Текст книги "Ведьмак: Когти и клыки. Сказания из мира ведьмака"

– Еще одно слово, – предупредил ведьмак. – Один только еще «мерзавец» или «паршивец», и сделается здесь воистину мерзко и паршиво. Куда скверней, чем теперь.

– Мерзавец! Паршивец! Не станешь мне тут…

– Видишь, что я ношу за спиной? Видишь. А видишь, что за спиной у тебя самого?

Жрец непроизвольно оглянулся за спину.

Геральту не пришлось даже подходить, чтобы нанести удар, – он получил возможность пинка под зад. Влупленный с большим умением жрец полетел щучкой в расступившуюся толпу и нырнул прямо в величественную лужу навоза.

– Спасибочки вам, господин, – отозвалась опекунка лавки. – Спасибочки, но теперь стоит вам…

И тогда в игру вступила сила закона.

– Тихо! Отступить всем! Назад! – рычал стражник, ранее оттертый на край толпы. Крики тут бы не подействовали, когда бы не авторитет, поддержанный внезапно появившимися тремя его товарищами. – Где зачинщики? А подать их сюда!

– Сваливай, Лютик, – пробормотал Геральт краем рта. – Я как-нибудь выкручусь.

– Прости, но именно я тут эксперт по выкручиванию.

– Да иди ты, зараза тебя забори!

Лютик уже собирался сбежать от вмешательства стражи, когда, к несчастью, на краю толпы материализовались трое братьев.

– Вона он! Хватай его, срамотника! Теперича не сбежишь, мы тя на месте охолостим…

– Я остаюсь, – сказал побледневший Лютик. – Эй! Господа стражники! Арестуйте нас! Мы признаемся! Во всем! Добровольно пойдем! Забирайте нас!

Стражники поступили по его желанию.

III

Их закрыли – этого-то приятели как раз ожидали. Только не думали, что местом заключения окажется комнатка в задней части корчмы, той самой, на крыльце которой они попивали пиво перед началом скандала.

Стражники вели себя предусмотрительно. Отобрали у Геральта оружие, отвечали уклончиво, велели ждать. Кого, чего – не пояснили. Лютик отпустил поводья своего богатого воображения и принялся развертывать перед приятелем видение справедливости, отмеряемой стражами порядка с окраин цивилизации. У поэта не отобрали лютню, и он уже принялся подбирать веселые ноты к сладкому потоку краснобайства.

Снаружи истекало зноем разогретое летним солнцем небо. Стражник по имени Казмер, тот самый, который заведовал их арестом, пришел незадолго до заката.

Лютик атаковал его с порога в истинно графской манере:

– Воистину, царит здесь моральный упадок и падение нравов! Что, неужто годится гостей вашей Чудовенки обрекать на пленение – вот так, без слова объяснения, с неуверенностью в головах и, что важнее, с пустым брюхом?

Казмер махнул кому-то ладонью. Внесли вполне недурной ужин. Лютик же надулся сильнее даже графского уровня.

– Что, вашсветлость? – спросил обеспокоенно стражник. – Забрать? Не станет вашсветлость кушать?

Из груди Лютика вышел весь воздух.

– Отчего же, съем.

Сам Геральт не сразу воспользовался угощением. Его радовало, что наворачивание ложкой отобрало у поэта возможность губительного красноречия.

– Выкарабкаются, – заявил стражник, предчувствуя вопрос. – Хвала богам, ни с кем большой беды не случилось. Что? Что вы так кривитесь?

– Это от упоминания богов, – пояснил Геральт.

– Ха, мог бы я и догадаться! Но, знаете, богобоязненному Карасю так просто с рук его подзуживания не сойдут. Здесь земля нейтральная и эта… ну… швецкая. А он нам уже чуть раньше за шкуру-то залил…

– Рад слышать.

– И все же должный я сказать, что вы чутку перебрали.

– Перебрал, – согласился Геральт. – Все мы перебрали. Моя вина, господин стражник. У меня чувствительность.

– И на что же?

– На тупость.

– Понимаю, понимаю, прекрасно понимаю, – стражник ухмыльнулся шельмовски. – И вижу, что понравитесь вы ей.

– Понравимся – кому?

– Вы же ведьмак, верно говорю?

– Верно. Выдал меня меч, медальон или паршивость?

