Текст книги "Анжелика и дьяволица"

Глава XV

Голос принадлежал женщине. Все взгляды обратились в сторону, откуда он исходил.

Стоявшая подле Анжелики герцогиня де Модрибур стойко выдержала удивленное, а скорей ироничное и осудительное, внимание мужчин. Гордо вскинув свою изящную головку, она ответила им вызывающей улыбкой.

На мгновение воцарилось изумленное и, пожалуй, даже возмущенное молчание. Все ждали, что скажет граф.

Жоффрей де Пейрак сделал несколько шагов к герцогине.

– Сударыня, вы победили, – поклонившись, сказал он. – Знайте же, что для Голдсборо большая честь принимать в своих стенах, если вы позволите мне так выразиться, одну из учениц великого астронома Гассенди, француза, который первым в мире во Французской Гвиане рассчитал длину земного меридиана.

– Луна? При чем здесь луна? – воскликнул губернатор Акадии. В этот момент он напоминал изумленного Пьеро. И добавил: – Прежде всего, приливы бывают не только ночью, но и днем.

– Вы меня удивляете, друг мой, – ответил ему Пейрак. – Подумайте сами, наша Земля – планета среди других планет, и Луна всегда здесь, и ночью и днем. Впрочем, как и Солнце.

– А притяжение? Что такое притяжение? – поинтересовался квартирмейстер Ванно.

– Случалось ли вам видеть, как магнит собирает иголки? – ответила госпожа де Модрибур. – В определенные часы Луна так же воздействует на нас.

Каждый оценил простоту образа, и снова воцарилось удивленное молчание, но на сей раз не столь неодобрительное.

Многие отвели глаза и посмотрели вверх. А Вильдавре как раз разглядел бледный серп луны на фоне перламутрового неба, с приближением вечера постепенно приобретающего золотистый оттенок.

– Так вот, шельма, что ты с нами вытворяешь! – воскликнул он. – Верно, Бержерак, ученый, что слагал стишки и прокалывал шпагой всех, кто насмехался над его чересчур длинным носом, еще в прошлом веке говорил что-то подобное. Но я думал, что этот гасконец безумен, как все гасконцы, – продолжал весельчак, подхватывая под руки де Пейрака и Сен-Кастина. – А теперь мне хотелось бы понять, почему в определенные часы, впрочем разные, эта шутница притягивает нас, а в другие – оставляет в покое.

Жоффрей де Пейрак учтиво поклонился Амбруазине де Модрибур:

– Вам начинать, сударыня…

– Вы, граф, могли бы объяснить не хуже моего, – с некоторым кокетством возразила она. – Уж не испытание ли это?

Он отрицательно покачал головой. Его темный внимательный взгляд задержался на лице герцогини.

И тут Анжелика испытала необъяснимое, почти физическое страдание, как если бы чья-то грубая и безжалостная рука внезапно сжала ее сердце.

Эта идущая из какого-то невидимого источника потаенная глубокая боль испугала Анжелику. Ей потребовалось некоторое время, чтобы определить источник этой боли. Взгляд Пейрака. Тут она поняла. Взгляд, которым он смотрел на герцогиню, принадлежал только ей, Анжелике, его возлюбленной, его жене.

А сейчас ее супруг обратил его на лицо молодой женщины, которое в перламутровом свете сгущающихся сумерек приобретало прозрачность алебастра, на это лицо, где в огромных темных глазах плясало пламя живого ума. Жоффрей едва заметно улыбался, но никто не мог бы сказать, о чем он думает.

– Испытание? О нет, сударыня! – возразил он. – Я и без того слишком часто всхожу на кафедру. Мне доставило бы удовольствие на несколько мгновений стать вашим учеником.

Она разразилась почти детским смехом и резко тряхнула головой в знак протеста, от чего рассыпались по плечам ее роскошные черные волосы.

– Глупости! Я уверена, что ВАС мне нечему учить.

– А вот я убежден в обратном.

