Текст книги "Приключения бодхисаттвы"

– Если бы, – отвечал Ганцзалин и кивнул вправо.

Нестор Васильевич повернул голову и увидел сидящего на мощном белом жеребце невысокого, чрезвычайно крепкого человека в белой оленьей шубе и шапке с широкими, свисающими на грудь ушами. Всадник был перепоясан кушаком, на котором в зеленых ножнах висел кинжал. Другого оружия у него не было, во всяком случае, не видно было ни винтовки, ни пистолета, ни лука со стрелами. Лицом всадник больше напоминал не монгола, а киргиза или даже татарина. Все харачины неотрывно глядели прямо на него.

Похоже было, что именно всадник на белом жеребце так напугал разбойников. Он неторопливо переводил свои раскосые глаза с одного бандита на другого, и они отводили глаза или просто пятились под этим взглядом, как нашкодившие дети. Однако старший харачин, обладавший, видимо, наибольшим бесстрашием, не стушевался под взглядом незнакомца. Он что-то выкрикнул по-монгольски, указывая пальцем на путников. Всадник отвечал ему тоже по-монгольски. Видимо, убедить харачина ему не удалось. Тогда он уставил палец себе в нос и проговорил громко:

– Амурсана́!

Ряды харачинов дрогнули, и лошади под ними снова стали пятиться, словно даже лошади испугались слов незнакомца.

– Что он говорит? – спросила Мэри у Загорского.

– Я не знаю, – нахмурился тот, – но, кажется, у нас появился неожиданный защитник.

– Но что он может один против полусотни харачинов? У него даже оружия нет!

– И тем не менее, похоже, они его боятся… Возможно, это какой-то чрезвычайно почитаемый здесь лама или шаман – сложно сказать.

– Это не шаман, – сказал кто-то совсем рядом, – это Джа-ла́ма.

Они обернулись на голос и увидели, что к ним подъехал на рыжей своей кобылке их знакомый Тумэнбаата́р, тот самый, который предупредил беглецов о погоне.

– От харачинов не уйти, – сказал монгол, широко улыбаясь. – Тумэнбаата́р думал-думал: что делать? Придумал – поехал к Джа-ламе.

Нестор Васильевич поднял брови: не может быть! Может, отвечал Тумэнбаата́р, очень может. Мэри поинтересовалась, кто такой Джа-лама. Легендарная фигура в Монголии и Забайкалье, отвечал Нестор Васильевич. Джа-лама, он же Тушегýн, он же Сайд-нойóн-хутýхта[14]14
  Хутухта – (монг. «святой») – один из двух, наряду с гэгэном, важнейших титулов, которые жалуются в Монголии буддийским перерожденным.


[Закрыть], он же Догши́н-нойóн-хутýхта. Одни считают его злым духом-мангы́сом, другие – бурха́ном, то есть божеством и перерождением джунгарского князя Амурсаны́, жившего в восемнадцатом веке и бывшего главой освободительного движения монголов против маньчжýр.

Ганцзалин, внимательно наблюдавший за харачинами, заметил, что бурхан там он или не бурхан, а защитить их он все равно не сможет. И, словно в подтверждение его слов, старший харачин возвысил голос и отдал какой-то приказ. Его люди, косясь на Джа-ламу, нехотя стали поднимать винтовки и луки.

Улыбка с лица Тумэнбаата́ра сползла, лицо сделалось озабоченным.

– Не посмеют стрелять, – сказал он, – перед ними Амурсана!

Но харачины, похоже, уже оправились от первого страха, который внушал им загадочный лама. Все больше и больше бойцов выравнивали строй и поднимали оружие, которое они опустили с появлением Джа-ламы.

– Что ж, – сказал Нестор Васильевич, – лучше бы Джа-лама приехал сюда с отрядом штыков в сто, тогда наша земная жизнь, вероятно, могла бы продлиться немного дольше.

– Амурсана взял вас под защиту, он не отступит, – сказал Тумэнбаата́р.

– Ну, тогда его пристрелят вместе с нами, – пробурчал Ганцзалин.

