Текст книги "На крыльях мечты"

Глава 21

Операцию по спасению мальчика возглавил шериф. В его лице не было ни кровинки, и он крайне редко смотрел в мою сторону. К тому моменту, как мужчины достали наконец Джеймса из глубин земли, время обеда давно прошло, но до ужина было еще далеко. Правда, казалось, что малыш пробыл в той яме много часов. На самом деле он был уже достаточно крупным, чтобы не провалиться глубоко. Из толпы донеслись радостные крики, как только ребенка вытянули на солнечный свет. Я отпустила Олли и Дэна и взяла Джеймса на руки.

– Деточка, – прижалась я щекой к его щеке, – с тобой все в порядке? Где больно? – Я расплакалась, хотя думала, что выплакала уже все слезы, стоя у старого колодца.

Кто-то забрал мальчика из моих рук. Шериф. Он держал Джеймса на руках, пока доктор Ризингер осматривал поцарапанные и все в синяках ноги и руки, а после голову и глаза. Затем шериф вернул Джеймса в мои объятия с сочувствующей улыбкой.

Джеймс припал головой к моему плечу, я чувствовала его горячее дыхание на своей шее.

– Там было темно!

– Да, дорогой. – Я похлопала его по спине. – Знаю, что темно. Ты был храбрым мальчиком.

– И холодно!

Я крепче обхватила его руками, пытаясь согреть холодное тельце.

Мальчик поднял голову и заглянул мне в глаза, водя грязными пальцами по моему лицу.

– Было очень интересно, но я рад, что ты меня вытащила. – Малыш опять склонил головку мне на плечо.

У меня опять чуть было не полились слезы, пока я не увидела кивка Ирен. Она взяла за руку одного из своих детей и пошла к фургону. Я поняла, что мы должны сделать так же. Я повернулась к Олли и Дэну, Дженни была между ними.

– Поехали домой. – Я взяла Джеймса за руку, Дженни на руки. Олли и Дэна я бы тоже взяла за руки, если бы у меня их было больше, как у паука. Но мне помог шериф Джефрис, он тихо шел за нами, помогая дойти до фургона.

На этот раз я сидела сзади, у меня на коленях Дженни, Джеймс прикорнул сбоку, Дэн стоял за мной, обнимая меня за шею, Олли сидела рядом, ее юбка накрывала мою. Когда мы тронулись, я беззвучно сказала «спасибо» шерифу.

К тому времени как мы подъехали к воротам, у меня все тело болело так, будто я целый день в одиночку стирала огромные стеганые одеяла. Я сползла вниз, распрямила спину и приготовилась взять Дженни на руки. Тут Джеймс закричал, чтобы я взяла его за руку. Я подхватила малышку и взяла мальчика за руку.

Ирен наклонилась к мужу:

– Ну вот, все прибыли в целости и сохранности.

Я надеялась, что моя слабая улыбка передаст хотя бы каплю моей благодарности, которая росла как луна перед полнолунием во время осеннего равноденствия.

Лэтхэмы уехали, а мы поплелись к дому. Нам нужно было принять ванну, но я не могла заставить себя наполнить бадью, нагреть воду, да еще и запачкать кучу полотенец.

Я положила сумочку на стол, удивляясь, как я не потеряла ее во всей этой кутерьме. И тут я вспомнила про мои письма – от мамы и от Артура.

– Где мои письма?

У Олли округлились глаза.

– Я не видела никаких писем.

Я начала перерывать сумку, выплескивая свой страх криками:

– Где эти письма? Я должна их найти!

Их не было, ни одного.

Олли отступила от меня на шаг, Джеймс придвинулся ближе. Я потерла лоб. Куда я их положила? Так: я сидела, потом побежала к школьному двору. Я зажмурилась, стиснула зубы и скомандовала себе вспомнить. Но ничего не вышло. В памяти всплыл только образ Джеймса в темной дыре.

Я упала на ближайший стул, чуть не ударив при этом Джеймса головой. И тут на скамье я увидела журнал. Глубокий вдох изменил мой голос.

– Откуда ты взяла журнал, Олли?

Девочка скривилась. Что это – сосредоточенность, смущение? У меня не было никаких сил над этим задумываться.

