцогиня де Модрибур в последний момент не передумала.

Амбруазина столь внезапно приняла решение покинуть Голдсборо, что многие его обитатели пребывали в неведении. В последний момент появилась возмущенная госпожа Каррер.

– Мне никогда ничего не говорят. Кто-то приезжает, потом уезжает – ни мне здрасте, ни до свидания… Госпожа герцогиня, соблаговолите простить меня, я не успела заштопать все дыры на вашей накидке…

– Бог с ней, оставьте ее себе, милочка, – равнодушно отвечала Амбруазина де Модрибур.

Она озиралась по сторонам, точно ища поддержки.

– Господин де Вильдавре! – внезапно воскликнула она, обращаясь к французскому губернатору, с печальным и проникновенным лицом провожавшему отбывающих. – Почему вы не едете с нами? Ваше приятное общество развлекло бы нас. И разве Пор-Руаяль не в вашем подчинении?

– Великолепная идея, – задорно улыбнувшись, согласился маркиз. – Мне нестерпимо хочется поехать в Пор-Руаяль полакомиться вишнями. Рендом, там уже поспели вишни?

– Нет еще, – отвечал помещик из Акадии.

Маркиз скроил грустную мину:

– Ну что же, очень жаль. Придется мне подождать сезона вишен. Право слово, очень жаль. Однако запаситесь терпением: небольшая поездка вглубь побережья Французского залива, чтобы отведать знатный гратен из даров моря, который готовит Большая Марселина, – и я присоединюсь к вам, очаровательная госпожа.

Этот неожиданный разговор о вишнях и ракушках прозвучал довольно комично, но странным образом никто и не думал рассмеяться или хотя бы улыбнуться. Его воспринимали как не совсем реальный.

Анжелика долго колебалась, не в силах понять, какие же чувства вызывает в ней Амбруазина де Модрибур. Но сейчас, при виде обращенного к ней взволнованного лица отъезжающей, она испытывала сострадание и симпатию.

Была в этой тридцатилетней женщине какая-то наивность, незавершенность, даже, скорее, некий скрытый надлом. И Анжелика расстроилась, осознав, что это юное прекрасное существо, от рождения наделенное талантами, которому суждена была завидная участь, страдает от не поддающегося определению внутреннего недуга.

Порой контраст между зрелостью личности герцогини и неожиданной для столь мудрой женщины детской наивностью вызывал у Анжелики крайнее раздражение. Подобные противоречия натуры приводили в замешательство собеседника, но были не лишены очарования для поклонников, довольствовавшихся внешней привлекательностью герцогини. Анжелике вспомнилось, что с особенной силой ребячливость Амбруазины проявлялась в мужском обществе. Делала ли она это инстинктивно или сознательно старалась восполнить упущенное? В такие моменты она казалась девочкой-подростком, делающей первые шаги в науке обольщения… Быть может, в ранней юности она не имела случая пококетничать?..

Разумеется, Анжелика вовсе не позабыла испуга, испытанного ею во время научной дискуссии, когда она увидела, как Амбруазина посмотрела на Жоффрея де Пейрака своими восхитительными глазами. Однако теперь она понимала, что напрасно разволновалась, придав слишком большое значение вовсе не важному факту.

Казалось, Жоффрей совершенно не обеспокоен отъездом герцогини, скорее даже ему не терпится увидеть, как потерпевшая кораблекрушение попечительница всходит на борт. А та все свое внимание перенесла на Анжелику.

– Мы могли бы стать настоящими подругами, – сказала она ей. – Несмотря на то что нас многое разделяет, мы во многом близки.

Она была права. Будучи воспитана в традициях строгости и набожности, чего она не хотела или не могла преступить, Амбруазина временами демонстрировала в своих суждениях блестящую прозорливость, которую можно было сравнить с проницательностью самой Анжелики. Однажды она сказала ей: «Опасность бродит вокруг и угрожает вам».

А вот теперь она с отчаянием глядит на Анжелику и как будто не может решиться покинуть ее.

С помощью Армана Дако и капитана Джоба Саймона герцогиня села в шлюпку. Королевских дочерей доставили на борт корабля. Попечительнице предстояло небольшое морское путешествие на легком судне водоизмещением тридцать тонн, командование которым взял на себя мистер Рендом. После стоянки в Пор-Руаяле судно должно было на реке Святого Джона соединиться с флотилией Пейрака.

Два юнги несли за Джобом Саймоном носилки с деревянным единорогом, которого он увозил с собой. Капитан не успел завершить золочение статуи и, узнав о скором отплытии, расстроился, как ребенок.

