Текст книги "История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве"

Завтра никогда не наступит?

После хаджа мне понадобилось время, чтобы прийти в себя и осмыслить все произошедшее. Я лежал дома со сломанной ногой, на работу ходить не мог, полететь с Томасом и Полиной на гастроли – тоже. Мне оставалось лишь думать о прошедшем.

Мне позвонил Володя Миклошич из «А-Студио» и обеспокоенно спросил:

– Уже в Москве, Арман? Ты давно видел Мурата?

– Давно, а что случилось?

– Знаешь, у меня такое ощущение, что с ним творится неладное. Несколько человек видели его в последние дни, кажется, он не очень хорошо себя чувствует.

– А что случилось?

– Не знаю. Сам я не видел. Но ты ведь знаешь, если я ему позвоню, он вряд ли прислушается. Может быть, ты позвонишь ему?

Когда я взялся за телефон, то с удивлением обнаружил несколько пропущенных звонков. Они были сделаны в пять утра. «Насыров», – высветилось на табло. Телефон Мурата был раньше с антиопределителем номера, а тут получается, что он хотел, чтобы его номер определился? Я тут же попытался перезвонить, но мобильный Мурата был недоступен. Тогда я набрал Жанне, подруге Баглана, и Жанна поведала мне следующее:

– Арман, ужас, что происходит, не знаю, что тебе рассказать. С Муриком что-то не так… По поводу Багиной смерти, да еще твоего отсутствия в городе он сильно переживал. Я не в курсе подробностей, мы с ним мало виделись. Сейчас у него наступила какая-то критическая точка…

– С чем это связано?

– Он говорит, что ему мерещится Бага, что он его все время видит. Но самое страшное, он стал с ним разговаривать. Позвонил мне утром, говорит, видел Багу во сне, мол, Бага просит о помощи, все твердит: «Помоги, помоги». Мурат попросил меня встретиться…

– И что дальше? – Я уже понимал, что происходит неладное.

– Ну, мы с ним встретились. Договорились недалеко от того места, где Баглан погиб. Я пришла, а Мурат сидит на тротуаре, играет на гитаре и плачет, представляешь? Мы с ним разговорились, но он был… даже не знаю как сказать… какой-то странный, не в себе, что ли. Он плакал, потом успокаивался, потом у него вдруг начинались какие-то видения.

Все рассказанное Жанной взволновало меня, и я отреагировал на это немедленно:

– Ему нужна помощь. И Володя Миклошич звонил, тоже так считает…

– Он уже дома, с ним Наташа и дети. Я только что говорила с Наташей. Она сказала – все в порядке, Мурат успокоился, принял душ и лег спать.

– Мне кажется, раз такая ситуация, надо в любом случае вызвать врача, – предложил я.

– Подождем до утра, – ответила Жанна. – Они сейчас отдыхают, все в порядке, не волнуйся…

Но утра мы так и не дождались. Примерно через сорок минут – а было уже в районе десяти вечера – мне позвонил Саша Скурихин, администратор Мурата, и прокричал:

– Арман, Мурат выбросился из окна, он погиб!

Я не поверил своим ушам. Дальше все происходило как в полусне, который сложно воспроизвести досконально. За мной заехал кто-то из друзей, мы сели в машину, поскольку с больной ногой сам я не мог управлять транспортом, и приехали на место трагедии.

На улице шел дождь со снегом, кругом слякоть и грязь, а я вижу эту картину – Мурат лежит у окна около своего дома, а вокруг, как всегда, собралась толпа – милиция, «скорая помощь», сочувствующие, журналисты.

Мне рассказали, что буквально за несколько часов до случившегося Мурат не мог успокоиться и постоянно куда-то выбегал. А затем произошло ужасное. Пресса в подробностях описала все моменты его смерти, которые нет нужды повторять…

Но меня мучило еще и другое. Если с Багланом мы в последнее время много говорили о нас, Бага как бы символически «прощался» со мной, рассказывал, как сильно мной дорожит, как любит, то с Муратом у нас никогда ничего подобного не происходило.