– Да ладно вам, господин ведьмак, не берите слова богобоязненного Карася близко к сердцу. Не далее как вчера паршивостью он назвал комнату кривых зеркал, поскольку, дескать, искривляют и уродуют богами созданный образ человека. А сказать по чести, так приговор этот он огласил, аккурат в то зеркало насмотревшись, которое ничего не искривляло…

– Довольно о жреце, если позволите. Кому мы должны понравиться?

– Великой Ловчей. Скоро вернется и явно захочет с вами поговорить, господин ведьмак.

– Это о чем же? Об инциденте на ярмарке?

– Да где там. Хотя… Хотя, может, и так. Поскольку речь там о птицах. Как поедите, милости просим наружу, да прошу прилично себя вести. Есть кое-что, что стоит вам увидеть.

* * *

– Великая Ловчая… – бормотал поэт, когда стражник с несколькими товарищами вел их в направлении озера. – Великая Ловчая. Слыхивал я что-то о ней, вот только не помню… сплетню, балладу или истинную правду.

Чудовенка успокаивалась – по крайней мере с виду. Сумерки клали предел торгам, зато отворяли поле для разнообразнейших разговоров да веселья. На малый их кортеж внимания никто не обращал; подпитие, будто заразное поветрие, быстро подчиняло себе село и окрестные стоянки.

– Великая Ловчая, – повторил Лютик. – Может, чародейка какая? Вот бы тогда нам свезло!

– Не вижу в том никакого везения.

– Как это? Я же известный крушитель сердец, ты – известный крушитель льда, умеешь добраться даже до холодного как сто дьяволов сердца чародейки…

– Лютик. Заткнись, будь добр.

– Это туточки, – откликнулся стражник.

Стояли они над колышущимся лесом камыша.

– Чего ждем?

– Увидите. Вот-вот.

– Вижу озеро, – заявил Лютик, как миновало четверть часа ожидания. – И камыш. И обрыв. Я, конечно, поэт, да не какой-нибудь там виршеплет, но в этом романтическом пейзаже я нисколько не могу заметить ничего необычайного…

– О! Вот оно!

– Что? Где?

– Огонь! Гляньте, господа. Вон тама, на вершине.

– Милостью богов и завистью дьявола клянусь, ты для того нас сюда тянул, человече, чтобы показывать огни? Геральт! Поддержи меня! Не дадим себя не уважать!

– А что там? – спросил спокойно Геральт. – Не эта ваша крепость?

– Ага, – проворчал стражник, не обращая особого внимания на вспышку Лютика. – Теперича гляньте-ка, что там третью ночку уже вытворяется.

– Я, – бард выпятил грудь, – возьмусь решить вашсветлости проблему. Этот вот ведьмак подтвердит, что трудно найти голос разума лучше, чем я. Значится, наверняка кто-то пошел в руины оной крепости. С хворостом. С огнивом и трутом. И разжег там костер. Тут и песенке конец.

– О, нет! – стражник не дал поэту перейти в наступление. – Не конец, а токмо начало. Зарница, так вот скажу.

И тогда они поняли, что Казмер не треплет языком зря.

Одинокое пламя, махонькая искорка, трепещущая на границе темной земли и освещенного месяцем неба, вдруг выстрелила гейзером в небесную высь, превратилась в столб огня, меняющий форму, пульсирующий и поджигающий собой небосклон. Зарево встало на весь горизонт, а в Чудовенке на миг сделалось светло, как в полдень. Раздались крики, скорее веселые – кто-то радовался, словно от магических фейерверков.

– Да чтоб мне язык вырвали и пальцы отрезали! – просопел Лютик, замерши с рукой на шляпе. – Что это было?!

– Это-то, – ответил стражник, – и хотела узнать Великая Ловчая. Пошла туда вчера, да без толку. Пошла и сегодня. Скоро возвернуться должна. И наверняка пожелает совета ведьмака.

Геральт молчал, всматриваясь, не щуря глаза, на инфернальный спектакль.

* * *

– Да-а-а… – Великая Ловчая наклонилась к ведьмаку, улыбнулась понимающе. – Именно так-то я себе и представляла прославленного Белого Волка.

«Без взаимности», – подумал Геральт.

Мерринда Хеврот, почетный член Лиги Охотников, укротительница гоблинов в горах Пустельги и добытчица Семи Трофеев, известная также как Великая Ловчая Севера, имела множество титулов. И все же широкая публика ее не знала, да и сама она не гналась за славой. Геральт не знал, чего ему ожидать.

