Текст книги "Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)"

– Это дело, мой дорогой Ватсон, – вечером сказал мне Холмс, – если вы решите когда-нибудь включить его в свои анналы, пригодится вам как иллюстрация того, что даже самый сбалансированный мозг может давать сбои. Подобные сбои присущи всем смертным. Истинно великим человеком является тот, кто может вовремя осознать их и исправить свою ошибку. Надеюсь, что я вправе причислять себя к этой категории. Всю ночь меня преследовала мысль, что прямо у меня под носом был какой-то ключ, какое-то указание, может быть, странное предложение или необычное наблюдение, от которого я легкомысленно отмахнулся. Когда уже начало светать, у меня в памяти неожиданно всплыли слова женщины из похоронной конторы, которые услышал Филипп Грин: «Все было бы уже готово, но это особый заказ, поэтому и времени на него нам понадобилось больше». Эти слова относились к гробу. Чем-то он был необычен. Но чем? И тут я вспомнил, какие высокие стенки были у него, и то иссохшее тело, которое лежало внутри. Зачем для такого маленького тела понадобился такой несоразмерно большой гроб? Чтобы в нем хватило места для второго тела! Обеих женщин должны были похоронить по одному свидетельству. Это было очевидно! Если бы только не туман у меня в голове… В восемь часов леди Фрэнсис должны были похоронить. Нам оставалось одно – во что бы то ни стало не дать вынести гроб из дома.

Шансов на то, что она была еще жива, почти не оставалось. Почти! Насколько мне известно, эти люди никогда раньше не совершали убийств. Возможно, они и собирались ее убить, но в последнюю минуту испугались. Может быть, они подумали о том, что будет лучше похоронить ее без видимых признаков насилия, с тем чтобы, если даже дело дойдет до эксгумации тела, у них была возможность отвертеться. За эту мысль я и ухватился, как за соломинку. Как все происходило, вы и сами можете понять. Вы видели ту ужасную запертую комнату наверху, где так долго держали несчастную леди. Они ворвались, одурманили ее хлороформом, отнесли тело вниз, налили в гроб еще хлороформа, чтобы она не проснулась, и прикрутили крышку. Умный ход, Ватсон. Ничего подобного в истории преступности я не встречал. Если нашим друзьям, бывшим миссионерам, удастся не попасть в руки Лестрейду, я думаю, они еще удивят нас в будущем.

Дело седьмое
Сыщик при смерти

Квартирная хозяйка Шерлока Холмса была женщиной несчастной. И дело не только в том, что на второй этаж ее дома постоянно заглядывали странные, а часто и весьма подозрительные личности всех сортов. Главным испытанием для терпения миссис Хадсон был ее знаменитый постоялец, который вел столь эксцентричный и неорганизованный образ жизни, что мог вывести из себя и святого. Его невероятная неаккуратность, его пристрастие к музыке, которое чаще всего проявлялось в самые не подходящие для этого часы, его стрельба из револьвера прямо в комнате, странные и порой необычайно зловонные химические опыты, связь с преступным миром и окружавший его ореол опасности делали моего друга самым нежеланным квартирантом в Лондоне. Но, с другой стороны, платил он по-королевски. Я не сомневаюсь, что тех денег, которые он выплатил за свою квартиру за те годы, что я провел рядом с ним, хватило бы, чтобы купить весь дом.

Домовладелица испытывала благоговейный страх перед ним и никогда не отваживалась открыто проявлять свое недовольство, какими бы из ряда вон выходящими ни были его поступки. И более того, можно сказать, он ей даже нравился, поскольку с женщинами мой друг неизменно вел себя очень вежливо и учтиво. Справедливости ради надо отметить, что сам Шерлок Холмс слабому полу не доверял и его представительниц недолюбливал, оставаясь при этом весьма галантным противником.

Случилось это на второй год моей семейной жизни. Зная о том, с какой искренней заботой миссис Хадсон относится к Холмсу, я очень внимательно выслушал ее взволнованный рассказ, когда она пришла ко мне домой, чтобы поведать о том, в каком печальном положении оказался мой несчастный друг.

