Текст книги "Анжелика и дьяволица"

Глава XXVI

Он уехал. И вот уже после дождливого и ветреного дня опять наступил вечер.

А покои в форте словно утратили свое тепло. Оказавшись в них одна, без ощущения надежного и такого животворящего присутствия любимого мужчины, Анжелика не могла избавиться от чувства необъяснимого леденящего страха, мало-помалу овладевавшего ею.

Она охотно задержала бы Кантора, чтобы чуточку поболтать с ним до наступления ночи – тогда она не казалась бы такой долгой. Но после обеда парнишка куда-то запропастился вместе с Марсиалем Берном, Алистером МакГрегором и еще двумя-тремя подростками. У них были свои мальчишеские секреты.

Днем Анжелика навестила Абигель.

– Ради меня вы слишком многим пожертвовали, – сказала супруга мэтра Габриэля. – Если бы не я, вы отправились бы в экспедицию вместе с господином де Пейраком…

– Если бы не вы! Разумеется, но вы же существуете, дорогая Абигель, – весело ответила Анжелика, – да еще эта крошечная драгоценная жизнь, которая вот-вот принесет нам столько радости и новизны.

– Мне несколько тревожно, – решилась признаться Абигель таким тоном, словно исповедовалась в смертном грехе, – боюсь, я плохо справлюсь с предстоящим мне испытанием. Первая жена Габриэля умерла в родах. Я помню, потому что была там. Ужасно, мы все оказались совершенно беспомощны!.. И я чувствую, что с приближением родов мужа тоже мучает это воспоминание…

– Ах, забудьте. – Анжелика сделала вид, что сердится.

Присев подле Абигель на край простой широкой кровати, она пересказала ей все случаи счастливого разрешения от бремени, какие только смогла вспомнить.

– Мне кажется, будто вот здесь, у меня внутри, перекатывается из стороны в сторону что-то круглое, – сказала Абигель, положив руку на живот в области желудка. – А вдруг это головка моего ребенка? Значит, он пойдет ножками?

– Возможно. Но ничего страшного. Бывает, такие роды проходят даже легче других…

Анжелика ушла, лишь увидев, что Абигель успокоилась. Зато все тревоги, от которых освободилась подруга, она приняла на себя. Маркиза заглянула к госпоже Каррер.

– Могу ли я рассчитывать на вашу помощь, сударыня, когда Абигель будет рожать?

Жена адвоката поморщилась.

Ее подвижность, сноровка, ее одиннадцать детей, которых она родила одного за другим, мало-помалу снискали ей известность в Голдсборо.

– Абигель уже не так молода, – озабоченно ответила она. – Первый ребенок в тридцать пять лет – это поздновато.

– Разумеется, но Абигель терпелива и мужественна. А это важно, когда роды рискуют затянуться.

– Хотелось бы знать, правильно ли лежит ребенок.

– Скорее всего, нет.

– Если он задержится в родовых путях, то умрет.

– Он не умрет, – со спокойной убежденностью заверила собеседницу Анжелика. – Так я могу на вас рассчитывать?

Затем она наведалась в индейское поселение к старой индианке, которую ей порекомендовали. Та курила трубку, сидя в глубине своей хижины. Сговорились на том, что в обмен на полпинты водки, две буханки хлеба из мелкой крупчатки и пурпурное одеяло она, когда придет срок, окажет помощь своими советами и снадобьями. Старуха была сведущая и владела многими рецептами, которые Анжелике хотелось бы узнать. Например, состав отвара кореньев, притупляющего боль, но не замедляющего и не прекращающего родовую деятельность; а также обезболивающей мази – ее применяли на последнем этапе, когда уже показывалась головка. Год назад это средство уже опробовала на себе Жени Маниго, когда на свет появился маленький Шарль-Анри.

Бедняжка Жени Маниго! Бедная дочь Ла-Рошели! Бескрайняя дикая Америка похитила ее, навсегда поглотила в чащобе своих лесов. На обратном пути в деревню под мелким колючим дождем Анжелику била дрожь. С трех сторон окруженный стеной дремучих лесов, а с четвертой – океаном, Голдсборо казался ей крошечной песчинкой, затерянной между двумя зыбкими и беспощадными пустынями: лесом и океаном.