Внешне наши отношения выглядели достаточно прохладно – но то, что происходило внутри, не было достоянием широкой публики и навсегда осталось чем-то сокровенным, невысказанным. Мы не держали друг на друга обид, глубоко друг друга уважали, относились с теплотой – понимая при этом, что с какого-то момента наши жизни попросту разминулись. Тем не менее мы до конца оставались близкими людьми.

За несколько месяцев до смерти Мурат позвонил мне и попросил:

– Я знаю, что ты сейчас молишься, и хочу поехать с тобой в мечеть, можно? Со мной что-то происходит, не могу найти себе места…

– Конечно, Мурат.

По пятницам он приезжал ко мне, мы ехали с ним в мечеть, чтобы молиться. Иногда Мурат звонил и в другие дни:

– Можно я опять с тобой поеду? Ты знаешь, я молюсь, и мне становится легче.

Я пытался выведать у него:

– Мурат, что с тобой происходит?

На что он отвечал:

– На душе очень плохо. Я не могу понять, с чем это связано. Вроде на работе все хорошо, появились концерты. В семье все отлично. Но внутри чувствую какую-то тяжесть, не могу от нее избавиться. Помню, отец говорил – когда тебе будет очень плохо, молись. Вот я подумал, глядя на тебя: ты ведь молишься за Багу и не так переживаешь…

А однажды он позвонил с просьбой:

– Скажи, у тебя есть знакомый имам? Может быть, он мог бы приехать домой и прочитать молитву? Я знаю, у христиан домой приезжает батюшка, освящает квартиру, молитвы читает…

После его слов я действительно договорился с имамом, и мы вместе приехали к Мурату домой. Наташи с детьми в этот момент не было, и мы трое – я, Мурат, имам – прочитали молитвы, после чего Мурат как-то успокоился и воспрял духом. Я смотрел на него и видел, какой он радостный, воодушевленный, что ему все это очень помогло.

Ни на секунду не верю, что он покончил с собой. Мурат был глубоко верующим человеком, а самоубийство, согласно любой вере, – тяжкий грех. Точно так же не может быть правдой то, что он мог принимать наркотики. Учитывая набожность Мурата и его воспитание, он никогда бы не решился на подобное. Когда я увидел все своими глазами, я не мог поверить, что такое возможно… Что он оставит семью, детей…

Дальше было словно дежавю…

Марата привезли в тот же морг, что и Багу полгода назад. Снова начались приготовления, связанные с прощанием и сбором похоронных документов – какой-то страшный сон, который не должен был повториться.

На панихиду были приглашены только самые близкие, кто непосредственно окружал Мурата Насырова. И неожиданно для нас всех проводить его в последний путь приехала Алла Борисовна. Никто из нас не сообщал ей о трагедии, но она узнала все сама, от нее позвонили люди с вопросом:

– Во сколько состоится панихида? Алла Борисовна хотела бы попрощаться…

Она приехала. Слова, что она произнесла над его телом, потрясли всех присутствующих своей простотой и искренностью:

– Прости, что, может быть, не всегда была рядом. Прости, что тебя не уберегла. Прости, что не всегда могла уделить столько времени, сколько тебе было нужно. Но ты – настоящий артист. Настоящий человек, талантливый, с уникальным голосом. И мы будем помнить тебя всю жизнь.

Затем она попросила:

– Давайте, как принято у всех артистов, проводим его аплодисментами.

И Мурат получил последние овации от тех, кто был его самыми чуткими и преданными поклонниками.

…То, что Пугачева приехала почтить память Мурата Насырова, для нас всех был очень важный и показательный момент. Артистов в шоу-бизнесе немало. Но Пугачева среди всех – теплый, щедрый человек и, возможно, ее можно назвать мамой шоу-бизнеса. Ее появление нас поддержало и немного смягчило горечь утраты. Хотя вряд ли что-то могло возместить нам эту потерю.

И снова были похороны.