Он сомневался, чтобы Ловчая была чародейкой, и оказался прав. Потому что Мерринда Хеврот, кажется, отличалась от чародеек всеми своими чертами – по крайней мере внешними. Была это бой-баба, широкая в плечах, упакованная в кожаный панцирь, коротко остриженная, загорелая и вся в шрамах. Глаза ее, мало того что небольшие, так еще и постоянно прищуренные, на простецкой физиономии были почти не видны. Но именно эти глаза – единственное во всей Ловчей – напоминали Геральту чародеек. Глаза скрутатора[5]5
  Официальное лицо (например, при выборе Папы Римского), ответственное за контроль над голосованием и подсчет голосов.


[Закрыть], бездушные и злобные. Злые. И очень умные.

Несмотря на отсутствие правовых оснований, Великая Ловчая обеспечивала в Чудовенке мир. Послушание обеспечивали ее подчиненные, уже издалека кажущиеся сборищем разбойников. Как пояснил Казмер, они прекрасно умели договариваться со стражей Чудовенки – поскольку Ловчая не раз и не два противостояла угрожавшим селу чудищам. Однако ведьмаком она не была. Охота была ее страстью, а не выученной профессией. Фанаберией женщины из обедневшего рода, открывшейся в новых обстоятельствах.

Специально для нее постоялый двор освободили от гостей. Тех, кто возражал, погнали силой. Геральта и Лютика сопровождал только Казмер. Перед самым прибытием Ловчей они успели коротко с ним поговорить.

– Расскажи об этом замке, – попросил ведьмак.

– А что там рассказывать? Ничего там нету. Голые стены, пустые кладовые, пепелище, все заросло. Токмо я давненько там был. И вообще мало кто там шляется.

– И почему же? Из-за репутации проклятого места?

– Да где там. Просто далековато да высоковато. Кому бы хотелось жопу по горкам да кустам волочить. Ежели уж унесли оттуда, что только можно, то пусть развалины и стоят себе да гниют. Да вот только теперича там огни горят.

Когда снаружи затопали сапоги, Геральт прошипел поэту:

– Пасть не открывай. Говорить буду я.

Лютик, хотя бы раз выказавши послушание, пасть не открыл – по крайней мере не сразу.

Ловчая вместе со свитой вошла в корчму. Запахло землей, хвоей, а потом и гарью. Вздохнувши и отстегнув меч, женщина уселась на лавку напротив тактично молчащих Геральта и Лютика.

– Вота они, госпожа Хеврот, – отозвался Казмер. – Лютик, мировой славы поэт, да Геральт из Ривии, ведьмак, прозванный Белым Волком.

Великая Ловчая оскалилась в чуть щербатой ухмылке растрескавшихся губ.

– Да-а-а… Именно так-то я себе и представляла прославленного Белого Волка.

«Без взаимности», – подумал Геральт.

– Прости, госпожа, мою наглость, – начал он, – но, полагаю, мы оба профессионалы. Потому перейду к конкретике, поскольку мы наверняка ее любим и ценим…

– Спросишь ведь, что вы здесь делаете, а?

– Да. И что делаешь тут ты, госпожа.

– Никакая я не госпожа, не с той поры, как овдовела благодаря собственной вооруженной ножом руки! Я Ловчая, как ты – ведьмак. Нас определяет наша профессия. А что до причин, из-за которых вы тут пребываете… Присутствующий тут Казмер – человек рассудительный. Не наказал вас за устроенный скандал, да к тому же заметил, что вы можете помочь в решении нашей… проблемы.

Говорила она быстро, говорила громко и небрежно, но из-за фасада простоты проступали знаки благородного происхождения: акцент, слова, поза того, кому по факту рождения принадлежат честь и слава.

– Мы не устраивали скандалов специально, – сказал Геральт. – Я попросил группку милсдарей, чтобы те успокоились и опамятовались. Они не послушались. Это была самооборона.

– Ведьмачья самооборона – это почти нападение, – заметила Ловчая. – Но не бойтесь! Этот жрец и мне был немил. Не слишком-то он приязнен к женам, от коих требовал покорности да скромности. Казмер как страж закона может говорить иначе, но жрецу головомойка и десяток-другой горячих прописаны были, как карлику ходули. Однако ж прежде, чем мы перейдем к делам, можешь ли ты, Казмер, организовать какой еды? Для нас и моих людей. Умираем от голода. День был длинным.