Гавань опустела, отбыла большая часть гостей, так докучавших Анжелике в последние дни: жители Акадии и их краснокожие, Королевские дочери со своей попечительницей, неугомонный маркиз де Вильдавре со свитой церковников. Серые сумерки таяли на крышах из соломы и дранки, скрадывая оттенки и расстояния и подчеркивая беззащитность и ненадежность нескольких домиков, тесно жмущихся один к другому в стремлении выстоять вопреки всякой очевидной возможности одержать верх над окружающей их властной стихией.

Однако ощущение слабости рождало свою противоположность – осознание силы, которой были исполнены эти люди в своих жалких хижинах, где мерцающий сквозь маленькие оконца огонь домашних очагов словно бы символизировал жар их сердец.

Чуть дальше, в лагере Шамплейна, были расквартированы англичане, которым удалось спастись, и теперь они надеялись отстроить заново то, что разрушили индейцы. Под защитой великодушных французов они, распевая псалмы и бормоча молитвы, терпеливо ждали, когда их мучениям придет конец. Близкое соседство злейшего врага, иезуита, их нисколько не беспокоило.

В Голдсборо они получили передышку. Право на отдых для всех гонимых. Анжелика вспомнила, с какой непосредственностью юный протестант Марсиаль Берн протянул усталому иезуиту ведро с родниковой водой, и подумала, что, видимо, несмотря ни на что, здесь, на краю света, происходят какие-то перемены.

Она колебалась, уместно ли будет нанести визит Колену. Ей хотелось бы узнать, как недавно прибывшие солдаты, новые члены колонии, переносят разочарование, вызванное отъездом Королевских дочерей.

Прогулка под дождем не доставила Анжелике удовольствия: ноги промокли. Она зашла в портовый трактир, который после недавнего оживления показался ей пустым, Кантора она там не застала, выпила чашку рыбного бульона и вернулась домой.

Ей было очень неспокойно.

Жоффрея нет. Он уехал. Сгущающуюся тьму оживлял только котенок, который, словно шаловливый домашний дух, кружил, скакал и весело бегал по комнате. Временами, свернув хвост кольцом, точно взрослый кот, он усаживался, склонял головку набок и вопросительно поглядывал на Анжелику: что-то не так?..

А потом с новыми силами принимался резвиться.

Анжелика призналась себе, что рада его присутствию. Наступающая ночь и следующие за ней дни уже представлялись ей нескончаемыми. Нынче вечером в покоях было довольно сыро. Анжелика хотела разжечь камин, но, не найдя сухих поленьев, отказалась от своей идеи. Форт был построен на оконечности небольшого мыса, и шум дождя, завывание ветра и рокот океанских волн раздавались здесь особенно громко.

Ближе к ночи, около десяти часов, вдруг наступила тишина.

Когда Анжелика подошла к окну, чтобы закрепить ставень, все стихло: дождь, ветер, мощные удары волн о скалы. Зато все застилал густой туман, который в темноте надвигался с моря высокой белой стеной.

Туман клубился над берегом, где поблескивали костры нескольких моряков, и наконец подобрался к форту. Теперь уже ничего не было видно, кроме этой мертвенно-белой завесы, плотного облака, принесшего запахи моря и влажной земли. Его холодное дыхание заполнило всю комнату. Ни огонька вокруг – ни на берегу, ни за окнами домов, которые тоже поглотила белая пелена.

Анжелика собралась с духом и закрепила ставень. Жоффрей! Где он сейчас? Он хорошо знаком с морем, но туман никогда не благоприятствовал мореплавателям.