– Я не знаю. – Словам вторило отрицательное покачивание головой. – Я не помню. Кто-то дал его мне, когда мы уезжали. Я не знаю. – Девочка опустилась на пол и разрыдалась.

Мне хотелось поступить так же.

«Помоги мне! Помоги мне! Помоги мне!» – звучало у меня в голове, пока я пыталась взять себя в руки. Письма должны где-то быть. Если кто-то подумал поднять журнал и отдать нам, то и про письма подумал. Правда, их могло просто унести ветром, пока никто не видел…

Я почувствовала, что вот-вот закричу. Мама дала бы мне пощечину, чтобы я успокоилась, но мамы здесь нет. Нравится мне это или нет, но я здесь старшая. Я сцепила челюсти и попыталась удержать бушующее во мне торнадо эмоций.

У Джеймса оттопырилась и задрожала нижняя губа, я подтянула его к себе и усадила на колени, но он начал изворачиваться, чтобы вырваться. Олли плакала, сидя на полу, к ее воплям присоединилась Дженни. Я боялась, что и Дэн тоже скоро зарыдает.

Я отодвинула драгоценный журнал тети Адабель. Он соскользнул со скамьи и упал на пол.

Олли вскрикнула:

– Ребекка! Смотри!

Из журнала выпали два конверта.

Опустившись на колени, я собрала их как драгоценности, вдруг вспомнив, что я сама положила их туда!

– Господь нашел их! – пискнул Джеймс, стоявший за мной.

– Что?

– Господь нашел их. Я помолился, и Он нашел их.

Я уставилась на мальчика.

– Ты помолился?

Олли стояла возле брата, положив руку ему на плечо.

– Как мама учила нас. Ничто не является слишком большим или слишком ничтожным для молитвы. Мама и мисс Ада молились обо всем.

У меня открылся рот, затем закрылся. Верь так просто, как дитя, – пришли на ум строки. Так ли это?

Я встала, прижав письма к груди.

– Давайте все ложиться спать.

Олли удивленно посмотрела на меня. Ее плач сменился возмущением.

– Но мы же еще не ужинали!

Я зажмурилась, но не заорала, хотя мне очень этого хотелось. Я ответила спокойно, правда, в моих словах не было слащавой просьбы.

– Тогда сами приготовьте себе ужин, а я иду спать!

Я вихрем унеслась наверх со своими письмами, с одной стороны, испытывая вину за то, что оставила девятилетнюю девочку с таким заданием, а с другой – чувствуя облегчение, что никто из детей не последовал за мной.

Глава 22

На следующее утро я сожгла письмо Артура. Его жалкие слова оправдания не облегчили мою боль. Мамино же письмо я, напротив, перечитала еще раз при свете дня. Она сообщала, что чувствует себя уже гораздо лучше и что было много шума из ничего. Она скоро совсем придет в себя и снова будет крутиться по хозяйству. Не считаю ли я, что пора отправляться домой и оставить детей на попечение другого опекуна? Барни Грейвз, упомянула она, скучает по мне.

Все звучало вполне в мамином духе. Но я обещала тете Адабель, Френку и шерифу Джефрису позаботиться о детях, и к чему бы ни подталкивала и ни призывала меня мама, я не нарушу своего слова.

Я снова посмотрела на письмо. Написано дрожащей рукой, на полях чернильные пятна. Обычно все мамины письма очень аккуратны. Похоже, папа все-таки не преувеличивал опасности ее болезни.

Я положила письмо в ящик с одеждой. Я напишу ответ позже и дам ей знать, по-доброму, но твердо, что теперь я могу сама принимать решения и что я намерена выполнить свой долг по отношению к этим детям. Про Артура я не буду ей рассказывать. Пока не буду.

* * *

Несколько вечеров спустя я грызла конец карандаша, пытаясь составить список необходимых запасов на зиму. Хлеб из кукурузной муки перестал казаться слишком однообразным, когда я нашла маслобойку и сделала масло. Я даже выдавила кремообразную массу в формочку и выложила причудливую букву «G».

Но нам нужны марки. И дети хотели собрать рождественскую посылку для своего отца. Мне было жаль потратить последние наличные, но я полагала, что нам удастся купить несколько пустяков для Френка: расческу, зубную пасту, жвачки, шоколадки, крем для бритья, шнурки. Кроме того, скоро День Благодарения. А за ним и Рождество. Мне нужны деньги до праздников, иначе у детей не будет подарков.