И тут Мэри, не отрывавшая взгляд от загадочного Джа-ламы, вздрогнула. Она увидела, как, белый всадник поднял ладони вверх/ и небо стало быстро темнеть. Огромные свинцовые тучи стремительно наползли на небесный свод, сверху погромыхивало, из туч засверкали молнии. Среди харачинов раздались испуганные крики, одни как завороженные глядели вверх, другие показывали пальцем впереди себя. Журналистка обернулась и увидела, что за спиной Джа-ламы невесть откуда возникла огромная армия в несколько тысяч человек, вооруженных луками и копьями. Лица воинов были суровыми, словно каменными, они грозно смотрели перед собой.

Джа-лама хлопнул в ладоши, и с неба прямо в отряд харачинов ударила синяя молния. Бандиты, бросая винтовки и луки, в ужасе помчались прочь. За ними скакал, осыпая их проклятиями, старший харачин, но приказов его не никто не слышал – так велик был ужас перед могущественным Джа-ламой.

– Да что происходит? – недоуменно спросил Нестор Васильевич, переводя взгляд с Ганцзалина на Мэри. Помощник только плечами пожал – он и сам ничего не понял, но Мэри обернулась к ним, сияя белозубой улыбкой.

– Неужели вы не видели?! С неба ударила молния, а за спиной у Джа-ламы возникло целое войско древних всадников!

– Джа-лама призвал предков, – кивнул Тумэнбаата́р, внимательно слушавший их разговор. – Предки обратили врагов в бегство.

Нестор Васильевич только головой покачал: любопытно, очень любопытно. Вероятно, они имеют дело с очень редким случаем массового гипноза. Одним талантом тут не обойдешься, нужна отточенная техника. У них с Ганцзалином тренированная психика, но на людей более восприимчивых такая магия подействовать вполне способна.

Тем временем Джа-лама подъехал к путникам поближе и сложил руки перед грудью в знак приветствия.

– Рад видеть брата, – сказал он по-русски, – и от всего сердца рад был вам помочь.

– Я и мои спутники от души благодарим вас за наше спасение, – вежливо отвечал Загорский. – Если бы не вы, мы, вероятно, уже лежали бы мертвыми в степи.

Джа-лама усмехнулся в ответ и сказал, что бурхана убить не так просто. Ведь, насколько он видит, брат его тоже является воплощением одного из будд.

Загорский лишь вежливо улыбнулся, не подтверждая, но и не опровергая эту версию. Джа-лама пригласил их быть его гостями. Нестор Васильевич отвечал, что они с радостью принимают его любезное приглашение.

– Это не только любезно, но и безопасно, – заметил Джа-лама – Пока вы мои гости, никто здесь не посмеет тронуть вас даже пальцем.

Возглавляемый Джа-ламой их маленький отряд бодро двинулся в путь. По дороге их спаситель говорил с Загорским, все остальные молчали и крайне внимательно слушали этот разговор.

– Судя по всему, русский язык для вас родной, – заметил Нестор Васильевич.

– Я калмык и родился в Тобольске, – отвечал Джа-лама. – Правда, уже через пять лет семья переехала в Монголию, но язык я не забыл.

– Как бы там ни было, приятно встретить земляка, – заметил Загорский.

На это собеседник отвечал, что они, как все бурханы, земляки не по русской, но по Чистой земле, то есть по месту, где обитают будды…

Так, за разговором, они незаметно доехали до жилья Джа-ламы. Как всякий нормальный местный бог, Джа-лама со своими соратниками жил в лагере, составленном из шатров.

– После того, как мы поссорились с Бóгдо-гэгэ́ном, он лишил меня всех титулов и отнял все имущество. Теперь я вне закона и вынужден со своими людьми переезжать с места на место, – рассказывал Джа-лама за ужином.

Они поедали свежесваренного барана, в палатке было дымно от благовоний, и лицо воина и учителя казалось уже не таким каменным. Он говорил о своей борьбе за независимость Монголии, о кознях врагов и предательстве друзей, о том, как трудно быть буддой среди людей.

– Впрочем, вы это все знаете не хуже меня, – внезапно оборвал он сам себя. – Жизнь бурхана на земле полна лишений и страданий вне зависимости от того, как его зовут – Шакьямýни, Иисус, Моисей или еще как-то. Все это, в конечном итоге, лишь крестный путь, который зачем-то выбрало для себя наше предыдущее воплощение.