Распорядились насчет еды, слуги забегали вокруг стола, и между Ловчей и Геральтом с Лютиком мигом вырос редут мисок и строй кувшинов.

– Если речь не о наказании, – продолжил терпеливо Геральт, – остается лишь проблема замка и ночных огней.

– Казмер, ты им показал?

– Так точно. Они видели.

– Вы видели. А я, ведьмак, знаешь ли, только-только оттуда возвратилась. Из целый день тянувшейся попытки добраться на вершину, к замку. Жестокое фиаско. Бродить по кустам и обрывам, по грязи и зарослям, да еще та птичья зараза.

– Казмер не вспоминал о том, что уже дойти до замка – граничит с невозможностью.

– Потому что не граничило. Пока не появился в нем огонь. Прежде чем птицы во всей долине не начали впадать в амок.

Геральт заколебался. Он не любил неизвестности, особенно в делах, где он сам был экспертом. А как ни посмотри, он до сих пор не видел общего элемента для всех этих событий, их связующего звена.

– Ты – Ловчая, – сказал он. – Значит, ловишь. И говоришь с ведьмаком. А значит, хочешь за чем-то поохотиться. За чем-то, что напугало всех птиц в окрестности. За чем-то, что плюется огнем в небо, как усевшийся на хребте драконище.

– Не дракон, но близко. Меня начинает веселить твоя осторожность в суждениях, ведьмак. Вроде бы ты и знаком с постконъюнкционной фауной, но, похоже, не знаешь, что таится в старой крепости?

– Не знаю. Действительно не знаю.

Ловчая отсалютовала ему кружкой так резко, что пролила на стол.

– Рарог, – сказала она.

Лютик приподнял бровь, но продолжил сидеть тихо. Скорее из-за незнания, чем нежелания говорить.

– Рарог – это миф, – решительно сказал Геральт. Он утомился, весь этот ералаш ему надоел. – Как раз один из тех, у которых нет реального соответствия и которым нет объяснения. Потому что рарогов не существует.

– Золотые драконы, – фыркнула Ловчая, – тоже якобы не существуют. А я такого видела.

– Правда? – вмешался Лютик. – И где это?

– Да на зерриканских границах, в землях драконопоклонников, где расцветают их культы.

– Поверю, когда сам увижу, – отрезал Геральт. – Да боги с ними, с драконами, не о них речь. Рарогов, повторюсь, нет.

– И с чего бы ты настолько непоколебимо уверен, а, ведьмак?

– С того, что ни один ведьмак ни разу не встречал рарога.

– Так сильно доверяешь рапортам своих собратьев? Погоди-погоди. Поскольку с ведьмаками меня единит миссия убийства чудовищ, я вполне неплохо ориентируюсь в вашей непростой истории. И знаю, что некогда ведьмачьи школы не ладили друг с другом. Ты, например, волк, а значит – Каэр Морхен. Я угадала?

– Да.

– Видишь! Мы довольно много друг о друге узнали! Еще чуток – и станем сравнивать шрамы, а, поверь, у меня их найдется пара-другая, тут и там, эх! Возвращаясь к теме… Ведьмаки из Каэр Морхена могли никогда не встречать рарога. Но уж ведьмаки из Повисса, из школы Кота, имели побольше счастья.

– Есть какие-то задокументированные случаи?

– Есть слова очевидца.

– Я бы не доверял Котам. Многие из них закончили на тропе наемных убийц. А у многих помутилось в башке. Если бы я сам поговорил с тем свидетелем, с глазу на глаз, как один ведьмак с другим ведьмаком…

– Такого сделать не получится, – скривилась Ловчая. – Бедолага скопытился в какой-то дешевой корчемной поножовщине. Но его словам я доверяю. Рароги существуют. По крайней мере существовали. Некогда. И снова станут существовать. Скоро. Это вовсе не пустая мечта, что истает, как осколок льда в ладони. Один как раз проклевывается на вершине горы.

– Мифы, сказки, чудеса на палочке.

– Чудеса, чудеса, и жестокие чудеса. Но поверь, Геральт, чудеса случаются. Обычно как раз тогда, когда их не ждешь. Теперь у нас есть преимущество, используем же его. Придушим чудо в зародыше, прежде чем оно явится людям.