«Да они флиртуют», – в ужасе призналась себе Анжелика. Какой-то страх пригвоздил ее к месту, а они продолжали беседовать у нее на глазах, и издали, как в кошмарном сне, она различала их голоса: глухой, принадлежавший мужу, и другой, воркующий, завораживающий, – голосок Амбруазины, ее горловой смех.

– Граф, вы расставляете мне ловушки!.. Ведь не станете же вы, прославленный ученый, утверждать, будто не знаете, по какой причине прилив происходит не точно в тот час, когда Луна находится в зените, но с некоторым временным сдвигом?..

– К несчастью, именно так. Мне пока не удалось математически обосновать причину сего феномена.

– Вы надо мной насмехаетесь.

– Нет! Скорее вы вправе посмеяться надо мной… Но это столь мелкое унижение… Нетрудно простить себе незнание, когда обладаешь привилегией поступить в обучение к столь прекрасной женщине… Итак, послушаем ученого магистра…

– Постойте! Подождите! – закричал Вильдавре. – Я тоже хочу понять! Начнем сначала. Каким образом лунное притяжение, если допустить, что таковое имеется, может вызывать приливы?.. Слушай внимательно, Александр!

– Я все это и так знаю, – обиженно проворчал молодой человек.

Амбруазина тотчас повернулась к подростку с вопрошающим и одновременно властным выражением лица. У того достало ума пойти на попятную:

– Я хочу сказать, что в Квебеке мне об этом уже рассказывал отец де Мобеж. Но я не прислушивался.

– Отец де Мобеж? – Казалось, Амбруазина заинтересовалась. – Он ведь бывал в Китае и содействовал основанию обсерватории в Пекине, не так ли? Мне не терпится побеседовать с ним!

– Так что с Луной? – настаивал Вильдавре.

– Сейчас узнаете, маркиз. Если желаете, можете задавать мне вопросы. – На сей раз она обращалась непосредственно к губернатору Акадии.

– Итак, – наставительно начал он. – Э-э-э… если Луна, как вы говорите, оказывает влияние на весь земной шар в приблизительно равных пропорциях, как может случиться, что в каких-то местах приливы незначительны, а в других – огромны?

– Тонкое замечание. Действительно, об этом велись долгие споры. В наши дни пришли к выводу, что подобная разница в силе приливов вызвана неодинаковой в разных морях вязкостью воды. Так, например, Средиземное море – внутреннее, а потому очень соленое, и притяжение Луны не может создать кривизны, достаточной для того, чтобы уравновесить вязкость поверхности. Напротив…

– Что вы называете вязкостью поверхности? – поинтересовался кто-то.

– Плотность того, что составляет «кожу» моря.

– «Кожу» моря! – прыснул Вильдавре.

– Да-да, друг мой!

Анжелика пришла в себя. С тех пор как маркиз включился в разговор и он перестал быть диалогом между графом де Пейраком и герцогиней, Анжелика почувствовала себя лучше, внезапно нахлынувшая дурнота прошла.

Щеки вдруг загорелись, и графиня поняла, что несколько секунд, должно быть, была бледна как смерть. Слова по-прежнему гудели в ушах, она заставила себя прислушаться и понять их смысл, силясь осознать, что же произошло.

«Что это было? Да ничего! Что на меня вдруг нашло?.. Ничего не случилось. Все в порядке, все как обычно…»

Анжелика слушала голос Амбруазины де Модрибур, которая очень доходчиво объясняла, что, если выстрелить по поверхности моря, пуля рикошетом от нее отскочит. А значит, благодаря своей «коже» море оказывает сопротивление любому проникновению. «Кожа» внутреннего моря, каким является, например, Средиземное, неизбежно стягивается, становится очень плотной и таким образом сопротивляется притяжению ночного светила. Напротив, чем больше поверхность, тем больше она растягивается, как здесь, во Французском заливе, или в бретонской бухте Мон-Сен-Мишель, где встречаются две оконечности безбрежного океана. И тем охотнее море покоряется притягательной силе Луны.

