Текст книги "Приключения бодхисаттвы"

– Как же, – отвечал тот издевательски, – великий русский сыщик Нестор Загорский собственной персоной.

– Вы мне льстите, – сказал Загорский, – а, впрочем, все так и есть. Вы, конечно, догадываетесь, зачем я тут?

– Ну откуда же мне знать… – усмехнулся Дэвис.

– Не валяйте дурака, – перебил его Загорский, – иначе мне придется сжать обе ваши руки, и отпущу я их нескоро.

– Вольнó же вам издеваться над несчастным раненым стариком… – пробурчал шпион.

– Мы ровесники, – заметил Нестор Васильевич, – так что ваши стенания тут никого не тронут. К слову, о ране: кто вас подстрелил?

– Пес его знает, – отвечал мистер Дэвис после некоторой паузы. – Я даже лица его не разглядел.

– Лица не разглядели? – удивился Загорский. – Может быть, вы не разглядели и того, что он украл у вас «Слезу Будды»?

– Идите к черту, – грубо отвечал британец.

Загорский кивнул: ну, вот мы и подошли к самому главному. Он догадывался, что грабитель появился не просто так. Более того, он знает, что грабитель пришел именно за «Слезой Будды», которую мистер Дэвис самым бесстыжим образом украл у бедного Богдо-гэгэна. Алмаз этот, однако, принадлежит не Богдо-гэгэну и даже не Далай-ламе. Алмаз этот принадлежит народу Китая. И алмаз этот придется возвратить, что бы там ни думал на этот счет сам мистер Дэвис. Он, Загорский, не уверен, что алмаз действительно исчез. Поэтому для начала все-таки придется обыскать мистера Дэвиса.

И Нестор Васильевич склонился над раненым. Забегая вперед, нужно сказать, что это было грубейшей ошибкой со стороны такого опытного человека, как Загорский. Не меняя положения, британец с силой выбросил обе ноги вверх. Загорского от такого толчка буквально подбросило к потолку. Когда он, повинуясь закону всемирного тяготения, опустился-таки на пол, старый шпион уже спрыгнул с кровати и ринулся к выходу. Он рванул на себя дверь – и замер. Секунду стоял, замерев, потом сделал шаг назад. Дэвис пятился, бормоча «нет-нет», прямо до самой кровати, лицо его стало безумным.

– Прошу тебя, Ганцзалин, зайди в палату и раздели наше веселье, – сказал Загорский, поднимаясь с пола. – Мы тут предаемся ностальгическим воспоминаниям. Я вижу, вы вспомнили Ганцзалина, мистер Дэвис? Вы должны хорошо помнить и его невесту, которая погибла по вашей милости. Впрочем, время стирает даже самые яркие воспоминания, тем более у таких циничных людей, как вы. Но помощника моего вы наверняка не забыли – он ведь уже пытался вас убить. Правда, неудачно. Но с тех пор прошло много лет, и он сильно усовершенствовался в смертоносных навыках. Поэтому ваша дальнейшая судьба будет зависеть только от вашей искренности. Итак, «Слеза Будды» все-таки не у вас?

– Нет, – еле слышно отвечал Дэвис.

– Вижу, вы говорите правду. А кто забрал камень?

– Я говорил вам уже, я не знаю этого человека, – пробормотал Дэвис, не сводя глаз с китайца.

Нестор Васильевич пожал плечами: а вот этому заявлению он почему-то совершенно не верит. И даже знает, почему. Неожиданно Загорский взялся двумя руками за ворот больничной рубашки Дэвиса и сильно дернул ее. Ткань затрещала и распалась, обнажив торс шпиона.

– Я так и думал, – сказал Нестор Васильевич. – Вы подозрительно хорошо себя чувствуете для тяжело раненного человека. И это понятно. Даже из-под бинтов видно, что пуля хоть и попала в грудь, удивительным образом не задела ни одного важного органа и прошла навылет. Немного пролитой крови – вот и весь ущерб. Надо было очень хорошо целиться, чтобы так попасть. Позвольте-ка…

И он сорвал бинт с груди мистера Дэвиса. Тот взвыл было, но тут же и умолк, увидев, что в лоб ему глядит револьвер Ганцзалина.

