Текст книги "Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль"

Мужчины отступили от берега, нервно разглядывая поверхность пруда в ожидании чего-то худшего…

И действительно, через пару мгновений из водоема в них плотной завесой полетел разный мусор. Это были ржавые банки из-под консервов, треснутые бутылки из-под пива и кефира, мокрые тряпки, обломки каких-то металлических и деревянных конструкций…

Гошину подругу настиг целлофановый пакет, наполненный грязной водой, окатив девушку с головы до ног. Будто диски для метания, из воды вылетали оловянные миски с осколками сервизов, а потом «выстрелил» ботинок, обросший водорослями, ударив Сёму по ногам. Остов от старого зонтика, покрытый зеленой плесенью, пронесся над ухом Вадима и как пика воткнулся в землю…

Преодолев минутную растерянность, рыболовы отбежали от берега еще дальше…

Тем временем бомбардировка стала серьезнее: из пруда со свистом повалили чугунные пушечные ядра. Причем «огонь» велся прицельно: траектория падения ядер приближалась к обалдевшим мужчинам и блондинке. Пятясь, они отступали к своим машинам, и когда уже были готовы прыгнуть в них, чтобы срочно уехать, бомбардировка прекратилась.

Друзья встревоженно переглядывались, не забывая наблюдать за поверхностью пруда, которая успокоилась и теперь оставалась гладкой и безмятежной.

– Чешем отсюда по-быстрому, – полушепотом предложил Гоша, странно вращая глазами.

– Спасибо, Ринат, за рыбалку. Порадовал нас… – выдавил из себя Вадим.

– Да при чем тут я?! Меня самого чуть не убило якорем! – раздосадованно сказал Ринат.

– Снасти будем забирать или оставим? – робко поинтересовался Сёма.

– Вы поезжайте, а я остаюсь… – твердо заявил Ринат. – Не могу же я бросить Файтыкалина! Где он, кстати? Куда делся?

Ребята осмотрелись по сторонам, но колдуна нигде не было видно.

– Я же предлагал вам уехать еще у поворота… – оправдывался Ринат, разглядывая окрестности. – Надо теперь искать колдуна.

– Или его труп, – добавил Гоша.

Ринат осторожно пошел к берегу, останавливаясь и снова делая несколько маленьких шагов вперед. Он был готов в любую секунду отскочить, если из воды что-нибудь вылетит. За ним последовали остальные, кроме хлюпающей и плачущей девицы, которая спряталась за внедорожник и боялась оттуда появиться в таком мокром и грязном виде.

– Вот бы динамиту сейчас килограмма два. Я бы этому… – Гоша запнулся, вспомнив просьбу Файтыкалина не произносить вслух определенных слов. – Ну, я бы этому пруду устроил!

Они подобрались к берегу. Все было спокойно. Начали укладывать снаряжение. Ничего сверхъестественного не происходило. И вдруг клюнуло! Причем сразу на все удочки! Одновременно зазвенели индикаторы поклевок, плетеные лески задергались вместе с концами удилищ и тормоза катушек затрещали от огромной силы натяжения, потащившей лески с барабанов. У всех сработал инстинкт рыболова. Они бросились к своим удочкам и, похватав их, сделали подсечки. Судя по сопротивлению, которое они почувствовали, держа в руках изогнутые удилища, у всех попалось на крючок что-то невообразимо большое и сильное. Вываживание такого количества засевших на крючки монстров превратилось в настоящее шоу. У каждого было закинуто по две или по три удочки, все они дергались и сгибались, катушки трещали, плетенка звенела от натяжения, а концы удилищ мотались из стороны в сторону.

Гоша держал двумя руками сразу две свои удочки и пятился с ними от берега. Ринат плюнул на другие снасти и схватил только одно удилище. Остальные два тут же запутались между собой, но продолжали дергаться и рваться в пруд. Ринат отошел от них и пытался выводить рыбу подальше от остальных снастей, уменьшая риск потери улова.

У Сёмы одна удочка оторвалась от подставки, уплыла в пруд и там неистово носилась по воде, то ныряя, то вновь появляясь на поверхности. Другую он успел схватить.