Бах! Ба-бах! И хором все закричали!

Я бросила карандаш и побежала наверх, перескакивая через две ступеньки. Сердце билось быстрее, чем паровой двигатель, горло жаждало выпустить мой собственный вопль. Но это был не обычный ночной кошмар Джеймса. В лунном свете на меня уставилась пара глаз-бусинок. Глаза-бусинки принадлежали шипящему опоссуму.

В открытое окно, впускающее теплый вечерний воздух, попала ветка старого вяза, растущего около дома. Всего лишь короткий прыжок с ветки – и хитрое существо оказалось в комнате. А кудахтанье, доносившееся из курятника, говорило мне, что этот мошенник уже побывал там сегодняшним вечером.

Олли собрала детей в самом дальнем углу кровати, возле стены, в бледном свете луны ее расширившиеся от страха глаза сверкали. Комнату заполнили крики Дэна: он сидел, зажмурив глаза, но с распахнутым ртом. Во мне нарастал гнев, словно я курица, желающая защитить своих цыплят в гнезде. Я их не подведу!

С языка уже готовы были сорваться слова, которые я однажды услышала от Уилла, когда папин фургон проехал ему по ногам, но я не осмелилась. Вместо этого я сделала то, чему научили меня мама и дети, – помолилась.

– Господи, удержи это противное создание подальше от детей! И от курочек тоже! – Я прошипела слова прямо на опоссума, надеясь, что они его испугают. Но не тут-то было! Он стоял не шелохнувшись.

Мы уставились друг на друга, каждый раздумывал, кто же сделает первый шаг. Я решила, что это буду я, и взлетела на кровать. Опоссум повернулся ко мне.

Я потянулась к плетеному стулу, схватила его и направила ножки на эту громадную крысу: так делал укротитель львов на виденном мной представлении в цирке, который раскинул шатры несколько лет назад на окраине Даунингтона.

– Убирайся! – Я резко дернула стулом. Опоссум начал пятиться к двери. Я еще раз дернула на него стулом. Он зашипел и опять попятился, но направлялся в сторону коридора.

Когда мы достигли ступенек, этот злюка остановился и, очевидно, решил предпринять последнюю попытку. Он кинулся на меня. Олли заорала из спальни. И тут я ткнула опоссума в грудь ножкой стула.

Могут ли опоссумы удивляться? Этот явно удивился, когда покатился вниз по лестнице, – я за ним. Он скатился к входной двери, потом пробежал через столовую, пересек кухню. Я бежала за ним, по дороге схватив швабру и выметая его из дома, пока у него пятки не засверкали. Думаю, к тому времени он уже и сам был рад убраться. Я захлопнула за ним дверь с такой скоростью, что он едва уберег свой лысый хвост.

Дети сгрудились возле меня, обнимая за ноги и талию. Олли увлажнившимися глазами смотрела на меня в сумеречном свете.

– Ты спасла нам жизнь! – сказала она.

Я усмехнулась, стараясь рассеять ее страх, но ноги мои тряслись, как желе, пока я поглаживала девочку по волосам, спускавшимся до лопаток.

В гостиной все еще горела лампа, разгоняя тьму на кухне, как далекая звезда в безлунную ночь.

– Почему бы нам не поспать в гостиной? – предложила я.

Олли так горячо затрясла головой в знак одобрения, что я испугалась, как бы она не отвалилась. Мы забрали одеяла из спален. Я положила Дженни между спинкой дивана и Олли, а затем всех разместившихся на полу укрыла одеялами. Я даже не потрудилась прикрутить фитиль лампы.

* * *

Первым на следующее утро встал Дэн, вынырнув из груды одеял, как щенок, сразу готовый играть. Я подняла голову и приложила палец к губам, но призывать четырехлетнего малыша к тишине – это пустая затея.

Джеймс поднял голову, моргая, посмотрел на свет и незнакомую комнату. Затем его лицо посветлело. После того как он убрал свою ногу с моих ребер, я смогла снова вдохнуть. Мальчик побежал на кухню.

– Дэн, пошли посмотрим, нет ли там опоссума!

