Текст книги "Странный порядок вещей"

Ответ на этот вопрос ясен. Эмоциональные реакции зарождаются в определенных системах мозга (иногда – в его определенной области), отвечающих за различные компоненты этой реакции: химические вещества, которые нужно выделить, висцеральные изменения, которые нужно осуществить, движения лица, конечностей или всего тела, связанные с определенными эмоциями, будь то страх, злость или радость.

Нам известно, где расположены ключевые области мозга. В основном они состоят из групп нейронов (ядер) в гипоталамусе, в стволе мозга (где особую роль играет так называемое околоводопроводное серое вещество) и в базальном переднем мозге (где ведущие структуры – ядра миндалины и область прилежащего ядра). Все эти структуры могут активироваться при обработке определенного ментального содержания. Можно представить себе активацию той или иной области как “соотнесение” определенного содержания с этой областью. Когда происходит соотнесение – то есть когда область “распознает” определенную конфигурацию, – запускается эмоция⁸.

Некоторые из этих областей выполняют свои задачи непосредственно, а некоторые действуют через кору. Прямо или косвенно, эти небольшие ядра умудряются воздействовать на весь организм – через выделение определенных химических веществ или действие нервных путей, способных запустить определенные движения или выделить определенные химические модуляторы в конкретную область мозга.

Этот набор подкорковых областей мозга имеется у позвоночных и беспозвоночных, но особенно он развит у млекопитающих. В нем содержатся инструменты, позволяющие реагировать на всевозможные ощущения, объекты и обстоятельства влечениями, мотивациями и эмоциями. Фигуративно это можно назвать “аффективным пультом” – при условии, что вы не рассматриваете эмоции как неизменные наборы действий, запускаемые нажатием на кнопку. Ядра выполняют свою работу, повышая вероятность того, что некоторые виды поведения будут иметь место, и эти виды поведения обычно объединяются в группы. Но конечный результат не запрограммирован. Существуют оттенки и вариации – при сохранении общей закономерности. Эволюция строила этот аппарат постепенно. Большинство аспектов гомеостаза, связанных с социальным поведением, зависит именно от этого набора подкорковых структур.

Запуск эмоциональных реакций происходит автоматически и бессознательно, без вмешательства нашей воли. Зачастую мы убеждаемся в том, что эмоция имеет место, не по мере развития запускающей ее ситуации, а потому, что обработка этой ситуации вызывает чувства; то есть определенная ситуация вызывает осознаваемое ментальное переживание эмоционального события. Лишь после того, как чувство запускается, мы можем (или не можем) осознать, почему мы чувствуем именно так.

Мало что избегает внимания этих специфических структур мозга. Звук флейты, оранжевый оттенок заката, текстура тонкой шерсти – все это производит положительные эмоциональные реакции и соответствующие приятные ощущения. Как и фотография дачи, принадлежавшей вашей семье, когда вы росли, либо голос друга, по которому вы скучаете. Вид или аромат блюда, которое вам особенно нравится, запускает ваш аппетит, даже если вы не голодны; соблазнительный снимок будит сладострастие. Встретив плачущего ребенка, вы испытываете мотивацию обнять его и защитить. Это может показаться примитивным, но те же самые глубоко укорененные биологические влечения вызывает симпатичная собачка с жалобными глазками, расставленными широко, как у младенца. Коротко говоря, бесконечное число стимулов вызывает радость, грусть или опасение, а определенные истории или сцены вызывают сострадание или благоговение; мы испытываем эмоции, когда слышим теплые звучные тона виолончели, независимо от того, какая мелодия исполняется, или высокий резкий звук: в первом случае ощущение получается приятным, во втором неприятным. Аналогичным образом мы испытываем положительные или отрицательные эмоции, когда видим цвета определенных оттенков, видим определенные формы, объемы и текстуры, пробуем определенные вещества либо обоняем определенные запахи. Одни сенсорные образы вызывают слабые реакции, другие сильные – соответственно конкретному стимулу и его роли в истории конкретного индивида. В нормальной ситуации бесчисленные виды ментального содержания вызывают тот или иной эмоциональный ответ, сильный или слабый, и таким образом “пробуждают” какое-то чувство, сильное или слабое. “Провокация” эмоциональных реакций на бесчисленные образные компоненты или целые нарративы – один из главнейших и постоянных аспектов нашей ментальной жизни⁹.