– Так-так, – продолжал Нестор Васильевич, при тусклом свете ночника всматриваясь в рану, – так-так… Что мы видим, господа присяжные заседатели? А видим мы ни много ни мало пороховой ожог на коже нашего героя. Даже если грабитель застал его врасплох, неодетым, чтобы получить такой ожог, надо было очень близко поднести пистолет к груди. Вот вам и объяснение необыкновенной меткости стрелка. Встает вопрос: неужели мистер Дэвис не попытался даже увернуться, а просто хладнокровно стоял и смотрел, как его убивают? Немного зная характер нашего друга, я никак не могу в такое поверить. Какой из этого следует вывод? А вывод тот, господа присяжные и высокий суд, что стреляли в нашего друга с его безусловного согласия.

Загорский внезапно взял Дэвиса за горло и сжал так, что глаза того выкатились на лоб.

– Тот, кто унес алмаз, не был грабителем, он был вашим сообщником! – рявкнул Нестор Васильевич. – Имя, или я убью вас своими собственными руками…

Мистер Дэвис захрипел. Загорский разжал пальцы.

– Вы… – британец закашлялся, – вы не сможете… Я знаю вас, вы не убийца. Вы не сможете просто так убить человека.

– Да? – спросил Загорский шелестящим шепотом. – А вы смогли убить Мэри Китс?

– При чем тут Мэри? – шпион потирал шею, лицо его постепенно приобретало нормальный цвет. – При чем тут Мэри, я вас спрашиваю?

– При том, что Мэри была моей дочерью, – как-то тускло отвечал Нестор Васильевич.

При этих словах лицо британца обвисло и потеряло форму, оно теперь походило на аэростат, из которого частично выпустили воздух. Дэвис переводил испуганный взгляд с Загорского на каменное лицо Ганцзалина, в глазах которого поблескивали желтые искорки.

– Не может быть, – сказал он наконец, – но как же тогда…

– Я сам не знал до поры до времени, – отвечал Загорский, не глядя на него. – Я всю жизнь жил один. И вот на седьмом десятке я вдруг узнаю, что у меня есть взрослая дочь. Узнаю перед самой ее смертью. А еще я узнаю, кто ее убил. Как вы полагаете, может мой гуманизм выдержать такое испытание?

Несколько секунд длилось тягостное молчание.

– Я не хотел, – сдавленно выговорил Дэвис. – Не хотел… Я думал, мы договоримся. Но она… Она слишком буквально понимала слова «служебный долг». В конце концов, у нас очень опасная, грязная и малооплачиваемая работа. Все сливки собирают те, кто сидит в штабах и конторах. А мы – расходный материал. Да что я рассказываю, вы и сами все знаете.

– И вы решили, что раз вы расходный материал, можно пускать в расход и всех остальных?

– Нет, – он поднял руки, протестуя. – Нет… Я просто хотел получить свое. Заслуженное мною за много лет беспорочной службы. Я хотел достойной жизни для себя, своих детей, внуков.

– Да, – сказал Загорский все тем же тусклым голосом, – а у меня теперь нет ни детей, и внуков тоже не будет. И все по вашей милости.

– Говорю же вам, я не хотел! – нервно выкрикнул мистер Дэвис. Потом, словно испугавшись, что его услышат через толстые каменные стены, понизил голос. – Если бы она согласилась на мое предложение, все были бы живы и богаты. Но она не захотела, она грозила доложить обо мне начальству. Конечно, я не мог… Столько лет беспорочной службы и такие маленькие доходы. Вы должны понимать, вы же, в конце концов, джентльмен.

– Кто ваш сообщник? – спросил Загорский сухо.

– Вы обещаете, что не будете меня убивать? – голос шпиона подрагивал.

– Я спрашиваю, кто ваш сообщник?

Мистер Дэвис замотал головой.

– Этот мерзавец обманул меня. Он обещал мне деньги, огромные деньги, однако просто выстрелил в грудь и ушел, забрав алмаз. Но… но если я скажу, кто он, вы найдете его, и для меня алмаз будет потерян навсегда.