Я все это уже «проходил», проживал, но гибель Мурата отозвалась в моей душе немного иначе, чем гибель Баглана. Хотя я был убит горем, оплакивая Багу, я знал, что с ним мы сказали друг другу все те самые заветные слова, которые друзья обычно держат при себе и не произносят вслух. В случае с Муратом осталось много недосказанного. Я так и не успел сказать ему, как сильно дорожу им, не нашел в себе смелости, не улучил момент. Хотя у меня не раз возникало внутреннее желание подойти к нему и сказать об этом. Я чувствовал. Может быть, он тоже хранил в себе свои чувства…

На моей свадьбе он просто коротко объявил, подняв бокал:

– Поздравляю тебя! Я очень рад, что ты женишься. И только ты и я знаем, что нас связывает.

Очень многие люди спрашивали меня впоследствии, а что именно имел в виду Мурат? Действительно, только мы с ним и могли знать об этом. Только никогда не говорили об этом вслух.

Мурат в моей жизни всегда являлся очень непростой фигурой. Если с Багой отношения были довольно открытыми, теплыми и в чем-то даже сентиментальными, то с Муратом, как с более сложной натурой, мы ладили гораздо меньше.

Он был очень гордым, независимым и сильным человеком – при этом чрезвычайно тонко настроенным, остро реагирующим на любую фальшь. Наши «эго» постоянно сталкивались, хотя души жили в унисон. Бывало, думаешь: ведь мы же так чутко друг друга понимаем, и я знаю, что где-то в глубине он со мной согласен, но в следующий момент мы снова схлестывались в очередной перепалке и расходились в разные стороны. Ни конца, ни края не было этому противостоянию, потому что, по сути своей, мы были похожи характерами. А с Багой мы все же дополняли друг друга.

Поэтому нам с Муратом было сложно открыто проявить взаимные теплые чувства. Мы стеснялись эмоций и отгораживались друг от друга на «безопасное» для самолюбия расстояние. А внутренне тянулись друг к другу. Я до сих пор думаю о том, что если бы мне не пришлось изо всех сил держать образ босса и всемогущего продюсера, пытаясь сохранить свое реноме, возможно, Мурат остался бы жив. Кощунственно звучит, я понимаю, но ничего не мешало мне быть более искренним, внимательным, открытым. Менее формальным…

Тем не менее в самые сложные моменты своей жизни Мурат обращался именно ко мне. За советом, за поддержкой и помощью. И мне же он доверил самое личное, что у него было – его веру в Бога.

Маски, которые мы носим… Мы часто находимся в рабстве у статусов и правил, которые вынуждены соблюдать для того, чтобы вписаться в социум, ладить с ним и выглядеть более успешными, чем есть на самом деле. Приходя на работу, мы играем роль исполнительных служащих или строгих начальников, которые знают все и никогда не ошибаются. Дома мы надеваем другую маску – отличного семьянина, доброжелательного и справедливого отца, нежного супруга, защитника и опоры, который не может и не должен быть слабым. Среди друзей мы также играем определенную роль – нам необходимо выглядеть успешными, перманентно позитивными, не имеющими проблем.

Мы скрываем свои опасения и трудности, ведь никому не хочется иметь дела с неудачниками. Наши родители тоже часто не знают правды, ибо волнуются за детей намного больше, чем сами дети за них, и если у бывшего ребенка, который уже давно стал взрослым, возникает серьезная трудность, даже близкие зачастую не до конца представляют, насколько ему тяжело.

А за кадром остаются душевные страдания, муки духовного роста, которые мы даже под дулом пистолета никому не можем высказать, чтобы не показаться беспомощными или смешными. Никто добровольно не признается в своей слабости и не покается в своих ошибках. Это стыдно. Чтобы снять панцирь и перестать защищаться, нужно быть действительно очень сильным человеком.

В конечном итоге мы теряем себя. Не ясно, где мы настоящие, а где просто «образ». Мы лишены искренности, готовы «плясать» на любой лад – сегодня так, завтра эдак. Сегодня одно мнение, завтра – другое. Нам страшно высказать свое истинное отношение, если оно идет вразрез с общепринятым.