Вадим поступил хитрее. Он умудрился отрезать лески на двух брошенных удочках ножом и теперь беспрепятственно выводил свою рыбу к берегу на единственном спиннинге, не пугаясь зацепов. Над водой уже появился черный плавник, и по пруду разошлись огромные круги, будто от погружения или всплытия небольшой подводной лодки. Круги приближались к берегу, Вадим отчаянно тянул чудовище на себя. Да, это был карп. Огромный, с черной горбатой спиной и с шаровидным, метрового диаметра пузом. На поверхности появилась сначала рыбья голова – она широко раскрывала рот, куда свободно мог уместиться мужской кулак.

Вадим ловко схватил подсачек и начал заводить в него рыбу. Через несколько минут отчаянной борьбы карп оказался в сетке. Вадим бросил удочку и, взявшись обеими руками за рукоятку сачка, стал пятясь выволакивать гиганта на берег. И это ему удалось! Оттащив добычу на несколько метров от кромки, Вадим бросился помогать Гоше, который, увлекаемый двумя согнутыми в дугу удилищами, уже вошел в воду по колено.

Вадим с усилием вырвал из судорожно сжатой Гошиной руки одну удочку с рыбой, они выбрались из воды и разошлись в разные стороны по берегу, чтобы обеспечить себе простор для вываживания.

Гоша с выпученными глазами был похож на охотничью собаку, которая делает стойку, увидев в кустах вальдшнепа. Он тянул удилище на себя, и рыбина стала поддаваться его усилиям, приближаясь к берегу…

Вадиму удалось загнать второго карпа в сачок. Рыба была еще больше той, которую он выудил первой. Она ворочалась в сачке и никак не хотела вылезать на сушу. Но Вадим упорно тащил ее и наконец выволок из воды, но при этом сам не удержался и сел на задницу в холодную жижу на берегу.

Сёма взвизгивал после каждого рывка. Пот заливал его глаза; он смахивал соленые капли рукавом и продолжал упорно тянуть. Отливающая сталью рыба была наконец поднята к поверхности пруда и вдруг принялась колотить по воде огромным хвостом. В стороны полетели брызги. Руки у Семы дрожали, и в жизни у него осталась единственная цель: вытащить монстра на берег. Это был не карп. Тварь напоминала лосося или какую-то чешуйчатую морскую рыбу, например, огромного сибаса или лобана. От нервного напряжения Сёма забыл все на свете. Его сердце рвалось из груди. Он задыхался и дергался всем телом, издавая разные нечеловеческие звуки…

Раздался победный крик Гоши – его улов забился на берегу. Ему попался гигантский зеркальный карп – бронзового цвета, покрытый слизью и почти без чешуи. Огромные, будто коровьи, глаза навыкате уставились на Гошу с удивлением от того, что произошло с их хозяином… Сёма наконец тоже вытащил свою добычу. Ему на крючок попался огромный черный амур. Рыба выглядела как живая торпеда: вытянутое на полтора метра тело в сверкающей на солнце сталью чешуе и обтекаемая голова. Она хлюпала огромной пастью. А Сёма выглядел счастливым, как ребенок, которому на день рождения подарили именно то, о чем он мечтал.

Теперь на берегу находились четыре огромные водяные твари. Каждая приближалась по весу килограммам к двадцати. Ринат один продолжал бороться. Гоша и Вадим бросились к нему на помощь. Только Сёма, находясь в эйфории и в заторможенном состоянии, все никак не мог прийти в себя от счастья и опьяняющего восторга. Он присел над амуром и гладил его бок трясущимися руками, восхищаясь своей доблестью и красотой рыбы.

Все, что могли сделать подбежавшие к Ринату друзья, это топтаться на берегу и давать ему советы, в то время как Ринат, сам того не замечая, все глубже и глубже заходил в воду.

Гоша сообразил, что происходит, когда Ринат был уже по пояс в пруду.

– Стой на месте! – заорал он.