– Он умирает, доктор Ватсон, – с отчаянием в голосе сказала она. – Чахнет прямо на глазах. Это длится уже три дня, и я не знаю, доживет ли он до вечера. Привести врача он мне не разрешает. Сегодня утром, увидев выступающие кости на его лице, когда он посмотрел на меня своими огромными ясными глазами, я не вынесла. «Хоть разрешайте, хоть нет, мистер Холмс, но я сейчас же иду за врачом», – заявила я. «Тогда уж идите к Ватсону», – ответил он. Поспешите, сэр. Каждый час дорог, иначе вы можете не застать его в живых.

Я был поражен, потому что ничего не знал о его болезни. Разумеется, я тут же бросился за пальто и шляпой. Когда мы ехали на Бейкер-стрит, я поинтересовался симптомами болезни.

– Я почти ничего не смогу вам рассказать, сэр. Он расследовал какое-то дело в Розерхайте, ходил там по трущобам вдоль реки и вернулся оттуда уже больным. В среду днем он слег, да так с тех пор и не вставал. Все эти три дня он не ест и не пьет.

– Боже правый! Что ж вы врача не позвали?

– Он запретил мне, сэр. Вы же знаете, какой он строгий. Я не осмелилась ослушаться. Но ему уж недолго осталось, сами увидите.

И действительно, без жалости смотреть на него было невозможно. За окном стоял туманный ноябрьский день, поэтому его комната была погружена в полумрак, и все же, когда я увидел изможденное костлявое лицо, повернувшееся ко мне, у меня холодок пробежал по коже. Глаза его горели, словно от горячки, на щеках светился лихорадочный румянец, губы были покрыты темной коркой. Лежащие поверх одеяла тощие руки беспрерывно сжимались, разговаривал он с трудом, хриплым голосом. Когда я вошел в комнату, Холмс лежал неподвижно, но, судя по взгляду, меня узнал.

– Как видите, Ватсон, дела у нас, похоже, неважные, – чуть слышно произнес он, но в голосе его послышались прежние беспечные нотки.

– Дорогой мой друг! – воскликнул я и направился к нему.

– Нет! Не подходите! – сказал он таким властным тоном, который появлялся у него только в самые решительные минуты. – Если вы сделаете еще шаг вперед, я попрошу вас уйти.

– Но почему?

– Потому что я так хочу. Разве этого не достаточно?

Да, миссис Хадсон была права. Таким суровым он еще никогда не был. И все же его крайняя слабость не могла не вызывать жалости.

– Я только хотел помочь, – объяснил я.

– То-то и оно. Лучше всего вы мне поможете, если будете делать то, что вам говорят.

– Разумеется, Холмс.

Он несколько расслабился.

– Вы не сердитесь? – спросил он, тяжело дыша. Несчастный, как он мог подумать, что я могу сердиться на него в ту минуту, когда он умирал у меня на глазах? – Это нужно для вашей же безопасности, – хриплым голосом добавил он.

– Моей?

– Я прекрасно знаю, что со мной происходит. Этой болезнью болеют кули на Суматре… Голландцы знают об этом больше, чем мы, хотя до сих пор так и не научились с ней бороться. Наверняка известно лишь то, что она смертельна и ужасно заразна.

Теперь он говорил быстро, словно в лихорадочном бреду, длинные руки его дергались и дрожали, когда он сделал мне знак отойти подальше.

– Передается через касание, Ватсон… Слышите? Через касание. Держитесь от меня подальше, и все обойдется.

– Да что ж это, Холмс? Неужели вы полагаете, что меня это может остановить хоть на секунду? Если бы даже я имел дело с незнакомым мне человеком, я бы не испугался. Не считаете же вы, что я буду сидеть сложа руки, когда передо мной мой старый друг?

Я снова двинулся было к нему, но он остановил меня гневным взглядом.

– Если вы останетесь там, где стоите, я буду с вами говорить, если нет – уходите.

Я питал такое уважение к необычным качествам Холмса, что всегда подчинялся его желаниям, даже когда не понимал их. Но сейчас во мне заговорил врач. Пусть он командует мною где и когда угодно, но только не у постели больного.

– Холмс, – сказал я, – вы не отдаете себе отчета в своих словах. Больной человек – это тот же ребенок, поэтому я буду вас лечить. Хотите вы этого или нет, я установлю симптомы и приступлю к лечению.