В первую очередь страшно из-за того, что теряются сиюминутные преимущества связей и контактов. Мы можем не любить человека каждой клеточкой своего тела, а можем его, напротив, обожать, но он никогда не узнает об этом. А отношения будут строиться как товарно-денежные до тех пор, пока что-нибудь в этой цепочке не придет в негодность. Кто-то заболеет. Кто-то умрет. Кто-то решит сменить род деятельности или потеряет должность.

Мы также любим откладывать все на завтра. «Завтра скажу», «завтра сделаю». Мы откладываем на завтра даже любовь. Но завтра никогда не наступит. Может быть, на следующий день, позвонив по указанному номеру, мы услышим вкрадчивое: «Абонент находится вне зоны действия сети». Люди не планируют свои собственные похороны. Все случается внезапно. А потом – пустота.

Со смертью Мурата в моей жизни наступила полоса, которую я назвал бы емким: «Все кончено». Ни Баги, ни Мурата больше нет, а я до сих пор не знаю, как мне без них жить. Баглан был для меня тем человеком, который позволял мне – да и не только мне – снимать те самые маски без опасений быть непонятым. А Мурат являл собой образ той самой мужской дружбы, когда многое ясно без слов. Не было между нами ни бурных объяснений, ни заверений в вечной симпатии, но в самые сложные моменты жизни каждый из нас непостижимым образом оказывался рядом и делал то, что положено.

Это намного больше слов.

Жизнь много раз сводила нас и растаскивала. Ведь, если вдуматься, даже после первого нашего с ним разрыва (помните студию «Союз»?) он приобрел известность и мог выбрать себе любого продюсера. Я тоже не бедствовал, когда работал в компании «МедиаСтар». У обоих было все хорошо, и нам нечего было делить. Но Мурат все равно вернулся ко мне, просто потому что когда-то я был ему предан. И он также выражал свою преданность – может быть, на несколько суховатый лад. Каждый раз, делая болезненный выбор, он предлагал мне компенсации, как бы извиняясь за то, что он следует своему собственному пути. А то, что у него был собственный путь, – несомненно.

Знаете, что еще удивительно?

Мы часто забываем о действительно ценных вещах. Ждем подходящего момента, думаем о перспективах. Говорят: «Хочешь насмешить Бога, сообщи ему о своих планах». Мурат был известен, любим многими, его музыку по сей день слушают люди. Но его жизнь внезапно оборвалась.

Я пережил немало смертей – будучи ребенком, потерял отца, потом – брата. Умер Бага, человек, который был для меня как брат. Казалось бы, столько потерь – наверное, должно быть уже не так больно. Но каждая новая утрата остается как незаживающая рана, которая саднит всегда, сколько ни заговаривай. А жизнь бьет все снова и снова – Мурат стал той последней «точкой», за которой для меня наступил предел моральных сил. Не могу сказать, что я сломался, но внутренне я сильно изменился с тех пор. Я многое понял о себе и о людях…

Да, я верю в Бога. Я верю также, что Мурат был гениальным человеком – поэты заканчивают жизнь в этом возрасте. В тридцать семь лет. Я также верю в то, что Бог не всегда может ответить человеку на его вопросы и просьбы. Он дает нам какие-то знаки, намекает, а порой и заставляет взглянуть. Вокруг нас происходят события – мы часто приписываем их удаче или неудаче, собственным способностям и наклонностям, а на самом деле это, возможно, просто ответ Творца. Через ситуации, через людей, которые вокруг нас.

* * *

После смерти никто не посмел отозваться плохо о Баглане – хотя и писали, и говорили много всего. И что Садвакасов ехал на большой скорости, и что был невнимателен. Излагали множество версий, почему так произошло.