Дэн, конечно же, пошел, предвкушая, как и брат, увидеть существо, вчера напугавшее его до беспамятства. Олли застонала, когда я поднялась. Она обняла сестру, и они лежали вместе. Потирая шею, я поковыляла в коридор. Еще не успела опомниться, как рядом очутился Джеймс.

– Уверен, что смог бы снять его из папиного ружья! – Он посмотрел на меня с самым серьезным видом. Будто ему было не шесть, а пятнадцать.

Я едва удержалась от смеха.

– Ты знаешь, что не разрешается касаться папиного ружья! – Донесся из гостиной полусонный голос Олли.

Я сделала строгое лицо.

– Да, я уверена, что тебе это известно, Джеймс!

Он весь обмяк, осознавая поражение, и убежал.

– Она сказала «нет», – услышала я его голос из кухни и невольно улыбнулась.

– Всего лишь крыса! – Раздался голос младшего брата, затем глухой стук – две попки опустились на пол.

Смех душил меня. Я представила их недовольные маленькие личики – им не разрешили взять папино ружье и погнаться за противным существом. Я прижала руку ко рту, чтобы удержать смех, пока у меня не заболел живот. Взбежала наверх и рассмеялась, прижав к лицу пуховую подушку. У меня даже слезы полились. Я почувствовала себя так же хорошо, как после горячей ванны холодным днем, и поняла, что вчерашнее приключение того стоило.

Я переоделась в одежду, такую же свежую, как и мое отношение ко всему происходящему, и поспешила вниз – к детям.

– Вы не против, если сегодня я подою корову? – Через москитную сетку на двери донесся баритон шерифа Джефриса.

Теперь я тоже услышала призывное мычание Старого Боба.

– Да, конечно, спасибо.

Я стояла у двери и наблюдала, как мужчина идет, пересекая двор. Почему у меня не было чувств к мужчине, который, кажется, всегда появляется вовремя и говорит то, что следует? Мама назвала бы меня глупой за то, что, фигурально выражаясь, эти ингредиенты я не добавила в свое тесто. Думаю, что сейчас этого мужчину она бы поставила перед мистером Грейвзом.

Но сегодня мне было некогда об этом думать, да и не хотелось. Я вернулась на кухню. Олли умывалась, а я начала готовить завтрак. У меня была овсянка, еще я поджарила несколько кукурузных лепешек – потом смажу их патокой – и задумалась, хватит ли того, что останется, на обед и на ужин.

Со двора донесся гомон голосов. Я выглянула за дверь. Джеймс и Дэн сидели на крыльце, поглощенные разговором с шерифом. Об опоссуме уже слагали легенды. По словам Дэна, он чуть было не отгрыз руку младенцу. А по словам Джеймса, он его спугнул. Шериф согласно кивал, слушая и ту, и другую интерпретацию событий, его лицо было столь серьезным, будто они обсуждали цену на хлопок.

Потом он заметил меня и выпрямился, держа в руках крынку с молоком, его щеки порозовели.

– Вы согласитесь позавтракать с нами? – Я больше не задумывалась о том, что у меня не будет при этом компаньонки.

– Буду рад.

Я открыла дверь с москитной сеткой. Все трое вошли. Впервые за время пребывания здесь завтрак предвещал начало хорошего дня.

Глава 23

Несмотря на то что наши запасы подходили к концу, я пригласила всю семью Лэтхэмов, состоящую из десяти человек, и шерифа Джефриса на празднование Дня Благодарения. Мне хотелось почувствовать атмосферу праздника, посидеть в большой компании за столом. Как в тот день, когда мы услышали об окончании войны. Я наслаждалась работой и усталостью: так у меня совсем не было времени думать.

В среду перед застольем я раскатала коржи для пирога, почистила тыкву и приготовила начинку. Хотя снаружи воздух был практически зимним, кухня пылала жаром, как летом.

– Мне нужно еще дров для духовки, – прокричала я через открытую дверь, вытирая пот со лба. – И, кто-нибудь, откройте здесь окно!

Джеймс вбежал на кухню, раскрыл руки, и на пол посыпались поленья. Сощурившись, я едва удержалась, чтобы не отругать его.

– Спасибо.

Затем пришел Дэн, держа по полену в каждой руке. Он положил их на груду Джеймса.

– Кто-то идет.