– В таком случае, – раздельно проговорил Нестор Васильевич, – в таком случае я вынужден буду отдать вас на растерзание Ганцзалину. У него к вам не меньший счет, чем у меня. Вот только платить по этому счету вы будете необычайно мучительно.

Британец бросил на китайца быстрый взгляд и, видимо, прочитал в его лице что-то настолько страшное, что дрогнул.

– Хорошо, – сказал он, – хорошо. В конце концов, если вы найдете его и ликвидируете, это будет заслуженная кара. А вам нет никакого смысла меня убивать, разве что из мести. Но месть – это ведь варварское чувство, а мы с вами цивилизованные люди, мы должны исполнять нашу миссию среди варваров. Вы же помните, господин Загорский, – бремя белого человека. Если уж мы поддадимся дикарским обыкновениям, кто понесет это бремя вместо нас?

– В последний раз спрашиваю, кто ваш сообщник? – голос Загорского звенел колокольной медью.

– Он из ваших…

– Что значит – из наших?

– Из ваших, русских. Он, видимо, тоже агент. Он говорил, что представляет интересы советского правительства, даже показал удостоверение советского полицейского комиссара. Я, впрочем, не разбирался, для меня главное – соглашение, я свято чту договоренности.

Голос Дэвиса срывался, он то звучал громко, то превращался в какое-то бормотание.

– Как его имя?

– Имени я не знаю, он не говорил.

Несколько секунд Нестор Васильевич молча разглядывал шпиона, потом повернулся к помощнику.

– Ганцзалин, он твой… Прошу только, помни, что ты человек.

И молча вышел из палаты. Дэвис в страхе глядел на каменное лицо китайца. На нем лежала черная тень, и нельзя было понять природу этой тени. Может быть, так отражались на лице Ганцзалина его чувства, может, страшную тень отбрасывала слабая лампочка ночника.

– В Бога веруешь? – внезапно спросил Ганцзалин.

– Что? Я не понимаю, – залепетал несчастный. – При чем тут Бог, зачем это?

– Затем, что самое время тебе помолиться…

Сестра милосердия, пришедшая утром в палату британца, обнаружила мистера Дэвиса бездыханным. На теле его не было признаков насильственной смерти, а на лице лежала печать умиротворения.

Глава шестнадцатая. Сокровище юрисконсульта

Бывший следователь петроградской ЧК, а ныне юрисконсульт Наркомпроса Александр Миронович Потапов сидел за письменным столом и взирал на деловые бумаги безо всякого вдохновения. И какое, помилуйте, может быть вдохновение, когда под рукой у тебя – сокровища царя Соломона, а ты вынужден разбирать косые почеркушки Луначарского и Крупской. Да и ладно бы только их – всё же видные революционеры и люди интеллигентные, охулки на руку не кладут. Но помимо начальнических бумаг приходилось окунаться в такие полуграмотные отчеты, от которых выпускнику Тенишевского училища, злым ветром истории заброшенному прямо в красную Россию начала двадцатых, хотелось немедленно повеситься.

Дался же ему этот большевистский рай! Надо было остаться в Китае, а еще лучше – отправиться прямиком в Британию, в Америку, во Францию – да куда угодно, мир велик. Но нет, испугался, поосторожничал. Документы, выправленные с огромным трудом, с неимоверным напряжением всех сил, знакомств и связей, позволяли ему посетить только Китай – и не более того. Ну и черт бы с ним, все равно надо было рискнуть. А теперь что? Теперь сиди в этом советском бедламе и жди, пока явится родимое ВЧК и возьмет тебя тошно сказать за какое место!

Решись он остаться за границей, уже бы, вероятно, был он Рокфеллером или Вандербильтом, а в скорбях его мировых утешали бы Потапова самые красивые западные куртизанки. Впрочем, почему обязательно куртизанки? Неужели не отыщется честных женщин – юных, нежных, красивых, – готовых притом любить его не за страх и не за совесть даже, а на вполне понятной деловой основе? Так сказать, на базе общественного договора, предусматривающего взаимный обмен деньгами и услугами.

Понятно, что куртизанки, а равно и честные женщины в изобилии существовали и в красной России. Но тут, увы, не было у Потапова никакой возможности предаться их живительным ласкам, поскольку главный его авуар[25]25
  Авуар – достояние, актив.