Она рассеянно принялась готовиться ко сну. Спать ей не хотелось, но Анжелика ощущала потребность в отдыхе. Однако нынче вечером она чувствовала необходимость навести порядок в спальне, проверить каждый уголок и запомнить расположение каждой вещи. Вероятно, такое желание объяснялось скорее потребностью в безопасности, нежели просто стремлением оказаться в хорошо прибранной комнате. Обычно Анжелика не была одержима подобной идеей. Небольшой беспорядок, сдвинутая мебель или нагромождение вещей не вызывали ее недовольства. В этом она всегда видела присутствие жизни, доказательство того, что комната или дом обитаемы, дышат, живут. К тому же ей нравилось, когда все под рукой. Однако нынче вечером ей хотелось все разобрать и разложить. Начать сначала. Она сложила одежду, аккуратно убрала ее в сундуки, заперла их. Пересмотрела все пузырьки, саше, лекарственные средства и травы, в беспорядке разбросанные на столике, выбросила все ненужное, отложила в сторонку то, что хотела бы иметь при себе во время родов Абигель. Деревянный ларец с миниатюрами, изображающими Косму и Дамиана, пришелся очень кстати. Она с удовольствием сложила в него все необходимое и вновь с нежностью вспомнила, сколь внимателен к ней Жоффрей. В то же время чувство неуверенности и легкой тревоги усилилось. «Стоит ли беспокоиться о нем? – в который раз подумала она. – Нынче он отправился в экспедицию, ничуть не отличающуюся от всех предыдущих, которые он доводил до победного конца. Какие еще опасности, о которых он не знает, могут подстерегать его, столько пережившего и познавшего и удары судьбы, и коварство людей? Жоффрей очень скоро вернется, усмирив непокорных и хотя бы на некоторое время обеспечив спокойствие на побережье. Время, необходимое обитателям Голдсборо, чтобы в относительной безопасности пережить трудности второй зимы – врага не менее опасного, чем индейские или канадские пираты».

Тогда Анжелика с мужем смогут со спокойной совестью вернуться в Вапассу. И хотя там их ожидает существование, быть может, более рискованное и полное опасностей, чем у первых поселенцев, Анжелика думала о возвращении туда со сладостным чувством, будто ей предстояло вернуться в родной дом, где она ощущала бы себя по-настоящему в безопасности, рядом с ним. Где их жизнь вдвоем могла бы протекать в трудах, простых радостях и непрестанном обновлении их семейного существования, надежд и реализаций их чаяний. И ради этого они оба трудились. И лишь от них двоих – от нее и от него – будет зависеть поддержание атмосферы дружеского соперничества с их собратьями, которые, несмотря на разницу происхождения, останутся избранными товарищами, объединенными желанием жить в пограничных районах, строить там и поднимать целину. Разумеется, для самих себя, но вместе с тем для благоденствия грядущих поколений в этом богатом новом краю.

Анжелику не тревожила судьба Вапассу в их отсутствие, тем более что оно, по правде говоря, будет недолгим. Антин и Ритц – люди надежные, а напряженные летние труды не позволят вновь прибывшим наемным рабочим, как и местным первопоселенцам, задаваться вопросами о сложностях сосуществования. Пейрак отложил планы расширения форта: это непрестанно отвлекало бы наемных рабочих то на вырубку леса, то на строительство. Горнорабочие тоже не сидели без дела: добывать золото и серебро, пробивать новые подземные коридоры, устанавливать новые дробилки. Все будут равно задействованы в возделывании земли, охоте, рыболовстве, пополнении запасов продовольствия. Даже детям не придется бездельничать. Анжелике представлялось, как Онорина в компании медвежонка Ланселота собирает ягоды и орехи.

Наводя порядок в своем несессере – большой кожаной сумке, с которой Анжелика расставалась крайне редко, – она обнаружила ожерелье-вампум, которое ей передал Уттаке, вождь пяти ирокезских племен. Она некоторое время разглядывала лиловые и белые жемчужины, внушающие ей уверенность в том, что в Вапассу все спокойно. На сей раз им не придется приносить свои припасы в жертву манам ирокезов. При наличии частокола из высоких кедровых столбов с угловыми башенками и хорошо вооруженного маленького гарнизона, который сумеет, если понадобится, напугать чересчур дерзких канадцев, они все долгие зимние ночи смогут чувствовать себя спокойно благодаря запасу дров в сараях и крепким печам из галечника.

И, несмотря на жестокость прошедшей зимы, Анжелика с ностальгией вспоминала о ней.

