Текст книги "Человек у Окна, или Что нужно знать о практической психологии"

Дальше была беседа с дочерью. А затем с ними обеими. Были соглашения и взятые ими обоюдные обязательства. Если коротко, то работа продолжается. Как она завершится, сказать не могу. Однако то, что мать обратила внимание на подростковые особенности ребенка, и приняла их, согласилась с необходимостью укреплять взаимоотношения двух самых близких на свете людей, дорогого стоит.

Нет смысла приводить всю стенограмму нашей беседы, остановлюсь лишь на одном моменте. Выше уже говорилось о необходимости создавать внутреннюю среду у клиента и использовать ее для оказания ему помощи. Естественно, что такая «питательная среда» (а Милтон Эриксон говорил о необходимости «вспахивания» и «посева») должна быть утилизирована. Иначе в чем ее смысл? Когда мы говорили уже втроем, я предложил клиенткам медитацию «Моя уникальность». С одной стороны, «поле было вспахано» и нужно было посеять «доброе, мудрое, вечное», а с другой стороны, хотелось показать матери, что девочка у нее уникальная и она (мать) имеет к этому непосредственное отношение. Вот текст этой медитации:

«Мир долго готовился к моему появлению… До меня на свете жило много разных людей, и каждый из них своей жизнью вносил свой маленький вклад в тот мир, в который должен прийти и я. Очень долго они готовили мою маму и моего папу, чтобы они выросли, смогли встретиться и полюбить друг друга. Это было не просто, но это случилось, и через некоторое время произошло величайшее событие всей мировой истории – на свет появился я. Когда на свет появился я, формочку, с которой делали меня, разбили, и другого такого больше нет и появиться не может. Какой бы ни был я – я не повторим. Я не повторим в своих глупостях, таких смешных и понятных только мне, потому что эти глупости – только мои, и даже похожие глупости других – уже совсем другие глупости. Я неповторим в своих заблуждениях, потому что мои заблуждения вырастают на моей почве, под моей верой и моими страхами и надеждами. И как бы ни был я со стороны похож на сотни таких же, как я, – я точно знаю, что мой мир принадлежит только мне, в нем особый цвет и запах, в нем мой горизонт, моя боль и мое солнце. Мой путь – это только мой путь, и поэтому для меня он – бесценен…»

Быть может, поэтому, когда они уходили, мать обняла свою дочь со словами: «Пойдем, моя радость». Вероятно, девочка не ожидала такого порыва со стороны матери, по крайней мере в кабинете психолога, но тоже обняла ее. И я понял, что все у них будет хо-ро-шо…

Работа психолога с подростками стоит того, чтобы остановиться на ней подробно. Многие студенты, которые идут на практику, хотят работать именно с подростковым возрастом, дескать, «это интересно». Оно и понятно. Во-первых, сами студенты не так далеко ушли от них по возрасту. Во-вторых, подростки могут отвечать на вопросы тестов, что значительно облегчает работу студентов. В-третьих, у них всегда достаточно проблем, которые их волнуют. Однако позже, когда студенты становятся дипломированными специалистами, эта тяга к работе с клиентами «трудного» возраста у них напрочь отпадает. И этому тоже есть объяснения. Подростки неохотно идут на контакт, считая, что проблемы не у них, а у их родителей. И, как правило, такая работа длится недолго, подростки не задерживаются на консультациях, ограничившись единственным посещением, организованным озабоченными папами и мамами. Психологу приходится уделить достаточно внимания и потратить значительное время, чтобы такой клиент осознал, что перед ним не просто взрослый, который, так же как и его родители, учителя и другие представители старшего поколения, не понимает его и хочет вмешаться в его личное пространство, а специалист, готовый ему помочь.

Работа психолога с подростком, как и с детьми младшего возраста, ведется опосредовано. Заказчиками такой работы чаще всего выступают родители, которым кажется, что с их детьми «что-то происходит». По мнению взрослых, «был нормальный ребенок, отзывчивый, добрый, много читал, хорошо учился и вдруг изменился». Папы и мамы не склонны видеть свое участие в этом процессе. Они считают, что во всем виновата улица, друзья, компьютер с интернетом, сотовый телефон с социальными сетями, «Дом-2» и другие атрибуты современности.

Оказавшись в такой ситуации, родители пытаются найти «хорошего психолога» для своего ребенка. А иногда и психологи, работающие в школах, обращаются за помощью к более опытным коллегам, направляя своих учеников с родителями для консультации.