– Рарог! – не выдержал Лютик. – Помню, вспоминаю! А чтоб меня, вот это история! Чудеса, мать его, истинные чудеса! Ведь рарог – не что иное, как жар-птица!

– Жар-птица, верно, – подтвердила Ловчая. – Вот так энтузиазм! Вот так запал! Но по ведьмакам, холодным профессионалам, чудеса стекают, как вода с гуся…

– Гуся? – фыркнул Лютик. – Да они и сами как эти гуси. Только и гогочут одну и ту же песню: это чудовище такое, то – сякое, этого не трону, то вымирающее, это – неопасное, а вон то – и вовсе не существует. Не удивляйся Геральту, госпожа. Он всегда такой. Не поверит, пока не пощупает. Но если не хочет говорить, то я с удовольствием заполню лакуну! Итак, вообразите себе, что я знаю то, чего не знают ведьмаки! Я готов помочь в охоте…

– Лютик, – прошипел Геральт.

– …потому что я, как заслуженно гласит слава обо мне, являюсь специалистом по легендам и мифам.

– Лютик!

– Спокойно, Геральт, – прервал его с достоинством бард. – Выкажи же немного жертвенности.

– Я на это рассчитывала, – призналась Ловчая. – Калики перехожие, старые няньки и виршеплеты – это неисчерпаемая сокровищница легенд и быличек о любых чудесах. И в каждой из них может скрываться истина.

– Лютик, ты минуту назад и понятия не имел, о чем речь…

– Сбило меня название «рарог». Зато о жар-птице – о, о ней я слышал. Всякий бард знает балладу о жар-птице и драконице, о Баал-Зебуте в теле гада, который сражался с рарогом за владение миром. О ветре южном и северном, о возникновении пустыни Корат… Хм, дай-ка покопаюсь в памяти… Жар-птицы рождаются из драконьего яйца, закаленного в вечном огне подземелий и текучих скал… Сперва подбрасываешь его в птичье гнездо во время новолуния, потом приносишь жертву всесожжения, а на гари сам берешься за высиживание яйца. Пока на девятый день не откроются Девятые Врата Бездны, и тогда в мир приходит жар-птица. Владычица небес, страх птиц, госпожа огня…

– Перестань, Лютик, – кисло сказал Геральт. – Ты сейчас кажешься даже не виршеплетом, а старой нянькой.

– Я правду говорю! Ну, чуть приукрашенную!

– Да ерунда.

– Правду балладную, уж извини.

– Я и говорю. Да ты сам подумай, о чем болтаешь. Удивительно, чтобы такой вид вообще мог выжить и развиться.

– Ха, думаешь, подсек меня? А вот и нет. Потому что, видишь ли, этого вида, собственно, и нету. Но он был. Наверняка был!

Их обмен фразами Ловчая выслушивала с явным удовольствием.

– И что же еще умеет эта жар-птица, согласно певцам, а? – спросила она.

– Она – владычица любых птиц, суверен широкого неба, конкурировать с которой может лишь трубадур, успокаивающий птиц песнью…

– Да хватит уже, – оборвал его Геральт. – Мы что, собрались сказки рассказывать?

– Нет, – Ловчая моментально посерьезнела. – Мы собрались сказку убить.

– Господин Казмер, – отозвался ведьмак. – Ты внимательно прислушиваешься. Не считаешь все это несмешным фарсом?

Стражник покачал головой.

– Хотел бы, господин ведьмак, и должен бы. Но видывал я, что видывал. Не токмо огонь. Как госпожа Хеврот сперва сказанула, что оно там – рарог, то я себе подумал: «рарог-шмарог, посказушки одни да дурость дурная». А потом отправился с первой экспедицией на гору. Как проводник. Боги, что там было! Мало того, что столп огненный да тьма переливчатая, так еще и птицы нас атаковали.

– Хотите сказать, что птицы не дали вам добраться до замка?

– Точно так оно и есть, – кивнул Казмер. – Обезумевшие птахи. Ровно так же обезумевшие, как и в клетках Птичника. Целыми стаями пикируют с небес – клювы, когти и визг. А там идти непросто, потому как единственная дорога-то – тропка узенькая и открытая, – по-над пропастью ведет.

– Стало быть, никто не видел этого… рарога.

– Нет, – ответила Ловчая.