[Закрыть] никак нельзя было пустить в ход в советской России. А если бы он сошел с ума и решился все-таки обнаружить свое сокровище, непременно ждал бы его суд, скорый, но справедливый, и еще более скорый расстрел.

Однако ничего, ничего! Нынешний порядок вещей не может длиться вечно, вот уже и большевики не выдержали, объявили новую экономическую политику, а там, глядишь, и до цивилизованного рынка недалеко. Правда, как ни старался Александр Миронович, никак он не мог представить в России такой цивилизованный рынок, чтобы на нем свободно продавались алмазы миллионной ценности. Вот потому и ругал он себя сейчас нещадно, и оплакивал свою не слишком-то молодую уже жизнь. Впрочем, на избыток лет жаловаться пока, слава Богу, не приходилось, но сколько еще предстояло ему сидеть тут и ждать у моря погоды? Хорошо если год или два, а что как десять, двадцать, тридцать лет? Вырваться на оперативный простор, или, проще говоря, за границу, когда тебе стукнет шестьдесят – радость невелика. Куда в таком случае потратит он все предполагаемые миллионы – на врачей и на каши? Нет, нет, так дело не пойдет, Потапов – человек решительный и рано или поздно найдет лазейку…

Неожиданно в дверь позвонили. Потапов встал из-за стола и неслышно подошел к двери. Жизнь в одной квартире с алмазом необыкновенной ценности сделала его человеком крайне осторожным, почти невротиком.

– Кто там? – негромко спросил он, не торопясь открывать дверь.

– Срочная записка от Анатолия Васильевича, – отвечал ему приятный баритон из-за двери.

Записка? От Луначарского? А почему не по телефону?

– Телефон ваш не работает, товарищ, видно, сломан, – в голосе курьера послышались нотки нетерпения.

Потапов глянул на черный аппарат, стоявший тут же в прихожей на тумбочке, поднял трубку, послушал, дважды сказал: «барышня, барышня». В трубке действительно царила глухая тишина. Наверное, опять обрыв. Черт знает что, пролетарии рвут провода чаще, чем собственные шнурки.

Он осторожно приоткрыл дверь, чтобы взглянуть на курьера: дверь на цепочке, в случае чего – выдержит. В образовавшуюся щель ему открылась удивительная картина – элегантного вида седовласый господин с черными бровями и стоявший за его спиной китаец с лицом злым и неприязненным.

Руки Потапова действовали быстрее, чем его мозг, но захлопнуть дверь он все равно не успел. Пушечный удар сотряс дверной косяк, цепочка лопнула с неприличным звуком – хорошо хоть дверные петли выдержали. От удара Александр Миронович полетел спиной вглубь квартиры и безропотно распластался на полу.

Незваные гости быстро вошли внутрь и заперли дверь за собой. Потапов, оглушенный падением, возился, на полу, как жук, и все никак не мог дотянуться до револьвера, который лежал у него в заднем кармане.

– Однако здесь холод собачий, – заметил седовласый, оглядывая квартиру.

– Это потому, что у них нет хорошего истопника, – отвечал его спутник. – Ничего, сейчас здесь будет жарко.

– Думаешь, дойдет до стрельбы? По-моему, наш гостеприимный хозяин настроен крайне миролюбиво.

– Добрые люди не ждут милостей от природы, они устраивают стрельбу сами, – и китаец скорчил страшную рожу.

Потапов наконец вытащил револьвер, однако выстрелить не успел – китаец пнул его ногой в руку, и оружие полетело через всю комнату.

– Да кто вы такие, черт бы вас подрал?! – не выдержал юрисконсульт.

– Вы уверены, что хотите услышать наши имена? – спросил седовласый. – Мы, конечно, можем назваться, но после этого нам, скорее всего, придется вас убить. Так что давайте-ка лучше сохраним наше инкогнито. Тем более, что речь пойдет не о нас, а о вас. Вы действительно Александр Миронович Потапов, бывший следователь петроградской ЧК?

– А если я скажу нет, тогда что? – огрызнулся Потапов.