Нестор Васильевич наконец не выдержал и спросил, почему Джа-лама упорно зовет его бурханом, то есть буддой. Тот отвечал, что ему виден свет, исходящий от лица бурхана. И, кроме того, ему рассказывали про будду Дэ Ша́ня.

– Кто рассказывал? – удивился Нестор Васильевич.

– Тхуптэ́н Гьяцо́, тринадцатый далай-лама, – легкая улыбка показалась на устах собеседника.

– Так вы знакомы? – Загорский смотрел на него с интересом.

– Можно и так сказать, – развеселился Джа-лама. – Впрочем, лично с ним мы о вас не разговаривали, но у лам, вы знаете, есть свои способы обмена информацией. К слову сказать, проверить мою догадку легко, на вас должен быть особый знак, оставленный Далай-ламой как символ вашей принадлежности к пробужденным.

– Возможно, – сказал Нестор Васильевич, быстро запахнув ворот мундира, и перевел разговор на тему, которую полагал менее скользкой. – Знакомы ли вы с Унгерном?

– Знаком ли я с Унгерном? – задумчиво повторил собеседник. – С одной стороны, знаком достаточно, с другой – не особенно. Когда-то я пытался вовлечь его в нашу борьбу, но у него свое представление о будущем Монголии. Барон со своей дикой Азиатской дивизией произвел впечатление на мирных туземцев. Многие тут считают его воплощением Бога войны, вспоминают легенды о белом князе Иване, который придет с севера, чтобы освободить Монголию и восстановить империю Чингис-хана. Легенда эта смешивается у них с преданием о Цагаа́н-Хаа́не, Белом, то есть русском, царе. В последние десятилетия Цагаан-Хаана видели в Николае Втором. Я, надо сказать, скорблю о его безвременной кончине, хотя мне покойный государь очень осложнил жизнь. По его личному приказу меня арестовали, держали в Томской тюрьме, а потом отправили в ссылку, но, как видите, я жив и здоров, а император всероссийский кормит червей в могиле.

На несколько секунд Джа-лама задумался о чем-то, видимо, не очень приятном, но потом встрепенулся и продолжил.

– Так вот, Унгерн… Меня называют жестоким человеком, но моя жестокость объясняется греховной природой людей, которых я караю и наставляю на путь. Я мизантроп, но мизантропия моя имеет основание в окружающем мире. Люди тупы, злы, беспринципны и чаще всего понимают только плетку – отсюда и моя жестокость. Выбирая из двух путей спасения – кнута и пряника, я выбираю кнут. Однако жестокость Унгерна – это нечто совершенно отдельное. Он, если так можно выразиться, вместилище жестокости. В том числе и потому его называют Богом войны. Это чудовище, безоглядно пожирающее жизни. Вы знаете, в чем состоит его главная идея?

– В чем? – с интересом спросил Загорский.

– Он считает, что белая раса и вообще Запад прогнили. Он думает, что современная цивилизация катится в пропасть, в небытие. Единственный способ спасти мир – огнем и мечом принести Западу духовные ценности Востока, в частности, Китая и Монголии. Барон везде ищет себе единомышленников и буквально замучил всех сколько-нибудь влиятельных людей Азии своими посланиями, где живописует фантастическое будущее монгольской земли и планеты в целом. Признаюсь, я сам сначала попался на его удочку. Но позже разглядел, что идея его бесплодна и ничего хорошего не несет Монголии, кроме ненависти и страха со стороны других народов. И если я – пусть жестокий, пусть грозный, но бодхисаттва, то Унгерн – это определенно демон. Мы окончательно разошлись с ним, и теперь он распускает обо мне разные слухи, говоря, что я причиняю только вред. Ну, а я, как видите, не остаюсь в долгу и то же самое примерно говорю о нем.

Джа-лама засмеялся, но выражение лица его было совсем не веселым. Секунду они с Нестором Васильевичем без улыбки разглядывали друг друга, затем Джа-лама спросил:

– А зачем вам Унгерн? Что вам от него нужно?