«Все-таки это было счастье, – размышляла она. – Мы там настолько скрыты от посторонних глаз, в глубине нашей священной долины Серебряного озера, что кажется, даже самим демонам до нас не добраться…»

При воспоминании о демонах ее настроение опять изменилось. Откуда эта перемена?.. Быть может, из-за давящего тумана: Анжелика чувствовала, как он, нависая над тьмой и морем, обволакивает все, словно ватой.

– Найдет ли Жоффрей их?.. И что скрывается за ловушками, жертвами которых мы стали?

Ее мысли снова обратились к темному неспокойному морю, где рыскал сейчас в поисках таинственных, невидимых врагов Жоффрей де Пейрак. У Анжелики перехватило дыхание. Но она тут же укорила себя за беспочвенные страхи.

И все же, прежде чем лечь в постель, она зарядила пистолет и сунула его под подушку.

От непривычной тишины за окном ей казалось, что она совершенно одинока в отдаленном пустынном форте, где нет ни одной живой души.

Ощущение было столь явственным, что Анжелика не устояла перед желанием распахнуть ведущую на лестницу дверь. Теперь она слышала голоса часовых, выпивающих в караульном помещении с солдатами Колена и несколькими индейцами. Это ее успокоило.

Она решилась улечься в постель, однако, сколько ни силилась, не могла избавиться от чувства напряженного ожидания.

Наконец она забылась беспокойным сном на грани бодрствования. Ей привиделись какие-то смутные силуэты в завихрениях фантасмагорических туманов Французского залива.

Большая Марселина со своими двенадцатью ребятишками среди разлетающихся с невероятной скоростью ракушек; морское чудище, ворочающееся в пучине залива Парсборо, чьи воды взбухали, словно тесто на дрожжах; восстающий из вод огромный бог Глузекап. И внезапно среди черных туч возникал мертвенно-бледный лик дьявола с глазами цвета прозрачного агата.

Анжелика пробудилась в страшной тревоге, ей казалось, будто все странные существа, явившиеся ей во сне, толпятся вокруг, кишат в плотной тьме, следят за ней.

Она ничего не видела. Тьма стояла непроглядная. Их присутствие Анжелика ощущала. Даже в самой тишине ей чудилось нечто неестественное. Должно быть, туман, плотный, как крепостная стена, заволок все окрест и окутал тяжелой завесой деревянный форт, отрезав его от внешнего мира, лишив всякой возможности позвать на помощь.

Одно за другим с угнетающей медлительностью потянулись мрачные мгновения. Они точно подчинялись ритму ее убыстренного сердцебиения, и в этой тишине и этой тьме Анжелика, как ни старалась, не могла различить нечто материальное или нематериальное, что наводило на нее такой ужас.

Наконец она осознала, что, по всей вероятности, разбудил ее едва уловимый странный шум, раздающийся совсем рядом с ней, почти у самой подушки. Что-то вроде легкого царапанья, сопровождаемого струйкой воздуха. Звук прекращался, а потом возникал снова. Анжелика не могла определить, что его производит. Дерево? Железо? Но это было так близко, так близко, что она вдруг поняла: какое-то животное!

В панике она тотчас вскочила, но сразу спохватилась: животное? Ну разумеется, котенок! Конечно же, он залез к ней под одеяло и уснул. Но почему он издает такой странный звук? Уж не задыхается ли он? Или его тошнит? Неужели он заболел? Анжелика прислушалась, различила его дыхание, поняла, что котенок неожиданно поднялся на свои слабые лапки, дугой выгнул спинку и ощетинился. И этот странный звук!.. Ну да, конечно… Верный инстинктам, унаследованным от предков, он в минуту опасности, подобно им, то шипел, то брызгал слюной. Тогда Анжелика поняла.

Котенок видел в темноте что-то, чего не могли различить ее глаза, и это что-то пугало его. Тут и Анжелика ощутила, как по спине пробежала сильная дрожь, и страх проник в нее до самых корней волос.

Какое-то мгновение, показавшееся ей бесконечным, она оставалась неподвижной, словно оцепенела, словно не могла шелохнуться. Что там, в темноте, ощутимое присутствие чего она понемногу начинала различать? Нечто реальное, пугающее, чудовищное, противоестественное, невидимое, но что ее котенок видел!

