Текст книги "Проксима Лжи"

– Тогда пошли скорее! – прикрикнул он на нее, умело разыгрывая раздражение, которого не было и в помине. – Осталось меньше десяти минут.

Ворота были наглухо задраены, и на первый взгляд казалось, что за ними нет никакой жизни. Но в левой створке различим был проем калитки, а рядом с ней – кнопка звонка. Федор подошел, надавил ее, и почти тотчас же открылось маленькое, как в двери тюремной камеры, квадратное окошко.

– Чего вам? – спросил сердитый голос, и на Федора из окошка зыркнули чьи-то маленькие злые глаза.

– В сауну мы, – как учили, ответил Федор.

– А-а, в сауну, – сразу сделался масляным голос. – Проходите, гости дорогие!

Лязгнул засов, калитка открылась и, перешагнув через высокий порог, Федор с Катей зашли в ворота. Почти полностью скрываясь за створкой, у калитки суетился дедок-сторож, чем-то неуловимо напоминавший конвейерского Лукича.

– Дорогу-то знаете? – суетливо поинтересовался дедок.

Федор в ответ только кивнул, с удивлением разглядывая систему запирания ворот. Сами створки были автоматические, но сейчас они вдобавок были перехвачены мощным засовом и заперты огромным висячим замком. Тщедушному сторожу они были явно не по силам, да и не предполагалось, видимо, открывать их в ночное время. Интересно, как же в эти ворота через десять минут въедет Шер-Хан? Или он тоже придет на встречу пешком?

– Счастливенько попариться! – скабрезно ухмыльнулся дедок, кланяясь и по-военному держа руку под козырек своей ушанки.

Не удостоив неприятного сторожа благодарностью, Федор взял Катю под руку, и они споро зашагали к видневшемуся в конце недлинной еловой аллеи зданию с колоннами, напоминавшему типичный дом культуры пятидесятых годов постройки. Это и было управление порта. Слева от него, как и говорил Шер-Хан, простиралось широкое пустое пространство – не то плац, не то пустырь. Стоящий посередине пустыря одинокий фонарь освещал только небольшую часть этой белой пустоты вокруг себя, а вне границы светового круга все резко проваливалось в кромешную темноту. С трудом различались штабели каких-то ломаных бетонных плит и фундаментных блоков по периметру площадки. Еще дальше, где, судя по всему, уже начиналась скованная льдом водная гладь, угадывались смутные очертания какого-то плавсредства – не то старого прогулочного катера, не то маленькой баржи. Далекими тусклыми пятнами светились окошки жилых домов-«ступенек» на том, высоком берегу Нагатинского затона. После дневной метели было морозно и тихо. Ровное одеялом свежего девственно-чистого снега укрывало весь пустырь, и только одинокая цепочка собачьих следов, уходящих к берегу, нарушала эту холодную и печальную законченность. Да, жутковатое местечко! Федор поежился, а вцепившуюся в его локоть Катю так и вовсе била дрожь.

– Слышь, Кать, ну вот ты мне скажи: как вот здесь, в полевых условиях, он сможет быстро проверить, те ли это доллары, или другие? – вполголоса спросил Федор. – При условии, что списка номеров купюр у него не может быть в принципе.

Его не настолько сейчас, когда дело с обменом было уже сделано, интересовал сам этот вопрос, сколько нужно было отвлечь Катю. Но та отнеслась к проблеме со всей серьезностью:

– Для этого есть много других способов, глупый! – сердито зашептала она в ответ. – В случае именно с этими купюрами достаточно сверить номер банка-эмитента. В Штатах есть двенадцать банков, имеющих право выпускать банкноты, и все они нумеруют свою продукцию буквами от А до L и соответствующей цифрой. Я же говорила, что эти подделки очень качественные, хотя бы потому, что номера купюр в разных пачках идут не подряд. Если бы полмиллиона долларов были пронумерованы подряд, можно было бы сразу предположить, что это партия фальшивок, потому что в реальной жизни так не бывает. А вот банк-эмитент на них на всех проставлен один – G7, Чикаго, но это вполне допустимо. Кстати, этот шифр встречается крайне редко, не знаю почему. На тех банкнотах, что у тебя сейчас, его нету ни на одной, я проверяла. Так что для того, чтобы понять, те ли это доллары, или другие, достаточно взгляда на верхний левый угол трех-четырех произвольно выбранных купюр. Понял?