Подложив дров в печь, я выглянула в окно. Вдали по дороге шел худой мужчина, помахивая чемоданом. Это не мог быть Френк. Слишком рано. Но если это не Френк, кто тогда? Страх и волнение, гнев и облегчение смешались, как ягоды в пироге, и я не могла отделить одно от другого. Артур передумал? Приехал извиниться лично? Мне бы этого хотелось?

– Олли, последи за пирогами. – Я выбежала на улицу и пошла по дороге, сердце колотилось, желудок сжался.

Мужчина помахал мне рукой.

– Сестричка!

Все мое беспокойство переросло в восторг.

– Уилл! – Я помчалась по дороге и бросилась брату на шею.

– Ну, полно, будет, не плачь!

– Это ты?! Это и вправду ты! – Мои слезы омывали ему шею, а он поглаживал меня по спине.

Когда я наконец успокоилась и посмотрела на него, брат показался куда более старшим, чем выглядел год назад, отправляясь во Францию. Его глаза окружали морщины, в их глубине затаилась боль. Война изменила его.

Вдруг у меня сдавило горло. Почему брат приехал без всякого предупреждения?

– Мама? – прошептала я. – С ней все…

Уилл улыбнулся и покачал головой, уже более похожий на старшего брата, которого я помнила.

– Ты всегда все видишь в черном свете, Ребекка. Нет, глупая гусыня, мама в порядке. – Он пожал плечами. – По крайней мере, она вне опасности. Хотя еще и не может много работать. Поэтому я решил отпраздновать День Благодарения с тобой.

У меня опустились руки. Уилл всегда был воплощением стабильности. Как толстый дуб, который окружил ветвями наш дом в Даунингтоне. Он всегда помнил о своем долге. Если он не остался дома на праздник, значит, что-то действительно не так.

– Когда ты вернулся домой? И почему мне никто не сообщил? – Я взяла брата за руку. Она была очень худой, даже хрупкой, казалось, мое прикосновение может сломать ее. У меня внутри все оборвалось.

– Я был уже на пути домой, когда объявили об окончании войны.

Остановившись, я заставила и его остановиться.

– Почему, Уилл?

Он уставился вдаль, его глаза сузились, будто он смотрит через океан и видит Францию.

– Я умираю, Ребекка. Они позволили мне умереть дома.

Я замерла и не могла дышать. Билось ли у меня сердце? Дыхание и движение возвратились с волной тошноты, но прежде чем я смогла задать вопрос, Уилл улыбнулся.

– Я слышал, ты стала матерью, фигурально выражаясь. Лучше представь меня. – Брат взял меня за руку и повел вперед, мои ноги подкашивались.

Во дворе и в доме стояла звенящая тишина. После новостей Уилла она казалась весьма подходящей, поэтому прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что это ненормально. Не для этого дома. Здесь очень редко было тихо, даже посреди ночи.

– Олли? Джеймс? Дэн?

Ответа не последовало.

– Ты что, уже их потеряла? – Усмешка Уилла немного привела меня в чувство.

– Я не потеряла их, – шикнула я в ответ. – По крайней мере, я так не думаю.

Сначала я пошла к цистерне: всегда боялась, что кто-нибудь из мальчиков свалится в нее, когда полезет «просто посмотреть». Но крышка сидела плотно, да и табурета рядом не было.

Уперев руки в бока, я позвала еще раз. На этот раз откуда-то совсем близко донеслось хихиканье. Я сошла с крыльца, стала на колени и заглянула под него. На меня смотрели, моргая, четыре пары глаз.

– Если вы немедленно не вылезете, придет опоссум и всех вас съест!

Повизгивание от страха и восхищения сопровождалось возней, когда все выбирались из укромного места. Конечно, все перепачкались. Я открыла было рот, чтобы отругать их, как тут до меня донесся запах горелого. Я принюхалась еще раз…

– Мои пироги! – Я рысью помчалась на кухню и открыла духовку. Дом заполнил черный дым. Я начала махать руками и кашлять, затем обернула руку полотенцем и достала из духовки первый пирог. Он был не с золотисто-коричневой корочкой, а похож на лепешку засохшей грязи. Я поставила его на стол и достала второй, он был еще хуже, чем первый.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я буду это есть, – сказал Уилл, снимая Дэна со своих плеч и усаживая его на стул. Дыхание брата было прерывистым. По вискам струился пот.