Несколько секунд Загорский думал, потом сказал вполне откровенно:

– Рад бы ответить, но не могу. Это тайна между мной и Далай-ламой.

Собеседник покивал – все понятно, настаивать не буду. Потом продолжил:

– Как я уже сказал, с Унгерном мы теперь враги, и я не могу вас с ним свести. Однако я могу дать вам все необходимое и отправить в нужную сторону. Тем более что здесь совсем недалеко, верст полтораста, не больше. Унгерн сейчас сидит под Ургой, надеясь не мытьем, так катаньем ее взять и выкурить оттуда китайцев. Если это удастся, и он освободит владыку Монголии Богдо-гэгэна, я думаю, он станет вторым человеком в стране. Титулы разного рода ва́нов и гýнов[15]15
  Ваны и гуны – князья в китайско-монгольской иерархии.


[Закрыть] ему обеспечены. Впрочем, Богдо-гэгэн хитер, и на месте Унгерна я бы ему не доверял. Тем более что я уже был на месте Унгерна. Другое дело, что я не готов на любое преступление, а Унгерн готов. И это, боюсь, позволит ему добиться своей цели, какая бы она ни была…

Он умолк, о чем-то думал. Потом снова заговорил.

– Унгерн озлоблен неудачами последних месяцев, поэтому я бы не советовал появляться перед ним с бухты-барахты. Он может принять вас за шпионов, да, в конце концов, вы можете просто попасть ему под горячую руку. Был бы Унгерн другим человеком, хотя бы таким, как Семёнов, на него можно было бы повлиять – ну, хотя бы посредством вашей английской барышни. Однако барон ненавидит женщин…

– Значит, у него другие предпочтения? – поинтересовался Нестор Васильевич.

– Мне кажется, у него одно предпочтение – его маниакальная идея о продвижении желтой веры на Запад. И, может быть, в этом состоит ваш шанс. Я, как вам известно, – бурхан, божество, но ум имею скептический и если верю в мистику, то только потому, что видел чудеса, и даже сам являюсь источником некоторых из них. Унгерн же фанатик, приверженец высшей цели, со сложным отношением к иерархии. Если Будда его разочарует, он убьет и Будду. Однако пока пробужденный в его глазах соответствует своему высокому званию, он будет смотреть на него с пиететом. Помните, что в случае крайней необходимости вы можете предъявить ему знак, оставленный на вашем теле Далай-ламой. Тибетские ламы, которые его сопровождают, объяснят ему смысл этого знака, и вы в его глазах подниметесь достаточно высоко, чтобы исполнить свою тайную миссию. Вы, конечно, можете направиться прямо к барону, но я бы не советовал – по причинам, о которых говорил выше. Следить за ним с некоторого расстояния тоже рискованно – у него есть разведчики, которые могут вас обнаружить, да и сам он обладает сверхъестественной интуицией и вполне способен почувствовать слежку. Но есть и третий способ вступить с бароном в контакт…

Тут бурхан надолго умолк и некоторое время сосредоточенно о чем-то думал.

– Какой же? – не выдержал Загорский. – Какой третий способ?

Третьим способом, по мнению Джа-ламы, могло стать проникновение в осажденную Ургу. Его люди составили гороскоп, и выяснилось, что барон все-таки отобьет город у китайцев. И вот после этого вполне можно будет познакомиться с ним поближе, не вызывая лишних подозрений.

– К слову сказать, время у вас ограничено, – добавил Джа-лама. – Барону жить осталось не больше года, вероятно, даже меньше. Об этом совершенно определенно гласит гороскоп.

– Так, может быть, его убьют при взятии Урги? – спросил Нестор Васильевич.

– Нет-нет, в Ургу он войдет, более того, после Урги будет еще один поход. Однако барона предадут союзники, что не удивительно – кругом Азия.

Тут пришло время задуматься Загорскому. Джа-лама задал ему загадку. Попасть в осажденный город было задачей куда более сложной, чем просто отправиться на рандеву с бароном. Но если знающий человек говорит, что это смертельно опасно, стоит ему поверить. Возможно, они с Ганцзалином, используя свои навыки, смогли бы пробраться сквозь охрану. Но едва ли Мэри лазает так же ловко и бесшумно, не говоря уже о том, чтобы спрыгнуть с четырехметровой высоты без всякого ущерба для здоровья.