– Понял, – ответил Федор, поражаясь уровню Катиной подкованности. – Но ведь про эти самые G7 надо, как минимум, знать?

– Естественно, – согласилась Катя. – Но почему ты думаешь, что он не знает?

«Интересно только, откуда? – подумал Федор. – Не от Дерябина же!»

– Ладно, ты, давай, спрячься вон за теми плитами, – убедившись, что Катя немного успокоилась, распорядился Федор, указывая ей на укрытый огромной снежной шапкой штабель чего-то бетонного метрах в пятнадцати за границей светового круга. – Сиди там, и ни при каких обстоятельствах не высовывай носа, ясно тебе?!

Та по-деловому кивнула, скрылась в темноте и только еще какое-то время слышен был хруст снега под ее ногами. Но вот он стих, и наступила полная, абсолютная, жутковатая тишина. Неприятный морозец снова пробежал по коже. Сделав перед самим собой вид, что это – от холода, Федор вжикнул под самое горло молнию куртки. «Ха, переживал, что девчонка боится, а сам?! – самокритично усмехнулся он, коротко выдохнул носом и пошел к столбу, легко разгребая ботинками невесомый снежок. Вот он подошел к границе светового круга, вступил в него, еще шаг – и окружающий мир провалился в темноту. Федор подошел к столбу, бросил в снег сумку, засунул руки в карманы. Да, для встречи Шер-Хан выбрал хорошее место: стоящего под фонарем видно издалека и со всех сторон, сам же он не видит практически ничего! Ну, и черт с ним, пусть видит! Не для того же, на самом деле, чтоб застрелить потихоньку из темноты, вызвал он сюда Федора?! Да даже если и так, сейчас Федору было на это абсолютно наплевать. За эти дни он уже настолько привык к ощущению смертельной опасности, что, похоже оно уже не могло заставить его сердце трепетать. Или это просто в организме закончились запасы адреналина? Но на самом деле, уже девять тридцать две, где же Шер-Хан? Ведущая к портоуправлению аллея, похоже, была единственным путем, которым можно было сюда не только приехать, но и прийти. Но напрасно Федор до боли в глазных яблоках вглядывался в сужающуюся вдаль перспективу аллеи – на ней никого не было, только белка вдруг прошмыгнула среди ветвей елок, смахивая с их лап на землю огромные пласты легкого снега. Но вдруг со стороны затона до Федора донесся какой-то далекий странный звук. Он резко обернулся и увидел, как корма баржи вдруг осветилась лучом яркого света. Свет сразу же пропал, но через короткое время появился вновь уже со стороны носа плавсредства. Во все нарастающем звуке Федор узнал низкий гул мощного мотора. Еще секунда, и из-за баржи показался до боли знакомый квадратный силуэт Геландевагена. Джип резко повернул и, задрав два узких пучка бело-голубого света чуть не вертикально в небо и вздымая колесами огромные буруны снега, въехал с ледяной глади на берег. Как завороженный, Федор наблюдал за приближением страшной черной машины. А Геландеваген сделал большой круг вокруг Федора и встал прямо на границе фонарного света носом снова к берегу. Фары погасли, снова погрузив все во мрак. Опустилось боковое стекло, и сидевший за рулем человек повернул голову к Федору. Это был Шер-Хан.

Глава 12

В 1987-м дочь Антонины Васильевны Рюхиной поступила на философский факультет МГУ. Мать, которая, разумеется, давно уже не звала дочь по прозвищу, данному при рождении, плакала от счастья и снова приговаривала: «Доча ты моя, Доча!» – правда, так, чтобы та не слышала. Казалось, все трудности в прошлом, но жизнь уже готовила новые сюрпризы.

* * *

– Ну, привез деньги? – спросил Шер-Хан.

Он говорил, совершенно не форсируя голос, но стояла такая тишина, что его слова из стоящего на приличном расстоянии Геландевагена были слышны Федору громко и отчетливо.