Ребята бросились в воду и стали вдвоем тащить Рината, не выпускавшего удочку из рук, на берег. На катушке почти не осталось плетеной лески – она вся была вытянута сидевшей на крючке добычей. И когда они выбрались из пруда, толстенная плетенка, рассчитанная на вес в шестьдесят килограммов, лопнула, как обычная нитка. Рыба ушла, но Рината удалось спасти.

Переведя дыхание, они пошли к трофеям. Сёма поднял на них сияющие глаза.

– Только посмотрите, что я поймал, мама родная! – бормотал он, переполненный впечатлениями и гордостью.

Ринат достал безмен и расстелил на берегу брезент, к которому были привязаны нейлоновые веревки. Первым уложили на брезент и взвесили карпа, пойманного Вадимом. Карп потянул на двадцать два килограмма семьсот граммов. Черный амур Сёмы весил девятнадцать килограммов, но был на несколько десятков сантиметров длиннее всех карпов и казался настоящим гигантом. Зеркальный карп Гоши выжал из весов двадцать шесть килограммов и пятьдесят граммов, а поскольку второй карп Вадима потянул только на двадцать пять килограммов, абсолютным чемпионом по весу пойманной рыбы был признан Гоша.

– Ну как вам рыбалка? – спросил Ринат. – Претензий не будет?

Ребята занялись уцелевшими удочками и складыванием других своих снастей. После таких ярких впечатлений ловить рыбу дальше не хотелось. Все понимали, что этого вполне достаточно.

Сзади к ним бесшумно подошел Файтыкалин.

– Улов придется отпустить! – громко сказал он за спинами ребят.

– Почему?! – воскликнули они почти хором, не веря своим ушам.

– Чтобы всем отсюда уехать живыми, – вполне серьезно ответил колдун.

– Откуда у вас такое мнение? – осведомился Сёма.

– А вот посмотрите. Вы такое можете себе представить?

Файтыкалин показал им свой прибор и рамку для измерения аномалий. Корпус прибора был оплавлен и превратился в бесформенный кусок пластмассы, как будто его специально держали над пламенем костра. Металлические проволочки тоже претерпели удивительную метаморфозу: одна из них была волнообразно изогнута и представляла собой подобие кривой с графика изменения курса валют, а другая и вовсе была закручена в спираль.

– Хоть сфотографироваться с рыбой можно? – обреченно спросил Вадим, соглашаясь с мнением Файтыкалина.

– Не знаю! – отрезал Файтыкалин. – Я свою работу выполнил и нашел центр энергии. Выпускайте рыбу, и я покажу вам это место.

Вадим достал мобильный телефон с цифровой камерой и протянул Ринату. Каждый снялся со своей рыбой в руках. Фотографии повторили на других мобильниках. Потом сделали групповой снимок с рыбой, разложенной на траве. А затем в гробовом молчании рыбаки потащили свою добычу к пруду – выпускать. Рыбы, словно не сомневаясь, что с ними поступят именно таким образом, спокойно и с достоинством покинули берег и скрылись в темно-зеленой воде, подняв столбы мути.

Сложив оборудование и нагрузившись им, все поплелись за Файтыкалиным посмотреть на то, что нашел колдун. Тот повел их в самый дальний уголок сада. Поняв, что идти далеко, ребята сбросили сумки и удочки на землю, чтобы забрать их на обратном пути.

У остатков ржавой садовой ограды рядом с кучей мусора, грязи и опавших листьев лежала мраморная плита, которую раскопал колдун и очистил от посторонних предметов. На ней была выбита эпитафия на двух языках – на голландском и русском:

«Здесь покоится раб Божий граф Рене Браамкамп, который наложил на себя руки в ночь с 27 ноября месяца 1771 года. Да простит Бог его грешную душу и упокоится он с миром».

В воздухе стоял терпкий запах перегноя и прокисших еще с прошлой осени листьев.

Мужчины постояли у могильной плиты, и Ринат спросил:

– Что теперь нужно сделать?

– Надо подумать, – сказал Файтыкалин. – Самым правильным было бы найти причину самоубийства графа и каким-то способом успокоить его дух. Попробуйте покопаться в истории и выяснить мотивы.