Он со злостью посмотрел на меня.

– Если мне против моей воли придется лечиться, то пусть меня лечит врач, которому я доверяю, – сказал он.

– Что же, мне вы не доверяете?

– Я доверяю вам как другу. Но давайте смотреть правде в глаза, Ватсон. Вы ведь, в конце концов, всего лишь терапевт с очень небольшим опытом и посредственной квалификацией. Мне очень неприятно это говорить, но вы не оставляете мне выбора.

Я ужасно обиделся.

– Такие слова недостойны вас, Холмс. Они очень хорошо доказывают, насколько вы нездоровы. Но, раз вы не доверяете мне, я не стану навязывать свою помощь. Если позволите, я направлю к вам сэра Джаспера Мика, или Пенроза Фишера, или любого другого из лучших врачей в Лондоне. Но кто-то должен вас осмотреть. С этим я вам спорить не позволю. Если вы думаете, что я буду смотреть, как вы умираете, и не окажу вам помощь сам или не приведу кого-нибудь другого, кто может помочь вам, то вы плохо меня знаете!

– Намерения у вас добрые, Ватсон, – сцепив зубы, простонал больной. – Но хотите, я покажу вам степень вашей необразованности? Что вам известно, к примеру, о тапанульской лихорадке? А о черной чуме, которой болеют на Формозе?

– Никогда о таких не слышал.

– На Востоке много неизвестных нам болезней, много странных патологий, Ватсон. – После каждой фразы он замолкал, собираясь с силами. – Я многое о них узнал в последнее время, когда занимался исследованиями медико-уголовного характера. Тогда-то и заразился. Вы ничем не сможете помочь мне.

– Возможно. Но, насколько я знаю, именно сейчас в Лондоне находится доктор Энстри, крупнейший специалист по тропическим болезням. Хотите вы того или нет, я сейчас же отправляюсь за ним. – И я решительно развернулся к двери.

Никогда в жизни я еще не испытывал такого потрясения! Молниеносным тигриным прыжком умирающий выскочил из кровати и встал между мною и дверью. Я услышал, как в замочной скважине громко щелкнул ключ. В следующий миг он, пошатываясь и обливаясь потом, вернулся в кровать. Это невероятное напряжение лишило его остатка сил.

– Силой ключ вы у меня не заберете, Ватсон. Попались, друг мой! Теперь вы останетесь здесь до тех пор, пока я не решу вас выпустить. Но ничего, не горюйте, – все это он говорил задыхаясь, через силу. – Вы ведь действительно хотите мне помочь. Да, я это прекрасно понимаю. Ничего, у вас еще будет возможность сделать по-своему, только сначала дайте мне набраться сил. Ждите, Ватсон, ждите. Сейчас четыре часа. В шесть вы сможете уйти.

– Это же безумство, Холмс.

– Всего два часа, Ватсон. Я обещаю, в шесть вы уйдете. Вы согласны подождать?

– Похоже, у меня нет выбора.

– Это точно, Ватсон. Спасибо, не нужно поправлять мне постель. Пожалуйста, не подходите. Еще, Ватсон, я хочу поставить одно условие. За помощью вы обратитесь не к тому человеку, о котором говорили, а к тому, кого я вам назову.

– Как скажете.

– Это два самых разумных слова, которые вы произнесли с тех пор, как вошли в эту комнату. Вон там книги, можете брать. Я немного обессилел. Интересно, как чувствует себя электрическая батарея, которая пытается передать ток через непроводник? В шесть, Ватсон, мы продолжим разговор.