Эта история, как многие другие, началась с телефонного звонка. Затем последовал визит мамы с дочкой в сопровождении психолога. Учитывая, что девочке еще учиться в школе и большую часть времени она проводит с одноклассниками (по предварительной заявке проблема была во взаимоотношениях в классе), участие школьного психолога было желательно. Часто в подобных ситуациях рекомендации работающего с проблемой психолога касаются родителей, ребенка и педагога-психолога.

В процессе сбора информации (педагог-психолог, мама, девочка) стало ясно, что корень проблемы кроется глубже, чем представлялось по предварительному заявлению, и таится в детско-родительских отношениях. Это не всегда приятно осознавать родителям, поэтому в разговоре с ними психологу необходимо уделять внимание данному вопросу, так как от понимания родителями своей ответственности во многом зависит успех дальнейшей работы. Иными словами, если родители примут оценку ситуации психологом, работа состоится, а если они будут цепляться за свои представления, то, скорее всего, она на этом и закончится.

После того как я выслушал жалобы матери и сделал соответствующие записи, чтобы не забыть все, что она выпалила монологом, я обратился к ней:

– Для меня важно, чтобы вы правильно оценили ситуацию и взглянули на нее как со своей стороны, так и со стороны своей дочери. Вы готовы к этому?

– Конечно, – согласилась мама.

– Замечательно. Может быть, не все, сказанное мною, вам понравится. Но именно от вашего отношения к происходящему сейчас зависит результат нашей работы. То, что вы сегодня пришли сюда, является показателем того, что вы очень хотите помочь своей девочке. Вы очень часто говорите, что в «наше время все было по-другому». И вы совершенно правы. Мы с вами принадлежим к одному поколению. Мы помним, как жилось в Советском Союзе и можем сравнивать ту жизнь с сегодняшней. Конечно, не все нам нравится. Но вот уже более 20 лет нет страны, о которой мы вспоминаем. Да и большую часть сознательной жизни мы живем в новой России. В этой стране мы воспитываем своих детей в новых для нас и привычных для них условиях. То, о чем вы рассказываете, вашей дочери не понятно. Она не только не может с вами согласиться, но и поддержать разговор не в состоянии. А постоянное возвращение в прошлое вызывает у нее раздражение и уход в себя. Так?

– Да, – произнесла она с сожалением.

– Думаю, что сегодня уже просто необходимо самим принять произошедшие изменения и, как говорил Горбачев, «перестроиться». Вам сложно найти общий язык с дочерью, а ей – с вами. Вы говорили, что она больше тянется к отцу, а вы симпатизируете сыну. Это тоже имеет свой смысл и свои объяснения. Вы в своем сыне видите олицетворение своего «портрета мужчины», идеала мужчины и гордитесь полученным результатом, а ваш муж не может нарадоваться тем, что «сотворил» он. И вы оба правы.

Я вспомнил отрывок из книги Чингиза Абдуллаева «Рай обреченных», где он пишет о любви:

«Очевидно, есть нечто магическое в любой любви, как символическая связь земли и солнца, воды и огня, родителей и детей.

Существует любовь двух молодых сердец, любовь телесная, обретающая через физическое единение высшее духовное наслаждение.

Существует любовь Женщины к Мужчине и Мужчины к Женщине, воспетая поэтами и художниками. Подняться до настоящей любви может чаще всего Женщина, ибо ей дана возможность чувствовать куда сильнее, чем мужчинам. А многие ли мужчины решились бы на муки родов, чтобы сотворить любимого по образу и подобию своему? Лишь единицам среди мужчин удалось испытать в жизни настоящую любовь, когда чувство к Женщине становится всепоглощающим и мучительно сладостным.

Но даже эта любовь, даже самая возвышенная и самая прекрасная любовь на свете – это встреча двух людей, обретающих в единении свое счастье и наслаждающихся друг другом. В ней есть величие, но одновременно присутствуют сугубо земные, физические радости. Когда чем больше отдаешь, тем больше получаешь. А чем больше получаешь, тем больше способен отдавать. Но даже в зачатии человека, даже в этом прекрасном акте продолжения рода человеческого есть одновременно и другая сторона – плотская, физическая, греховная. Иначе почему Бог выгнал Адама и Еву из Рая, не дав им отпущения грехов. И познавший грех уже не мог оставаться в обители Рая.

Однако существует и другая форма любви – самой совершенной и абсолютной. Достойной Ада и Рая одновременно. Когда ты ничего не просишь взамен, ничего не рассчитываешь получить и, как правило, не получаешь. Когда ты имеешь своего Бога на земле. Которому ты поклоняешься как Богу и любишь как Бога. И если Авраам мог отвести сына своего на заклание, подтвердив свою любовь к Богу, то Сара, жена его, никогда бы не смогла сделать ничего подобного. Ибо сын для нее был выше Бога. И ради него она способна была отказаться от своего Бога.