– А если взорвать это все к чертовой матери? – предложил Гоша.

– Тише! Что вы такое говорите! Я же предупреждал! Вы с ума сошли – такое здесь произносить! – Файтыкалин весь передернулся от Гошиных слов. Он с трудом успокоился и продолжал: – Все, что я смогу сделать, – это попытаться на какое-то время локализовать энергию в этом месте. Чтобы она не распространялась дальше из поместья и не доставала вас в городе. – Колдун говорил тихо, глядя в глаза Ринату. – Сейчас мы соберем мои отражатели и выставим их вокруг плиты. Будем надеяться, это поможет…

Друзья разбрелись по территории, собрали штативы и колья, принесли их к могиле и под руководством колдуна расставили вокруг плиты по окружностям в три ряда. Файтыкалин прошелся мимо них, выравнивая тарелки и расправляя перья на кольях.

Потом все вернулись к автомобилям, забрав по дороге снаряжение.

Неожиданно от Гошиного джипа раздался душераздирающий крик. Все кинулись к машине посмотреть, что же произошло. Там на земле сидела его девушка. Сначала бросилось в глаза, что цвет ее светлых волос изменился. Теперь они были снежно-белые – абсолютно седые! – и свисали нерасчесанными патлами, закрывая лицо, обращенное к дверце машины.

Все окружили встревоженного Гошу и его пассию. Девушка медленно повернула голову в их сторону: из-под седых волос на ребят смотрела уродливая старуха! На вид ей было не меньше девяноста лет. Морщинистая кожа сползала со щек и с подбородка, переходя в дряблые складки на шее, глаза запали глубоко в глазницы, а за приоткрытыми губами виднелись розовые беззубые десны…

Через секунду оцепенения Файтыкалин пришел в себя и закричал:

– Надо ее спасать! Сажайте в машину, срочно увозите отсюда! Ищите ближайший госпиталь!..

Преодолевая омерзение, Гоша поднял старуху на руки и затолкал на заднее сиденье джипа. Он сел за руль, дал газу, вылетел с территории поместья и скрылся в клубах пыли.

– Видели? Дух выбрал себе жертву, – произнес колдун, явно перепуганный случившимся. – Это надо понимать как расплату за то, что мы сегодня сюда приехали. Бедная девушка! Жизнь утекает из нее, как струя воды из дырявого ведра…

– Что можно сделать? – взволнованно перебил Ринат.

– Не знаю, нужна еще жертва.

– У меня есть продукты, – робко сказал Сёма. – Может, отнести на могилу?..

– Попробуем. В этом есть смысл, – одобрил Файтыкалин.

– Что еще? – спросил Вадим, видя растерянность колдуна.

– Духа надо как-то отвлечь, чтобы процесс затормозился, не пошел дальше. Он перестанет пить ее жизнь, тогда у девушки появится шанс восстановиться…

– Я знаю, что делать! – вдруг уверенно воскликнул Ринат.

Он подскочил к своей машине, порылся в багажнике и достал баллончики с краской. В прошлом Ринат баловался граффити, и эти причиндалы не выбрасывал. Взболтав два баллончика, он осмотрелся и подбежал к полуразрушенной стене усадьбы. Там, примерившись к поверхности стены и помахав баллончиком в воздухе, начал выписывать белой краской буквы, обводя их черным контуром.

Вскоре на старой кладке образовались четыре слова, которые выделялись на фоне кирпичей и за счет нарисованной тени казались выпуклыми, будто наклеенными на нее.

Первая надпись гласила: VROUW MARIA

А вторая: ANNA BELLE

Сбоку от этих надписей Ринат мастерски изобразил двухмачтовый парусный корабль с надутыми ветром парусами…

Это неожиданно сработало. Едва он отошел от стены, как та под воздействием неведомой энергии стала потрескивать и извиваться, будто была сделана из толстой резины. По стене от земли вверх шли волны, она выгибалась то внутрь, то наружу, куски старинной штукатурки с треском разлетались веером.