– Привез, – ответил Федор, пнув ногой валявшуюся в снегу сумку. – А ты привез мою жену? Я выполнил твои условия. Я никуда не обращался и пришел один. Где моя жена?

– А я и не сомневался, что ты все сделаешь, как надо! – засмеялся Шер-Хан. – Поэтому я привез твою жену.

Стекло левой пассажирской двери бесшумно приопустилось, и Федор увидел Ирину. Ее волосы были растрепаны, весь низ лица от носа до подбородка был заклеен липкой лентой. На ней был все тот же ярко-алый пеньюар, в котором Федор видел ее последний раз. Ирина даже не дрожала – ее просто колотило, и она зябко прижимала к груди руки с плотно сжатыми в замок пальцами. Запястья ее рук были стянуты такой же, как и на лице, липкой лентой. Увидев Федора, она почему-то не повернула к нему головы, а только беспомощно скосила влево глаза, полные слез и страха. Сердце Федора облилось жалостью. «Господи, трусы-то она хоть надела?» – озабоченно подумал он, и поразился тому, о чем болит у него голова в такой момент. И еще ему показалось, что в черной глубине салона за Ириной еще кто-то есть, но стекло уже пошло верх, не давая Федору ничего рассмотреть внутри.

– Ты видел свою жену, – произнес Шер-Хан. – Покажи мне мои деньги!

Не в силах отвести глаз с оконного стекла, за которым только что была Ирина, Федор нагнулся, расстегнул молнию на сумке и запустил руку в ее бездонное чрево. Но вместо полиэтилена пальцы нащупали что-то маленькое, кожаное. Федор опустил глаза – это был Катин ридикюль. Он кинул его обратно в сумку, достал пакет с деньгами и на вытянутой руке показал его Шер-хану.

– Бросай сюда! – приказал Шер-Хан. – Хочу посмотреть, что там внутри.

Федор замотал горловину пакета вокруг содержимого, размахнулся и швырнул сверток в направлении Геландевагена. Но сверток развернулся, вспух парусом и, потеряв большую часть своей инерции, шлепнулся метрах в двух от машины. Шер-Хан открыл дверь, сошел с подножки в снег, увязнув в нем по щиколотку, шагнул к мешку, поднял его, взвесил на руке, заглянул внутрь.

– Вроде, все нормально, – сказал он, доставая из мешка несколько долларовых пачек и поднося их к глазам, причем Федор мог бы поклясться, что интересовал его при этом именно верхний левый угол купюр. – Это точно не те, что были у тебя, а где бы ты нашел за такое короткое время другие фальшивые доллары?

«Про G7 как минимум надо знать», – снова мелькнуло в голове Федра, а Шер-Хан тем временем пренебрежительно кинул пачки обратно, повернулся и зашвырнул пакет в открытую дверь Геландевагена. «Распрекрасно можно было обойтись без Катиной трехи», – сменили направление мысли Федора, не без тоски проводившего мешок с полумиллионом долларов глазами.

– Если все нормально, почему бы тебе не отпустить мою жену? – обратился он к Шер-Хану.

Тот осклабился, пожал плечами, – мол, какие проблемы, брателло! – подошел к джипу, распахнул заднюю дверь. Со своего места за дверью Федор не видел Ирину, но вот на подножку опустилась одна ее нога, потом вторая. Боже, она была босая! Федор толкнуло вперед, к жене, но Шер-Хан зычно крикнул: «Стой там!», и Федор на полшаге замер. Иринина обеими ногами встала на подножку, ее голова показалась над дверью. Она неловко спрыгнула в снег, чуть не упала, но устояла на ногах. Очень похоже было, что кроме пеньюара на ней на самом деле не было больше ничего. «Скорее иди ко мне!» – хотел крикнуть Федор, но спазм перехватил горло, и слова не вышли наружу. Он только протянул к ней руки, и Ирина, глядя на мужа огромными, полными слез глазами, сделала ему навстречу шаг, другой, третий, побежала, но почти сразу же оступилась или поскользнулась. Она взмахнула неловко связанными руками и, не удержав равновесия, упала ничком. Не обращая внимания на Шер-Хана, Федор бросился к Ирине. Он подбежал к жене, рывком поднял ее на ноги, сорвал со рта липкую ленту, прижал к себе. «Как ты, ну, как ты, Иринушка?» – шептал он ей на ухо, вытирая пальцами мокрый снег с ее лица. Но Ирина не отвечала. Похоже, ноги не держали ее, она тяжело обмякла на руках Федора. Ее зрачки начали закатываться. «Ира, Ира, родная!» – позвал Федор, подхватил ее ниже, под ягодицы, выдернул ее ступни из снега, еще крепче прижал к себе, стараясь согреть, целуя в щеки, волосы, в завиток ушной раковины.