– Тогда я вам отвечу, что лгать нехорошо. Впрочем, мне все равно – можете зваться хоть императором Нероном. Ваша скромная персона нас не интересует, нас интересует алмаз «Слеза Будды», который вы похитили у британского агента Артура Дэвиса.

При этих словах Потапов насупился необыкновенно сурово и заявил, что никакого Дэвиса он не знает и никакого алмаза не крал.

– Врете, – сказал седовласый, в котором, хоть он и не назвался, легко было узнать Загорского. – Алмаз у вас, мы это знаем точно. Более того, он здесь, в квартире. И спрятан в этом вот китайском болванчике.

И Нестор Васильевич медленно указал пальцем на подоконник. Там действительно стоял толстый фарфоровый будда Милэ́.

Белый свет померк перед глазами Потапова. Не помня себя, он вскочил с пола и бросился на Загорского. Много лет Александр Миронович занимался английским боксом и какое-то время был даже чемпионом петербургского уголовного сыска. Однако в этот раз он наткнулся на серьезного противника. Не подпуская Потапова на расстояние удара, Нестор Васильевич быстро и больно пнул врага в колено, после чего юрисконсульт снова обнаружил себя лежащим на полу, только на этот раз лицом вниз.

– Надеюсь, вы по достоинству оценили нашу гуманность, – сурово проговорил Загорский, – мы ведь могли и из пистолета выстрелить. Что говорить – можно было просто убить вас и забрать алмаз, а мы тут стоим и ведем длинные увещевательные беседы.

– Кто может убить – убивает, а не точит попусту лясы, – проворчал Александр Миронович в пол.

Загорский с ним согласился: тоже верно. Кто может убить – убивает, кто не может – просто ломает ноги.

После этих слов за дело взялся китаец. Он поднял Потапова в воздух и весьма убедительно сжал пальцы на его горле, совершенно прекратив приток воздуха в легкие. После такой экзекуции Александр Миронович вынужден был сменить тон и запросить пощады, которая была ему тут же дарована.

– Ладно, – прохрипел он, растирая шею и откашливаясь, – ладно, ваша взяла. Но как вы меня нашли? Я ведь ничего не говорил Дэвису.

Загорский весьма любезно отвечал, что достаточно было понять, что алмаз украл русский. Об алмазе в России никто не знал, ну разве что Бадмаев и Распутин, да сам Загорский с его помощником. Они с помощником никому об алмазе не говорили, Распутин умер еще до революции, следовательно, оставался Бадмаев. Кому и как мог проговориться тибетский целитель? Чтобы понять это, дедукция потребовалась совсем несложная. В последние месяцы перед смертью Бадмаев оказался в ЧК, потом – в Чесменском лагере, где и умер при довольно странных обстоятельствах.

– Логично было предположить, что Бадмаев не выдержал жестоких допросов и, надеясь облегчить свою участь, проговорился следователю о необыкновенно ценном алмазе, – сказал Нестор Васильевич.

Потапов угрюмо кивнул, и Загорский продолжил. Следователь, узнав о «Слезе Будды», решил во что бы то ни стало до нее добраться. Однако он, как человек алчный и недоверчивый, решился обстряпать все дело сам. Чекист добрался до ставки Семёнова, где познакомился с журналисткой Мэри Китс и опекавшим ее английским шпионом. Сопоставив некоторые очевидные факты, он понял, что и шпион, и Загорский с Ганцзалином охотятся за известным ему алмазом. Можно было, конечно, встать в очередь из желающих завладеть камнем, но он разумно решил предоставить дело профессионалам, надеясь, в конце концов, перехватить инициативу. Однако важно было не упустить алмаз из виду. И тогда он решил соблазнить мистера Дэвиса огромными деньгами, которые якобы готово отдать советское правительство за «Слезу Будды». В доказательство своих полномочий он даже продемонстрировал ему свое чекистское удостоверение. В конце концов, Дэвис, как и следовало ожидать, соблазнился выгодным предложением. После чего следователь отправился в Гуанчжоу – ждать благоприятных известий. Когда же пришло время расплачиваться, он, как они и договаривались с британцем, выстрелил в него и забрал алмаз, так, чтобы в глазах английского начальства все выглядело как ограбление. Но это и оказалось ограблением, поскольку денег шпиону чекист не заплатил, да и не было у него никаких денег.