– Лютик. Уходим. Это не вопрос цены. Мы тут просто ни к чему. Поблагодари за ужин и…

– Сидеть!

Ловчая подтвердила свои слова ударом кружки в стол.

– Сидеть! – повторила, чуть ли не взрыкивая.

Геральт не сел. Лютика же это вылезшее вдруг из мешка шило так удивило, что он онемел.

– Значит, вот оно как, – кивнул ведьмак. – Значит, не дружеская беседа, предложение либо просьба. А просто угроза.

– Я пока ничем вам не угрожала. Видите ли, я настолько не рассердилась.

– Взаимно.

– Спрячь-ка свою гордость во вьюки, ведьмак, и сядь, если я приказываю! Смотри, чтобы не оказалось это твоим последним желанием.

– Господин Казмер. Как понимаю, уважаемая госпожа Ловчая не может приказывать другим постояльцам Чудовенки…

Стражник откашлялся, опустил на мгновение взгляд.

– Не может, конечно. Но действует она для блага нашего закутка. Потому-то – лучше вам ее послушать, господа. Для собственного блага.

Геральт осмотрел затененные углы. Разбойники Ловчей подпирали стены. Все неподвижные – до времени. Ждали только приказа действовать. Потом ведьмак заглянул в глаза Ловчей: прищуренные, пронзительные, выжидающие.

Под их взором Геральт сел.

– Я должен вам помочь.

– Да. Вы оба.

– Лютика мы в это мешать не станем.

– Он только что доказал, что обладает важными сведениями об интересующем нас… явлении. А также – определенной компетенцией, необходимой, чтобы взобраться на вершину. Учитывая же его репутацию, он наверняка отправится с тобой, ведьмак, в логово чудовища. Верно, господин виршеплет?

– В-верно, – выдавил из себя Лютик.

– Мы отведем вас на гору. Первым твоим заданием, Геральт из Ривии, будет найти дорогу.

– И отчего же мне это удастся лучше, чем предшественникам? Почему не магу?

– Магу? Ха! Я – Ловчая. Это моя добыча! Не отдам ничего магам!

– Они наверняка заметили огонь и зарево.

– А как же, заметили. К счастью, в этом году тут нет важных персон. Пока нет. А прочие решили уступить моим уговорам и авторитету здешней власти. На гору не суются. Но скоро начнут, а потому я требую поспешности.

– Маги имеют свой интерес, так пусть будет ведьмак, у которого интереса нету, да? Я не всесилен. Не сумею справиться с чудом.

– У ведьмаков свои методы. Эти ваши Знаки, нет? Ваши эликсиры. А кроме того, у тебя есть певец. А певец, как гласит та самая легенда о жар-птице и драконихе, может отогнать направляемых волей рарога птиц.

– Я не верю в волю рарога. И не верю в легенды.

– Тихо! Твое второе задание – нейтрализация угрозы.

– В рарога я тоже не верю, а потому…

– Мне нет дела до твоей веры или неверия, потому что я-то знаю, что он там – есть! И не рарога ты должен убивать, но того, кто желает его напустить на наш мир.

– Человека.

– Верно.

– Птичника.

Геральт угадал точно. Впрочем, и загадка-то не была слишком сложной.

– Птичник! – вскинулся Лютик. – Ну да! Те, на ярмарке, болтали о нем, что… Один из торговцев готовит миру жар-птицу?..

Ловчая сплюнула, и выражение лица при этом было у нее мерзким.

– Торговец, – фыркнула. – Дурак. Одержимец! Не знает, с чем связался. Стал хозяином проклятого яйца, которое я выслеживала через половину Зеррикании и в полях Хакланда. Оно из храма Баал-Зебута, украла его банда отчаянных парняг, а потом яйцо добралось аж сюда. Сюда, где чудесам приходит конец, где они станут оценены и проданы.

– Благородная миссия, – без особой иронии заявил Геральт. – Однако есть немало «но». Особенно одно: я-то ведьмак, не наемный убийца.

– Чудовище, тварь, человек… Для тебя и правда есть разница? Мы оба номинально убийцы неестественных тварей. Охотимся на них, но есть на нашей совести и люди. Разве не так, Мясник из Блавикена?

Ведьмак не покраснел; бледнеть ему тоже было не с руки: бледным Геральт был всегда. Но она все равно заметила изменение на его лице.