В конце концов Анжелике удалось шевельнуть рукой, сунуть ее под подушку и нащупать там пистолет. Ощущение полированного дерева рукоятки пистолета в ладони подействовало на нее успокаивающе. Дыхание стало более ровным, она снова могла контролировать свои мысли.

Зажечь свет?.. Анжелика протянула руку к ночному столику возле изголовья постели. Ее пальцы уткнулись в теплую шерстку котенка. Он и вправду ощетинился и стал похож на подушечку для булавок. От этого прикосновения с шерстки с треском посыпались искорки. Котенок громко мяукнул и спрыгнул с кровати. По всей вероятности, он спрятался где-то под мебелью и в испуге свернулся там клубком. Анжелика ощупью поискала огниво и свечу. Но не нашла. Сердце бешено колотилось в груди, от этого ее движения делались еще более неуверенными. В комнате кто-то есть, она была в этом уверена. Но кто? Она уронила что-то и сразу укорила себя за неловкость. «Даже если это сам дьявол, – стуча зубами от страха, сказала она себе, – что за дело! Я должна его увидеть…»

Она чувствовала… Она чувствовала… Это было нечто, проникающее в нее, обволакивающее, точно волна, напоминающая о чем-то, Анжелика и сама не знала о чем… Какой-то вопрос, который она должна была задать… Потому что она давно забыла, а ключ потерян.

Ее пальцы нервно теребили огниво. Следовало торопиться, пока волна не накрыла ее с головой. Наконец Анжелике удалось высечь искру. Но поджечь трут никак не получалось.

Однако во время короткой вспышки она увидела, смогла различить то, чье присутствие подозревала. Кого-то!

Человеческий силуэт. В глубине комнаты, в углу слева от двери. Черный неподвижный силуэт, словно обернутый длинными похоронными пеленами.

Откуда этот приступ тошноты? Что за невыносимый запах? В этом запахе заключалось объяснение, в нем таилась опасность.

Анжелика ощутила, как от ужаса на ее теле внезапно выступил липкий пот, но собрала всю свою волю. Когда трут наконец разгорелся, она приложила все силы, чтобы не обернуться, не спеша приблизила его к фитилю свечи, дождалась, чтобы занялось высокое и яркое пламя, которое разогнало тени, отбросив их к стенам.

Тогда, взяв подсвечник, она более уверенно направила свет в тот угол комнаты, где, как ей казалось, заметила неподвижный силуэт. Анжелика заставила себя успокоиться и теперь внимательно вглядывалась в полумрак. Никаких сомнений. Там кто-то стоял. Какая-то темная фигура, словно окутанный тьмой призрак, некое существо, завернутое в черную накидку. Склоненное лицо полностью скрывал надвинутый низко на глаза капюшон, что делало фигуру похожей на статуи монахов-плакальщиков, какие принято ставить по углам королевских гробниц.

Какое-то мгновение Анжелика пыталась убедить себя, что это иллюзия, обманувшая ее напуганное сознание фантасмагорическая картина покрытой чехлами мебели. Но тут фигура пошевелилась и как будто сделала шаг вперед.

Сердце Анжелики едва не выпрыгнуло из груди. Однако рука не дрогнула, и ей удалось удержать подсвечник.

– Кто здесь? – твердо, как только могла, спросила она.

Никто не ответил. Внезапно Анжеликой овладел гнев. Она поставила подсвечник на стол и, откинув одеяло, уселась на кровати. Нащупав ногой комнатные туфли из расшитой кожи, она встала, не спуская глаз с молчаливой тени.

Немного подождав, она подхватила подсвечник и начала медленно приближаться к черному призраку.

Тут Анжелика опять ощутила тот аромат, что вызвал ее недомогание. Узнав его, она испытала такой ужас, что едва не лишилась чувств и чудом избежала падения.

Амбруазина!

Одновременно странным образом наступило просветление. Неконтролируемая паника прошла, и Анжелика подумала: «Если это и вправду она, чего бояться?»