Все замерли, разглядывая стену и не веря своим глазам…

Это продолжалось около минуты, потом надписи стали почему-то бледнеть и исчезли на глазах. А контур нарисованного корабля отделился от кирпичной кладки, поплыл по воздуху в сторону сада и вскоре скрылся за ветками кустов.

– Давайте продукты! – сказал колдун Сёме.

Тот достал авоську, и колдун поспешно унес ее к могиле.

Когда Файтыкалин возвратился, потрясенные событиями этого дня, все молча расселись по машинам и, сделав круг по двору усадьбы, благополучно выехали за ее пределы. Ринат мельком взглянул на часы: было половина шестого вечера. Они уложились. Машины быстро удалялись от поворота в направлении автострады.

В это время года сумерки наступают рано. Серое небо темнело на глазах. В нем появилась первая, самая яркая точка – планета Венера, пробивающая своим сиянием тучи. А за ней – бледная луна у горизонта. В поместье осталась покинутая всеми напряженная тишина. Не было слышно ни сумеречных криков птиц, ни звона насекомых, ни даже легкого дуновения ветра. Тяжелый запах болота и влажной земли пронизывал воздух, окутывая развалины усадьбы.

У могилы в дальнем углу сада колья и штативы первого круга стали один за другим вылетать из земли. Они взвивались со свистом к небу на десятки метров и падали. Штативы с тарелками разрывались в воздухе на части, а отделившиеся от них детали разлетались в разные стороны, вонзаясь в деревья и в почву.

Следом взмыли другие ряды защитного ограждения, причем скорость, с которой они поочередно возносились, увеличивалась. В потемневшем небе предметы стали взрываться снопами искр, деревянные колья загорались, еще не долетев до земли, и рассыпались искрящимися углями. Этот странный фейерверк, устроенный неведомой энергией, бередил умиротворенную тишину угасающего небосвода…

3

Над гаванью Амстердама взрывались огни фейерверка. Фрегат «Надежда» отшвартовался от причала и медленно шел на веслах к большой воде, чтобы поставить там паруса и отправиться в долгое плавание к Санкт-Петербургу. Половина городского населения высыпала на набережную проводить корабль.

Торжество началось с построения команды. Офицеры в парадных мундирах выслушали напутственную речь представителя российской морской миссии, который, пожав руку капитану, под дружное «ура» покинул борт. Строй гардемаринов и кадетов Морского корпуса после команд «Вольно!» и «Отдать концы!» рассредоточился по кораблю на свои дежурства, а шестнадцать матросов под свистки боцмана налегли на весла.

Раздался залп холостыми зарядами из всех десяти пушек фрегата. В небо взмыли одиночные салюты и «римские свечи», озаряя набережную разноцветными бликами. По обоим бортам зажгли фейерверки «фонтаны», вскинувшие снопы искр на двухметровую высоту. Взрывы петард «корсаров» выбрасывали снопы дыма и рассылали громкие хлопки разрядов по сторонам.

Анна Белль проводила графа Шувалова в путь.

Девушка стояла в толпе зевак на городской набережной и махала ему платком. А он находился на палубе фрегата «Надежда», уходившего в опасное плавание в сумерках прошедшего дня…

Несколько суток перед отплытием были заняты суматохой и приготовлением к походу. Чтобы скопировать полученные от Анны Белль записи, Шувалов посадил за работу трех человек. Они оформляли списки картин с краткими пояснениями, историей и фамилиями художников. Для Екатерины II записи выполняли сразу на двух языках: на русском и французском.

Впрочем, несмотря на занятость, Андрей Петрович виделся с Анной Белль каждый день. Они встречались у цветочного магазина. Торговка их узнавала, сразу предлагала букет лилий, улыбаясь старым знакомым. Вдыхая аромат уличных цветочных клумб, они гуляли по Амстердаму, говорили о разном, посещали музеи, картинные галереи, антикварные магазинчики, заходили в маленькие кондитерские и кормили чаек на набережной…

В беседах оба старались избегать обсуждения только двух тем: скорого отплытия Андрея Петровича и причины, которая заставляла его немедленно покинуть Амстердам.