– Какая идиллия! – раздался в тишине насмешливый голос Шер-Хана. – Даже жаль нарушать.

Федор повернул голову. Шер-Хан все так же стоял возле открытой водительской двери Геландевагена, и в его рук, как и сутки с небольшим назад, снова был тот самый длинноствольный пистолет. Он снова был направлен а Федора, вернее, в спину Ирины, безжизненно висевшей на его руках. Наверное, основная эмоция, которую отразили в эту секунду глаза Федора, было удивление, потому что Шер-Хан как-то очень буднично объяснил вдруг:

– Ты понимаешь, ты и баба твоя – единственные, оставшиеся в живых, кто может рассказать обо мне, – сказал он, и в его голосе Федору послышались извиняющиеся нотки. – Правильно будет убить и вас тоже. Что называется – ничего личного, чистый бизнес. Сорри, как говорят англичане.

Снова как тогда, в кабинете Дерябина, пистолет в руке Шер-Хана взлетел на уровень лба Федора, губы киллера перекосило в кривой усмешке. «Не-ет!» – бессильно подумал Федор, отворачиваясь от неминуемой смерти и загораживая своим телом Ирину.

– Не-е-е-е-т!! – звонким эхом этим мыслям разорвал тишину Катин крик.

Федор обернулся на крик. В кромешной темноте, начинающейся сразу за световым кругом, он не увидел, а, скорее, представил, как Катя, выскочив из своего убежища, несется к месту разворачивающейся драмы. Наверняка стоящий дальше еще на добрый десяток метров Шер-Хан тоже ничего не увидел, тем не менее его корпус с вытянутой рукой с четкостью турникета повернулся в сторону крика, и пистолет в ней с невероятной скоростью дернулся три раза подряд. В это мгновение в дальних отблесках фонарного света Федор увидел Катю. Ему показалось, что она не бежала, а летела по воздуху, распахнув в немом крике рот и вытянув в направлении Федора руку с растопыренными пальцами, словно хотела отвести от него смерть, защитить, уберечь. Такой, как в стоп-кадре, вырвавшем из времени кусочек жизни, она навсегда осталась в памяти Федора. Потому, что в следующую секунду колени ее подломились, и она, как крыльями сбитая влет птица, взмахнула руками и тяжело упала боком в снег.

– А-а-а-а-а! – закричал Федор, не зная, куда кидаться – к Кате? на Шер-Хана?

Но на его руках висела Ирина, и он остался на месте. А Шер-Хан, безучастно взглянув на дело рук своих, снова наставил пистолет на Федора. На его лице сейчас не было его фирменной усмешки и вообще никаких эмоций, а только деловитая сосредоточенность человека, сделавшего только одну треть работы, и торопящегося покончить с оставшимися двумя третями. С безысходностью самоубийцы, только что выбросившегося из окна небоскреба, Федор понял, что сейчас умрет. Но ему стало вдруг удивительно наплевать на это, и он спокойно посмотрел Шер-Хану в глаза. В эту секунду салон Геландевагена осветила неяркая вспышка, и одновременно со звуком выстрела стекло левой задней двери осыпалось вниз крошевом мельчайших осколков. Шер-Хан странно дернул головой, его лицо исказила гримаса боли. Он покачнулся, и Федору показалось, что сейчас он упадет. Но, удержав равновесие, Шер-Хан медленно и какими-то рывками, как изображающий робота танцор, начал поворачиваться к машине, с трудом поднимая упавшую было руку с пистолетом. И тогда раздался второй выстрел. На долю секунды стали, как днем, видны мельчайшие детали дорогого кожаного салона Геландевагена и бледное лицо женщины с огромными, полными ужаса и решимости глазами, двумя руками сжимавшей короткоствольный револьвер. В следующую или, может быть, в эту же долю секунды голова Шер-Хана словно разорвалась изнутри. Пуля попала ему примерно туда же, куда и Алексею Куницыну, разворотила черепную коробку, на полированный бок Геландевагена брызнули ошметки крови и мозга. Зрачки Шер-Хана потухли, превратились в две безжизненные, пустые дырки. Пистолет выпал из его пальцев, и он, как умело подрубленное под основание дерево, повалился вперед, лицом в снег, сразу начавший чернеть, жухнуть, оседать от мгновенно напитавшей его крови.

