Текст книги "Всё о папе, маме, бабушке и восьми детях"

Три раза бегом вокруг квартала

Приближалось Рождество. Все ходили с таинственными лицами и придумывали, что бы такое подарить друг другу.

Мона тоже придумала. Она прятала свою тайну в своём ящике для игрушек. Тайна была салфеткой, которую она вышивала для мамы. Это был кусочек старой простыни, но Мона вырезала из него ровный круг, а Нижняя Хюльда дала ей красных ниток для вышивания. И каждый раз, когда она приходила в гости к Хюльде, она немножко вышивала. Салфетка была уже почти готова. Но вот сегодня, когда она хотела достать из ящика салфетку, её там не оказалось. Мона искала и искала по всей квартире и наконец нашла её на полу под одной из кроватей.

Салфетка была измята, запачкана и испорчена, но самое странное заключалось в том, что кто-то вышил на ней какие-то беспорядочные красные разводы.

Мона стояла с салфеткой в руке и смотрела по очереди то на одного, то на другого. У неё был такой сердитый взгляд, что все испугались и поспешили сказать, что они этого не делали. Даже папа подошёл к Моне и сказал:

– Мона, дорогая, поверь, что я даже не прикасался к твоей вышивке.

И только Малышка Мортен не сказал ни слова, потому что он спал после обеда.

Мона, конечно, сразу догадалась, что напроказничал Мортен, а теперь он спит, и она даже не может выругать его как следует. Он лежал в своей кроватке с таким невинным видом, что Мона рассердилась ещё больше. Ей хотелось схватить весь ящик с игрушками и швырнуть его на пол, чтобы все сразу поняли, как она сердита.

Папа взглянул на Мону.

– Конечно, это очень плохо, – сказал он. – Но самое плохое, что у нас так мало места. Здесь даже посердиться негде по-настоящему.

– Как это – негде? – удивилась Мона. – Разве мне сердитой надо больше места, чем не сердитой?

– Несомненно, – ответил папа. – Вот, например, я, когда сержусь, убегаю из дому и обегаю несколько раз вокруг нашего квартала. Чем злее бываю, тем больше бегаю. И несусь изо всех сил. Так и бегаю, пока не устану настолько, что мне даже захочется вернуться домой и отдохнуть.

– И я попробую! – воскликнула Мона. – Знаешь, как я сердита! Ох, как я сердита!

С этими словами она подбежала к двери и, спускаясь по лестнице, всё время повторяла:

– Ох, как я сердита! Ох, как я зла!

И на улице она тоже сказала громко и чётко:

– Я сердита! Я сердита! Я сердита!

А когда на неё стали оглядываться все прохожие, она забормотала:

– Я сердита. Я сердита.

Она шла в такт этим словам, и, чем быстрее она шла, тем быстрее ей приходилось произносить их:

– Я сердита. Я сердита. Я сердита. Я сердита. Я сердита.

Наконец она побежала, и ей пришлось замолчать, потому что иначе было трудно бежать.

Когда она обежала вокруг квартала три раза, она увидела Мадса. Похоже было, что он, рассердившись, тоже бегал вокруг квартала.

– И ты рассердился? – спросила на бегу Мона.

Мадс только кивнул и побежал дальше.

А Мона уже очень устала, ей больше не хотелось бегать. Она перестала сердиться. Ей хотелось сесть на край тротуара перед домом, где они жили, и подождать Мадса.

Но не успела она сесть, как увидела, что из дому выбежал папа. Ох, если бы вы видели, как он бежал! Наверное, он был страшно сердит! Затем выбежала Марен. В парадном слышались голоса Милли и Мины. Они тоже говорили:

– Мы сердиты. Мы сердиты. Мы сердиты.

Они бежали не так быстро, но лица у них были очень сердитые. В это время вернулся Мадс, сделав первый пробег вокруг квартала, но он, не останавливаясь, побежал дальше. Значит, он ещё не подобрел. Вихрем пролетел папа. Он сделал один круг и начал второй.

«Теперь только мамы с Малышкой Мортеном не хватает», – подумала Мона, и в это время на улицу выбежала мама с Мортеном на плечах.

Мортен громко кричал, а мама повторяла:

– Тише! Ох, как я сердита. Тише! Ох, как я сердита.