Однако случилось это намного раньше обозначенного времени и при таких обстоятельствах, которые поразили меня ничуть не меньше, чем его прыжок к двери. Некоторое время я молча стоял, глядя на фигуру, затихшую в кровати. Лица его почти не было видно из-под одеяла, судя по всему, он уснул. Конечно же, заставить себя читать в такую минуту я не мог, поэтому стал ходить по комнате, рассматривая фотографии знаменитых преступников, которыми были увешаны все стены. Наконец, ноги привели меня к камину. На его полке были беспорядочно разбросаны всевозможные трубки, табачные кисеты, шприцы, перочинные ножи, револьверные патроны и прочая дребедень. Посреди все этого я заметил небольшую черно-белую коробочку из слоновой кости с выдвижной крышкой. Вещица была довольно любопытная, поэтому я протянул руку, чтобы взять ее и рассмотреть получше, но вдруг…

Холмс издал такой страшный крик, что его, наверное, было слышно и на улице. От этого душераздирающего вопля волосы зашевелились у меня на голове, я весь похолодел. Развернувшись к нему, я увидел его перекошенное лицо и безумные глаза. Окаменев от страха, я стоял с коробочкой в руках.

– Положите! Положите на место сейчас же, Ватсон… Сейчас же, слышите? – Издав облегченный вздох, он повалился на подушку, когда я поставил коробок обратно на каминную полку. – Я ненавижу, когда прикасаются к моим вещам, Ватсон. Вы же это знаете. Нет, я этого не вынесу. Хорош доктор… Вы своего пациента до сумасшедшего дома довести можете! Посидите спокойно, друг мой, позвольте мне немного отдохнуть!

Это происшествие произвело на меня тягостное впечатление. Безумное и беспричинное волнение, совершенно нехарактерная для него грубость прямо указывали на то, как помутился его разум. Нет упадка прискорбнее, чем упадок великого ума. В ожидании назначенного часа я сидел, предаваясь горестным мыслям. Он, похоже, следил за временем так же внимательно, как я, поскольку, едва часы показали шесть, заговорил все тем же лихорадочным голосом.

– Итак, Ватсон, – произнес он, – у вас с собой есть мелочь?

– Да.

– Серебро?

– Да, и немало.

– Сколько полукрон?

– Пять.

– Эх, мало, мало! Как неудачно, Ватсон! Ну да ладно, положите их в карман для часов. А все остальные деньги – в левый карман брюк. Спасибо. Это уравновесит вас намного лучше.

Все это походило на бред сумасшедшего. Он содрогнулся всем телом и снова издал звук, похожий одновременно на кашель и на всхлип.

– Теперь, Ватсон, зажгите газ, только очень аккуратно, ровно наполовину. Умоляю вас, Ватсон, будьте внимательны. Так, отлично, спасибо. Нет, штору задергивать не надо. Теперь я вас попрошу положить на стол несколько писем и газет, так, чтобы я мог до них дотянуться. Благодарю вас. Теперь что-нибудь из этого мусора на каминной полке – туда же. Прекрасно, Ватсон! Вон там – щипчики для сахара. Возьмите, пожалуйста, ими коробочку из слоновой кости и положите ее здесь, среди бумаг. Хорошо! Ну, а теперь вы можете сходить за мистером Кэлвертоном Смитом, он живет в тринадцатом доме на Лоуэр-Бэрк-стрит. Честно говоря, желания идти за врачом у меня поубавилось, поскольку разум несчастного Холмса находился в таком плачевном состоянии, что мне теперь оставлять его одного было просто страшно. Однако он настаивал на встрече с названным человеком с той же горячностью, с которой совсем недавно отказывался кого-либо видеть.

– Что-то я не припомню такого имени, – заметил я.

– Вполне вероятно, мой дорогой Ватсон. Может быть, для вас будет неожиданностью узнать, что человек, который лучше всех в мире знает эту болезнь, не врач. Он плантатор. Мистер Кэлвертон Смит живет на Суматре и хорошо там известен, но сейчас он находится в Лондоне. Вспышка этой болезни у него на плантации, которая находится вдали от всякой медицинской помощи, заставила его самого заняться ее изучением, что привело к значительным успехам. Он очень пунктуален, поэтому я и не хотел, чтобы вы уходили раньше шести, все равно вы бы не застали его в кабинете. Изучение этой болезни очень долгое время было его любимым занятием. Если вам удастся уговорить его прийти сюда и поделиться с нами своими уникальными знаниями, я уверен, он сможет поставить меня на ноги.