Когда эмоциональный стимул вызывается из памяти, а не действительно присутствует в восприятии, он все равно вызывает эмоции, причем в избытке. Ключ – это присутствие образа, а механизм работы тот же. Воспоминание подключает эмоциональные программы, которые порождают соответствующие узнаваемые чувства. Имеется побуждающий стимул, и он по-прежнему состоит из образов, только теперь эти образы извлекаются из памяти, а не конструируются в процессе живого восприятия. Каков бы ни был их источник, образы используются для порождения эмоционального ответа. Затем эмоциональный ответ трансформирует фоновое состояние организма, его текущее гомеостатическое состояние, и результатом становится вызванное чувство.

Эмоциональные реакции обычно подчиняются неким базовым закономерностям, но они никоим образом не жестки и не стереотипны. Первичные висцеральные изменения или точные количества определенного вещества, выделяемого при реакции, варьируют от случая к случаю. Основная закономерность эмоциональной реакции узнаваема, но это не точная копия. Причем возникает такая реакция не обязательно лишь в одной конкретной области мозга, хотя определенные области с большей вероятностью задействуются в определенной перцептивной конфигурации, чем другие. Иными словами, идея “модуля в мозге”, вызывающего эмоциональные ответы, ведущие к чувству восхищения, в то время как другой модуль порождает отвращение, не более верна, чем идея эмоционального пульта с кнопочками для каждой эмоции. Идея, что восхищение или отвращение всякий раз абсолютно идентичны, тоже неверна. С другой стороны, природа восхищения и лежащие в его основе механизмы в различных случаях сопоставимы настолько, чтобы эти феномены легко распознавались в повседневном опыте и чтобы их можно было связать, хотя и не жестко, с определенными системами мозга, где они возникли благодаря естественному отбору с помощью генов и большему или меньшему количеству случайностей во внутриутробный период и в детстве. Сказать, что эмоциональность фиксирована, однако, будет преувеличением. На эмоциональное развитие оказывают влияние всевозможные факторы среды. Оказывается, что механизмы нашего аффекта в какой-то степени поддаются обучению и что значительная часть того, что мы называем цивилизацией, формируется через воспитание этих механизмов в среде семьи, школы и культуры. Любопытным образом то, что называют темпераментом (более или менее последовательный способ, которым мы реагируем на жизненные потрясения день ото дня), является результатом этого длительного процесса воспитания, взаимодействующего с основами эмоциональной реактивности, которые складываются из всех биологических факторов, задействованных в нашем развитии: генетического наследия, различных средовых факторов до и после рождения, удачи. Одно, во всяком случае, можно сказать с уверенностью: механизмы аффекта отвечают за порождение эмоциональных реакций и, как следствие, за влияние на виды поведения, которые, как можно наивно подумать, должны бы находиться исключительно под контролем самых компетентных и вдумчивых компонентов нашего разума. Влечения, мотивации и эмоции часто прибавляют что-то к решениям, от которых ожидается полная рациональность, или, напротив, что-то вычитают из них.

Аппарат влечений, мотиваций и эмоций озабочен благополучием субъекта, организму которого принадлежат реакции. Но большинство влечений, мотиваций и эмоций также имманентно социальны в больших и малых масштабах и их поле действия выходит далеко за пределы индивида. Желание и сексуальное влечение, нежность и забота, привязанность и любовь действуют в социальном контексте. То же относится к большинству примеров радости и грусти, страха и паники, гнева или сострадания, восхищения и благоговения, зависти, ревности и презрения. Мощная социальность, ставшая основой интеллекта Homo sapiens и сыгравшая такую важную роль в появлении культуры, зародилась, по-видимому, из механизмов влечений, мотиваций и эмоций, развившись из более простых нервных процессов более примитивных существ. Еще раньше она развилась из армии химических молекул, некоторые из которых уже имелись у одноклеточных организмов. Здесь важно подчеркнуть, что социальность – набор поведенческих стратегий, необходимых для порождения культурных реакций, – входит в инструментальный набор гомеостаза. Социальность входит в человеческий культурный разум через посредство аффекта¹⁰.