«Посижу-ка я здесь и подожду, пока они не перестанут сердиться», – подумала Мона.

Наконец к ней подбежал Мадс.

Он перестал сердиться, но вид у него был очень возбуждённый:

– Видела, как быстро папа бегает?

– Ага, я всех видела. Что там случилось?

– Да вот, понимаешь, когда ты убежала, мама сказала папе: «Что-то я не замечала, что ты имеешь привычку уходить, когда сердишься. По-моему, ты всегда сразу начинаешь кричать: «Что?» И папа сразу начал кричать: «Я? Кричу? Я всегда так сдержан, что вы ни разу не видели меня сердитым!» – «Если уж и вы начали ссориться, то я действительно рассердился», – сказал я и убежал. Ну, ты видела, что сразу за мной выбежал папа, а потом и все остальные – тоже по очереди рассердились и побежали.

К дому подбежали Марен, Мартин и Марта, потом мама с Мортеном. Мама не смогла пробежать больше одного круга. Ведь у неё на плечах сидел Мортен, а он был не легче мешка с картошкой.

Наконец прибежали все, кроме папы. Он пробежал уже шесть кругов, но каждый раз, когда он пробегал мимо, он кричал:

– Сейчас ещё один кружок и вернусь!

Все сидели и ждали его. Бедный папа! Если б вы знали, как он устал! Он был краснее пиона, когда подбежал к ним, сделав последний круг. Но зато он был добрым и довольным.

– Теперь неплохо пойти домой и поужинать, как вы считаете? – спросил он.

– Конечно, конечно! – ответила мама за всех.

– А потом посидим в темноте, – предложила Мона.

Когда им хотелось провести вечер особенно приятно, они гасили свет в комнате и все садились к окну.

Они очень хитро придумали гасить в комнате свет, потому что, когда свет горел, они видели в окне только собственные отражения, а когда в комнате было темно, они очень хорошо видели всё, что происходит на улице.

Они видели уличные фонари и освещённые витрины магазинов. А если шёл дождь, то было ещё интереснее – тогда уличные фонари отражались в лужах, всё искрилось и сверкало.

Они взяли бутерброды и уселись перед окном. А Самоварная Труба улеглась на подоконнике, потому что ей тоже хотелось смотреть вместе с ними.

Мама погасила свет. Папа включил радио. Он в два счёта съел свой ужин, так как страшно проголодался, затем достал трубку и закурил.

Милли потихоньку радовалась, потому что знала, что теперь никто не вспомнит, что ей, Мине и Мортену пора ложиться спать. Сначала она смотрела на дым из папиной трубки, потом стала разглядывать фонари и витрины и наконец взглянула на дом, стоявший напротив.

Там тоже кто-то курил трубку. Как он сильно дымил! Наверное, у него была очень большая трубка. И наверное, это был очень большой мужчина, раз он мог так много накурить за один раз.

«Жалко, что тролли бывают только в сказках, – думала Милли. – Как интересно было бы думать, что в доме напротив живёт большой, добрый тролль, который курит гигантскую трубку. А его дети сидят рядом с ним перед окном, совсем как мы. Вот ещё больше дыма повалило из окна. Нет, наверняка там сидит тролль и курит длинную трубку».

Милли даже засмеялась при этой мысли.

– Над чем ты смеёшься? – спросила мама.

– Я думаю об этом тролле… то есть, я хотела сказать, об этом человеке, который курит такую большую трубку в доме напротив.

Теперь все увидели дым, и мама быстро сказала:

– Тут что-то не в порядке, отец.

– Верно, – сказал папа. – Смотри, дым валит, а в комнате темно. Может, там никого нет дома.

– Значит, они не знают, что у них горит, а пожарных вызвать некому, – испугался Мадс.

Папа вскочил:

– Я сбегаю посмотрю.

– Там на углу есть пожарный сигнал, – сказал Мартин.

– Знаю, а вы бегите предупредите жильцов того дома. Они ещё ничего не заметили.

Все восемь тут же приготовились бежать, но мама сказала:

– Пойдут Марен, Мартин, Марта и Мадс. Остальные будут смотреть из окна. А я пойду предупредить Хюльду и Хенрика. Я сию минуту вернусь.