Словам Холмса я придал законченный и целостный вид, потому что не хочу описывать, как он задыхался, ловил ртом воздух и сжимал кулаки, очевидно, борясь с невыносимой болью, которая жгла его изнутри. За те недолгие часы, что я провел рядом с ним, состояние его ухудшилось. Лихорадочные красные пятна на щеках проступили еще сильнее, тени вокруг глаз сделались темнее, запавшие глаза теперь сверкали еще ярче, а лоб покрылся холодным потом. И все же каким-то образом ему удавалось сохранять присутствие духа, речь его была спокойна. До последнего вздоха он останется великим человеком.

– Вы в точности опишете ему, в каком состоянии оставили меня, – сказал он. – Так, чтобы он понял, какой образ запечатлелся у вас в памяти… Образ умирающего человека… умирающего в бреду человека. Да-да, я вообще не понимаю, почему все дно океана не покрыто сплошной массой устриц, если эти твари такие плодовитые. Ведь это действительно странно, да? А как мозг может управлять самим собой? О чем я говорил, Ватсон?

– Давали указания насчет мистера Кэлвертона Смита.

– Ах да, вспомнил. От этого зависит моя жизнь. Умоляйте его. Мы с ним не в ладах. Его племянник, Ватсон… Мальчик умер в мучениях. Я заподозрил Смита и не стал от него этого скрывать. С тех пор он затаил на меня злость. Но вы уговорите его, Ватсон. Просите, умоляйте, но приведите его сюда. Он сможет спасти меня… Только он!

– Если надо будет, я силой усажу его в кеб и привезу.

– Нет, такого вы не станете делать. Вы уговорите его приехать. И, кроме того, вы должны вернуться сюда раньше, чем он. Придумайте что-нибудь, чтобы не ехать с ним вместе. Не забудьте, Ватсон! Не подведите меня. Вы ведь меня никогда не подводили. Безусловно, у них есть природные враги, которые мешают им плодиться. Мы с вами, Ватсон, к этому тоже приложили руку. Неужели мир теперь заполнят устрицы? Нет-нет, это было бы ужасно! Передайте ему все, что вы думаете по этому поводу.

Я оставил этого человека, наделенного величайшим умом, лепечущим, как глупый ребенок. Он отдал мне ключ, и я забрал его с собой, чтобы, пока меня не будет рядом, он не заперся. Миссис Хадсон, дрожа и обливаясь слезами, ждала меня в коридоре. Спускаясь по лестнице, я услышал, как Холмс принялся что-то напевать высоким тоненьким голоском. На улице, пока я поджидал кеб, ко мне из тумана вышел человек.

– Как мистер Холмс? – поинтересовался он.

Это был наш старый знакомый, инспектор Мортон из Скотленд-Ярда, одетый в обычный твидовый костюм.

– Он очень болен, – ответил я.

Он как-то непонятно посмотрел на меня. Если бы это не было совершенно невообразимым, я бы решил, что свет, падавший из полукруглого окошка над дверью, выхватил из полумрака довольную улыбку на его лице.

– Да, я слышал об этом, – произнес он.

Тут подъехал кеб, и я оставил его.

Лоуэр-Бэрк-стрит оказалась симпатичной улочкой, расположенной где-то на границе Ноттинг-Хилла и Кенсингтона. Дом, у которого остановился кеб, имел довольно внушительный вид, в его старомодной железной ограде, тяжелой двустворчатой двери с натертыми до блеска медными ручками чувствовалась элегантность с оттенком величавости. Общему впечатлению соответствовал и важный дворецкий, который появился в дверях, освещаемый приглушенным розоватым электрическим светом, горящим в прихожей у него за спиной.

– Да, мистер Кэлвертон Смит дома, доктор Ватсон. Конечно, сэр, я отнесу ему вашу карточку.

Похоже, мое скромное имя мистеру Кэлвертону Смиту не показалось заслуживающим внимания. Через оставшуюся чуть-чуть приоткрытой дверь я услышал визгливый недовольный голос.

– Кто это? Что ему нужно? Господи, Стэплс, сколько еще мне повторять, чтобы меня не беспокоили, когда я работаю?

В ответ дворецкий с успокаивающей интонацией загудел какие-то объяснения.

– Не буду я его принимать, Стэплс. Я не хочу прерывать работу. Меня нет дома. Так и передайте ему. Скажите, если уж я ему действительно так нужен, пусть приходит завтра утром.