Еще секунду Федор, как завороженный, смотрел на эту картину, не веря в спасение, потом обернулся к Кате. Она лежала неподвижно, только пальцы на ее вытянутой руке судорожно скребли снег. Федор хотел бежать к ней, но бесчувственное тело жены висело на его руках свинцовым грузом. «Катя-я!» – бессильно закричал он, не решаясь опустить почти голую Ирину на снег. Рядом валялась пустая сумка, и Федор, подтащив ее к себе ногой, опустил на нее Ирину. К счастью, Ирина не упала, а в каком-то полузабытьи осталась, покачиваясь, стоять на коленях. Федор бросился к Кате.

Она была еще жива, но дыхание со странным свистом врывалось из ее рта, а в глазах застыла боль. Она лежала в неловкой позе, и Федор осторожно перевернул ее на спину. На ее дубленке вокруг левой груди виднелись три маленькие аккуратные дырочки, но крови на примятом снегу не было ни капли. В последней надежде Федор дрожащими пальцами расстегнул пуговицу на дубленке, просунул руку вовнутрь. Там было мокро и горячо. Кровь уходила из Катиного тела, и просто не просачивалась сквозь толстую дубленку наружу. Профессиональный стрелок не промахнулся, – пули попали только что не прямо в сердце. Шансов остаться в живых у Кати не было.

– Катя, Катя, Катя! – в страшном отчаянии зашептал Федор. – Не уходи, Катя, не уходи!

– Все равно мне бы не простили мой фокус с деньгами, – через силу произнесла она. – Лучше уж так, чем в постоянном страхе жить и ждать, когда собьют машиной, или сбросят под поезд метро. А сейчас на мне все закончится. Ты себя ни в чем не вини, последние двое суток были самыми счастливыми в моей жизни. Живи счастливо, Федя.

Ее губы дрогнули – она улыбалась.

– Нет, нет, ты не умрешь! – захрипел, давясь слезами, Федор, вытаскивая мобильный. – Я сейчас вызову скорую…

– Не надо скорой, – еле слышно, одними губами ответила Катя. – Лучше соври, что любишь меня.

– Я люблю тебя! – прошептал Федор. – Я люблю тебя, Катя!

Наконец, наконец он сказал эти слова, но Катя уже погасла и не слышала его. Ее глаза остановились, легкий парок от дыхания не срывался больше с ее белых губ. Федор стоял над Катиным телом на коленях и плакал.

Его привел в себя скрип снега под ногами. Женщина, только что застрелившая Шер-Хана, вышла из машины, и подошла к стоящей на коленях Ирине. Женщина сняла с себя длинную норковую шубу, заботливо укутала ею Ирину и, зябко передернув плечами, обратилась к Федору:

– Похоже, вашей знакомой уже не помочь. А вот Иру нужно срочно согреть. Поехали отсюда, или у нас будет еще один труп.

Он поднял голову. Через звездящую длинными нитями света пелену слез в глазах незнакомка была видна размыто и нечетко, но и этого было достаточно Федору, чтобы понять, что он никогда не видел этой женщины. И что, тем не менее, он прекрасно знает, что это – Ольга Куницына.