Старшие побежали в дом напротив и стали звонить во все квартиры. Они говорили:

– Мы только хотели предупредить вас, что из одного окна в вашем доме идёт дым. Наш папа побежал вызывать пожарных.

Мадс позвонил в одну квартиру, но ему никто не открыл дверь, и, когда он сунул нос в замочную скважину, он ясно почувствовал запах дыма.

Мона, Милли и Мина лежали на подоконнике, прижав носы к самому стеклу. Им очень хотелось посмотреть на пожарную машину.

А Мортен побежал на кухню, взял своё игрушечное ведёрко, набрал в него воды, спустился с лестницы, перешёл через улицу и пошёл к дому, где был пожар. Но окно, из которого шёл дым, было очень высоко.

«Наверное, поможет, если я вылью воду прямо на стену», – подумал Мортен и выплеснул на стенку всё ведро.

Мортен хотел принести много таких ведёрок, ведь ему всегда хотелось стать пожарным, но в это время его обнаружила Марен.

Она подняла его на руки и отнесла домой. И не помогли никакие крики Мортена. Ему пришлось сесть на окно вместе с Моной, Милли и Миной. С воем подъехали пожарные машины. Они ехали на полной скорости и у дома резко затормозили. Повсюду замелькали пожарные.

– Идёмте, я покажу вам квартиру, – сказал Мадс и побежал вверх по лестнице.

Здорово ему повезло в этот день!

Через несколько минут пожарные вместе с Мадсом потушили пожар и спустились вниз.

– Хорошо, что вы предупредили нас так быстро. Ещё немножко – и был бы большой пожар.

Пожарные отдали честь, вскочили в машины и уехали.

– Молодцы пожарные, – сказал папа.

– И я тозе, – сказал Мортен.

– Ты это о чём, Малышка? – спросил папа.

– Тепель меня зовут не Малышка Молтен, а Молтен Позалник, – объяснил ему Мортен.

На другое утро в их почтовом ящике лежало письмо, адресованное папе, маме и всем восьми детям. На письме не было почтовой марки. Значит, кто-то рано-рано утром сам опустил письмо в их ящик.

Папа вскрыл конверт и прочитал:

Дорогая большая семья!

Мне хочется от всего сердца поблагодарить вас за то, что вы вчера вызвали пожарную команду. Соседи рассказали мне, как вы бегали и предупреждали всех жильцов дома. Я ушла и забыла выключить утюг, и если бы пожарные не приехали так быстро, то вся моя квартира и все вещи сгорели бы. А может быть, и весь дом. Представляю, какое бы у меня было Рождество. Я вам очень благодарна и надеюсь, что вы примете мой маленький подарок. Купите себе на эти деньги что-нибудь, что порадует всех вас, славных пожарников.

С приветом,

Дама, живущая напротив,

которая никогда больше не уйдёт из дому,

не выключив утюг.

Внутри конверта лежала красная бумажка.

– Сто крон, – сказал папа. – Ничего хуже нельзя было придумать.

– Ничего лучше нельзя было придумать, – сказала Мона.

– Недоставало ещё брать деньги за то, что мы помогаем друг другу, – сказал папа. – Я пойду и отдам их обратно.

– Нет, так нельзя, – сказала мама. – Дама так радовалась, что сделала нам подарок, и она очень обидится, если мы вернём его.

– А на что мы их потратим? – спросила Мона.

– Давайте сделаем так, – предложил папа. – Мы будем весь день думать, а вечером скажем, кто что придумал.

Теперь у них было о чём думать целый день, и вам, конечно, тоже любопытно узнать, что же они придумали.

Сто крон

В тот день, когда они получили сто крон, папа, мама и восемь детей беспрерывно думали.

Папа, как обычно, пошёл к грузовику. Хенрик уже сидел на своём месте в кабине, но папа не сел сразу рядом с ним. Он обошёл несколько раз вокруг грузовика и сказал:

– Так, так! И тебе ведь тоже, наверное, многое нужно. Например, новые фары. А? Ну, увидим!

Он завёл грузовик, и они поехали. Хенрик смотрел на папу, ничего не понимая, и папа казался ему очень странным, но сказать что-нибудь Хенрик постеснялся.

А дома мама ходила и разговаривала сама с собой:

– Конечно, купить мешок картошки совсем не плохо. Её можно опустить в погреб, и тогда у нас будет запас картошки на всю зиму. Надо непременно сказать об этом вечером.