Опять послышался неразборчивый голос дворецкого.

– Все равно передайте ему мои слова. Если хочет, пусть приходит утром или вообще не приходит. Мою работу нельзя откладывать.

Я подумал о Холмсе, как он мечется по кровати и, должно быть, считает минуты, пока я приведу помощь. Сейчас не время церемониться. От моей расторопности зависела его жизнь. Прежде чем появившийся дворецкий с извиняющимся видом успел передать мне слова хозяина, я проскользнул мимо него и вошел в кабинет.

С истошным гневным криком хозяин дома вскочил со стоящего у камина откидывающегося кресла. Я увидел крупное желтое лицо, грубое и жирное, с тяжелым двойным подбородком и парой недобрых серых глаз, которые уставились на меня из-под кустистых песочных бровей. На лобастой лысой голове красовалась бархатная шапочка, кокетливо сдвинутая набок. Туго обтянутый розовой блестящей кожей череп казался огромным, но, опустив глаза чуть ниже, я, к своему удивлению, увидел, что тело у этого человека небольшое и хилое. Плечи и спина его были сильно искривлены, как будто в детстве он перенес рахит.

– Что это значит? – закричал, вернее, даже завизжал он. – Как вы смеете сюда вторгаться? Разве вам не передали, чтобы вы приходили завтра утром?

– Прошу прощения, – сказал я, – но мое дело не может ждать. Мистер Шерлок Холмс…

Имя моего друга произвело на маленького человечка необыкновенное воздействие. Выражение гнева мигом исчезло с его лица, оно сделалось напряженным, глаза настороженно сузились.

– Вы от Холмса? – спросил он.

– Да, я только что был у него.

– И что с ним? Как он?

– Он ужасно болен. Поэтому я и пришел к вам.

Смит жестом указал мне на соседнее кресло и сел сам. И когда он опускался, в зеркале над каминной полкой мелькнуло его лицо. Я мог бы поклясться, что увидел на нем мерзкую злобную усмешку. И все же я убедил себя, что мне, наверное, это почудилось от нервного напряжения, потому что в следующую секунду он повернулся ко мне с выражением искренней озабоченности.

– Печально это слышать, – сказал он. – Я близко не знаком с мистером Холмсом, нас связывают только кое-какие деловые отношения, но я всецело уважаю его как человека и профессионала. Он такой же специалист-любитель, как и я. Только он имеет дело с преступностью, а я с болезнями. Его враги – злодеи, мои – микробы. А вот это мои тюрьмы. – Он показал на ряд бутылочек и баночек на столе у стены. – В этих желатиновых капсулах отбывают срок одни из самых опасных созданий на планете.

– Да-да, мистер Холмс как раз и хотел вас видеть, потому что ему известно о ваших познаниях. Он вас ценит и считает, что вы – единственный человек в Лондоне, который может помочь ему.

Человечек вздрогнул, отчего забавная шапочка соскользнула с его лысой головы и полетела на пол.

– Что? – удивленно воскликнул он. – Почему это мистер Холмс думает, что я смогу помочь ему?

– Вы же знаток восточных болезней.

– Но почему он думает, что его болезнь восточная?

– Потому что одно из дел привело его в доки, где ему пришлось работать среди китайских моряков.

Мистер Кэлвертон Смит приятно улыбнулся и поднял шапочку.

– Ах вон оно что… Понятно, – произнес он. – Я надеюсь, что на самом деле все не так плохо, как вам кажется. И давно он заболел?

– Около трех дней назад.

– Он бредит?

– Иногда.

– М-да, это серьезно. Было бы бесчеловечно не отозваться на его призыв. Я очень не люблю прерывать свою работу, доктор Ватсон, но это, разумеется, исключительный случай. Я еду с вами немедленно.

Я вспомнил указание Холмса.

– У меня назначена еще одна встреча, – сказал я.

– Хорошо, я поеду один. У меня где-то записан адрес мистера Холмса. Обещаю вам быть у него самое позднее через полчаса.