Поведенческие и нейрональные аспекты влечения и мотиваций особенно хорошо изучены Яаком Панксеппом и Кентом Берриджем на млекопитающих. Отличные примеры – предвкушение и желание, которые Панксепп обозначил словом “искание”, а Берридж предпочитает называть “хотением”. Как и сексуальное влечение – и в его примитивных проявлениях, и в форме романтической любви. Забота о потомстве – еще одно мощное влечение, дополняемое – со стороны тех, о ком заботятся, – узами привязанности и любви, теми узами, разрыв которых приводит к панике и горю. Игра исполняет важную роль у млекопитающих и птиц и центральную – в человеческой жизни. Игра служит опорой творческому воображению детей, подростков и взрослых и является ключевым компонентом инноваций, знаменующих культуру¹¹.

Итак, большинство образов, входящих в наш разум, способно порождать эмоциональную реакцию, сильную или слабую. Происхождение образа значения не имеет. Триггером может стать любой сенсорный процесс, от вкуса и обоняния до зрения, и не имеет особого значения, переживается ли этот образ в живом восприятии или извлекается из хранилища памяти. Неважно, относится ли этот образ к одушевленным или неодушевленным объектам, к признакам объектов – цветам, формам, тембрам звуков, – к действиям, абстракциям или суждениям обо всем вышеперечисленном. Предсказуемое следствие обработки множества образов, поступающих в наш разум, – эмоциональная реакция, за которой следует соответствующее чувство. Переживать эти вызванные, эмоциональные чувства – не то же самое, что слушать фоновую музыку жизни. Эмоциональные чувства можно сравнить с прослушиванием отдельных песен, а порой и полноценных оперных арий. Пьесы все еще исполняются теми же ансамблями, в том же зале – в организме, – и фон тот же самый: жизнь. Но, учитывая триггеры, разум теперь настроен в основном на мир наших текущих мыслей – а не на мир организма, – а мы реагируем на эти мысли и ощущаем реакцию. От примера к примеру музыкальное исполнение варьирует, так как выполнение эмоциональных реакций и переживание соответствующего чувства тоже варьируют, по крайней мере настолько же, насколько отличается исполнение знаменитого музыкального произведения у разных музыкантов. Но проигрываемая мелодия все еще безошибочно определяется как та же самая. Человеческие эмоции – узнаваемые пьесы из стандартного репертуара. Немалая доля человеческой славы и человеческой трагедии обусловлена аффектом, несмотря на его скромную, нечеловеческую родословную.

Эмоциональные реакции на образы применимы даже к образам, которые сами называются чувствами. Например, состояние переживания боли, ощущения боли может обогатиться новым слоем обработки – так сказать, вторичным чувством, – вызванным различными мыслями, которыми мы реагируем на базовую ситуацию. Глубина этого многослойного состояния ощущения, вероятно, и есть характерная особенность человеческой психики. Этот процесс, по всей видимости, лежит в основе того, что мы называем страданием.

Животные со сложным мозгом, похожим на наш (как в случае с высшими млекопитающими), вполне могут тоже обладать многослойными состояниями чувств. Традиционно, несгибаемые сторонники человеческой исключительности отрицали у животных наличие чувств, но научные исследования постепенно доказывают обратное. Я не хочу сказать, будто человеческие чувства не являются более сложными, многослойными и развитыми, чем у животных. Разумеется, являются, да и как могло бы быть иначе? Но мне представляется, что отличие человека связано с паутиной ассоциаций, которые состояния чувств сплетают со всевозможными идеями и в особенности – с интерпретациями нашего текущего момента и нашего предвидимого будущего.

Любопытно, что многослойность чувств служит основой для их интеллектуализации, о которой я говорил выше. Изобилие объектов, событий и идей, вызванных к жизни текущими чувствами, обогащает процесс создания интеллектуального описания ситуации-триггера.