– Нет-нет, – решительно заявила англичанка, – я здесь не останусь, только с вами!

Джа-лама посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

– При других обстоятельствах я бы сам поехал в Ургу. Но китайцы, в руках которых сейчас находится город, ненавидят монголов. И особенно ненавидят они меня как борца за независимость Монголии. Так что для проникновения в город хорошо бы вам найти какого-нибудь ходатая среди влиятельных китайцев.

– Неплохая мысль, – заметил Загорский. – Более того, пожалуй, найдется у меня китаец, который замолвит за нас доброе слово перед властями Урги.

И Нестор Васильевич устремил задумчивый взгляд на Ганцзалина.

Глава тринадцатая. Бодхисаттва и барон

Ранним зимним утром китайская рота, стоявшая в дозоре на северных воротах Урги, заметила вдали странную процессию. По заснеженной дороге катилась богато изукрашенная повозка, которую влекла четверка лошадей. Впереди повозки ехал на коне важного вида немолодой китаец, сбоку скакал английский офицер, судя по виду, как минимум полковник. Повозку сопровождал конвой монгольских охранников.

Китайцы навели на конвой винтовки, старший дозора сержант Кунь зычно выкрикнул: «Стоять!» Конвой остановился, встала и карета. Из окошка показалась тонкая женская рука, державшая веер.

– Кто едет, к кому и по какому делу? – спросил сержант.

Немолодой китаец с превеликим достоинством выехал на несколько шагов вперед и, сохраняя на лице несколько брезгливое и одновременно важное выражение, торжественно объявил:

– Посольство от князя Цзи к наместнику Чэнь И!

Сержант встревожился. Князя Цзи, близкого родственника свергнутого китайского императора Пу И, здесь знали хорошо. Однако что нужно было от республиканского правительства князю, которого не без оснований почитали сторонником свергнутого монарха? И чего ради приехало в Ургу его посольство?

Эти вопросы судорожно обсуждали сейчас генералы Го и Ма, которые командовали стоявшей в Урге китайской армией. Так ни к чему и не придя, они решили посольство все-таки принять и посмотреть, что будет дальше. К этому моменту генералы уже отстранили от реальной власти Чэнь И, полагая его политику по отношению к монголам слишком мягкой, и теперь сами решали все важные дела. Однако посольство приехало именно к губернатору, и было решено, что примет его сам Чэнь И…

– Конвой остается за воротами, едет только посольство, – скомандовал сержант Кунь и повозка с загадочной женщиной, а также важный китаец и английский офицер въехали в город.

Наместник Чэнь И, разумеется, был оскорблен самоуправством генералов. Его уже отстраняли от власти год назад, но тогда это был могущественный Сюй Шучжэ́н, брат президента Китая Сюй Шича́на. Теперь же отстранили его обычные солдафоны, только в генеральском звании, люди, не понимавшие ничего в высокой политике и сложных отношениях между монголами и китайцами. Чэнь И на посту наместника Урги достиг многих успехов. Хитроумными неторопливыми шагами он практически восстановил между Китаем и Монголией отношения сюзерена и вассала, рухнувшие после Синьхайской революции. Но генералы, верящие только в силу оружия, не оценили его дипломатический подвиг. Более того, они до смерти испугались, когда Ургу осадила Азиатская дивизия бога войны барона Унгерна. Они немедленно ввели военное положение, а русских, живших в Урге, отправили под замок. И это вместо того, чтобы искать среди них союзников! Нет, положительно, когда милосердная Гуаньинь хочет наказать человека, она делает из него военного.

Впрочем, принять посольство опальный Чэнь И не отказался. Ему и самому было любопытно, что вдруг понадобилось князю Цзи от наместника Урги. Вообще говоря, посольство было довольно загадочным. Кроме главы посольства, доверенного лица князя Цзи некоего цзайся́на[16]16
  Цзайсян (кит.) – канцлер, первый министр при императоре или князе, в более широком смысле – советник.


[Закрыть] Гана в Ургу явился также английский полковник Митчелл и неназванная дама. Ну, полковник пусть, китайская знать издавна любила окружать себя иностранцами, тем самым как бы подчеркивая свой политический вес, но при чем тут женщина?