С минуту Потапов подавленно молчал.

– Да, – сказал он наконец, – примерно так все и было. Но как вы узнали, что этот следователь – я?

– Нет ничего проще, – Загорский был сама любезность. – Мы уточнили, кто из работников петроградского ВЧК отправлялся в длительную командировку в Китай. Таковых не нашлось, однако мы узнали, что один из следователей, работавших с Бадмаевым, уволился из чрезвычайки. После этого все стало на свои места. Вычислить вас было нетрудно, гораздо труднее было отыскать ваше новое место жительства. Но, как видите, мы справились и с этим.

Потапов сидел и только покорно кивал, слушая объяснение Загорского.

– Ладно, – сказал он, – ладно. Тогда давайте договоримся. Я отдаю вам половину стоимости алмаза – разумеется, когда мы сможем его продать. По рукам?

Загорский вздохнул.

– Вы на редкость туго соображаете, – сказал он грустно. – Вы могли бы понять, что ни о каких сделках относительно алмаза речи быть не может. Во-первых, вы уже предлагали сделку Артуру Дэвису – для него это плохо закончилось, а я умею учиться на чужих ошибках. Второе же и самое главное – это то, что алмаз безраздельно принадлежит китайскому народу и ему должен быть возвращен без всяких предварительных условий.

Потапов опять умолк и молчал, наверное, несколько минут.

– Ну, а если, – сказал он наконец, – если все же я не соглашусь – что вы сделаете? Все-таки убьете меня? Ведь за вами пойдут органы, вас найдут рано или поздно.

Загорский нахмурился.

– Вы верно заметили, что мы не убийцы. От этого принципа мы отступаем только в исключительных случаях, как правило, для спасения жизни. Но ваш случай не такой, вас убивать нам бы не хотелось. Однако…

Он выдержал паузу, глядя прямо в глаза Потапову, который успел уже подняться с пола и уселся на краешек стула.

– Однако, – продолжил Загорский, – тут кроме нас полно желающих до вас добраться. Взгляните в окно. Во дворе вы заметите дворника. Что он делает здесь в столь неурочный час? Поверните голову направо и увидите торговца газетами, который отродясь здесь не стоял. Теперь поглядите налево. Видите чистильщика обуви – его тоже здесь никогда не было. Если вы выглянете на лестницу, то увидите двух подозрительных господ – этажом выше и этажом ниже. Все перечисленные мной люди – это китайцы, и все они здесь исключительно ради вас. Точнее, ради алмаза. Это мы с вами миндальничаем, они же ради своей святыни, не моргнув глазом, убьют не одного юрисконсульта, а десять, двадцать, сто. Если понадобится, они убьют всех юрисконсультов советской России и даже всех студентов-правоведов. Поэтому вам крупно повезло, что вы имеете дело с нами, а не с ними.

На лице Потапова отобразилась мука, и он опустил голову. Потом вдруг поднял ладони вверх, как бы сдаваясь на милость победителя.

– Вы не представляете, – сказал он с горечью, – какие были с этим связаны надежды, какие упования. И вот такой удар, такая несправедливость.

– Жизнь, если вы не заметили, вообще несправедлива, – отвечал Загорский, разбирая Милэ и вытаскивая оттуда огромный плоский розовый алмаз. Он ощупал его пальцами, поглядел сквозь него, потом удовлетворенно кивнул и повернулся к Потапову. – Но вам еще повезло. Вы живы, вы здоровы, у вас есть работа, жалованье и крыша над головой. Если вы подумаете, сколько людей лишены даже этого, вы поймете, что вы богаты и без всякого алмаза.

– Могу ли я вас попросить, – неуверенно начал Потапов, – могу я попросить вас оставить хотя бы этого китайского болванчика? Пусть мне останется хоть что-то от сокровища, которое я держал в своих руках и которое так глупо утратил.

Загорский переглянулся с Ганцзалином, потом кивнул.