– Кроме того, в обоих этих местах географам удалось обнаружить наличие ледниковой платформы, о которой мы только что говорили, что, вкупе с небольшой глубиной, является дополнительной причиной крайнего утончения сопротивляющейся поверхности воды. Вот почему в наших краях Луна может играть с нею, как с легкой вуалью, покорной всем ее капризам. Скажите, граф, не слишком ли далеки мои объяснения от научной строгости?

– Они точны и доступны всем, – признал Пейрак.

И несколько раз одобрительно кивнул.

Вне себя от радости, Амбруазина бросила на него пылкий взгляд. Губы ее приоткрылись, обнажив ряд блестящих прекрасных зубов.

– Все это представляется логичным, – согласился губернатор, – но удалось ли кому-нибудь установить, в какой момент, помимо наших сновидений, оказывает на нас влияние нежная Феба?

– Самое сильное влияние она оказывает, когда находится между Землей и Солнцем…

– А почему происходят два прилива? – с жаром вмешался квартирмейстер.

Стоило герцогине заговорить о науке, голос ее приобретал особую силу и звучность. Она рассказала, что при том и другом приливе Луна меняет свое местоположение по отношению к Солнцу. Когда она находится в квадратуре, то есть под прямым углом к Солнцу, два полюса притяжения противодействуют между собой, и притяжение, а вместе с ним и прилив, ослабевает. Это явление называется квадратурным или малым приливом с половинной амплитудой. Не следует путать его с отливом, как это частенько делают люди, несведущие в морской терминологии.

– А что происходит во время отлива?

– Луна отдаляется, притяжение ослабевает, и поднявшаяся вода просто отступает.

– От ваших рассказов у меня голова кругом идет, – скептически заметил Вильдавре. – Это ведь как на качелях, верно?

Краем глаза он следил за реакцией Пейрака, однако тот, по-видимому, не подвергал ни малейшему сомнению утверждения хорошенькой женщины. Напротив. Его суровое, обычно непроницаемое лицо как будто осветилось удовлетворением.

– Стало быть, законы Кеплера подтверждены? – поинтересовался он.

– Конечно. Кстати, я состояла с ним в переписке.

Граф едва заметно приподнял бровь.

– С Кеплером? – с сомнением переспросил он.

– А почему нет? – Амбруазина снова дерзко взглянула на него. – Выходит, по вашему мнению, женщина не в силах понять законов, выведенных им из его наблюдений за фазами Марса? А также того, что планетарные орбиты – это эллипсы, одним из фокусов которых является Солнце, и что площадь развертки лучей вектора, идущих от центра Солнца к центру планеты, прямо пропорциональна времени, затраченному на прохождение этой дуги. И еще тех законов, доказывающих, что квадрат времени обращения планет пропорционален кубу главных осей орбит.

– Именно из этих законов английский ученый Ньютон вывел законы всемирного тяготения, и лунного притяжения в их числе, – добавил Пейрак, с неослабным вниманием слушавший герцогиню.

В его голосе Анжелика словно бы различила скрытое послание. Сомнений не было. Жоффрея глубоко взволновала беседа с герцогиней де Модрибур, смысл которой оставался неясным для всех остальных присутствовавших.

Она испытала облегчение, когда маркиз де Вильдавре, не любивший оставаться на вторых ролях, своим вопросом вновь нарушил колдовские чары:

– Вернемся же к Луне! Она ближе к нам, нежели ваши чертовы бесплотные центры. Ответьте еще на один вопрос, герцогиня, лично для меня, касательно приливов. Допустим, на поверхности Земли, на том полушарии, что обращено к Луне в момент притяжения, возникает вздутие, но как подобный феномен может произойти у антиподов, на другой стороне земного шара?

Амбруазина сочувственно улыбнулась ему.