Впрочем, в догадках теряться оставалось недолго: в гостиную вошел секретарь и объявил о приезде посольства. Чэнь И бросил быстрый взгляд на полуоткрытую дверь в библиотеку – там скрывались генералы Го и Ма. Что ж, пусть подслушивают, ему не жалко, лишь бы не громили тут все направо и налево.

Обе створки двери распахнулись, и в зал торжественно вошло княжеское посольство – впереди шагал цзайсян-китаец, за ним – англичанин. Женщины с ними не было, да и что делать женщине при дипломатических переговорах?

После представления – британец оказался военным советником князя Цзи – наместник предложил насладиться драгоценным ханчжоуским чаем Сиху́ лунцзи́н. Он как человек культурный и истинный китаец полагал, что нет беседы более содержательной, чем беседа, сопровождаемая чайной церемонией. А уж когда минует официальная часть, вполне можно обратиться и к более крепким напиткам.

После того, как были сказаны все положенные по ритуалу слова, послы перешли к сути дела. Разговор шел по-китайски, поскольку, как выяснилось, англичанин неплохо его знал.

– В знак высочайшего уважения к Урге и ее наместнику князь посылает вам свой скромный дар… – важно заявил цзайсян.

Наместник выразил положенный восторг и взял небольшую паузу, ожидая, что дар внесут, или он каким-то еще образом материализуется в зале. Однако тут церемония приняла совершенно неожиданный оборот.

– Губернатор, разумеется, знает, что мы прибыли в сопровождении женщины? – проговорил господин Ган.

Разумеется, губернатор знал.

– Так вот, эта женщина – дар князя, – произнес цзайсян.

От неожиданности наместник поперхнулся чаем. Да и кто бы не поперхнулся? Даже в цинском Китае было принято дарить разве что девочек-прислужниц, но чтобы взрослую женщину? Нет-нет, они же не какие-то там дикари. Да и для чего, помилуйте, такой подарок?!

Видя, что Чэнь И шокирован, в дело вмешался полковник-англичанин.

– Вероятно, мы выразились не совсем ясно, – сказал он. – Это не просто женщина. Это дочь князя.

У наместника и вовсе полезли глаза на лоб. Еще того не легче! Они притащили княжескую дочь! Зачем, и что он будет с нею делать? Тем более что она, кажется, замужем за этим безумным бароном Унгерном…

– Она была замужем, – отвечал полковник. – Недавно Унгерн прислал ей уведомление о разводе.

Всемилостивый Будда, все это печально, разумеется, но при чем здесь Урга и при чем здесь губернатор Чэнь И?!

– При том, – отвечал Митчелл, – что поступок Унгерна оскорбил князя Цзи. Князь горит мщением. Узнав, что барон осадил Ургу, князь решил послать сюда свою дочь. По его мнению это будет укор для барона и надежная защита для города. Унгерн не посмеет напасть на город, в котом находится его бывшая жена.

Милосердная Гуаньинь! Кто не посмеет напасть – Унгерн? Да есть ли на свете вещь, которую не посмеет сделать этот бешеный барон? Но и князь, простите, хорош. Как только в голову могла ему прийти такая дикая, извращенная мысль? Вот что бывает, когда много проводишь времени с иностранцами! Нет, это совершенно невозможно…

– Но как же невозможно? – возразил британец. – Ведь не погоните же вы прочь из города несчастную беззащитную женщину.

– Нет, мы никого никуда не погоним. Просто посадим и ее, и все ваше посольство под замок, – раздался из библиотеки суровый голос.

Это как бог из машины, а, точнее сказать, как черт из табакерки выскочил на сцену не кто иной, как генерал Го, все это время подслушивавший их разговор.

Он уже стоял на пороге зала, редкие усики его яростно топорщились, а взор полыхал злобой.

– Неужели вы подумали, что мы попадемся на такую простую удочку? – рявкнул генерал Го. – Никакое вы не посольство, а просто шпионы барона Унгерна. Мы видели привезенную вами женщину – она не княжна и даже не китаянка. Вы решили втереться к нам в доверие, но нас не так-то просто обмануть!