Анна Белль стеснялась расспрашивать графа о его семье и о жизни в Санкт-Петербурге. Сам же Андрей Петрович ничего об этом не рассказывал. Анна Белль всякий раз находила в себе силы победить любопытство и воздержаться от прямых вопросов в тот момент, когда ей очень хотелось разузнать у графа обо всем.

«Ну, если не рассказывает мне Андрей Петрович ничего о своей жизни в Санкт-Петербурге, значит, считает это неуместным или невозможным по ряду веских причин! К примеру, из-за государственной тайны или специальных поручений императрицы, о которых нельзя знать никому другому. Ну и что из этого?» – так мысленно объясняла себе Анна Белль происходящее.

Андрей Петрович выполнил обещание Герриту Браамкампу и подготовил поездку девушки в Делфт. Она могла выехать следующим утром.

С этого дня в распоряжении Анны Белль был оплаченный экипаж с кучером и провожатым. Они поджидали девушку у набережной, чтобы отвезти домой после проводов корабля. Тем временем фейерверк закончился, на гавань быстро опускалась ночь. Фрегат «Надежда» превращался в черный силуэт на фоне темно-серого неба. Андрей Петрович зажег фонарь и стоял на корме, держа его в руке. Анна Белль знала, что это был именно граф Шувалов – мерцающий свет, удалявшийся в море, посылал ей тепло прощальных лучей, одолевавших сумеречное пространство бухты.

Если бы Анна Белль ощущала приближение беды, непременно отговорила бы графа от этого путешествия. Однако гнетущего предчувствия не возникало – душа и сердце лишь переполнялись тоской от предстоящих месяцев ожидания. В том, что они обязательно свидятся, Анна Белль не сомневалась. Волнение, которое раньше мучило ее перед каждой встречей с Андреем Петровичем, давно рассеялось. Или она привыкла его не замечать?..

Когда граф поцеловал руки Анны Белль, прощаясь у входа на пирс, он передал ей маленький сверток, перевязанный шелковой лентой.

– Обещайте посмотреть, что в нем, после возвращения домой, хорошо?

– Хорошо! А что же там, Андрей Петрович? – не удержавшись, полюбопытствовала Анна Белль.

– Сюрприз, приятный сюрприз! И еще один ждет вас в экипаже. Там лежат три упакованных натюрморта, которые я сегодня утром приобрел в художественной мастерской. Они вам понадобятся для обмена на «Дворик в делфтийском доме». Мне очень понравился способ, придуманный господином Браамкампом для того, чтобы приобретать нужные картины со скидкой. Предложите натюрморты кабатчику за картину Питера де Хоха.

– Ой! Спасибо! Это сильно облегчит задачу. Послезавтра я испробую этот способ в действии. А вы… будете далеко в море. Сколько дней пути до Санкт-Петербурга?

– Три недели, возможно месяц. В это время года море спокойное. Капитан заверил, что мы не будем останавливаться подолгу ни в одном порту – только для пополнения запасов пресной воды и ради таможенных формальностей. Если представится возможность, я отошлю вам депеши из городов, куда мы будем заходить.

– Спасибо, Андрей Петрович! Спасибо вам за то, что вы есть!

– Мне пора.

Он еще раз поцеловал руки Анны Белль, а она едва удержалась, чтобы не коснуться его склоненной головы своими губами. Потом граф резко повернулся и зашагал по причалу к трапу фрегата. Анна Белль поднялась по ступенькам на набережную и там, среди зевак, приготовилась наблюдать за отплытием корабля…

В ее памяти возник позавчерашний день – они встретились у цветочного магазинчика.

– Сегодня у нас важное дело. Мы пойдем покупать подарок вашему дедушке, – твердо заявил граф Шувалов.

– Вы знаете, Андрей Петрович, я обдумала это предложение, и мне кажется, это будет… неудобно.

– Что вы, Анна Белль! Вы поставите меня в сложное положение. Я самостоятельно куплю ему что-нибудь, наверняка ошибусь, и господин Браамкамп примет подарок только из вежливости…

– Ему и вовсе не понравится, если вы купите для него картину.

– Почему, Анна Белль?