* * *

Федор вел машину молча, – за все время, прошедшее после трагических событий на пустыре, не было произнесено ни слова. Они молча погрузили бесчувственную Ирину в Геландеваген, потом Федор с помощью снятого с ее запястий скотча и черного полиэтилена от денежного мешка кое-как заделал разбитое выстрелом стекло. По колее, проложенной по льду Кожуховского затона, они выехали на улицу Трофимова, и сейчас двигались по Третьему кольцу. И – молчали. Громко выла врубленная на полную мощность печка, укутанная кроме шубы еще и в Федорову куртку Ирина дремала на заднем сиденье, и ее щеки уже начинали розоветь. У Ольги, там, на пустыре проявившей завидную выдержку, сейчас, видимо, наступил отходняк, – ее била крупная дрожь, она курила одну сигарету за другой и отсутствующим взглядом смотрела в окно. Время от времени она поднимала руки к голове и с силой вдавливала пальцы в виски так, что на тонкой коже оставались следы от ногтей. В эти моменты Федор с тревогой поглядывал на Ольгу. У нее была строгая линия рта, красивые, упрямые брови, высокий лоб и умные карие глаза. Безусловно, не красавица, но, очень, очень интересная женщина. И сейчас Федору почему-то было жутко стыдно, что он замечает это.

– Черт, так и с ума рехнуться недолго! – вдруг нарушила молчание Ольга и ткнула клавишу магнитолы на приборной панели. – Вы не против?

Федор не успел ответить, и из динамиков мощной квадрофонической системы полились аккорды все той же мелодии Морриконе, наполняя салон кристально чистой, экстрагированной, эссенциальной грустью. Пальцы Федора задрожали, кожа вспухла мурашками. Вместо льющейся под колеса дороги в лобовом стекле он снова увидел вдруг ту картину – летящая к нему по воздуху Катя с перекошенным в крике ртом и негромкие хлопки выстрелов. К горлу подступил комок.

– Не эту мелодию, – сказал он. – Если можно.

Ольга посмотрела на него, и выключила приемник.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Если честно, не знаю – ответил Федор. – Наверное, домой, в Коровино.

При этих словах Федора Ирина вдруг коротко простонала во сне и беспокойно заворочалась.

– Не думаю, что это хорошая мысль, – сказала Ольга, оборачиваясь на стон. – Вряд ли она, придя в себя, почувствует себя счастливой там, где у нее на глазах убили человека и откуда потом забрали.

«Убили человека, – задумчиво повторил про себя Федор. – Эк она о собственном муже-то, как о ком-то абстрактном!»

– Тогда – в Ясенево? – не стал спорить Федор. – У меня есть ключи от квартиры… покойной.

– Туда тоже нельзя, – по-деловому прокомментировала Ольга, снова закуривая. – Когда найдут трупы, первым делом заявятся к ней домой.

«Вполне аналитический склад ума, – отметил Федор. – И редкое для женщины самообладание».

– Это случится очень нескоро, – возразил Федор. – Все ее документы на заднем сиденье в сумке, так что времени у нас больше, чем достаточно.

– Тогда поехали скорее, – выдохнула дым Ольга. – От этого катафалка меня уже тошнит!

Федор в Геландевагене, навевавшем ему самые мрачные воспоминания, тоже чувствовал себя не лучше, но во избежание совершенно нежелательных встреч с ГАИшниками желание втопить до упора приходилось сдерживать. Только через сорок минут в высшей степени осторожной езды они добрались до Ясенева, и то из соображений конспирации Федор остановился с другой стороны оврага, где никто не смог бы соотнести шикарный джип с Катиным домом.

– Выходите, – сказал он Ольге, – и наденьте мою куртку, а то замерзнете. Нужно подождать минут пять, я приберу тут в салоне.