– Да потому, сударь, что в беспредельной системе окружающих нас планет, – мягко произнесла она, – Земля – это всего лишь крохотная точка. Так что влияние Луны, впрочем, как и Солнца, не ограничивается тем, что застает нас в одном определенном месте, то есть там, где вы находитесь. Оно буквально обволакивает нас, проникает внутрь. Если поразмыслить, подобное единение с окружающими нас в бескрайности бытия видимыми и невидимыми системами поистине чудесно. И нам остается лишь признать величие Творца, Господа, Отца нашего Небесного, – с воодушевлением закончила она, устремив свой взор ввысь.

Там, в золотистом вечернем воздухе, зажглась звезда.

В этот момент, шумно хлопая крыльями, над ними, словно мощное дыхание кого-то невидимого, пронеслась большая стая птиц.

Анжелика почувствовала, что происходит нечто необычное, непривычное, чего никто, кроме нее, не замечает. Сама она, впрочем, лишь мельком ощутила это явление, словно бы это творилось где-то в другом месте и вовсе не имело к ней отношения. Но странное видение, точно вспышка молнии, запечатлелось в ее зрачках! Все присутствующие мужчины не сводили глаз с Амбруазины де Модрибур.

Поразительная красота герцогини, с ее юным и бледным лицом, словно освещенным изнутри исступленной религиозной страстью, ослепляла. Анжелика не могла бы сказать, сколько прошло времени, – возможно, всего лишь краткий миг. А быть может, на самом деле и вовсе не было этого мгновения тишины.

Попечительница повернулась к графу де Пейраку и тоном светской дамы поинтересовалась:

– Удовлетворены ли вы, магистр? Я могу снять ученую тогу?

– Разумеется, сударыня. Вы более чем подробно ответили на все затруднительные вопросы. За что мы очень признательны вам.

Герцогиня по-прежнему пристально смотрела на него. Затем хитро улыбнулась.

– А моя награда? – спросила она, будто решившись. – Не вы ли пообещали, что тот, кто сумеет объяснить причину и силу приливов во Французском заливе, получит награду из ваших рук?

– Да, – смутился он, – но…

– Вы не были готовы к тому, что получите ответ от женщины? – со смехом предположила она.

– Увы, – улыбаясь, согласился он, – я подумывал о трубочном табаке для этих господ…

– И не предусмотрели ничего для меня, женщины…

Она продолжала смеяться, но теперь смех ее стал более нежным, тихим, как будто снисходительным.

– Ну что же! Я неприхотлива. Из-за кораблекрушения я лишилась всего… Мне доставит удовольствие любая мелочь. Но все же я имею право на награду… Вы согласны?

Словно опасаясь дерзкого и в то же время простодушного взгляда Амбруазины де Модрибур, граф отвел глаза. Казалось, он готов снять с пальца один из своих перстней, чтобы подарить его герцогине. Но спохватился и, порывшись в кожаном кошельке, который носил на поясе, достал оттуда золотой самородок размером с орех.

– Ах, что это?! – воскликнула герцогиня.

– Один из прекраснейших самородков, найденных на нашем руднике в Вапассу.

– Какое чудо! Никогда не видела ничего подобного.

Она уже собралась взять сокровище, но Пейрак отвел свою руку.

– Вы не ответили на мой вопрос касательно феномена запаздывания притяжения относительно момента пребывания Луны в зените.

– О, умоляю вас, в другой раз! – немного капризно, точно маленькая девочка, воспротивилась она.

Граф с улыбкой вручил ей самородок. Амбруазина взяла его кончиками пальцев, подняла к небу, и он засверкал в лучах закатного солнца.

И вновь Анжелику охватил страх, она не могла выразить объявший ее ужас ни в крике, ни в движении. Осмотрительность требовала, чтобы она оставалась безмолвной и бесстрастной; при любом движении под ногами у нее могла разверзнуться пропасть, мелькнувшая перед ее внутренним взором.

Глава XVI

Внезапно тишину нарушили крики, началась толкотня, затем раздались взрывы смеха.