Любовь отца к дочери и матери к сыну – это нечто невероятное, невообразимо страшное и одновременно величественно-прекрасное. Только отец способен испытать подлинные чувства к своей дочери, для которого она становится символом Женщины, сочетая в себе лучшие качества всех его женщин – матери, жены, сестры. Только мать способна испытать чудовищную по своей эгоцентричности любовь к сыну, словно испытывая потрясение Девы Марии, впервые осознавшей, что ее сын и есть Бог! И это потрясение испытывает почти каждая мать, обнаруживая в этом маленьком теле мужскую плоть, словно обретая вдруг своего Бога.

Это не просто взаимное чувство единения. И не просто наслаждение живущим рядом с тобой существом, твоим порождением и твоей надеждой. Это и есть то, что называется высшей формой любви. Отдать себя без остатка другому человеку, жить ради него. Жить его интересами, его заботами, осознавая, что никогда не получишь благодарности, даже подобной силы ответного чувства».

По-моему, лучше не напишешь.

– Да, он очень любит Асю. Даже больше, чем сына, – ска зала она с какой-то грустью.

– Вы что, ревнуете? – улыбнулся я.

– Нет! Просто обычно девочки бывают ближе к мамам, а сыновья к папам.

– Да. Именно так часто и бывает. Но разве плохо, что у вас хорошие отношения с сыном, а у вашего мужа с дочерью? Ведь если ваши дети не найдут общего языка с вами, родителями, то станут искать общение на улице.

– Не надо. Нет. Нет. Нет. Что там хорошего на улице есть? – испуганно проговорила она.

– Вот и я о том же, – поддержал я ее.

Независимо от желания или нежелания родителей дети будут общаться на улице, хотя бы потому, что по этой самой улице им нужно ходить в школу, спортзалы, кружки и т. д. и т. п. Их нельзя спрятать и уберечь от всех опасностей этого мира. И не надо этого делать! Родительская задача – воспитать их способными противостоять негативным стимулам окружающей действительности: сомнительным соблазнам, суррогатам удовольствия, псевдодрузьям, лживой информации. В детях необходимо сформировать характер, который, как металлический каркас, удерживающий бетонный блок от разрушения, поможет им остаться на ногах.

Но в этот момент я не мог еще этого всего сказать матери, так как было важно создать раппортные отношения, сформировать контакт и удержать его до конца всего консультативного процесса. Маме нужна была помощь. И в первую очередь она должна была поверить в то, что здесь ее понимают и принимают, а главное – готовы помочь ее дочери.

Такая работа похожа на рыбную ловлю. Прикармливаешь рыбу («вспахивание почвы»), закидываешь крючок с наживкой («посев идеи») и ждешь, пока рыба клюнет (подстройка собственной скорости под скорость клиента). Как только рыба заглотит наживку (принятие установок психолога клиентом), начинаем медленно тянуть, все время поддерживая соответствующее натяжение, так как чем крупнее рыба (сложнее заявленная проблема), тем легче ей сорваться (прервать консультативный процесс клиенту).

Моя клиентка также могла «сорваться с крючка» в любой момент, если ее не устроили бы мои слова. Конечно, можно сразу выставить свои условия и требовать слепого подчинения, или «ищите другого специалиста», но в работе с подростком, когда социальный заказ делается родителями, такой подход опасен. И опасность его заключается в том, что не мама или папа пострадают, а ребенок. Нужно помнить, что как бы опосредованна ни была работа психолога с подростком, он – главный в этом процессе. Помощь требуется ему.

Однажды ко мне пришла женщина, которая хотела, чтобы я поработал с ее сыном. Она рассказала, что ему 17 лет, он плохо учится, не хочет помогать по дому, свободное время проводит за компьютером. Отец постоянно в рейсах, дома бывает редко. И даже когда бывает дома, отсыпается или общается с друзьями.

– Скажите мне, что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил я ее после предварительного сбора информации.

– Я хочу, чтобы вы с ним поговорили. Чтобы он учиться стал. Чтобы по дому помогал, – повторила она.

– А вы разве не говорили ему об этом? – поинтересовался я.

– Говорила, конечно, но он меня не слушается, – пожаловалась клиентка.

– Если вы не сумели донести до него, что нужно учиться и помогать по дому, почему вы думаете, что он послушает меня?