Сердце замерло у меня в груди, когда я входил в комнату Холмса. Судя по тому, в каком виде я его оставил, худшее могло произойти именно тогда, когда меня не было с ним рядом. Но, к моему величайшему облегчению, за это время его состояние значительно улучшилось. Вид у него был такой же нездоровый, но он перестал бредить и, хоть и разговаривал слабым голосом, выражался как никогда осмысленно и четко.

– Ну что, вы видели его, Ватсон?

– Да, он придет.

– Превосходно, Ватсон! Превосходно! Вы идеальный вестник.

– Он хотел ехать со мной.

– Этого нельзя было допустить. Никоим образом. Он спрашивал, где я подхватил болезнь?

– Я рассказал ему о китайцах в Ист-Энде.

– Правильно! Ну что ж, Ватсон, вы сделали все, что под силу настоящему другу. Теперь вы можете покинуть сцену.

– Но, Холмс, я должен дождаться его и узнать, что он скажет.

– Конечно же, должны. Только у меня есть основания предполагать, что заключение его будет намного более правдивым и ценным, если он будет уверен, что мы с ним разговариваем наедине. У изголовья моей кровати есть место, куда вы можете укрыться, Ватсон.

– Но, дорогой Холмс!

– Боюсь, что выбора у вас нет. В комнате негде прятаться, но это даже лучше, потому что не вызовет подозрений. Это единственное место, Ватсон. – Внезапно он сел в кровати и внимательно прислушался. – Стук колес! Скорее, Ватсон. Скорее. И, что бы ни произошло, не шевелитесь, во имя нашей дружбы… Что бы ни произошло, слышите? Не шевелитесь и ни звука! Только слушайте.

И в тот же миг силы как будто вновь покинули его, и властный настойчивый голос сменился нечленораздельным бормотанием человека в полубреду.

Из своего тайника, куда меня столь поспешно затолкали, я услышал шаги на лестнице, потом хлопнула дверь спальни. А дальше, к моему удивлению, настала долгая тишина. Было слышно только тяжелое дыхание и вздохи больного. Должно быть, наш гость стоял над кроватью и смотрел на бедолагу. Наконец странное безмолвие было прервано.

– Холмс! – воскликнул он настойчивым тоном, каким будят спящего. – Холмс! Вы меня слышите, Холмс? – послышалось шуршание, как будто он сильно потряс больного за плечо.

– Это вы, мистер Смит? – прошептал Холмс. – Не надеялся я, что вы придете.

Плантатор рассмеялся.

– Еще бы, – воскликнул он. – И все же я здесь. Плачý добром за зло, Холмс… Добром за зло!

– Вы так добры… Это очень благородный поступок. Я очень ценю ваши знания.

Гость наш негромко рассмеялся.

– Надо же! К счастью, вы единственный человек в Лондоне, кому о них известно. Вы знаете, что с вами?

– То же, – ответил Холмс.

– А, так вы чувствуете похожие симптомы?

– Очень похожие.

– Что ж, ничего удивительного, Холмс. Я не удивлюсь, если окажется, что это они и есть. Плохи ваши дела, если это так. Несчастный Виктор умер на четвертый день… Сильный, здоровый молодой человек. Вы правильно говорили, очень странно, что он заразился такой экзотической азиатской болезнью в самом сердце Лондона… Болезнью, которую я досконально изучил. Удивительное совпадение, Холмс. Вам хватило ума это заметить, но не очень-то великодушно было усмотреть в этом причину и следствие.

– Я знал, что это ваших рук дело.

– Ах, знали? Но все равно доказать-то ничего не смогли. Сначала вы распускаете обо мне подобные слухи, а потом, когда припекло, приползаете ко мне на коленях за помощью. Что это за игра такая, а? На что вы рассчитываете?

Я услышал сдавленное хриплое дыхание больного.

– Дайте воды! – выдохнул он.

– Конец ваш уже очень близок, друг мой, но, перед тем как вы умрете, я хочу поговорить с вами. Поэтому я дам вам воды. Смотрите не разлейте! Вот так. Вы понимаете, что я говорю?

Холмс застонал.

– Помогите мне. Оставим все в прошлом, – просипел он. – Обещаю, я выброшу все из головы… Клянусь. Только вылечите меня, и я обо всем забуду.

– Забудете о чем?

– О смерти Виктора Сэведжа. Вы ведь, можно сказать, только что признались, что это ваших рук дело. Я об этом забуду.