И она уверенным шагом двинулась вперед. Запах воссоздавал ставшее почти привычным присутствие той, которая в течение нескольких дней была их гостьей, птицы со сверкающим оперением, подверженной приступам странной меланхолии, обладающей неизъяснимым очарованием, набожностью, ученостью и наивностью, юностью и свойственной зрелому возрасту попечительницы властью, с двойственной и таинственной натурой.

Подойдя, Анжелика тотчас поняла, кто это. Коснувшись рукой головы призрака, она откинула капюшон из черного сукна и ничуть не удивилась, обнаружив под ним сверкающие глаза герцогини, темным огнем горящие на ее мертвенно-бледном лице.

– Амбруазина! – воскликнула Анжелика, с трудом обретя хладнокровие. – Амбруазина, что вы здесь делаете?

Губы герцогини де Модрибур дрогнули. Но она не издала ни звука.

Словно внезапно лишившись сил, она рухнула на колени и, обвив руками талию Анжелики, приникла лбом к ее телу.

– Я не могла, – наконец в отчаянии выдохнула она, – я не могла…

– Да чего же вы не могли?

– Расстаться со здешними местами… Расстаться с вами… По мере того как берег удалялся, мне казалось, что я умираю от горя. Не знаю почему, я испугалась, что у меня отнята последняя надежда на спокойную и правильную жизнь… Что эта жизнь там, там! Что мне следовало остаться… Я не могла.

Ее сотрясали судорожные рыдания. Сквозь тонкую батистовую сорочку Анжелика ощущала, как руки герцогини оплетают ее, словно неумолимые и обжигающие стебли гибкой лианы. Тяжесть давившего на грудь лба вызывала в Анжелике чувство необъяснимой неловкости и нежности.

Анжелика дотянулась до ближайшей консоли и поставила на нее подсвечник. А затем ей удалось, взяв герцогиню за руки, буквально впившиеся в ее поясницу, расцепить ее пальцы и отстраниться.

В этот самый миг раздался тревожный гудок судна, затерявшегося в ватной толще тумана, и долго висел над заливом.

От протяжного заунывного звука Анжелика вздрогнула и уже мгновение спустя в каком-то озарении задумалась, имеет ли стоящая перед ней на коленях фигура что-нибудь общее с женщиной, накануне взошедшей на отправлявшееся в Пор-Руаяль судно. Или это явление, видение, кошмарный сон, который она, уже пробудившись, все еще переживает, не в силах отличить сон от яви?

Возведенные к Анжелике глаза Амбруазины де Модрибур были невыразимо прекрасны. Исходящий из них свет, казалось, подобно безмолвному и чарующему зову, проникал в самую глубину ее души.

В тумане, предупреждая мореплавателей об опасности, снова взревела сирена.

– Такой туман, – задумчиво промолвила Анжелика. – Как вам удалось выбраться из тумана? Где ваши девушки? Когда вы сошли с корабля?

– Теперь мои девушки, разумеется, в Пор-Руаяле, – ответила герцогиня. – Неожиданно нам повстречалась рыбацкая барка. Она направлялась в Голдсборо. Я не могла удержаться. Я велела своим спутникам продолжать путешествие без меня и попросила рыбаков взять меня на борт. Они высадили меня неподалеку отсюда. Несмотря на туман, я довольно легко сориентировалась и направилась в форт, где, как мне было известно, вы ночуете. Часовые узнали меня.

– Часовые должны были бы предупредить меня, – с досадой прервала ее Анжелика.

– К чему! Я знала, где расположена ваша спальня. Поднялась, а дверь оказалась не заперта.

Анжелика вспомнила, что накануне выходила из спальни, чтобы послушать шум моря и успокоиться. А потом не позаботилась снова задвинуть засов. Давешним испугом она была обязана исключительно своей взвинченности и забывчивости. И сейчас обливалась потом и ощущала упадок сил, как после изнуряющей жары. В то же время ей было холодно, так что она едва сдерживалась, чтобы не стучать зубами. Впредь будет ей наука, чтобы не поддавалась неопределенным порывам и страхам.

Анжелика охотно задала бы Амбруазине взбучку, чтобы той неповадно было вот так, без приглашения, проникать в покои спящих людей и вести себя в них точно привидение, восставшее из мертвых. Однако она понимала, что герцогиня де Модрибур не в себе. Казалось, будто Амбруазина вернулась в Голдсборо, сквозь непроницаемый туман добралась до форта, нашла спальню Анжелики в состоянии полузабытья, под воздействием отчаянной бессознательной силы.