Федор имел в виду, что когда менты рано или поздно сопоставят брошенный Геландеваген с двойным убийством в Южном порту, совершенно незачем, чтобы в машине они обнаружили отпечатки пальцев здесь присутствующих. Он вынул из кармана носовой платок и принялся методично протирать все поверхности в салоне. Но платок для такой объемной задачи был явно мал, и в поисках чего-нибудь более подходящего Федор открыл печаточный ящик. Удивительно, но там на самом деле валялось какое-то тряпье, которое при ближайшем рассмотрении оказалось парой старых полушерстяных носков, и с их помощью Федор быстро закончил «зачистку» салона. Не решившись выбрасывать такую улику рядом с машиной, Федор сунул носки в карман шубы, укрывавшей Ирину, но внезапно отдернул руку. В кармане лежало что-то металлическое, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это – тот самый револьвер. Для верности Федор поднес пальцы к носу – от них тонко, но явственно тянуло порохом. Секунду Федор размышлял, следует ли ему что-то делать с револьвером. Ведь, как ни крути, а это – орудие убийства со всеми отсюда вытекающими! Но, не придумав ничего путного, Федор успокоил себя тем, что решил переговорить об этом с Ольгой, как с хозяйкой оружия. Он осторожно извлек закутанную в шубу Ирину из салона и локтем толкнул дверь. Ирина снова о чем-то простонала во сне, обняла мужа за шею и затихла. Они двинулись в переход через овраг, причем со стороны могло показаться, что это просто заботливый кавалер несет крепко подвыпившую даму на руках домой. Только две вещи могли бы насторожить стороннего наблюдателя: постоянно озирающаяся вторая дама в мужской куртке, сопровождавшая пару, да то, что из-под полы дорогущей шубы, в которую была одета перебравшая леди, торчали ее совершенно голые ноги. Но, к счастью, ясеневский овраг в такое позднее время был совершенно безлюден, и скоро процессия была уже дома. Федор сразу открыл воду в ванной, и они с Ольгой, сняв с Ирины то немногое, что на ней было, поместили ее под умеренно горячую струю. Федор поливал Ирину из душа, пока ванна не наполнилась ей по плечи, после чего Федор, памятуя, что эдак немудрено и захлебнуться, воду убавил до тонкой струйки. Убедившись, что вода через сливное отверстие уходит не медленнее, чем прибывает из крана, они с Ольгой вышли из ванной, на всякий случай оставив все же дверь открытой. Сначала Федор повел Ольгу на кухню, и они даже сели так же, как позавчера и вчера сидели с Катей. Но сердце Федора полоснуло, как ножом, – так непривычно и невозможно было видеть здесь визави не Катино, а чужое лицо.

– Давайте перейдем в комнату, – глухо предложил он, и Ольга поняла, поднялась без звука с табуретки.

Она села на софу, он – в кресло. «Я закурю?» – как у хозяина, спросила у него Ольга, и он кивнул, принес с кухни пепельницу.

– Револьвер, это ведь вашего мужа? – решив начать объяснения с оружия, спросил он Ольгу, поднося ей зажигалку. – Не объясните, как из кейса в нашей спальне в Коровино он попал в карман вашей шубы?

– Если коротко – Шер-Хан передал мне кейс, не удосужившись проверить, что внутри, – выдохнула дым Ольга. – А если не коротко, то это, Федор, очень длинная история. Будете слушать?

– Буду, – кивнул Федор. – Зимние ночи длинные.

– Да, это мне хорошо известно! – грустно усмехнулась Ольга. – А выпить, случайно, нечего?

Федор молча встал, снова пошел на кухню, достал из холодильника початую ими с Катей вчера литруху «Русского Старндарта», из шкафа – два лафитника.

– Водку пьете? – спросил он Ольгу, показывая с порога бутылку.

– Такую – пью, – кивнула Ольга. – Да и любую сейчас выпила бы, лишь бы покрепче.

– Вот только насчет закусить небогато, – совсем по-хозяйски озаботился Федор. – Есть плов вчерашний…

– Я пью без закуски, – перебила его Ольга. – Наливайте уже, а то меня всю трясет.

Федору и сам чувствовал, что нужно выпить. Он налил лафитники, поднял свой, посмотрел на Ольгу.

– Да, за нее, – согласилась Ольга. – Она спасла жизнь не только вам с Иркой, но и мне. Когда он начал целился в вас, я головой поняла, что я – следующая, что нужно стрелять, но руки отказывались подчиняться. Очень трудно, оказывается, выстрелить в живого человека, даже в такого, как Шер-Хан. Но когда он убил ее, все получилось само собой. Как ее звали? Катя? Царствие тебе небесное, Катюша.

Ольга подняла рюмку и залпом, по-мужски, выпила. У Федора к горлу подступил комок и, чтобы не дать слезам вырваться наружу, он тоже махнул свою, задавил соленое горьким. Минуту Ольга сидела, закрыв глаза и сдавив пальцами виски, потом вздохнула, откинулась в кресле.