– Вы должны сопровождать меня, – приказала ему герцогиня. – Вы единственный, оставшийся в живых от нанятого мною экипажа…

Мрачный и чертыхающийся Джоб последним взошел на борт, предварительно втащив в лодку и установив на корме сияющего единорога.

Увидев на фоне багрового закатного неба его нескладную мощную высокую фигуру с развевающимися волосами, Анжелика вдруг вспомнила фразу, сказанную ей Лопесом, человеком Колена: «Когда увидишь высокого капитана с малиновым пятном, знай, что враги поблизости…» Что означали эти странные слова? Несмотря на большое родимое пятно на виске бедняги Джоба Саймона, они не могли относиться к неудачливому кормчему, которому не повезло во Французском заливе.

Одной рукой обняв за шею своего единорога, он удалялся от Голдсборо, время от времени поднимая другую руку в знак прощания.

В ответ дети тоже махали ему, но не было слышно ни напутственных слов, ни возгласов.

Джоб Саймон и его единорог загораживали собой остальных пассажиров, но в какой-то момент, когда лодка развернулась, Анжелика увидела устремленный на нее взгляд Амбруазины де Модрибур. В глазах герцогини полыхало пламя. Мы еще встретимся, словно говорил ее испепеляющий взор.

Абигель стояла подле Анжелики. Та непроизвольно схватила подругу за руку и почувствовала, как эта спокойная молодая женщина крепко стиснула ее пальцы, словно внутренне ощутив необычность происходящего.

Багровое солнце стремительно опускалось за обложенный облаками горизонт. Поднялся ветер, и провожающие увидели, как он наполнил паруса, которые белели и светились на темном небе.

Теперь уже нельзя было различить движение судна. Впрочем, когда на борт подняли позолоченного деревянного единорога, он со своим рогом из розовой слоновой кости засверкал в последних отблесках солнца.

И вскоре судно словно пересекло какой-то барьер, и ночная тьма поглотила его.

Тогда дети оживились и принялись резвиться на песке. Затем они взялись за руки, стали водить хороводы и, радостно вопя, бегать кругами.

Абигель и Анжелика переглянулись. Они не перемолвились ни единым словом, потому что совершенно не знали, что сказать, хотя обе понимали, что испытывают одинаковое чувство облегчения.

Настроение на берегу изменилось. Только на лицах нескольких мужчин, провожавших взглядами удаляющихся молодых женщин, сохранялось выражение озабоченности и печали. Колен подошел к ним и заговорил.

Но в общем, казалось, никто особенно не сожалел об отбытии из Голдсборо пассажиров с потерпевшего две недели назад кораблекрушение «Единорога».

Их отъезд облегчал жизнь и труды поселенцев, обрадованных тем, что неожиданно остались без посторонних.

– Теперь наш черед, – сказал Пейрак, забрасывая на плечо плащ, который трепал свежий вечерний ветер.

– Отбываете? – радостно поинтересовался Вильдавре.

– Со следующим приливом.

– Наконец-то! Анжелика, ангел мой, жизнь прекрасна! Ваш супруг обворожительный мужчина. Вам обоим следует непременно посетить Квебек. Ваше присутствие украсит зимний сезон… Да-да-да, непременно приезжайте, я настаиваю!..

Часть вторая
Голдсборо, или Ложь

Глава XXV

– Олюбовь моя, – сказала Анжелика, – мне кажется, нам не хватило времени, чтобы вдоволь насладиться друг другом и поговорить о любви, а вы уже уезжаете. Для меня это мучительно. Как же я ненавижу приливы и их непреложное расписание! Прилив не ждет… И он отберет вас у меня.

– Но что случилось? Я вас не узнаю!

Жоффрей де Пейрак обнял Анжелику и нежно прикоснулся к ее горящему лбу. Неожиданно грянул гром. Вечером небо затянулось тяжелыми свинцовыми тучами, готовыми разразиться громом и молнией. Давящая духота сменилась резкими порывами ветра. Деревянный ставень хлопнул о стену.

– Но ведь не станете же вы отплывать в такой шторм? – с надеждой спросила Анжелика.

– Шторм! Да это всего лишь легкий ветерок! Любовь моя, нынче вечером вы точно дитя.

– Да, я дитя, – подтвердила Анжелика, упрямо цепляясь за шею мужа, – в одиночестве брошенное вами во дворце растерянное дитя, которое внезапно лишили вашего общества и поддержки. Мне не вынести разлуки!