– Хорошо, – сказал он, – Милэ, насколько мне известно, никакой ценности не представляет. Пусть хранится у вас. И вот еще что. Я надеюсь, этот разговор останется между нами. Не в ваших интересах, чтобы всей этой историей заинтересовалась чрезвычайка. Вы же понимаете, что грозит лично вам за перемещение через границу предметов такой необыкновенной ценности, как этот алмаз?

Не дожидаясь ответа, Загорский улыбнулся необыкновенно обаятельно, Ганцзалин тоже оскалился в силу данных ему природой мимических возможностей, и оба покинули квартиру Потапова.

Соглядатаев на лестнице уже не было, однако, когда они вышли во двор, к ним приблизился знакомый им уже посланец мировой китайской закулисы Ли Сяосюн и без лишних церемоний потребовал отдать ему «Слезу Будды».

– Не так сразу, – спокойно отвечал Нестор Васильевич. – Мало ли по Москве шатается китайцев, желающих разбогатеть? Вы не предъявили ни верительных грамот, ни рекомендательных писем. Как же я отдам вам величайшую национальную ценность Китая?

Обычно выдержанный, Ли Сяосюн после таких слов почернел от гнева.

– Я полагал, что мы достигли договоренности, – процедил он сквозь зубы.

– Я обещал только найти алмаз, и я свое обещание сдержал, – Загорский казался совершенно спокойным. – Но, согласитесь, с моей стороны было бы чистым ребячеством отдавать алмаз первому попавшемуся китайцу.

Господин Ли несколько секунд молчал, буравя взглядом невозмутимого Нестора Васильевича.

– Хорошо, – сказал он наконец, – от кого и какие вам нужны рекомендации?

– Никакие, – отвечал Нестор Васильевич, – нет таких рекомендаций, которым бы я сейчас поверил.

– Значит, вы решили оставить алмаз у себя? – неприятно осклабился китаец.

– Тоже неверно.

И Загорский как мог доступно объяснил, что алмаз в Китай доставит не Ли Сяосюн, а человек, которому он доверяет безраздельно, то есть Ганцзалин. И отвезет он его не Чжан Цзолиню, не главарям чжили́йской клики, не японцам, и даже не президенту Китая. Он отвезет его прямым ходом в пекинский монастырь Юнхэгун и отдаст («Под расписку», – уточнил Ганцзалин), да, отдаст под расписку настоятелю монастыря.

– Но как ваш Ганцзалин доберется до Китая? – растерялся Ли Сяосюн. – Он ведь советский гражданин, а у нас даже нет официальных дипломатических отношений с Россией.

– А вот это уже ваша забота, – беспечно отвечал Загорский. – Придумайте что-нибудь.

И повернулся, чтобы идти прочь.

– Постойте, – сказал вслед ему китайский эмиссар. – Вы же понимаете, что с тех пор, как алмаз оказался у вас, вы подвергаетесь огромной опасности?

– И это тоже ваша забота, – невозмутимо заметил Нестор Васильевич. – Организуйте нашу охрану так, чтобы ни один волос не упал с нашей головы. И, кстати, если мы вдруг погибнем, алмаз вам не достанется. Мы так его спрячем, что никто не найдет. Так что поспешите.

Ли Сяосюн только желваками поиграл в ответ на такое нахальство. А Загорский вместе с Ганцзалином покинули двор знаменитого здания страхового общества «Россия», в котором жил и работал злополучный Потапов.

– Мы неплохо встречаем новый, тысяча девятьсот двадцать второй год, – сказал Нестор Васильевич. – Не знаю, было ли дело со «Слезой Будды» самым трудным, но оно точно было самым длинным в нашей практике. Ради такого случая не грех и в ресторан заглянуть. Большевики не зря объявили НЭП, теперь порядочные люди могут хотя бы Рождество прилично встретить.

– А хватит ли у нас денег на ресторан? – засомневался Ганцзалин.

– Должно хватить, – беспечно отвечал Загорский. – В крайнем случае, продадим алмаз.

Он подмигнул оторопевшему Ганцзалину, и они двинулись по свежевыпавшему, совершенно белому еще снегу, громко скрипевшему под толстой подошвой желтых американских ботинок, которые подарил Загорскому, прощаясь, самарский купец второй гильдии Ливерий Николаевич Покидышев…»