Милли и Мина сидели в комнате и о чём-то шептались.

– Надо быстрее придумывать, – сказала Милли. – Грузовик у нас уже есть, нового нам не нужно, а вот самолёт, может быть?..

– А по-моему, лучше купить красивую коляску для кукол, – предложила Мина. – Ты сможешь брать её у меня когда захочешь.

– Нельзя, ведь подарок должен быть общим, а папе, например, такая коляска ни к чему. Лучше купить ванну.

– Или пианино.

– Может, и пианино.

Мона надела пальто и пошла бродить по улицам.

Магазины перед Рождеством сверкали праздничными витринами. Здесь было из чего выбрать. Сначала она долго стояла перед витриной игрушечного магазина, но в конце концов поняла, что тут ничего не выберешь для всех, и пошла дальше. Наконец она остановилась перед витриной, где были выставлены ковры.

Ковёр, вот что нужно купить!

У Нижней Хюльды был такой ковёр, он всем очень нравился. Да, ковёр – это совсем не так глупо!

Мона вошла в магазин и спросила, сколько стоит красивый зелёный ковёр.

– Девятьсот крон, – ответил продавец.

– Как жалко, – сказала Мона, – а у нас есть только сто, так что нам немного не хватает.

– У меня есть ковёр на триста крон, – предложил ей продавец.

– Нет, спасибо, – сказала Мона и пошла дальше.

Мадс, пока был в школе, тоже всё время думал. Ему очень хотелось есть, поэтому он сидел и мечтал о всяких вкусных вещах, которые они могут купить на эти сто крон. А в соседнем классе Марта мечтала о холодильнике, ей казалось, что это звучит так красиво!

А Мартин размечтался о рубанке, потому что он очень любил столярничать. А Марен мечтала о красивых платьях, и все эти платья были сшиты как раз для неё.

Один только Мортен не думал о том, что можно купить на сто крон. Всё утро он просидел под столом в кухне и торопливо доламывал старый будильник. Будильник был испорчен, и папа с мамой отдали его Мортену. Мортен никогда не уставал разглядывать винтики и колёсики внутри будильника. Когда папа и старшие дети пришли домой обедать, Мортен ещё сидел под столом.

В этот день обед прошёл очень быстро и тихо.

На обед был гороховый суп, все деловито дули на ложки и пристально рассматривали каждую горошину перед тем, как положить её в рот.

Мортен с удивлением смотрел на всех. Неужели они все сразу заболели? Обычно они говорили в продолжение всего обеда, перебивая друг друга. А сегодня говорил только Мортен, и ему никто не отвечал.

Наконец Мортену надоело с ними разговаривать, и он стал беседовать с горошинами, которые лежали у него в тарелке.

– Вы плаваете в талелке? – спросил Мортен. – Смотлите не утоните. Сейчас я съем быстло суп, и вы будете на суше.

Но суп был таким горячим, что Мортену пришлось подуть на него. Он изо всех сил надул щёки и дунул. Суп разбрызгался по всему столу. И не только по столу. У папы, например, был обрызган нос.

И тут только все как будто проснулись.

– Странно, как у нас сегодня тихо, – сказал папа. – Из-за этих ста крон все как-то приуныли. Ну-ка, говорите, кто что придумал.

Мама пристально изучала свой суп. Всё время ей казалось, что так хорошо купить целый мешок картошки, но теперь, когда предстояло сказать об этом всей семье, она уже не видела в этом ничего интересного.

Наконец она произнесла несколько неразборчивых слов, которые должны были означать примерно следующее:

– Картошка, целый большой мешок, много сотен картошек.

Она была такой смешной, когда говорила, что все засмеялись, и теперь уже никто не боялся сказать, что он придумал.

– Платья, – сказала Марен.

– Рубанок, – сказал Мартин.

– Еды, – сказал Мадс.

– Ковёр, – сказала Мона.

– Пианино, – сказала Милли.

– Пианино или самолёт, – сказала Мина.

– Фары для грузовика, – сказал папа.

Пока они говорили, Мортен успел съесть весь суп. Он съел даже все горошинки. Только одну он взял двумя пальцами и исчез с ней под столом.