Великая поэзия возможна благодаря многослойности чувств. Подробное их исследование было делом жизни романиста и мыслителя по имени Марсель Пруст.

Глава 8. Конструирование чувств

Чтобы понять происхождение и конструирование чувств и оценить их вклад в человеческий разум, нам следует поместить их в панораму гомеостаза. Соответствие приятных и неприятных чувств позитивному и негативному спектрам гомеостаза – доказанный факт. Гомеостаз в хороших или даже оптимальных пределах выражается как благополучие и даже радость; счастье любви и дружбы вносит вклад в повышение эффективности гомеостаза и способствует здоровью. Отрицательные примеры столь же наглядны. Стресс, связанный с грустью, возникает, когда задействуются гипоталамус и гипофиз и выделяются вещества, ведущие к снижению гомеостаза и к реальному повреждению различных частей тела, таких как кровеносные сосуды и мышечные структуры. Любопытно, что гомеостатическая нагрузка физического заболевания может активировать ту же самую гипоталамо-гипофизарную ось и вызвать выделение динорфина – вещества, вызывающего дисфорию.

Примечательна взаимозависимость этих операций. Складывается ощущение, будто разум и мозг влияют на само тело ровно настолько же, насколько само тело влияет на мозг и разум. То есть это всего лишь два аспекта одного и того же бытия.

Вне зависимости от того, соответствуют ли чувства позитивному или негативному спектру гомеостаза, разнообразные химические сигналы, участвующие в их обработке, и сопутствующие висцеральные состояния способны изменять постоянный ментальный поток – исподволь, незаметно, а порой и заметно. Можно прервать процессы внимания, обучения, вспоминания и воображения и грубо вмешаться в подход к задачам и ситуациям – тривиальным или нетривиальным. Зачастую трудно игнорировать мысленные пертурбации, вызванные эмоциональными чувствами, особенно их негативной разновидностью, но даже позитивные чувства мирного, гармоничного существования предпочитают быть замеченными.

Корни соответствия между жизненными процессами и качеством чувства можно проследить вплоть до работы гомеостаза у общих предков эндокринных, иммунных и нервных систем. Они уходят в туман древнейшей жизни. Та часть нервной системы, что отвечает за обзор и реакции на внутреннее, в особенности древнее внутреннее, всегда работала в кооперации с иммунной и эндокринной системами в одном и том же внутреннем мире. Рассмотрим некоторые наблюдаемые детали этого соответствия.

Когда, например, появляется рана – из-за внутреннего процесса заболевания или от внешнего воздействия, – обычным результатом становится переживание боли. В первом случае боль порождают сигналы, передаваемые древними, немиелинизированными нервными С-волокнами, и ее локализация может быть нечеткой; во втором случае задействованы миелинизированные волокна, которые эволюционно более новые и участвуют в острой, четко локализованной боли¹. Однако ощущение боли, тупой или острой, составляет лишь часть того, что на самом деле происходит в организме, и – с эволюционной точки зрения – это самая недавняя часть. Но что еще происходит? Что составляет скрытую часть процесса? Ответ таков: рана локально задействует одновременно иммунные и нейрональные реакции. В число этих реакций входят воспалительные изменения, такие как локальное расширение сосудов и прилив лейкоцитов (белых кровяных клеток) к этому участку. Лейкоциты призываются, чтобы помочь побороть либо предотвратить инфекцию и удалить остатки поврежденной ткани. Последнее они осуществляют с помощью фагоцитоза – окружая, поглощая и разрушая патогены, – а первое – выделяя определенные вещества. Эволюционно древняя молекула – проэнкефалин, предковая молекула и первая в своем роде, – может расщепляться, давая два активных компонента, выделяемых локально. Один из них – антибактериальный агент, второй – анальгетический опиоид, воздействующий на специфический класс опиоидных рецепторов (δ-класс), расположенных на окончаниях периферических нервов в области раны. Многочисленные признаки локального нарушения и изменения состояния плоти становятся локально доступными для нервной системы и постепенно картируются, что “обогащает” многослойный субстрат болевого ощущения. Но одновременно местное выделение и захват опиоидной молекулы притупляет боль и сокращает воспаление. Благодаря нервно-иммунной кооперации гомеостаз старается защитить нас от инфекции и вместе с тем минимизировать дискомфорт².