Совершенно иное было с Насыровым. Мурат для многих был «терра инкогнита». Меньше всего о нем писали, насколько потрясающей была его музыка и насколько хорошо он пел. Зато вовсю изгалялись на тему того, что Мурат был якобы наркоман, пьяница, психопат, что покончил жизнь самоубийством, что он не думал о своей семье, что чуть ли не участвовал в секте… Только спустя время, когда этот дьявольский гомон, наконец, прекратился, все вспомнили, что Насыров – певец воистину талантливый и неординарный.

Но правда и в том, что после смерти Баглана Мурат находился в состоянии душевного разлада, даже обращался за помощью к специалистам. Мурат потерял лучшего друга, которому в моменты сомнений мог откровенно рассказать обо всем, что его тревожило. А со мной Мурат был, скорее, сильным, чем слабым, старался не давать волю чувствам. Он был стойким человеком, поэтому он сломался так, как ломаются крепкие здоровые деревья – погиб, но не прогнулся.

В тот день он не мог и не собирался умирать. Мурат панически боялся смерти и разговоров о ней, пытался спастись от наваждения в своей исконной вере. К тому же, когда его дела потихоньку снова пошли на лад, он по свидетельству тех, кто постоянно с ним находился, пребывал в хорошем расположении духа.

Возможно, Насыров делал какие-то ошибки, но ему просто нужна была помощь. Все мы ходим под Богом, и с каждым из нас может случиться всякое.

* * *

После смерти Мурата Бага тоже снился мне несколько раз. Учитывая произошедшее, я стал бояться его появления и однажды прямо во сне мысленно попросил его:

– Бага, пожалуйста, прошу тебя, умоляю, уйди… У меня семья, дети, я не хочу всего этого. Пожалуйста, можешь оставить меня в покое? Я уже тебя боюсь…

Удивительно, что после этого все мои сны прекратились. Остались только светлые воспоминания и добрые чувства.

Мне кажется, Мурат настолько сильно любил Баглана Садвакасова, что все в его жизни померкло после этой смерти. Бага был своеобразным спасением и для Мурата, и для меня, но Мурат, видимо, нуждался во всем этом много сильнее, чем я.

Проводив в мир иной двух своих друзей, я много времени посвятил размышлениям о том, как много внимания мы уделяем порой тому, что не является существенным. И насколько часто пропускаем мимо глаз то, что является сутью. Мы много говорим о работе, бизнесе, читаем и слушаем новости, путешествуем, но при этом порой не понимаем глубинной сути происходящего. Мы не хотим замечать такие важные вещи, как милосердие, сострадание, любовь. Часто не ценим наших близких хотя бы за то, что они рядом. Считаем это само собой разумеющимся, хотя это вовсе не обязанность, это – ценный подарок судьбы.

Мы все, наверное, и те люди, с которыми мы общаемся, живем и дружим, как цыплята из одной корзины. Для меня всегда было загадкой и таинством, по какому принципу мы кого-то любим, а кого-то отвергаем. Живые существа, мы все друг к другу тянемся, нуждаемся друг в друге, каждый имеет в нашей душе свое место. И когда мы кого-то теряем, то образуется страшная зияющая брешь, пустота, которую нечем заполнить. Наши потери невосполнимы. С годами, конечно, раны рубцуются, боль стихает, но в момент удара не каждый может перенести это, пережить.

Я видел и знал, как искренне Мурат оплакивал смерть Баглана. Еще я часто думаю о том, что на месте Мурата мог бы оказаться и я. Если бы я не поехал на хадж со своей семьей, не нашел утешения в молитве – возможно, меня бы постигла похожая участь. Такие моменты подкашивают людей.

И до сих пор, вспоминая Мурата, я чувствую сожаление от невысказанного…

В жизни есть немало моментов, когда мы радуемся и огорчаемся. Но если для нас кто-то ценен и дорог, пока еще есть отпущенное судьбой время, нужно говорить об этом вслух. Нужно любить и не бояться любви. И если ты чувствуешь что-то – скажи о своих чувствах, не молчи. Скажи о любви, о том, насколько важен для тебя тот или иной человек. Не только друзьям, возлюбленным, но и родителям, ведь они тоже нуждаются в душевной теплоте и заботе.