– А это тебе, – сказал Мортен будильнику и засунул горошинку в какое-то колёсико. – Ам-ам, как вкусно, тепель ты сколо поплавишься и будешь звонить ещё лучше, чем ланьше. Дзинь, дзинь, дзинь!

А за столом все опять замолчали, потому что никто ещё не придумал такой вещи, которая бы понравилась всем.

– А это не так уж глупо, Мортен, – заметил папа.

– Часы? – спросила Марен, и по её лицу расползлась улыбка.

– Стенные часы, – сказал папа.

– Такие, чтобы я утром могла узнавать по ним время, – сказала мама.

– А если они такие же дорогие, как мой ковёр? – спросила Мина. – Он стоит целых девятьсот крон.

– Нет, такие дорогие нам не нужны, – ответил папа. – Нам нужны простые хорошие часы без всяких фокусов. Подождите, я что-то придумал.

Папа схватил газету и стал лихорадочно её просматривать, и никто в эту минуту не посмел даже шелохнуться.

– Так, – сказал наконец папа. – Всё в порядке. Посмотрим. Ну-ка, все одевайтесь! Пусть уж в этот раз посуда останется невымытой, ладно, мама? Мы поедем по делам.

– И Самоварная Труба тоже поедет?

– Нет, Самоварной Трубе сегодня придётся остаться дома.

Ничего более обидного Самоварная Труба ещё в жизни не слышала, она так обиделась, что забралась к Мортену под кровать и не желала ни с кем прощаться.

Но, к счастью, она была совсем незлопамятной. Когда все вышли на улицу и взглянули на своё окно, они увидели, что Самоварная Труба лежит на подоконнике, смотрит на них и машет хвостом.

– Ну, всё в порядке, – сказал папа, и они двинулись в путь.

– Как ты думаешь, мы идём в настоящий часовой магазин? – спросила Мона у Мадса.

– Не знаю, а хорошо бы. Знаешь, как интересно, когда все часы начинают бить в одно и то же время.

Но папа проходил, не останавливаясь, мимо всех часовых магазинов. Наконец он остановился перед большим домом. Они поднялись по лестнице и вошли в большой зал.

Здесь всё было очень необычным. В зале стояло много всевозможной мебели. Кресла, стулья и буфеты громоздились друг на друга. Под потолком висело множество люстр и ламп с большими, похожими на купола абажурами. В одном конце зала стояли столы, заставленные подсвечниками, кухонными весами, кастрюлями, формами для пирожных и электрическими плитками. А кроме того, в зале было много-много людей. На высокой кафедре стоял мужчина с кофейной мельницей в руке и кричал:

– Кто купит кофейную мельницу? Настоящую старинную кофейную мельницу?

– Две кроны!

– Предложено две кроны! Три кроны! Четыре кроны! Кто больше? Никто? – С этими словами он постучал по столу маленьким молоточком.

Мортену это очень понравилось. Здесь настоящие взрослые люди так же, как и он, любили стучать молотком.

– И я! – закричал Мортен. – И я удалю!

Но и папа, и мама, и Марен, и Мартин, и Марта, и Мадс, и Мона, и Милли, и Мина повернулись к нему и сказали:

– Тс-с-с!

И тогда Мортен понял, что действительно надо сидеть тихо.

Но мужчина на кафедре вовсе не замолчал. Он продолжал поднимать один предмет за другим. Вот он поднял в воздух круглый стул для рояля.

– Кто купит? – кричал он. – Удобно сидеть за роялем! Тра-ля-ля! – запел он и затанцевал вместе со стулом.

Все засмеялись.

– Десять крон! – предложил кто-то.

– Одиннадцать!

– Двенадцать! – крикнула дама, сидевшая рядом с мамой.

– Двенадцать! Кто больше? Стул ваш, пожалуйста!

– Знаете, у меня нет никакого рояля, – шепнула дама маме, – но этот стул показался мне таким уютным!

– Конечно, конечно, – ответила мама.

– А теперь займёмся часами, – сказал человек на кафедре, и все дети как по команде выпрямились на стульях. – Начинаем с красивых английских часов!

Пока он объявлял, двое мужчин вынесли в зал очень большие часы, которые должны были стоять на полу.

– Пятьсот, – сказал кто-то.

– Шестьсот!