– Ну, вы же психолог, – переложила она всю ответственность за своего сына на меня…

…В этот момент я вспомнил другую свою клиентку, которая на мой отказ работать с ее сыном (парень не хотел приходить на сеансы, считая их ненужными, так как он «совершенно в порядке», а «проблемы у мамы»), возмутилась: «Ну, если бы это был ваш сын, вы же с ним работали бы? Воспитывали бы?» – «Конечно, потому что это мой сын, я за него в ответе, и он живет со мной», – ответил я ей. «Вот и мой пусть живет с вами», – решила она за всех.

Степень неадекватности некоторых клиентов и их неверного понимания своей ответственности за воспитание собственных детей, порой изумляет…

– Да, я – психолог. И что это значит? – уточнил я.

– Ну, вы же умеете всякие там гипнозы делать, вас учат специально разговаривать с людьми, – демонстрировала она свою «осведомленность» в тонкостях моей работы.

– Учат, правда. И на самом деле мы многое можем сделать, но только в том случае, если человек сам хочет этого, – не сдерживая улыбки, ответил я. – Почему вы уверены в том, что ваш сын захочет прийти ко мне и слушать меня?

– Я его приведу, – заявила она тоном, не терпящим возражения.

– Хорошо, – согласился я. – Но у меня есть два условия: первое – я обещаю вам одну беседу с вашим сыном. Как долго она будет длиться, я не знаю, все зависит от него. Результата от этой беседы может не быть, поэтому деньги вы заплатите сразу. И второе – вы должны сказать своему сыну, куда и зачем вы его ведете. Согласны?

– Да, – согласилась она.

Я обратил внимание, что энтузиазма у нее поубавилось. Мне уже приходилось сталкивался со случаями, когда родители не говорят детям, куда и к кому они их ведут, поэтому и предупредил. Такие условия были необходимы, чтобы хоть как-то повысить ее ответственность, которую она активно старалась переложить на психолога.

Через несколько дней, в назначенное время, ко мне в кабинет вбежала моя клиентка, бросила деньги на стол и так же быстро выпалила:

– Я его привела, но сказала, что мы идем к моему знакомому, что у него компьютер сломался, надо починить, – и убежала прежде, чем я успел выразить ей свою «признательность».

После ее побега в кабинет вошел молодой парень высокого роста, достаточно хорошо сложенный, симпатичный, с живыми глазами. Смахнул с себя вязаную шапочку:

– Здравствуйте, – поздоровался он, оглядывая кабинет.

Какая-то растерянность была в его взгляде и движениях. Это обычная ситуация для кабинета психолога, но не настолько. Мне показалось, что он совершенно не готов к тому, что здесь должно произойти. И это было понятно, так как в моем кабинете нет компьютера или даже намека на него. Вот он и не понимал, что ему «чинить», и уж совершенно не рассчитывал, что «чинить» собираются его.

– Здравствуй. Проходи. Присаживайся в это кресло, – предложил я.

Тяну время. Держу паузу. С одной стороны, даю ему возможность привыкнуть к обстановке, а с другой – сам готовлюсь к беседе, перекраивая в голове всю заранее заготовленную схему беседы.

– Я А. Н. Как тебя зовут? – прерываю затянувшуюся паузу.

– Марат, – представляется он, пытаясь понять, где он и что с ним будут делать.

– Скажи, Марат, ты знаешь, куда и зачем тебя привела мама?

– Она сказала, надо компьютер починить, – повторил он слова матери.

– Тебя не смущает, что здесь нет компьютера? – спрашиваю я.

– Я тоже смотрю, что нет компьютера. Я подумал, может, в другом кабинете? – цепляется он за слова матери.

– Да, они в других кабинетах. Компьютеров у нас много, но починки они не требуют, – объясняю ему ситуацию. – Я психолог. И твоя мама привела тебя ко мне, потому что считает, что у тебя есть какие-то проблемы, которые мы могли бы обсудить. Мне очень жаль, что ей не хватило смелости сказать тебе правду, хотя я настаивал на этом.

Видели бы вы его лицо: сколько гнева и возмущения в одну секунду! Он заерзал в кресле, словно порывался встать и выйти. Он сжимал челюсть, словно боялся выругаться. И я поддержал его в этом:

– Да, Марат, ты сейчас имеешь полное право выйти из кабинета и устроить маме скандал на весь коридор. Особенно, если ты считаешь, что тебя предали. И пусть все послушают, что бывает за подобное отношение к детям.

Я специально давал эти жесткие формулировки, чтобы снизить степень его порыва и в последующем избежать конфликтной ситуации между сыном и матерью. Ведь, как бы мама ни повела себя, она по-своему была права. Ее боль мешала ей понять происходящее и принять правильное решение. Она боялась, что сын может не прийти к психологу, в котором женщина видела спасительную соломинку. Ей надо было помочь. Жаль, что она, как и многие другие матери, считала, что психолог всесилен, и не учитывала своей материнской силы и мощи, своих ресурсов и потенциала.