Я начала охлаждать пироги, поставив формы в воду, и решила подогреть кофе. Это займет мои руки, и я смогу отвернуться, чтобы справиться с раздражением из-за сгоревших пирогов и с шоком из-за новостей Уилла. Я не могла найти в себе силы спросить, от чего он умирает. Пока не могла. Знала только, что заболевание не заразно, иначе он не приехал бы.

Кофе вскипел. Я сняла его с печи и налила чашку Уиллу. Вскоре дети устали от новостей о госте и ушли на улицу наслаждаться последним солнечным теплом. Все, кроме Дженни. Они сидела на коленях Уилла, с любопытством разглядывая его. Думаю, она решила, что это ее папа, – некая необъяснимая детская интуиция, которую никто из нас не мог понять.

Кажется, Уилл был не против. Он держал ее, поглаживал волосы малышки и легонько целовал в носик.

Дочь, которой у него никогда не будет. Мои плечи поникли от этой мысли, но я заставила их вновь распрямиться. Нужно замешивать тесто для новых пирогов. Это позволит мне чем-то заняться и даст время на размышления. Пока я работала, Уилл говорил. О доме, своих друзьях, обо всем, кроме себя самого и войны.

– Ну что, приходится отбиваться от ухажеров палками? – спросил он, покачивая Дженни на колене.

Я нахмурилась, потому что его слова ненамеренно разбередили мою рану.

– Нет.

– А я слышал другое.

Я обернулась.

– Какие у меня здесь ухажеры, по-твоему? Я целыми днями с этими детьми.

– Вы, кажется, неплохо здесь веселитесь. – Он подмигнул, его глаза смеялись.

Мне захотелось стукнуть его скалкой.

– Так что, ты скоро выходишь замуж? Ну же, расскажи!

Я скалкой стукнула по тесту.

– Тебе это мама сказала?

– Да, и говорила об этом весьма уверенно. Какой-то молодой летчик из этих мест или что-то в этом роде. Конечно, она пока не сдалась насчет «дорогого мистера Грейвза».

– Я не выхожу замуж ни за одного из них. – Я демонстративно отнесла нижние коржи пирогов к печке и оставила их подходить в тепле, прежде чем раскатать верхние коржи, чтобы закрыть ими начинку. Я молилась, чтобы в кастрюле осталось достаточно тыквы для начинки и мне хватило для двух пирогов. А если нет, подумала я, то вполне можно будет сделать и один сырный пирог.

– Ясно, значит, у тебя другие планы? – Уилл отхлебнул кофе, поставил его на стол и отодвинул так, чтобы Дженни не могла до него дотянуться.

Я выскребла оставшуюся тыквенную начинку и распределила ее по коржам.

– Да, у меня есть планы. Мама ничего не знает.

Брат посмотрел на меня так, будто не верил в это, как, собственно и я сама.

* * *

Брат Лэтхэм произнес праздничную молитву, затем раздался звон посуды, стали накладывать кушанья, разнесся гул голосов, и еда начала исчезать куда быстрее, чем готовилась. Уилл ел с аппетитом и участвовал в разговоре. Я нет. Я не могла освободиться от мыслей, что мой брат умирает, а все мои мечты развеялись, как дым по ветру.

Мужчины и дети вышли на улицу, как только насытились. Ирен поручила старшим девочкам мыть посуду. Мы с ней вытирали ее, потом расставляли по местам.

– Не хочешь рассказать мне, что произошло? – Глаза Ирен были полны сочувствия, но без надоедливости.

Она передала мне блюдо, уже чистое и вытертое. Я уставилась на него, будто не зная, что с ним делать. Затем я вдохнула запахи кухни: застоялой еды и мыла.

– Мой брат умирает.

Ирен забрала у меня блюдо из рук, чтобы я случайно его не выронила. Она покачала головой и отставила его в сторону.

– Мне очень жаль, дорогая.

Она обняла меня и повела к двери.

– Иди и проведи время с братом. Мы здесь все закончим. – Ее голос был нежен, таким тоном мать говорит со своим новорожденным младенцем.

Я повиновалась. Сначала прошла на задний двор, затем обошла кругом и вернулась к парадному входу. Брат Лэтхэм принес на веранду стул. Уилл и шериф Джефрис сидели в креслах-качалках, пока детвора возилась на лужайке. Уилл выглядел уставшим, тем не менее, когда он наблюдал за играющими и смеющимися детьми, на его устах появлялась улыбка.