Ее руки в ладонях Анжелики похолодели и задрожали. Она по-прежнему не вставала с колен, но как будто очнулась и начинала осознавать свой безумный поступок.

– Простите меня, – прошептала она. – О, простите! Что я наделала?.. Но я добралась до вас!.. Вы ведь меня не покинете?.. Иначе я погибла.

Герцогиня заговаривалась.

– Поднимитесь с колен и прилягте, – сказала Анжелика. – Вы совершенно без сил.

Она проводила едва держащуюся на ногах герцогиню до постели.

Когда Анжелика помогала Амбруазине освободиться от черной накидки, блеснула какая-то красная молния и словно бы коснулась их обеих. Накидка целиком была подбита багровым атласом, переливающимся на свету. Брошенная на кровать, она казалась огромным расплывшимся темно-красным кровавым пятном.

«Откуда у нее этот плащ?» – задумалась Анжелика.

Однако, едва возникнув, эта мысль тотчас покинула ее. Она по-прежнему была не вполне уверена в том, что не бредит.

Анжелика помогла Амбруазине де Модрибур улечься на простыни, еще хранившие ее собственное тепло.

– Мне холодно, – простонала бедняжка, не открывая глаз. Ее сотрясала крупная дрожь.

«Откуда у нее этот плащ?» – снова подумала Анжелика.

Даже теперь, накрывая окоченевшую и почти лишившуюся рассудка Амбруазину одеялом, она все еще сомневалась в реальности ее присутствия. Неожиданно откуда-то, с расширенными от ужаса глазами, выскочил котенок, на мгновение замер, молнией пронесся над кроватью, через всю комнату и снова куда-то юркнул.

«Чего он боится?»

Казалось, просочившийся сквозь щели туман наполнил спальню ледяной сыростью. Анжелику знобило, ее настигло то же недомогание, что сразило герцогиню.

Она разожгла огонь в камине. Потом на маленькой угольной горелке поспешно приготовила себе очень крепкий кофе. Ей полегчало, и мысли ее прояснились.

«Что за блажь! Отважиться явиться сюда одной, в такую погоду. Девушки ее в Пор-Руаяле, а она здесь? Все эти распрекрасные миссионеры витают в облаках… Америка чересчур сурова для столь экзальтированных женщин…»

Анжелика сочувствовала Амбруазине де Модрибур, ее беспорядочной судьбе, отягощенной тенями прошлого, печалями, невыразимыми невзгодами, о чем она догадывалась, склоняясь над хрупким бесчувственным телом. За какой надобностью герцогиня воротилась? Что нужно ей такое, чего ни ее собственное состояние, ни положение и слуги не могут гарантировать?

– Попейте, – предложила Анжелика, приподняв рукой безжизненную голову Амбруазины и поднося чашку к ее губам.

– Невкусно, – скривилась та.

– Это кофе, лучшая в мире панацея от всех бед. Через несколько мгновений вам полегчает. А теперь скажите мне, – продолжала она, увидев, что щеки молодой женщины едва заметно порозовели. – Вы добрались сюда в одиночестве или вас сопровождает кто-то из свиты? Быть может, секретарь? Или Джоб Саймон?

– Да нет, никто, я ведь вам сказала! Я сама приняла такое решение, когда увидела идущую нам навстречу акадскую лодку. Да еще рыбаки сообщили, что направляются в Голдсборо! Голдсборо! Вы! Ваша столь очаровательная подруга Абигель, все эти милые, любезные и отважные люди, проведенные здесь дни – такие радостные и наполненные событиями, эта свобода, этот воздух, которым вы здесь дышите… Не знаю, что на меня нашло… Мне хотелось снова увидеть вас, убедиться в вашем существовании, в вашей реальности…

– И они позволили вам вот так покинуть их?..

– Они все взывали ко мне. Но меня это не трогало. Мой порыв оказался сильнее их доводов. Им следовало не мешать мне поступить по-моему, а самим продолжать свой путь. Что я им и приказала.