– Можете забывать, можете помнить, как хотите. На суде свидетелем вам уже не выступать. Вам уготовано совсем другое место, дорогой мой Холмс. Теперь для меня не имеет никакого значения, что вам известно о смерти моего племянника. Речь не о нем, а о вас.

– Да, да.

– Этот человек, который приходил ко мне от вас, не помню его имени, сказал, что вы заразились в Ист-Энде от моряков?

– Это единственное, что мне приходит в голову.

– Вы очень гордитесь своим умом, Холмс, не так ли? Думаете, вы такой умный. На этот раз вы встретились с человеком поумнее. А теперь попытайтесь-ка вспомнить, Холмс. Ну что, не приходит в голову, где еще вы могли подцепить эту штуку?

– Я сейчас не могу думать. Я ничего не понимаю… Ради всего святого, помогите мне!

– Да, я помогу вам. Помогу вам понять, где вы находитесь и что с вами происходит. Я хочу, чтобы вы это знали, прежде чем умрете.

– Дайте мне что-нибудь от боли.

– Что, больно? Да, эти кули перед концом обычно визжали от боли. Наверное, ощущения такие, будто вас в тисках сжимают, да?

– Да, да, в тисках.

– Ну ничего, главное, что вы меня слышите. Итак, слушайте! Вы не помните ничего необычного, что произошло с вами, перед тем как появились первые признаки болезни?

– Нет, нет, не помню.

– Подумайте хорошенько.

– Я не могу, я слишком болен.

– Хорошо, я вам помогу. Вы получали что-нибудь по почте?

– По почте?

– Например, коробочку?

– Я… я теряю сознание!

– Слушайте меня, Холмс. – Раздался такой звук, словно он затряс умирающего. Никто не знает, чего мне стоило в этот миг остаться в своем тайнике. – Вы должны меня выслушать. Вы выслушаете меня. Помните коробочку? Коробочку из слоновой кости? Ее доставили в среду. Вы открыли ее… Помните?

– Да, да, открыл. Внутри была острая пружина. Чья-то шутка…

– Это была не шутка, как видите. И вы, как последний дурак, купились на такой простейший трюк. Кто просил вас переходить мне дорогу? Если бы вы оставили меня в покое, я бы пощадил вас.

– Я помню, – чуть слышно прошептал Холмс. – Пружина! Я порезался… Кровь. Вот эта коробочка… На столе.

– О, действительно, та самая! Пожалуй, я ее прихвачу с собой. Вот и все! Это была единственная улика против меня. Но теперь вы знаете правду и умрете, думая о том, что это я убил вас. Вы слишком близко подобрались к тайне смерти Виктора Сэведжа, поэтому я и послал вам эту коробочку, и теперь вы точно знаете, как он умирал. Жить вам осталось совсем немного, так что я посижу здесь, посмотрю, как вы умрете.

Холмс прошептал что-то уж совсем еле слышно.

– Что-что вы говорите? Усилить свет? А-а-а, темнеет в глазах? Понимаю. Хорошо, я подкручу газ, чтобы мне было лучше вас видно. – Он сделал несколько шагов, и в комнате вдруг стало светлее. – Могу я оказать вам еще какую-нибудь услугу, друг мой?

– Сигарету и спичку.

Я чуть было не закричал от радости и удивления – Холмс говорил своим обычным голосом! Может быть, немного слабым, но тем самым обычным голосом, который был мне так хорошо знаком. Потом наступила долгая тишина, я словно видел своими глазами, как Кэлвертон Смит стоит у кровати и в изумлении смотрит на моего друга.

– Что это значит? – неожиданно хрипло произнес он.

– Лучший способ хорошо сыграть роль – самому влезть в шкуру персонажа, – сказал Холмс. – Даю вам честное слово, три дня я не прикасался к еде и питью, пока вы любезно не налили мне стакан воды. Но все это время мне больше всего хотелось курить. А, вот и сигареты! – Я услышал, как чиркнула спичка. – Ах, так гораздо лучше. Сдается мне, я слышу шаги друга.

За стенкой послышались шаги, потом открылась дверь и вошел инспектор Мортон.