Мы никогда не знаем, что с нами будет. И понимаем, что уже поздно что-либо менять только тогда, когда теряем своих близких.

А судить – легко. Можно кого-то оклеветать, оболгать, найти и вынести на свет чьи-то ошибки, грязно исказив их смысл. «Не судите – да не судимы будете».

И Багу, и Мурата я помню живыми, а их смерть будто бы случилась вчера. И до сих пор я не могу до конца поверить в то, что их нет рядом. Для нас, живых, все это может быть знаком, что, с одной стороны, вы можете приехать издалека, добиться в жизни многого. Но неизвестно, что будет дальше. Поэтому, планируя и строя свою судьбу на годы вперед, необходимо не забывать жить сегодня и сейчас.

Семья и работа

Я очень благодарен судьбе и супруге, наличие близких людей в большой степени поддерживало меня после всей этой истории с Муратом. Люди часто не придают значения тому, насколько сильно на нас влияют те или иные чувства. Запирают их на замок и хранят в строжайшем секрете.

Но если ты занимаешься шоу-бизнесом, который напрямую связан с творчеством, то хочешь, не хочешь, а приходится открываться, что чревато острой чувствительностью ко всему, что происходит вокруг тебя. С одной стороны, ты ощущаешь малейшие оттенки человеческих взаимоотношений и наслаждаешься каждым их нюансом. С другой стороны, те же сложности и трудности во взаимоотношениях, личные неурядицы и потери могут основательно сбить с ног. Мне удалось пережить все это, полагаю, только благодаря тем людям, которые поддерживали меня и были рядом со мной. Моя семья.

Немного свыкшись с мыслью, что ни Баги, ни Мурата больше нет, я постепенно вернулся в жизнь. Мы с женой с большим энтузиазмом посещали бассейн, ходили в школу матери и ребенка и готовились к рождению младшенького, которого я заранее обожал.

Однако по состоянию здоровья супругу положили на сохранение.

Вот тут-то я и прочувствовал все прелести семейной жизни – когда у тебя на руках маленький ребенок, который требует неустанного внимания, а тебе при этом нужно работать. На несколько месяцев я превратился в одинокого работающего папу. С одной стороны, это был довольно забавный опыт, но с другой стороны – это внесло значительный сумбур в весь рабочий процесс, мне пришлось подстраиваться и лавировать.

Большинство встреч в шоу-бизнесе назначается вечером, а мне в это время ребенка нужно было спать укладывать. В девять я баюкал его, и когда он, наконец, закрывал глазки и засыпал, то начиналось самое интересное. Я тихонько выскальзывал за дверь и отправлялся в ближайшее кафе на деловую встречу. При этом мне приходилось изобретать хитроумные способы присмотреть за малышом во время вынужденного отсутствия.

* * *

Если встреча затягивалась, я поступал так. Сажал малыша в детское кресло, пристегивал сзади к сиденью, и мы с моим собеседником наматывали круги по Садовому кольцу, на ходу обсуждая дела. Причем, если мы останавливались, ребенок тут же просыпался и начинал плакать, поэтому мне приходилось снова заводить двигатель и продолжать движение. Иногда я брал годовалого сынишку с собой в ресторан – и там под тихие звуки музыки он мерно посапывал у меня на коленях, а мои деловые партнеры дивились происходящему.

Когда перед самыми родами жена вернулась из больницы, я несказанно обрадовался и вздохнул с облегчением – наконец-то есть кому за сынишкой присмотреть.

Но это был не последний повод для волнений. На очередном плановом осмотре, шла уже тридцать восьмая неделя, жене сделали УЗИ, и обнаружилось, что с будущим малышом не все благополучно.

– Вы знаете, есть некоторые проблемы, – озабоченно объявил врач. – Мы обнаружили, что у ребенка пережата пуповина, маму нужно срочно оперировать!