– Генерал, я все объясню, – английский полковник не терял присутствия духа, однако его уже никто не слушал.

– Взять их, – велел генерал вбежавшим солдатам…

* * *

– Это входило в ваши планы? – спросил Ганцзалин, когда дверь их камеры захлопнулась, и снаружи громыхнул запираемый засов.

– Разумеется, – отвечал Загорский спокойно. – Когда в город войдет барон Унгерн, нам будет гораздо легче говорить с ним как пострадавшим от его врагов, чем как обычным любопытным туристам или, что еще хуже, шпионам. Надеюсь только, что расчеты Джа-ламы верны и барон возьмет город в ближайшее время. Нас освободят, мы с благодарностью падем ему в ноги, узнаем, где алмаз, заберем его – и давай бог ноги!

Китаец хмуро кивнул.

– Надеюсь, они не обидят мисс Китс, – сказал он.

– Не говори глупостей, ты же сам китаец, – отвечал Нестор Васильевич. – Одно дело – мы, предполагаемые шпионы, и совсем другое – женщина, англичанка. Все знают рыцарское отношение англичан к их дамам, так кто же захочет ссориться с Великобританией? Таких самоубийц здесь нет, уверяю тебя. Ты видишь, что даже нас не посадили в общую камеру, а уж ее… Нет-нет, не волнуйся, с Мэри все будет в порядке. Вот увидишь, она еще всех их перехитрит и явится нас спасать. Чего лично я бы совсем не хотел, потому что это нарушит все мои планы.

– И как вы себе представляете наше будущее? – Ганцзалин испытующе глядел на хозяина.

– Очень просто, – беспечно отвечал тот. – Некоторое время нам придется посидеть под замком. Думаю, что раньше февраля барон на город не пойдет. И не потому, что не готов, а потому что суеверен. Новое дело надо начинать с какой-нибудь новой даты. Первое февраля вполне подходит. Я бы на месте Унгерна попытался перед началом штурма похитить Богдо-гэгэна. Он ведь не только первосвященник Монголии, но и законный ее правитель. Сейчас китайцы держат его в Урге в качестве заложника. Если послать отряд сабель в сто, который внезапно прорвется через охрану, Богдо-гэгэна вполне можно будет увезти из его резиденции, и спрятать от китайцев. Лихое это похищение может принести барону много пользы. Во-первых, благодарность великого пробужденного. Во-вторых, он наведет жуткого страху на китайцев, которые, как ты знаешь, суеверны и впечатлительны. В-третьих, он отвлечет внимание гарнизона Урги от главного удара.

– А потом? – спросил помощник.

– Потом или одновременно с этим начнется штурм города. Главные помощники барона – внезапность и страх. Я не знаю, сколько сейчас бойцов в Азиатской дивизии Унгерна. Слухи ходят о пяти тысячах, но вряд ли там больше двух. Гарнизон же города насчитывает по меньшей мере тысяч десять. С точки зрения традиционной воинской науки, когда нападающих гибнет больше, чем защищающихся, шансов у барона никаких. Но в нашем случае главным становится не число, а психологический настрой. Если китайцев напугать, они дрогнут и побегут. Именно этим и будет заниматься барон в ближайшее время. С одной стороны, он будет всеми силами преувеличивать число своих бойцов, с другой – выдавать себя за всесильного, неустрашимого и неуязвимого бога войны. Это тем легче, что сами монголы в это верят, следом за ними поверят и китайцы. Напуганный же китаец страшнее зайца – он побежит с такой скоростью, что у противника закружится голова. Прости, надеюсь, ты не обижаешься на мои слова, мы же знаем, что так оно и есть на самом деле.

– Я не ханец, – отвечал Ганцзалин, – я хуэй, а хуэй воюют не так, как ханьцы.

– Прекрасно, – кивнул Нестор Васильевич, – идем дальше. После того, как барон возьмет город, он, как и положено, начнет открывать темницы. И в одной из них он увидит нас с тобой. И тогда он спросит: «Так вы и есть тот самый храбрый британец, который сумел проникнуть в Ургу сквозь китайские посты?»…

Бесцветные глаза глядели на Загорского тускло и как-то обреченно.