– Но, с другой стороны, Марат, время моей работы с тобой оплачено, и у нас есть еще около 50 минут. Конечно, ты можешь встать и уйти в любое время, но, может быть, нам есть о чем поговорить? И у тебя есть какие-то вопросы, на которые я мог бы ответить?

Я сделал паузу и продолжил:

– Ну что, уходишь или остаешься?

– Остаюсь, – тихо произнес он.

– Хорошо. Я рад, что ты сделал самостоятельный и верный выбор, – вновь поддержал я его.

Мы долго говорили о том, что его мама считает проблемой и как она на это реагирует, о роли отца в его воспитании, которую мать охарактеризовала как «бесполезную», об учебе и общении в социальных сетях, о здоровье и его будущем.

Отведенное время пролетело быстро. Мы договорились, что он, если захочет, позвонит и придет на консультацию, поставив мать в известность. Когда он уходил, я спросил его:

– Марат, с мамой ругаться будешь?

– Нет. Ничего плохого же она не хотела, – оправдал он ее.

– Молодец, – пожал я ему руку. – До встречи.

Больше ни Марата, ни его маму я не видел. Надеюсь, что им не удалось испортить свои отношения. Ведь она на самом деле «ничего плохого не хотела».

Заказчиками такой работы, как правило, выступают родители, а значит, они и ставят конкретные задачи перед психологом. В конце концов, они платят за работу и оценивают ее результаты. Именно взрослые дают первую информацию о проблеме, вернее, свой взгляд на происходящее. Поэтому психологу приходится работать с ребенком через родителей. Полученная же от ребенка информация часто имеет другой оттенок и может значительно отличаться от родительской оценки ситуации. Необходимо обладать достаточным опытом и авторитетом, чтобы повлиять на мнение одной и другой сторон. Если родителям не понравится то, что говорит психолог, такая работа, наверняка, сразу же и закончится. Более того, родители не осознают или не хотят осознавать, что проблема ребенка кроется в отношениях папы и мамы или родителей и других детей в семье, а также во многом другом, о чем они не только не хотят говорить, но и не позволяют психологу затрагивать эти темы в общении с подростком, которого привели на прием. При этом взрослые очень любят сетовать на «времена»: «В наше время мы себе такого не позволяли!» или «Мы все делаем для нее/него, а она/он… Неблагодарные!»

Хорошо, если психолог поработал какое-то время в школе или каком-либо центре для детей и подростков, тогда он может свободно использовать свой опыт в работе с такими клиентами. Возраст психолога также имеет значение. Родители часто не хотят иметь дело с молодыми специалистами. О причинах этого мы говорили выше.

Подростки, учащиеся в школе, как правило, уже имели дело с психологом, который порой немногим отличается от учителей. Часто учителя, завучи и директор, мало разбирающиеся в функциональных обязанностях психолога и методах его работы, могут использовать его в качестве «надзирателя». Мне приходилось видеть, как завуч открывала дверь в кабинет психолога и буквально за воротник впихивала подростка со словами: «Сделайте что-нибудь, он опять прогуливает уроки». А на одном совещании директор выговаривала моей коллеге: «Что-то наш психолог плохо работает: мальчики так и ходят по школе в шапках». Понятно, что психологу сложно поддерживать нормальные отношения с детьми после такого использования своих знаний умений. Да и дети стараются обходить кабинет специалиста, чтобы о них не говорили, что они «психи» или «стукачи». Это связано еще и с тем, что руководство часто пытается использовать психолога как информатора – уши и глаза директора, а это никак не вписывается в функции специалиста.

Подросток – противоречивое, динамично развивающееся существо. Происходящие в ним биологические и личностные изменения приводят к перестройке социальных отношений и отражаются на взаимоотношениях как со сверстниками, так и со взрослыми, особенно учителями и родителями. Именно они первыми бьют тревогу, замечая: «Что-то с ним/ней не так».

Подросток «уже не хочет выполнять прежние требования, обижается и протестует, когда его, “как маленького”, опекают, направляют, контролируют, требуют послушания, наказывают, не считаются с его интересами, отношениями, мнениями» [Драгунова, 1976, с. 15].

Психолог, работающий с подростками, должен не только владеть профессиональным инструментарием, обладать обширными знаниями об их возрастных особенностях, но и обладать информацией о современных тенденциях в достаточно закрытом мире тинейджеров, уметь говорить с ними понятным им языком. И, самое главное, психологу нужно уметь достучаться до души подростка, который перестал верить взрослым.