«Какой шум там, должно быть, поднялся», – подумала Анжелика.

– Я умею заставить повиноваться мне, – добавила Амбруазина, и в ее огромных глазах мелькнул вызывающий огонек.

– Да, знаю. И все же вы совершили безумство.

– Ах, не браните меня. Я сама себя не узнаю. Но сегодня, не правда ли, я поступила так, как мне было необходимо, а не под постоянным принуждением, которое привело бы меня к разрушению…

Ее слова прерывались стонами, а глаза блестели от подступающих слез. Голова Амбруазины с тяжелыми черными волосами давила на плечо Анжелики, как головка больного ребенка.

– Успокойтесь. Мы с вами обо всем поговорим завтра. А теперь вам следует набраться сил. Сейчас глубокая ночь. Надо спать.

– Завтра я вновь поселюсь в том домишке… Мне так нравилось с его порога смотреть на море. Вот увидите, я вас больше не побеспокою. Буду жить в одиночестве, творя молитву. Большего мне не надо…

– Посмотрим. А сейчас спите.

Анжелика юркнула под одеяло с другой стороны кровати, сохранившей тепло ее тела, и обрадовалась, что может согреться.

Ночь определенно была холодной. Шуба, которую она накануне вечером расстелила на кровати, оказалась нелишней.

Анжелика не спешила загасить свечу – недавний страх все не отпускал ее. Она собралась было зажечь масляный ночник в углу комнаты, но не могла решиться вновь покинуть постель. Где котенок? Когда он успокоится и залезет к ней под одеяло? Прежде чем задуть свечу, Анжелика взглянула на Амбруазину. Казалось, та погружена в глубокий сон. Ее тонкие черты выражали детскую безмятежность.

Анжелика покачала головой. Несчастное создание!

Прежде чем спальня погрузилась во тьму, Анжелика позаботилась о том, чтобы огниво и трут были у нее под рукой. Еще несколько мгновений ее сознание беспокойно и нерешительно сопротивлялось, но вскоре она уснула, унося в свои сновидения едва уловимый всепроникающий запах, исходивший от волос спящей подле нее Амбруазины де Модрибур.

Ей снова приснился тот страшный кошмар, который она однажды уже видела. Во сне она предавалась любви с жутко скалящимся монстром. Анжелике не хватало воздуха, ей казалось, вот-вот он задушит ее; она изо всех сил отбивалась, стараясь вырваться из его чудовищных объятий.

Анжелика опять проснулась, сердце отчаянно пыталось выпрыгнуть из груди; где-то на уровне пола в кромешной темноте сверкали чьи-то глаза. Она нескончаемо долго в неописуемом ужасе вглядывалась во тьму, пока не осознала, что глаза принадлежат котенку, который забился под консоль в противоположном углу спальни. Он не спал. Странно встревоженный, он по-прежнему был настороже.

Наконец сердце Анжелики угомонилось, перестало взбесившимся барабаном громыхать у нее в ушах. К ней вернулось чувство реальности. Все еще было темно, стояла полная тишина, и, разумеется, снаружи все так же висел густой, непроницаемый туман. Она представила себе домишки Голдсборо и мысленно попыталась перечислить их один за другим. Уединенные, укутанные мутным туманом, заживо погребенные и лишенные всякой помощи. В одном из них дремала Абигель, если только она могла спокойно спать, потому что теперь ее ночи тревожил плод, который она носила в себе. Малыш Лорье с упавшими на личико волосами, должно быть, сладко спал. В другой хижине находилась Бертий с белокурым младенцем, родившимся на американской земле и носящим имя Шарль-Анри. Еще в одной – другой белокурый ребенок, Джереми, у его ног спал огромный черный раб, а в соседней спальне, возле своей могучей супруги, храпел Маниго. И наконец, еще в одном жилище находился Колен. В этот час Анжелика не могла представить его себе иначе, как за работой, несмотря на туман, погруженным в раздумья, при свете горящей свечи старательно постигающим науку. Он бодрствовал, он был недоступен для страха. Он сохранял твердость духа, несмотря на злые силы, в ту ночь угрожавшие Голдсборо.