– Потому что он говорит о закате голландской школы. Сегодня вы едва ли найдете в Амстердаме художника, который может стать в один ряд с великими живописцами семнадцатого века.

– Тем более, Анна Белль, помогите мне сделать правильный выбор. Поставьте себя на место дедушки. Если бы он сам решил что-нибудь приобрести для своей коллекции, как бы он поступил?

– Купил бы работу современного французского художника. Сейчас во Франции расцвет изобразительного искусства. Правда, купить хорошую французскую картину в Голландии почти невозможно…

– Тогда мы найдем ему картину голландского художника семнадцатого века!

– Это еще труднее, Андрей Петрович! И ужасно дорого…

– Итак, граф Браамкамп пребывает в раздумьях. Допустим, деньги у него есть, истратить их совсем не жалко, но он не знает, куда же пойти, и…

– Решает пойти в мастерскую к одному портретисту, которого считает преемником великих голландцев, продолжателем славных традиций живописи, – закончила фразу графа Анна Белль и уточнила: – К господину Франсу ван дер Мину.

– Граф Браамкамп принял верное решение! Мы прямо сейчас пойдем к господину ван дер Мину!

– Честно сказать, мне все равно надо было к нему зайти…

Франс ван дер Мин был одним из шести одаренных детей известного голландского художника начала восемнадцатого века Хермана ван дер Мина. Его отец женился в 1706 году, жил сначала в Амстердаме, но потом семья переехала в Антверпен, далее в Дюссельдорф, где он работал в должности слуги народно избранного пфальцграфа – судьи Джона Вильяма. После смерти пфальцграфа ван дер Мины вернулись в Антверпен, и там родился Франс. Позже Херман ван дер Мин перебрался жить в Лондон, где также стал работать в английском суде. В этот период он снискал славу талантливого портретиста. Херман сам обучал всех своих детей живописи, но особым дарованием отличались Франс, его младший брат Георг и сестры Агата и Корнелия.

После смерти отца Франс немедленно покинул Лондон и возвратился в Амстердам. Его тянула к себе не только Голландия, но и традиции голландской живописи, которые он жадно постигал на родине. Геррит Браамкамп с первых дней помогал художнику. Во-первых, он высоко ценил творчество отца, а во-вторых, поверил в будущее сына.

Постепенно Франсу ван дер Мину стали заказывать портреты самые богатые вельможи и изысканные франты амстердамской «элиты». Это произошло во многом благодаря рекомендациям Геррита Браамкампа, чей авторитет ценителя живописи был неоспорим.

– …Так он стал очень важным художником. Теперь заказать у него портрет стоит безумных денег, – рассказывала по пути Анна Белль. – Однако для дедушки, который сыграл в его жизни решающую роль, он всегда делает скидки.

– Чудесно, Анна Белль! Это провидение! Простите меня за дерзость, но я хочу заказать у него ваш портрет. Если бы я сам был художником, только обязательно величайшим, я бы непременно вас написал.

– И подарили бы портрет моему дедушке! – засмеялась Анна Белль.

– Так вы согласны?

– Господин ван дер Мин предлагал мне и дедушке позировать, но когда дедушка наотрез отказался, я постеснялась согласиться.

– А теперь дадите согласие! Решено! – возликовал граф. – Если Франс ван дер Мин – последний голландский живописец, чье творчество в расцвете, надо же этим воспользоваться? Для истории, Анна Белль, просто для истории и для потомков.

– Вы, может быть, сомневаетесь, но это действительно так. Дедушка выкупает у него почти все картины, которые господин ван дер Мин предлагает к продаже. Правда, в последнее время они не сходятся в цене…

– Это значит, что сегодня у него в мастерской есть уже написанные картины, которые граф Браамкамп хотел и не смог купить?

– Да. Только он никогда об этом не говорил господину ван дер Мину. Коллекционер не должен показывать художнику свою заинтересованность. Иначе художник этим воспользуется и выставит немыслимую цену.