– Так-то лучше, – сказала она, снова берясь за сигарету. – Ну, что ж, слушайте, Федор.

* * *

Имя Дочи было – Ольга. К тому времени из худенькой субтильной девочки-подростка Ольга выросла в если не красавицу, то в весьма миловидную девушку, на которую начинали не без интереса посматривать некоторые сверстники. Правда, Ольгу их взгляды до поры до времени не трогали, и обществу юношей она предпочитала общение с одной-единственной задушевной подругой.

* * *

С Ириной Кротовой Ольга познакомилась еще на подготовительных курсах. Девушки сразу близко сошлись, и к концу первого курса были уже не-разлей-вода. Трудно сказать, что сближало белокурую красавицу Ирину с внешне простоватой Ольгой. Может быть, некоторой сходство в биографиях – Ирина лет с тринадцати тоже росла без отца, бросившего их с матерью. А, может быть, отсутствие интереса к ухаживаниям однокашников, постоянно роившихся вокруг Ирины, а, поскольку девушки постоянно были вместе, то и вокруг Ольги тоже. Но, как бы то ни было, до той поры, как на их горизонте не появился Алексей Куницын, Ольга и Ирина были совершенно неразлучны, и давали друг другу клятвы дружить вовек и до гроба.

Он перевелся в «универ» из другого ВУЗа. Чернобровый красавец, на год старше, так как перешел он с потерей курса, Алексей Куницын сразу стал центром внимания всей женской части своего потока. Разумеется, кроме Ольги с Ириной. Но с таким пренебрежением со стороны неразлучной парочки записной сердцеед мириться явно не хотел, и скоро стал оказывать недвусмысленные знаки внимания обеим девушкам, никого из них в начале не выделяя. Прошло совсем немного времени, и Ольга вдруг поняла, что влюбилась в Алексея по уши. И когда Ирина призналась подруге, что ей тоже нравится новенький, для Ольги, имевшей все основания полагать, что любой парень предпочтет ей красавицу Ирину, это стало неприятным открытием. И хотя в тот раз подруги решили, что любовь ни коем не должна повлиять на их дружбу, в сердце Ольги впервые поселилась ревность.

Каково же было счастливое удивление Ольги, когда Алексей вскоре начал усиленно ухаживать за нею, а не за Ириной. Разглагольствования о «женской дружбе» и клятвы верности «единственной на всю жизнь» подруге моментально забылись. Ольга была на седьмом небе от счастья, а Ирина становилась все мрачнее и мрачнее. Как-то раз случилась шумная и хмельная вечеринки, затянувшаяся настолько допоздна, что Ольга по телефону умолила мать разрешить ей остаться на ночь. Все попадали спать, кто где был, и утром Ольга проснулась в объятиях Алексея. Она плохо помнила, что было между ними ночью, но Алексей с готовностью освежил ее память. За этим занятием и застала их Ирина. «Ненавижу!» – в слезах закричала она, и выбежала из комнаты. Ольга бросилась было за подругой, но той уже не было в квартире. А в понедельник, придя на лекции, Ирина демонстративно села в другом от Ольги конце зала.

У Ольги было плохо, очень плохо на душе, но Алексей быстро утешил ее. А когда через какое-то время Ольга вдруг поняла, что у нее трехнедельная задержка, ей совсем стало не до страданий подруги. Особенно после того, как Алексей совершенно категорично сказал, что она должна сделать аборт. Ольге было страшно, но она согласилась. Но взятые у нее анализы показали, что аборт делать нельзя. Ольга со страхом ожидала реакции Алексея на это известие, но тот только улыбнулся, поцеловал ее в лоб и сказал: «Ну, что ж, прокормим!» Взял на руки, и понес в постель. Ольга была счастлива и начала готовиться стать матерью. А потом Алексей вдруг резко перестал с ней общаться, и начал встречаться с Ириной. Об этом Ольге сообщила сама Ирина, в доказательство рассказав несколько таких интимных подробностей, которых, не побывав с Алексеем в постели, просто не могла бы знать.