– Мне тоже! Знаешь… потому-то я и был столь жесток в тот вечер… Виной тому поселившийся во мне страх вновь потерять тебя. Боязнь того, что демоны снова восторжествуют над нами… Но все это ребячество. Пора бы нам повзрослеть, остепениться, – со смехом заключил он, покрывая ее лицо поцелуями. – Посмотрим правде в глаза: я отбываю дней на шесть или десять, хорошо вооруженный, на прекрасно оснащенном судне. По сути, это увеселительная прогулка по Французскому заливу…

– Этот Французский залив пугает меня. Все непрестанно твердят о нем, а мне он представляется населенной драконами, чудовищами и идолищами черной дырой, из которой вырывается адский пламень.

– Быть может, отчасти… Однако окрестности ада мне знакомы, за свою жизнь я уже неоднократно прогуливался возле его порога. И на сей раз, можете быть спокойны, любовь моя, меня туда опять не впустят.

Его шутливый тон в конце концов развеял печальные предчувствия Анжелики.

– Возможно, я даже вернусь еще до рождения младенца Абигель, – добавил Жоффрей.

Анжелика умолчала о своих опасениях относительно подруги. Ей не хотелось тревожить мужа женскими страхами.

– Не забудьте призвать на помощь индианку из соседней деревни, – посоветовал он. – Старуха славится своими снадобьями для рожениц.

– Не премину. Все будет хорошо, – отвечала Анжелика.

Она понимала, что он должен уехать. И дело не только в Фипсе. Есть еще другие, кого она про себя давно называла демонами. Она не могла мешать мужу в его деле, которое он основательно продумал, взвесив все шансы на успех. Анжелика знала его внутреннюю силу, поэтому не сомневалась, что он нанесет стремительный и мощный удар, а потом все будет хорошо. Она боялась его отсутствия и не решалась отпустить Жоффрея от себя, согласиться на разлуку. Она поглаживала его плечи, поправляла ленты на эполетах, кружевное жабо. Эти хозяйские движения придавали ей уверенности, успокаивали ее, служили подтверждением того, что Жоффрей принадлежит ей одной и что он по-прежнему находится рядом.

Граф надел великолепный, расшитый мелким жемчугом английский костюм из атласа цвета слоновой кости с прорезями на рукавах, отороченными алым шелком. Доходящие до середины бедра высокие красные ботфорты из тонкой кожи дополняли его наряд.

– Я вас в нем однажды уже видела, – заметила Анжелика, разглядывая наряд мужа. – Кажется, вы были в нем в тот вечер, когда я вернулась в Голдсборо?

– О да! Мне тогда требовалось выглядеть как можно увереннее, как перед битвой. Нелегкая это роль – быть обманутым мужем… или считаться таковым… – Граф рассмеялся, заметив искреннее возмущение Анжелики.

Притянув жену к себе, он с удвоенной силой обнял ее и так крепко прижал к своей груди, что у нее перехватило дыхание.

– Берегите себя, любовь моя, – шептал он, касаясь губами ее волос, – умоляю, берегите себя хорошенько!..

И Анжелика почувствовала, что никогда еще он не испытывал такой тревоги при расставании с ней. Жоффрей отстранился и принялся внимательно вглядываться в лицо жены. Его палец нежно прошелся по дуге ее брови, по линии подбородка, словно он хотел еще раз убедиться в совершенстве этого лица. После чего граф подошел к столу, взял пистолеты и вложил их в футляры, закрепленные на перевязи.

– Отступать поздно. – Он словно разговаривал с самим собой. – Надо идти вперед, выследить неприятеля, заставить его показать лицо… даже если это лицо дьявола. Жребий брошен, Голдсборо существует, Вапассу тоже, а также все наши посты, рудники вдоль Кеннебека и Пенобскота, наш флот… Мы должны сделать все возможное, чтобы сохранить это.

– Что же следует сделать?

Жоффрей снова обнял жену. На его губах играла обычная ироничная улыбка, точно ему хотелось смягчить значительность своих слов.

– Прежде всего, следует не бояться, – сказал он, – и не сомневаться. Понимаете… я боялся… опасался потерять вас, я сомневался, а нынче я знаю, что без вашего предупреждения попал бы в расставленную западню… Подобные уроки оскорбительны. И учат осмотрительности. Так что запомните, любовь моя: не бояться, не бояться ничего, не сомневаться, проявлять бдительность… И тогда ворота ада не распахнутся перед нами.