По склону холма черным шаром скатилась росомаха Вольверина. Опрокидывая всех, кто попадался ей на пути, она расчистила себе дорогу и как вкопанная замерла перед Анжеликой. Распушив веером свой роскошный хвост и сверля ее огромными глазами, в которых горели красные отблески закатного солнца, она, принюхиваясь, почти уткнулась в землю своей крысиной мордочкой.

Герцогиня де Модрибур вскрикнула и отшатнулась. Ей едва удавалось сдержать дрожь.

– Что это за чудовище? – в испуге закричала она. – Анжелика, умоляю, спасите меня.

– Всего лишь росомаха. Она ручная, поэтому не опасна.

Анжелика опустилась на колени, чтобы погладить зверька. Неожиданное появление Вольверины почему-то обрадовало ее. И она почувствовала облегчение.

– Она ищет Кантора. С тех пор как он уехал, она совсем бешеная.

– Лучше бы ваш сын увез ее с собой, – закричала госпожа де Маниго, которая в сутолоке плюхнулась на свой мощный зад. К счастью, обошлось без повреждений.

– Да он искал ее, – вступился за друга Марсиаль Берн. – Перед его отплытием мы вместе ее искали. Но Вольверина резвилась в лесу с медведем, вот Кантору и пришлось отбыть без нее.

– Они с медведем большие друзья, – заметила Роз-Анн.

– А вот и медведь, – сказал кто-то.

К собравшимся вместе со своим огромным спутником уже подходил Илай Кемптон.

– Вот, привел к вам Мистера Уиллоби, – торжественно объявил он графу де Пейраку. – Я изложил ему все, чего вы от него ждете, и он не видит никаких препятствий, мешающих ему отправиться с вами во Французский залив, хотя ему очень нравится в Голдсборо и он не особенно любит морские прогулки. Однако Мистер Уиллоби понимает, что для Англии это вопрос престижа.

– Я благодарю верного подданного английской короны, – произнес Пейрак и обратился к медведю с несколькими словами по-английски.

Следует признать, медведь и правда процветал в Голдсборо, где он объедался черникой, орехами и медом. Казалось, со времени своего прибытия он стал в два раза толще. Мистер Уиллоби принялся принюхиваться, вертя головой во все стороны, точно искал среди присутствующих знакомое лицо. А затем поднялся на задние лапы и вразвалку с ворчанием двинулся к Анжелике.

На задних лапах он оказался на голову выше ее. Зрелище весьма впечатляющее.

Герцогиня вновь сдавленно вскрикнула и едва не лишилась чувств. Те, кто стоял ближе всех к Анжелике, поспешно отступили. Жоффрей де Пейрак и Колен Патюрель инстинктивно сделали шаг к медведю. Однако Анжелике достаточно было нескольких слов по-английски, чтобы он снова опустился на четыре лапы. Тогда, продолжая дружески беседовать со зверем, она погладила его.

– Красавица и Чудовище, – ликовал маркиз де Вильдавре. – Поистине необычайное зрелище!..

Глава XVII

– В самом деле, – комментировал он спустя некоторое время. – Невероятное зрелище! Ваши золотые волосы и грациозная фигура рядом с этим мохнатым чудовищем! Вы и правда ничего не боитесь. И совершенно соответствуете тем легендам, что ходят о вас в Квебеке… Нет-нет, оставьте, милейшая, – всполошился он, задержав руку госпожи Каррер, которая принялась убирать со стола. – На этой тарелке еще есть немного вкуснейшего крабового мяса. Передайте ее мне! Мм!.. Божественно! Так что я говорил? Ах да, дражайшая Анжелика, вы чрезвычайно похожи на свой портрет, написанный вашими восторженными поклонниками в Квебеке. Подумать только, что наш степенный Арребу учинил скандал, встав на вашу защиту по возвращении из своего путешествия по Кеннебеку. Прежде мы друг друга не понимали. Он почитал меня распутником. Однако мне понравилось, с какой отвагой он вас защищал, и это нас сблизило. Он явно влюблен в вас. Его супруга в Монреале уже неустанно молится о спасении его души. Но почему же она с ним не спит? Вот и получает по заслугам!