– Тысяча! – крикнул чей-то голос, и часы были проданы.

– Для нас такие часы слишком велики, – сказал папа.

– И ведь они стоят на полу, – сказала мама, – а у нас есть Мортен. Он мигом разберёт их по винтику.

Принесли другие часы. Они были не такие большие, их вешали на стену. Они были очень красивые, с двумя большими гирями. У часов был такой уютный, домашний вид, что они сразу понравились папе, маме и восьми детям. Они зашептались, кивая на часы.

Но вдруг произошло нечто странное. Из дверцы, сделанной на самом верху часов, выскочила маленькая синяя кукушка и закуковала.

Дети раскрыли рты от удивления. Все заулыбались.

– Вот бы нам такие часы, – шепнул Мадс.

– Ага, – согласились остальные.

Папа откашлялся и предложил за часы пятьдесят крон.

– Дают пятьдесят крон! – закричал человек на кафедре. – Это не простые часы, а с кукушкой. Это очень хорошие старинные часы.

– Почему ты не предложил сразу сто крон, ведь они у нас есть? – спросила Марта папу.

– Шшш, слушай, – сказала мама.

– Шестьдесят крон! – сказал мужчина, сидевший рядом.

– Шестьдесят пять! – быстро крикнул папа.

– Семьдесят!

Мона была в отчаянии. Ну неужели этот человек не мог помолчать! Ведь он должен понять, что это их часы.

– Семьдесят пять! – крикнул папа.

Он сидел совсем тихо, но Мона видела, что он тоже очень волнуется.

Мортен не понимал, что здесь происходит, но по лицам папы, мамы и всех детей он видел, что им очень не нравится тот человек, который сидит рядом с ними. Мортен сполз со скамейки и подошёл к нему.

– С-с-с-с! – сказал он. – Не говоли так, мне это не нлавится.

Но мужчина не обратил на Мортена никакого внимания.

– Восемьдесят крон! – крикнул он.

– Девяносто! – крикнул папа.

– Девяносто пять! – сказал мужчина.

Папа был вне себя. Ведь у него было только сто крон. А что, если этот мужчина предложит больше?

Человек на кафедре уже начал размахивать молоточком.

– Девяносто пять! Девяносто пять! Кто больше?

Тогда мама кивнула папе и детям, они все встали и хором крикнули:

– Сто крон!

У них получилось так здорово, что все заулыбались, засмеялись, а человек на кафедре подпрыгнул и так ударил молоточком по столу, что всё кругом зазвенело.

– У вас такой дружный хор, что, по-моему, часы должны достаться вам, – сказал он.

– Конесно, – сказал Мортен.

Папа пошёл платить и вернулся с часами в руках. Он нёс их осторожно, словно ребёнка. Мама держалась за гири, Мортен – за маму, Мина – за Мортена, Милли – за Мину, Мона – за Милли, Мадс – за Мону, Марта – за Мадса, Мартин – за Марту, Марен – за Мартина, и все хором говорили о своих часах. И вдруг часы сказали «ку-ку» и притворились, будто это сделала маленькая синяя кукушка.

Домой они шли очень медленно, боялись, что быстрая ходьба часам не понравится.

Когда они подошли к своему дому, папа что-то шепнул Мартину. Мартин побежал в дом напротив, позвонил к той даме, которая подарила им сто крон, и сказал:

– Открой окно и выгляни!

А Марен побежала к Хюльде и Хенрику и сказала им то же самое.

Папа поднял часы высоко-высоко. Мама опустила гири, теперь все ждали, чтобы большая стрелка остановилась на двенадцати, потому что было как раз шесть часов.

Раз… Из часов выскочила маленькая синяя кукушка и закуковала.

Дама через улицу улыбнулась и махнула им рукой. А Хюльда и Хенрик подошли посмотреть поближе, и все считали, что более красивых часов нет ни у кого на свете.

Потом часы повесили высоко на стенку. Там они висели в полной безопасности, а раз им жилось так хорошо, то они всегда всем сообщали, который час.

– Это рождественский подарок нам всем, – сказал папа.

– Правильно, – обрадовалась мама.

– Они висят слиском высоко, – сказал Мортен.

– Нет, они висят как раз на месте, – сказал папа.

И часы с кукушкой очень обрадовались его словам.