Нам казалось, что все плохое уже позади, и впереди нас ожидают одни только радостные события. Жена заплакала от неожиданности, посмотрела на меня и попросила:

– Пожалуйста, съездите в мечеть, помолитесь. Ничего не нужно делать, ни с кем разговаривать, просто съездите туда и выполните мою просьбу… Пожалуйста…

Так я и сделал. Со слезами на глазах я обратился к тому, от которого зависит жизнь, и попросил: пожалуйста, помоги нам! Ведь было все в порядке, что же произошло?

Это была даже не просьба, это был вопрос, на который я попросту не знал ответа.

Когда я вернулся в роддом, где жена ожидала операции, меня снова огорошили:

– Вы знаете, а сейчас мы снова сделали УЗИ, и оказалось, что все в порядке… Это похоже на чудо, но это так, – только и развел врач руками.

Может быть, это можно назвать чудом, но мы с женой верим до сих пор, что это не просто совпадение.

Родился наш второй ребенок чуть раньше срока, и совсем маленький. Мне поначалу казалось, что если первенец – это огромное событие, то к рождению второго ребенка относишься уже спокойнее. Однако оказалось, что это не так. Все те же эмоции, точно так же нервничаешь, переживаешь. Помню, я шел по роддому и видел эти маленькие комочки за стеклом послеродового отделения – один, второй, третий, четвертый, пятый… И мой – в самом конце лежит, совсем крошечный, меньше всех.

Когда я глянул на эту кроху, у меня сердце защемило от нахлынувшей нежности. Я не до конца понимал, как же я теперь смогу разделить свою любовь между двумя детьми. Но по прошествии времени понял: очень здорово, что у нас с женой есть двое детишек – они почти ровесники, вместе играют, вместе ходят в садик, разговаривают.

* * *

После своего динамичного повествования о шоу-бизнесе я плавно перешел на рассказ о родных и близких.

Между прочим, это очень интересная тема – шоу-бизнес и семья. Постоянные переезды, ночные вечеринки, концерты и плотный график работы, который, казалось бы, не предполагает длительных отношений.

Поэтому задаешь себе вопросы: а сколько тепла и любви я могу дать своим близким? И могу ли вообще? Вплоть до сакраментального: а достоин ли я вообще иметь семью?

Недавно я общался с одним человеком не из мира шоу-бизнеса, но с ним было интересно говорить на различные темы. По окончании беседы он вдруг признался мне:

Знаешь, я чрезвычайно удивлен тем фактом, что работающий в шоу-бизнесе человек может говорить о таких вещах, как семья, любовь, дети, другие духовные истины. Мне казалось, что у вас в голове одни песни и пляски, деньги и рейтинги, больше ничего. Сейчас мне даже удивительно, что ты так переживаешь за своих родных – точно так же, как и любой другой человек.

Я только усмехнулся в ответ. Ибо далеко не у всех людей из мира шоу-бизнеса в голове одни только рейтинги. Однако далеко не все имеют смелость высказать это вслух.

– И мне никогда не хотелось изображать из себя супермена. Я такой, какой есть – живой человек со своими слабостями и достоинствами. То есть не идеальный. И точно так же, как и все мы, переживаю за то, что происходит с моими близкими людьми и со мной лично. Стыдиться тут абсолютно нечего.

В последнее время появилось такое понятие, как «призрачный папа» или «призрачная мама». Это состояние семьи, при котором ребенок видит своих родителей всего час или два в день максимум, а остальное время родители работают, занимаются еще какими-то делами. Все это делается якобы для блага детей.

Но детям нужны совсем другие блага. Они охотнее прочтут с мамой и папой книжку, сходят погулять или поиграют в какую-то игру, нежели оценят стоимость нового автомобиля. Я, например, тоже нечасто нахожу время для своих детей и осознаю в полной мере, что это неправильно. С годами я научился находить все больше времени для семьи, поскольку понял, что для меня мои дети и моя жена самые близкие люди, которых заменить нельзя.