– Давайте тогда и мы будем вести себя разумно. Скажем господину ван дер Мину, что я просто проводил вас к нему в мастерскую. Там я увижу одну из тех дорогих картин и как бы невзначай спрошу, можно ли ее купить…

– Нет, Андрей Петрович, если вы действительно решили, надо прямо ему сказать о подарке для дедушки. Думаю, что господин ван дер Мин будет рад этому и постарается сделать все, чтобы вы сошлись в цене…

В мастерскую художника через большие витринные окна лился яркий дневной свет, пахло олифой и масляной краской. Им повезло: Франс ван дер Мин только закончил рисовать очередную натурщицу и освободился. Он был искренне рад видеть Анну Белль и первым делом справился о здоровье господина Браамкампа. Граф Шувалов представился ему как друг семьи.

Узнав, что Герриту Браамкампу значительно лучше, Франс завел разговор о трудностях жизни художников в Амстердаме, поинтересовался, знает ли Анна Белль мнение господина Браамкампа на сей счет, посетовал на неустроенность своего быта и неожиданно сказал, что собирается вскоре покинуть Голландию навсегда.

Это была новость. Ван дер Мин вознамерился переехать в Лондон, где так же, как и в Париже, наступал период расцвета живописи. Там осталась большая часть его семьи, с которой он хотел воссоединиться.

Во время разговора художника с Анной Белль граф рассматривал его произведения в мастерской. Несмотря на творческий беспорядок, нагромождение станков для рисования, полок с красками и кистями, холстов с заготовками для портретов, несколько законченных картин в рамах висели на стенах и некоторые очень понравились Шувалову.

– Скопить бы немного денег на обустройство в Лондоне – сразу туда подамся, – продолжал Франс ван дер Мин. – Только это меня удерживает. Господин Браамкамп ничего не передавал насчет возможных заказов? Может быть, он направит мне клиентов…

– Это одна из причин того, что я здесь, – вмешался в разговор до этого молчавший граф. – Мне бы хотелось заказать портрет.

Художник внимательно и придирчиво оглядел графа с ног до головы. Шувалов поспешно добавил:

– Нет, нет, меня рисовать не надо. Я говорю о портрете вот этой прекрасной юной леди.

– Анны Белль? Замечательно! – обрадовался художник. – С огромным удовольствием соглашусь. Если мы сойдемся в цене… – добавил он менее восторженным тоном.

– Обязательно сойдемся! – заверил Шувалов.

– Тогда можно приступать прямо сейчас!

– Наверное, сейчас это будет не очень удобно. Пусть Анна Белль сама выберет подходящее время.

– Конечно, ваше сиятельство. Мы непременно столкуемся.

Чуть раньше граф уловил знак, который подала ему Анна Белль – она указала взглядом на портрет девушки, висевший справа от окна.

– И еще одна просьба, – произнес Шувалов. – Мне хочется купить подарок господину Браамкампу. – И указал на тот самый портрет. Покосившись на Анну Белль, граф убедился, что выбор верный – та украдкой кивнула. – Зная, как к вашему творчеству относится господин Геррит Браамкамп, я хочу внести свой вклад в его замечательную коллекцию.

– Этот портрет не продается, – твердо заявил ван дер Мин.

– А если подумать? – широко улыбнулся граф.

– Это такое… такое неожиданное предложение…

– Ну, раз сделка невозможна… – Шувалов пожал плечами. – Тогда мы, пожалуй, пойдем…

– Что вы, что вы, возможна! – торопливо заверил художник. – Все возможно. Это портрет одной натурщицы. Я написал его еще в тысяча семьсот пятьдесят шестом году. Еще в Англии, в мастерской отца в Лондоне…

– Там, куда вы так хотите вернуться? – с намеком уточнил Шувалов.

– Если мы договоримся о цене, он ваш, – тут же сказал ван дер Мин, снова оценив аристократический вид графа. Он понял, что перед ним солидный заказчик, и решил максимально подправить свое финансовое положение.

На портрете была изображена совсем юная девушка в модной широкополой шляпе. Судя по чертам ее лица и наряду, она не принадлежала к знатному роду по происхождению. Для того чтобы придать ей более благородный вид, на портрете явно были дорисованы ожерелье и дорогие серьги из двух огромных каплевидных жемчужин.