Анжелика слушала вполуха. Гости расходились. Стали уносить миски, стаканы и кувшины. Крепкие молодые парни взялись разбирать столы. Фиолетовая тень накрыла берег, и странно звонко раздавались в прозрачных сумерках крики тех, кто уже не мог различить друг друга. Ветер стих.

Анжелика пыталась понять, где муж, и не видела его.

– Во время сильного голода в Квебеке, когда поговаривали, будто вы все умерли в лесной глуши, мальтийский рыцарь Ломени-Шамбор заказал по вам девятидневный молебен. Кое-кому это показалось излишним. Я пошел. Мне всегда нравилось делать что-нибудь ради хорошеньких женщин, хотя бы помолиться о них. Из-за этого поднялся большой шум. Жанина Гонфарель настраивала женщин против вас. Она действовала так в угоду иезуитам, чтобы таким образом вынудить их оставить в покое ее бордель в Нижнем городе. В Квебеке так много интересных людей, сами увидите. Обожаю этот город. Там непрестанно происходят невероятные события. Я уже был там в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, когда в небе появилась комета – знак войны, а по реке плыли охваченные пламенем пирóги с телами погибших мученической смертью от рук ирокезов… Говорят, будто вы убили Пон-Бриана?

– Я? Я никого не убивала…

– Словом, он умер из-за вас. Он был моим очень добрым другом, но чересчур рьяным поклонником прекрасного пола. Считал себя неотразимым. Легкая добыча для этого ловкого иезуита.

– О ком вы говорите? – изменившимся голосом спросила Анжелика. Она только что внезапно заметила Жоффрея. Он стоял на крыльце трактира и беседовал с сидящей на скамье возле двери герцогиней де Модрибур.

– О Себастьяне д’Оржевале, разумеется, черт бы его побрал, – ответил Вильдавре. – Уважаемый человек! Я его очень люблю. Поначалу у нас с ним случались стычки. Но я иезуитов не боюсь. Эти люди обладают особым обаянием. Да, моя карета как-то задела его на узкой улочке. После чего он попытался запретить мне ею пользоваться, ссылаясь на то, что улицы Квебека не рассчитаны на кареты. Он прав. Однако я выписал себе карету из Европы за немалые деньги – и должен получать от нее удовольствие…

Амбруазина де Модрибур сидела на скамье, положив руки на колени и обратив к графу де Пейраку свое бледное лицо. Высокий, стройный, статный силуэт графа вырисовывался на фоне полыхающего над Французским заливом заката. Входя или выходя из трактира, люди ненадолго скрывали его фигуру от глаз Анжелики.

– Возьмите, дружок, – сказал Вильдавре, протягивая свою пустую тарелку проходившему мимо сыну госпожи Каррер. – Думаю, у вас еще остались эти восхитительные сласти из орехов?..

– Нет, ваше сиятельство, дети все съели.

– Жаль!

Маркиз вытер губы кружевным платочком и удовлетворенно потянулся.

– Не правда ли, Анжелика, жизнь прекрасна! Вы не отвечаете? Почему? Погода бесподобная. Мы испытали незабываемое наслаждение, слушая, как нас просвещает эта красавица-герцогиня. Ах, как верно я поступил, что решил ненадолго покинуть Квебек! После зимы там все становятся слишком нервными. Даже служанка пыталась повздорить со мной. Вознамерилась навестить родных на острове Орлеан. На самом деле, подобно всем канадцам, захотела поразмяться после зимы. «Пожалуйста, – сказал я ей, – отправляйся. Я не младенец и превосходно обойдусь без тебя!» Но никто не умеет, как она, приготовить мой утренний шоколад. Я люблю с пряностями, на испанский манер. Этому юнцу Модрею тоже не сиделось на месте. Он хотел, как все эти молодые сорвиголовы, отправиться за мехами на север. «Пожалуйста, – сказал я ему, – отправляйся, Элиасен!» Он тоже возвратится. Он опасался, что его насильно женят: новые законы суровы. Впрочем, я бы вмешался. Но он мне не доверяет. Знаете, его ведь воспитывали ирокезы. А вот Александру не терпелось покорять морские просторы!