Мы озабочены завтрашним днем – как бы заработать, удержать себя на определенном уровне. Помним о прошлом, чтобы, не дай бог, с нами не случилось что-нибудь негативное. Но при этом забываем о настоящем. А потом, спустя время, спохватываемся: «Ах, что же я наделал? Как же быть?» Считаю, нужно четко планировать свою жизнь и понимать, чего ты хочешь. Но при этом делать определенные выводы из прошлого и наслаждаться настоящим.

* * *

Когда умер Бага, а за ним Мурат, мне было настолько тяжело, что можно было говорить о депрессии… Но что такое депрессия, на мой взгляд? Это когда человеку ничего не нужно делать – он лежит, стонет, что у него все плохо и ничего не изменится. Конечно, у каждого человека в жизни бывают моменты отчаяния и растерянности, когда он не знает, куда идти и что делать, считает свою жизнь неудавшейся. Но лучше сокращать такие периоды. Депрессия? Ляг на диванчик, поплачь-расслабься минут двадцать, потом иди и занимайся своими делами.

Вот только как быть с детьми – они не понимают наших состояний. Им часто кажется, что они виноваты в наших слезах и наших бедах. Но разве это правда?

Мой старший сын как-то раз подошел ко мне, ручонками обнял и произнес:

– Папочка, ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю! Ты самый красивый папа на свете!

Я на него посмотрел и так растрогался, что у меня на глазах появились слезы.

Малыш, глядя на это, не на шутку испугался:

– Папа, папа, что случилось, почему ты плачешь?

Пришлось сдержаться.

* * *

В каком-то из интервью я прочитал, что происходящее вокруг нас – не более чем красивая мишура. Успех и его внешние атрибуты – это всего лишь часть жизни. Но есть друзья, близкие, родственники, семья – и они часто уходят на второй план. Мы постоянно сетуем на то, что в нашей стране все плохо, и люди-то не те, и общество не то, и вообще все не так. Вечно сравниваем себя с кем-то, но забываем, что счастье совершенно не зависит от того, богат ты или беден, зато зависит от того, какой ты в семье – как ты детей воспитываешь, сколько внимания им уделяешь.

В последнее время я начал ценить свое время. Бывает, сижу на встрече, визави опаздывает на полчаса, а я в это время думаю – лучше бы я находился сейчас дома, детьми занимался, с женой пообщался. В сутках двадцать четыре часа – это очень четко понимаешь именно в такие моменты.

Еще одно важное открытие, которое я сделал для себя за последние годы: никто не идеален. Я понимаю, что сейчас изрек банальность, но это нужно особенно ясно осознать и прочувствовать. Например, сидите вы рядом с человеком, разговариваете, вам все в нем нравится, вы думаете – какой же он замечательный, почему я раньше его не встретил? А в следующий момент он рассказывает о себе или делает нечто такое, что повергает вас в шок. Он сразу же низко падает в ваших глазах. И вы уже думаете о нем плохо. А сами разве без греха?

Правда, это совершенно не означает, что над собой не нужно работать. Я, например, перестал ссориться со своими домашними. Когда мне хочется вспылить, высказать вслух что-то обидное, я тут же задаю себе вопрос: «Что для тебя важнее – быть правым или быть счастливым?» Я также спрашиваю себя при этом, хочу ли донести информацию, которая укрепит отношения? Или ругаюсь, чтобы поругаться? Очевидно, что, если я хочу и дальше общаться с человеком, не стоит делать и говорить какие-то вещи, которые могут оставить горький осадок, а то и вовсе разрушить взаимопонимание.

И не только в семейных отношениях, но и в общении с коллегами, друзьями, важно быть искренним и при этом корректным. Артисты – люди очень ранимые и чувствительные, поэтому они в большей степени нуждаются в этой самой искренности и бережности. Даже если мне не нравится какой-то человек, я, возможно, не буду говорить об этом вслух. Однако – и это тоже в последние годы – я осознал, что нет по-настоящему плохих и хороших людей. Есть те, кто подходит тебе или не подходит. Именно это помогает мне находить общий язык с совершенно разными людьми и обнаруживать неожиданные достоинства там, где, казалось бы, уже «прочитана книга». Хоть это и очень трудно в нашем мире.