Я села на крыльцо перед мужчинами, сложив руки на коленях и глядя на детей, а сама прислушивалась к разговору за спиной.

– Я лишь надеюсь, что произойдет именно то, о чем они говорят. Эта война станет последней, положит конец всем войнам, – раздался хриплый голос Уилла. – Я бы не хотел, чтобы кто-либо из этих малышей прошел через то, через что прошли мы.

Повисла тишина, только что-то неразборчиво пробормотал брат Лэтхэм.

Под Уиллом заскрипело кресло. Он закашлял глубоко и тяжело, весь содрогаясь, как тетя Адабель. Когда Уилл пришел в себя, у меня по спине пробежал озноб.

– Не знаю, что хуже – наблюдать тех несчастных, которые сразу задыхались, или быть приговоренным медленно чахнуть, как я. Эти газы действуют по-разному.

Отравляющие газы. Я читала о них в газетах. Из-за них Уилл умирает? Я слегка повернулась, надеясь, что он продолжит говорить. И он, как мне показалось, специально стал говорить еще более отчетливо, чтобы я услышала и поняла, обращаясь при этом не ко мне.

– Может, я не вовремя надел свой противогаз. Может быть, газы еще были в воздухе, когда я снял противогаз, неправильно рассчитав время их распада. Как бы то ни было, они проникли в мои легкие. И если они не убивают сразу, то провоцируют развитие болезней, которые приканчивают тебя. Таких, как рак.

У меня в горле стал ком. Рак выедает человека иногда месяцами, а иногда годами. Какой удел уготован моему брату?

– Я решил, что если мне суждена скорая встреча с Создателем, то пока стоит наслаждаться жизнью, вместо того чтобы лежать, ожидая смерти.

Может быть, он приехал в правильное место? Этих детей распирало от жизни и энергии.

– Я так полагаю, вы пока не думали увезти мою сестру подальше от этого? – Насмешливый голос Уилла заставил меня живо обернуться: брат смотрел на шерифа.

– Ну… – протянул шериф.

Я послала им обоим сахарную улыбку.

– Буду очень благодарна тебе, старший брат, если ты не будешь вмешиваться в мою жизнь.

Где-то в груди брата Лэтхэма заклокотал смех. Шериф уставился на свою шляпу, вертевшуюся в руках. Губы Уилла искривились в улыбке, веселье пузырилось из легких, поврежденных войной и болезнью. Он вновь выглядел молодым. Полным жизни.

А мое сердце разрывалось от боли.

* * *

На следующее утро, занимаясь неспешными домашними делами, я рассказала Уиллу про Артура, позволив своим слезам пролиться на бок Старого Боба. Уилл ничего не ответил, но я видела, как сжимаются его кулаки от желания наказать мужчину, обидевшего его сестру. Вместо этого я послала его колоть дрова.

– Рассказать маме? – спросила я.

В ответ раздался глухой удар топора. Уилл бросил наколотые дрова в кучу и взялся за следующее бревно. Затем облокотился о топор и посмотрел на меня.

– Я бы пока не говорил. Ей не нужны сейчас… разочарования. – Он еще немного поколебался и добавил: – Хотя она просила меня привезти тебя домой.

– Ясно. И что, ты попытаешься?

Он поднял топор и снова опустил его. Полено раскололось на несколько частей. Брат покачал головой.

– Нет. Пока эти дети нуждаются в тебе больше, чем мать. Любому это понятно.

Я выдохнула: было приятно, что брат на моей стороне.

Когда Уилл больше не мог рук поднять над головой, я повесила топор на крючок, и мы медленно побрели к дому. Пока брат отдыхал, лежа на диване, он развлекал нас историями о воздушных боях, о пересечении океана, о столкновении с британскими солдатами и о том, какой у них смешной акцент.

На закате, пока ужин стоял на плите, я вышла на веранду и, остановившись возле сидящего на стуле Уилла, положила ему руку на плечо. Он накрыл ее своей ладонью. Я улыбнулась.

– Завтра утром мне нужно уезжать. Я расскажу маме, как хорошо ты обо мне заботилась.

Я обняла брата за шею и прижалась к нему щекой.