На берегу стемнело. Однако фонари и лампы пока не зажигали. Было так тепло, что никому не хотелось расставаться и расходиться по домам. Гости не спешили и, образовав небольшие группы, лениво переговаривались.

– Да, жизнь прекрасна, – повторил маркиз де Вильдавре. – Мне нравится атмосфера Французского залива. Вы ощущаете этот ветерок? Из-за него все здесь слегка безумны. Кроме вашего супруга, который методично идет к цели и умеет, не безумствуя, осуществлять свои безумные идеи.

– Какие безумные идеи? – повернувшись к маркизу, с раздражением спросила Анжелика.

– К примеру, создание этого поселения. Католики бок о бок с кальвинистами… Оно нежизнеспособно! Дети вырастут, полюбят друг друга, захотят жениться… Но пасторы и священники откажутся их обвенчать, отцы проклянут, матери будут плакать…

– Ах, замолчите, вы повергаете меня в уныние! – воскликнула доведенная до отчаяния Анжелика.

– Да что с вами? Я не хотел огорчить вас. Напротив, разве я не говорил вам, как мне нравится здесь, где все оживлено вашим присутствием? Какое разнообразие человеческих типов, привлеченных сюда из всех уголков земли!

Над ними с громкими душераздирающими криками пронеслись какие-то птицы.

– Сколько воодушевления! Сколько жизни!

– Да, как на ярмарке, – вздохнула Анжелика.

– Нет, это лето, – возразил маркиз. – А оно здесь короткое. В этих северных краях следует жить быстро, напряженно, лихорадочно, чтобы успеть все в несколько месяцев. А вот после… Так что приезжайте-ка осенью в Квебек… У нас так красиво. Корабли ушли, розовеют Лаврентийские горы, реку, напоминающую большое бесцветное озеро у подножия скалы, постепенно начинает сковывать льдом. Приезжайте же.

– Но вы же сами говорите, что потом оттуда невозможно уехать.

– Что с того? Проведете у нас зиму. Я предоставлю вам с господином де Пейраком в полное распоряжение свой дом. А он один из самых благоустроенных в Квебеке… Вам там будет удобно. О нет, меня это нисколько не стеснит, у меня в Нижнем городе есть квартирка, и…

– Простите, – неожиданно покидая его, бросила Анжелика.

В темноте она различила силуэт Амбруазины де Модрибур. Герцогиня внезапно выступила из тени и теперь направлялась от трактира наверх, к деревне.

Повинуясь неосознанному порыву, Анжелика бросилась ей наперерез. Герцогиня шла быстро, почти бежала. Они едва не столкнулись. Узнав Анжелику в еще льющемся с неба неверном свете, Амбруазина испугалась.

– Что с вами? – спросила Анжелика. – Вы чем-то сильно взволнованы?

– Вы тоже.

Воцарилось молчание. Глаза герцогини на ее мраморно-бледном лице казались двумя черными дырами. Она напряженно всматривалась в лицо Анжелики.

– Как вы прекрасны! – почти непроизвольно прошептала она.

– Вы говорили с моим мужем. Что бы такого он мог вам сказать, что до такой степени потрясло вас?

– Да ничего… Мы говорили… – Она запнулась, затем пробормотала: – Мы… говорили о математике…

– Итак, вы продолжили математические беседы с госпожой де Модрибур? – поинтересовалась Анжелика у Пейрака. – Положительно, она чрезвычайно ученая женщина.

– Быть может, чересчур для хорошенькой женщины, – вскользь заметил граф. – Впрочем, нынче вечером мы многое узнали из ее высоконаучного и, следует признать, очень интересного сообщения о приливах. А я всего лишь поделился с нею соображениями относительно возможности поселить здесь некоторых ее подопечных.

– И что она ответила?

– Что подумает.