Но на этом дело не заканчивается. Рана провоцирует эмоциональную реакцию, которая участвует в собственном комплексе действий, например, в мышечном сокращении, которое мы описываем как “вздрагивание”. Подобные реакции и порождаемые ими изменения конфигурации организма тоже картируются и таким образом “визуализируются” нервной системой как части одного и того же события. Создание образов моторной реакции помогает гарантировать, что ситуация не останется незамеченной. Любопытно, что подобные моторные реакции появились в эволюции задолго до нервной системы. Простые организмы шарахаются, съеживаются или дерутся, когда возникает угроза целостности их тела³.

Коротко говоря, комплекс реакций на рану, описанный мною для человека – антибактериальные и обезболивающие вещества, вздрагивание и реакции избегания, – это древний и хорошо структурированный ответ, возникающий из взаимодействий самого тела и нервной системы. Позже в ходе эволюции, после того как у организмов с нервными системами появилась способность картировать ненейрональные события, компоненты этого комплексного ответа стало возможно перевести на язык образов. Ментальный опыт, который мы называем “чувством боли”, основывается на этом многомерном образе⁴.

Следует подчеркнуть, что чувство боли всецело опирается на ансамбль более древних биологических феноменов, чьи цели очевидно полезны с точки зрения гомеостаза. Говорить, будто простые формы жизни без нервных систем испытывают боль, не имеет смысла, потому что это, скорее всего, неверно. У них, безусловно, есть некоторые элементы, необходимые для конструирования чувства боли, но резонно предположить, что для появления самой боли как ментального опыта организм должен обладать психикой, а для этого организму необходима нервная система, способная картировать структуры и события. Иными словами, я предполагаю, что у форм жизни без нервной системы или разума были и есть развитые эмоциональные процессы, программы защитных и адаптивных действий, но нет чувств. Как только на сцену выходят нервные системы, путь к чувствам открыт. Вот почему даже примитивная нервная система, вероятно, позволяет иметь кое-какие чувства⁵.

Часто задают вопрос – и на то есть основания, – почему чувства вообще должны как-то чувствоваться: как приятные или неприятные, как достаточно спокойные или невыносимо бурные. Теперь ответ должен быть ясен: когда в ходе эволюции начало появляться обеспечивавшее ментальный опыт полное созвездие физиологических событий, конституирующих чувства, положение дел изменилось. Чувства сделали жизнь лучше. Они продлевали и спасали жизни. Чувства подчинялись целям гомеостатического императива и помогали осуществлять их, придавая им психическое значение для их обладателя, – что, например, демонстрирует феномен обусловленного избегания места⁶. Наличие чувств тесно связано с другой инновацией: сознанием и, конкретнее, субъективностью.

Ценность знания, которое чувства дают организму своего обладателя, – вероятная причина того, что эволюция так за них держится. Чувства влияют на ментальные процессы изнутри и убедительны в силу своей облигатной позитивности или негативности, в силу того, что они коренятся в действиях, ведущих к здоровью или смерти, и в силу своей способности отвлекать обладателя и принудительно сосредотачивать внимание на ситуации. Нейтральное, плоское описание чувств как перцептивных карт/образов упускает из виду эти критически важные составляющие: их значимость и их способность захватывать наше внимание.

Это специфическое описание чувств иллюстрирует тот факт, что ментальные переживания не возникают из одного только картирования объекта или события в нервной ткани. Скорее они возникают из многомерного картирования собственно телесных феноменов, интерактивно переплетающихся с феноменами нервной системы. Ментальные переживания суть не “мгновенные фотоснимки”, а процессы во времени, нарративы о нескольких микрособытиях в самом теле и в мозге.

Можно представить себе, конечно, что эволюция могла бы пойти иным путем и не натолкнуться на чувства. Но этого не произошло. Фундаментальные основы чувств – настолько неотъемлемый элемент поддержания жизни, что они уже существовали. Все, что потребовалось в дополнение, – это наличие нервных систем, порождающих разум.