– Не переживай, ведьмак, – фыркнула Ловчая. – У многих из нас на совести грешок человекоубийства найдется. Так, очередной аргумент для того, чтобы вы рассудительно и осознанно выбрали сотрудничество со мной. Вы когда-нибудь слыхали это имя: Висельница? Ха, по лицам вижу, что слыхали. Так представьте себе, что эта попавшая под инфамию[6]6
  Инфамия – изгнание человека за совершение криминальных преступлений; находящегося под инфамией имеют право убить на месте в землях, где вынесен приговор.


[Закрыть] Лесничая, преследовательница духобаб и беглых эльфов, замирительница нелюдей – это именно я. Так как оно будет? Поможете мне в охоте или предпочтете стать на ней зверем?

– Зверь, – внезапно отозвался Лютик, удивительно гордо, – может и укусить, когда его загоняют в угол.

Говоря, поэт поглядывал на Геральта, ища поддержки. Не нашел. Ведьмак просчитывал шансы. Вспомнил, что говорили о Висельнице. Были это рассказы, наполненные криками и плачами, пожарами и кровью.

IV

«…как тебе наверняка известно, мой Читатель, несмотря на то, что я принимал участие во всем том вертепе с жар-птицей в главной роли, никогда не сложил я балладу, прославляющую ту страду. Причина была прозаичной и простой, хотя и не простецкой – виной всему оказалась травма, серьезная болесть и дурные мысли, что окружили меня после нашего восхождения на гору подле Чудовенки. Мысли эти связаны были с моим искусством, поскольку я, как поэт и бард, сыграл ключевую роль в тех чреватых последствиями событиях. Но, не опережая факты, начну с того, что предшествовало форсированному маршу.

Посоветовавшись с Геральтом, мы согласно решили, что нет у нас выхода – надлежит поступить согласно завуалированным приказам Великой Ловчей, которую мысленно принялся я тогда называть Великой же, однако не Ловчей, а самкой пса. И вот, решили мы как можно быстрее отправиться к подножью горы.

Перед тем как покинули мы Чудовенку, повстречались мы с девицей из лотка сего таинственного Птичника; хотя все еще встопорщенная и довольно неловкая, благодаря моему и ведьмаковому заступничеству она немало похорошела. Более того, имела для нас и ответную благодарность, а именно, двухзвездный амулет, якобы символ Баал-Зебута, мрачного божества с Востока. И как после оказалось, она тоже знала легенду о рароге и о том, как одолел его дракон – манифестация того божка.

Геральт, как обычно, подарка принимать не хотел. Я же выказал куда больше такта и заставил его взять медальон, горячо поблагодарив и заметив, что жрец по имени Карась, поймай он девушку на обладании такими-то аксессуарами, точно приказал бы дать ей батогов. Она, молодка решительная, ответила, что нам стоило бы не нарекать, а поблагодарить, да и что Карася уже нету. Исчез, как и ее хлебодатель, сиречь Птичник.

О нем же могла она нам рассказать немногое: как он нанял ее с неделю тому, сразу после того, как сам-один въехал в Чудовенку вместе с крылатой своей свитой. Был это интроверт, любящий свою интровертность и на каждом шагу защищающийся от попыток влезть в его безопасный кокон; иными словами – одиночка, грубиян, ворчун и хам. Плохой он был человек – так она нам сказала. И пожелала нам, уходящим, удачи.

Увы, как видно, пожелание ее не помогло, поскольку удачи-то нам не хватало.

Началось все с чащобы. Зеленая мерзость спутанных ветвей, ям и вездесущей паутины с самого начала затрудняли нам восхождение. Люди Ловчей и сама она сопровождали нас, имея намерение доставить нас на место, до которого они чуть ранее сумели добраться. Всюду царила тишина, поскольку вокруг не слыхать было птичьих трелей и щебетанья. Их место заполонили насекомые.

Сам я, как известно моему Читателю, за время долгих вояжей сделался тверд к лесным неудобствам, однако в скромности своей признаюсь, что в тот день и я вздрагивал под напустившимися на нас тучами комаров-чудовищ. Казалось мне, что кто-то следит за нами, однако с людьми Ловчей подозрениями я не делился.