– Тебе действительно нужно ехать? Останься. Я позабочусь о тебе.

– Я не могу так поступить с мамой, ты же знаешь.

Я обняла его еще крепче, затем кивнула, отстранилась и присела перед ним на корточки, сжав его руки.

– Как мама, Уилл? Только скажи правду.

– Не волнуйся, Ребекка. Она просто… слаба. – Он похлопал меня по руке. – Ты же понимаешь, что, если бы это было не так, я бы здесь не гостил. Есть места, в которых я хочу побывать перед кончиной. Например, Великий Каньон. И Тихий океан. Мой боевой товарищ едет со мной.

– Но…

Брат сжал мою руку.

– Ребекка, я хочу, чтобы ты запомнила меня таким, какой я сейчас. И хочу запомнить тебя в этом месте. Рано или поздно ты получишь то, чего хочешь. Просто будь терпелива.

Я тяжело вздохнула. Разве он знал, чего я хочу? И как он мог знать, получу ли я то, чего хочу? Господь дает умирающим особые знания?

– Откуда ты знаешь? – выдохнула я.

– Потому что я наблюдал за тобой. В каждом твоем движении я вижу, что ты создана для этого.

– Этого?! – фыркнула я.

– Тебе идет эта ферма, дом, дети. Муж, который будет тебя обожать.

Я повернулась на каблуках и встала.

– Но это не то, чего я хочу, Уилл. – Я отвернулась от его взгляда, сплела пальцы. – Я уеду в город. Не знаю, как и когда, но я не хочу зависеть от погоды и сезона. Не пойми меня неправильно, я хочу мужа и детей, собственных детей, одного или двоих. Но это… – Я кивнула в сторону двора позади дома, на курятник, корову, мулов и на поля, раскинувшиеся вдали. – Это не то, чего я хочу. Я хочу приключений, я хочу…

Взгляд брата чуть погас, и я отвела глаза. Вместе с прохладным ветром донеслись радостные детские возгласы. Я подумала о том, не завладели ли Уиллом детские воспоминания так, как они завладели мною. Все было так просто! В те дни я хотела вырасти, уехать и начать жить своей жизнью. Теперь, когда я уже прошла это, я хотела все вернуть вспять.

Уилл откашлялся, встал и посмотрел на меня.

– Мне жаль, Ребекка. Я надеюсь, ты получишь то, чего хочешь. Правда, надеюсь. Но будь осторожна. Если Франция чему-то и научила меня, так это тому, что новый жизненный опыт, о котором мы мечтали, не всегда такой, каким это мы его себе представляли.

Он засунул руки в карманы, сошел вниз по ступенькам и оставил меня решать, послушаться его совета или пропустить мимо ушей.

* * *

На следующее утро мы все набились в машину шерифа и поехали на вокзал. На перроне было немного людей, когда показался поезд. У меня в горле стоял ком. Как я могу попрощаться с братом, если знаю, что, возможно, никогда больше его не увижу!

Уилл прощался с детьми: потрепал их волосы, легонько ущипнул за нос. Когда он дошел до Дженни, его пепельно-серое лицо уже покрылось потом, хотя было совсем не жарко. Я держала малышку на руках и протянула ее ближе к брату, чтобы ему не пришлось наклоняться. Его дрожащая рука коснулась ее щеки. Я передала Дженни Олли, взяла брата под руку и повела его по перрону к вагону поезда.

– Я буду скучать… – Из глаз полились слезы.

Уилл достал платок и вытер мне лицо.

– Не плачь, сестренка. Я примирился с Богом. Я готов.

– Но я не готова, – прошептала я. – Если ты умрешь, я буду совсем одна. Только я и родители.

– Все будет в порядке. Ты всегда была самой сильной из нас всех!

– Правда?

Брат улыбнулся и заглянул мне в глаза.

– Ты даже не представляешь!

Затем он быстро обнял меня и исчез в вагоне. Через окно я наблюдала, как он нашел место для сидения, с противоположной стороны платформы, сел и уставился в окно.

Раздался гудок, паровоз заворчал и тронулся вперед. Я махала, пока последний вагон не исчез из виду, несмотря на то что Уилл ни разу не оглянулся. Только когда поезд растаял в голубой дымке, я заметила, что возле меня стоит шериф Джефрис.