– Так вы и есть тот самый британец, который осмелился заявить, что привез в город мою бывшую жену? – барон повторил свой вопрос тем же тусклым, безжизненным голосом, по-английски он говорил почти без акцента. Тут Нестору Васильевичу почему-то совершенно ясно сделалось, что ничего хорошего дальше тут не случится.

Он бросил быстрый взгляд на окно. Второй этаж, ничего особенно сложного. Но Ганцзалин, но Мэри?

– Нет, – отвечал Загорский как мог хладнокровно. – Я не британец, я…

Он секунду помедлил и внезапно перешел на русский:

– …ваш соотечественник, действительный статский советник Нестор Загорский.

Ни единая искорка не вспыхнула в мертвых глазах барона Унгерна. Желтая, тусклого золота борода его и усы смотрелись на худом лице как-то избыточно, без них, казалось, вполне можно было бы обойтись. Но без них, вероятно, лицо Унгерна казалось бы незначительным, как это иногда бывает у представителей старых дворянских родов, где вырождение уже берет свое в очередном голубокровном колене. Командующий Азиатской дивизией и бог войны смотрел на Загорского все так же тускло и неподвижно, в какой-то момент стало казаться, что он смотрит не на собеседника, а куда-то внутрь себя.

– Я действительно назвал себя британцем, – продолжал Нестор Васильевич, – но это была военная хитростью. Это нужно было…

– Для чего? – перебил его барон. – Чтобы укрыться за стенами города и сорвать мое наступление? Ведь если бы я поверил, что здесь моя бывшая жена, я должен был бы отложить штурм, не так ли? Таков был ваш расчет?

Нестор Васильевич после небольшой паузы отвечал, что в это должны были бы поверить китайцы, но никак не барон. Задача Загорского как русского патриота и монархиста состояла в том, чтобы помочь Унгерну.

– Вы не монархист и не патриот, – глухо проговорил барон, и глаза его стали медленно загораться адским огнем. – Вы большевик, вы подручный командарма Тухачевского. Харачины Семёнова явились ко мне и рассказали, кто вы такой.

– Это не совсем так, – начал было Нестор Васильевич, но Унгерн не дал ему и слова сказать.

– Вы предатель, и я убью вас, как бешеную собаку! – внезапно рявкнул барон и в руке его блеснул вороненый ствол револьвера.

Это со стороны Унгерна было ошибкой – в угрожающих обстоятельствах Загорский действовал мгновенно и не думая. Сделав два огромных скользящих шага, он на миг исчез из поля зрения барона и, согласно учению Кулака восьми триграмм[17]17
  Кулак восьми триграмм, или Багуа-чжан – один из стилей китайского ушу.


[Закрыть], материализовался уже за спиной собеседника. Хрустнула вывернутая рука, барон взвыл, револьвер со стуком упал на пол. Стиснув зубы, барон напряг все свое худое, закаленное годами испытаний жилистое тело, но силы были не равны, его словно бы медведь взял в объятия. Казалось, легкое усилие – и позвоночник барона переломится, как тростинка.

– Роман Федорович, – увещевательно проговорил Загорский, – прошу вас успокоиться. Дайте мне минуту, и я все вам объясню.

– Ни минуты и ни секунды, – скрипнул зубами Унгерн. – Вы немедленно отпускаете меня, а я обещаю, что смерть ваша будет быстрой и сравнительно безболезненной.

Нестор Васильевич, продолжая держать барона железной хваткой, покачал головой. Его такие условия не устраивали, и он снова обратился к Унгерну с просьбой выслушать его.

– Дайте слово, что если я вас выпущу, вы не станете в меня стрелять, – сказал он.

Однако барон не собирался никому давать никакого слова. Напротив, он поднял правую ногу и с силой опустил ее на плюсну Загорского, крикнув:

– Ко мне! На помощь!

Спустя мгновение дверь распахнулась, и в комнату вбежали есаул Хоботов, капитан Дмитриев и два казака. Однако за недолгое это мгновение Загорский успел подхватить револьвер Унгерна и теперь упер его прямо в висок барону. На Нестора Васильевича глядели четыре пистолета, но лицо его даже не дрогнуло.