Наконец мы встали на поляне, высоко, а прямо под и пред нами раскидывалась панорама долины, селение и озеро, что не знали об угрозе, которая начиналась сразу же за межой. Тут-то Ловчая и указала нам тропку, что одна вела к крепости. Та рыскала влево-вправо диким серпантином над отвесным обрывом, где до земли было футов двести. И у самых мужественных из нас от такой-то высоты начинало кружиться в голове.

– Ступайте, – сказала нам на прощанье Великая Ловчая, глядя слезящимися глазками. – Найдите проход. Мелодией либо ведьмачьими рефлексами – мне все едино. Найдите этого сукиного сына Птичника и выньте яйцо рарога у него из задницы.

Мы послушались, поскольку имела сия особа с дюжину головорезов, причем всех – таких же мерзких и неприятных, как и она сама. Уже сам на сам с Геральтом, идя над бездной, я спросил его об эликсирах и причинах, по которым он не стал их заранее принимать. Тот ответил, что «если в общем, то там будут только птицы». Несмотря на мои уговоры, остался он по-ослиному упрямым. И ошибся, поскольку это, конечно, оказались птицы, но не «только», а «аж».

И скоро поняли мы, отчего вооруженная банда оной Ловчей не одолела склон и испугалась птиц. Атаковали они нас внезапно, когда мы шли каменным перевалом над пропастью. Прилетели ниоткуда, словно осы, что едва вылупились из земных гнезд. Целый рой перьев и клювов. Прежде чем эта туча накинулась на нас, ведьмак приказал мне отступить как можно быстрее, а сам попытался совладать с птицами при помощи меча и Знаков. Я нарушил его помыслы и, отбросив прочь страх, сделал то, о чем говорили легенды: овладел ошалевшими птицами при помощи песни.

Так оно и было, верный мой Читатель.

С помощью моей силы мы и избежали поклевывания да когтераздирания. Правду гласило древнее сказание! Признаю, что, несмотря на глубокий ужас, который не отпускал меня в то утро, я, без ложной скромности скажу, оказался на высоте. Да! Я собственноручно отогнал тучи птиц! Первые ноты на лютне нетрясущимися пальцами (поскольку были это пальцы творца) и первые строки баллады о жар-птице – этого хватило с избытком, чтобы разогнать опасность. И не верьте Арно де Миттхоффу, если он утверждает обратное, сей – бесталанный завистник и виршеплет, а не певец и бард, как я!

Птицы словно бы немедленно отрезвели. Вся эта видовая мешанина мигом разделилась, сгруппировалась, разлетелась во все стороны, исчезла и очистила от себя небосклон. Истинный венец моей длинной и плодотворной карьеры, момент триумфа искусства над жизнью, красоты над хаосом – хотя, признаюсь, когда уже все закончилось, охватила меня еще ужаснейшая тревога. А кроме того, испытывал я огромное сожаление, что там не было аудитории, которая могла бы дивиться моему шедевральному действу!

Ведьмак, как оно с ним случается, поблагодарил сухо и глухо и нисколько не дал понять по себе, что исполнившееся содержание легенды, истинное чудо, коему он оказался бенефициентом, хотя бы несколько его тронуло. Я заметил, как, полагаю, и ты, мой Читатель, что друг мой Геральт неоднократно тщетно пытался сойти за резонера, который неприступен для соблазнов сверхъестественного.

Чуть позже встали мы у порога крепости. Симпатичный там оказался домик, добрая усадьба, несмотря на торчащие из окон ветви и плющ, даже невзирая на копоть, покрывающую стены. Там, на подворье, и Геральт приложился наконец к успеху нашей экспедиции.

Ибо меж кучами камня, изо всех этих руин, вдруг ударил огонь. Расцвел пламень, один из языков которого вырвался чуть ли не между нашими стопами, чуть не лишив меня возможности продлить однажды свой род. Потому не удивляйся, мой Читатель, упомянутой уже мною травме и нежеланию складывать балладу о моих подвигах в Чудовенке – неважно, насколько те были мужественны. Геральт же мигом воспользовался своим воистину кошачьим рефлексом и ловко пробрался сквозь лабиринт вертикальных языков огня, оставив меня позади.

И как оказалось, едва лишь он достиг противоположных врат, огни погасли. Такими были фанаберии одичавшей магии. Вместе мы прошли во вторые врата. На раскидистой террасе, откуда взгляд дотягивался едва ли не до массива Махакама, застали мы первопричину наших неприятностей, то есть – оного Птичника.