Текст книги "Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)"

За вину отцов

Ночью Скьюдамор-лейн, которая спускается прямо к Темзе от самого «Монумента», накрывается тенью двух циклопических черных стен, уходящих в небо над редкими газовыми фонарями, тусклый свет которых не в силах бороться с кромешной тьмой. Тротуары на ней не широки, а проезжая часть вымощена закругленными булыжниками, поэтому колеса бесконечных верениц телег грохочут, как морской прибой. Среди деловых кварталов Лондона еще сохранились несколько старинных домов, и в одном из них, расположенном в самой середине улицы по левую сторону, ведет свою большую практику доктор Хорас Селби. Для такого известного человека эта улочка кажется совершенно не подходящим местом, но специалист с европейским именем может позволить себе жить там, где ему хочется. К тому же пациенты, которые к нему обращаются, не всегда видят в уединении неудобство.

Было всего только десять часов вечера, но нескончаемый грохот экипажей, которые весь день стекаются к Лондонскому мосту, начал стихать. Шел проливной дождь, сквозь покрывшиеся разводами и дорожками от капель стекла окон пробивалось мертвое мерцание газовых фонарей, которые отбрасывали маленькие круги света на блестящие камни мостовой. Воздух наполнился звуками дождя: мягким шелестом падающих капель, дробью стекающих с карнизов ручейков, журчанием и бульканьем потоков, несущихся по двум крутым канавам к сточным решеткам. На всей длинной Скьюдамор-лейн виднелась лишь одна фигура. Это был мужчина, и стоял он перед дверью доктора Хораса Селби.

Он только что позвонил и теперь ждал, пока ему откроют. Свет, вспыхнувший в полукруглом окошке над дверью, ярко осветил блестящие плечи непромокаемого плаща и лицо мужчины. Это было бледное, выразительное, четко очерченное лицо, с какой-то едва заметной трудноопределимой особенностью в выражении. Что-то в этих широко раскрытых глазах напоминало взгляд испуганной лошади, вытянувшиеся щеки и безвольная нижняя губа придавали ему сходство с беспомощным ребенком. Слуга, открывший дверь, едва взглянув на незнакомца, безошибочно определил в нем пациента. Такое выражение лица он знал слишком хорошо.

– Могу я видеть доктора?

Слуга колебался.

– Видите ли, он ужинает с друзьями, сэр. И он не любит, чтобы его беспокоили в неприемные часы, сэр.

– Передайте ему, что мне необходимо с ним встретиться. Передайте, что это дело первостепенной важности. Вот моя визитная карточка. – Дрожащими пальцами он раскрыл бумажник. – Меня зовут сэр Фрэнсис Нортон. Передайте, что сэр Фрэнсис Нортон из Дин-парк должен встретиться с ним безотлагательно.

– Да, сэр. – Дворецкий принял карточку и приложенные к ней полсоверена. – Вам лучше снять плащ, сэр. Повесьте его в прихожей. А теперь, если вы подождете в кабинете, я уверен, что смогу убедить доктора спуститься к вам.

Дожидаться врача молодому баронету пришлось в просторной комнате с высокими потолками. Ковер на полу был таким густым и мягким, что он прошел по нему совершенно бесшумно. Два газовых рожка горели вполсилы, их тусклый свет вместе с легким сладковатым запахом придавал комнате мимолетное сходство с кельей. Он сел в сияющее кожей мягкое кресло у камина, в котором лениво шевелился огонь, и оглянулся вокруг. Две стены комнаты были сплошь заставлены книгами, толстыми серьезными томами с названиями, выдавленными широкими золотыми буквами на темных корешках. На высоком старомодном камине из белого мрамора громоздились валики ваты, бинты, мензурки и всевозможные маленькие бутылочки. В одной бутылке с узким горлышком, стоявшей прямо над ним, был медный купорос, в другой, с горлышком поуже, содержалось нечто, напоминающее разломанный черенок курительной трубки. На приклеенной к ней сбоку красной бумажке значилась надпись «Каустическая сода». Термометры, шприцы, хирургические ножи и лопаточки были разбросаны как на каминной полке, так и на конторке в центре комнаты. На ней же справа стояли пять книг, которые доктор Хорас Селби написал на ту тему, с которой его имя ассоциируется в первую очередь, а слева на красном медицинском справочнике лежала большая модель человеческого глаза размером с репу, которая раскрывалась посередине, выставляя напоказ вставленную линзу и двойную камеру внутри.

Сэр Фрэнсис Нортон никогда не отличался особой наблюдательностью, но сейчас он поймал себя на том, что очень внимательно рассматривает эти мелочи. Даже окисление на пробковой затычке в бутылке с кислотой привлекло его внимание, и он удивился, почему доктор не пользуется стеклянными пробками. Царапинки на столе, заметные в том месте, где от него отражался свет, небольшие пятна на обтягивающей его коже, химические формулы на ярлыках пузырьков – ничто не ускользнуло от его внимания. Слух молодого человека был напряжен в не меньшей степени, чем зрение. Тяжелое тиканье массивных черных часов над каминной полкой болезненно отдавалось в его ушах. Но несмотря на это и на то, что стены здесь по старой моде были обшиты толстыми дубовыми панелями, он слышал голоса, доносившиеся из соседней комнаты, и даже мог разобрать обрывки разговора. «Вторая рука должна была брать». «Но вы же сами потянули последнюю!» «Зачем бы я стал играть дамой, если знал, что туз еще на руках?» Подобные фразы время от времени нарушали монотонность приглушенного журчания разговора. Но потом сэр Фрэнсис неожиданно услышал скрип двери, приближающиеся шаги в коридоре и, затрепетав от нетерпения и страха, понял, что миг, когда должна будет решиться его судьба, уже близок.

Доктор Хорас Селби обладал представительной внешностью. Он был высок и тучен. Крупный нос и тяжелый подбородок сильно выдавались на тяжелом лице. К этому сочетанию больше бы подошли парик и шейный платок времен царствования первых Георгов, чем короткая стрижка и черный сюртук конца девятнадцатого века. У него не было ни усов, ни бороды, поскольку рот его был слишком хорош, чтобы его скрывать: большие подвижные и чувственные губы, добрые складки в уголках, которые вместе с парой карих сочувствующих глаз помогли доктору выведать самые сокровенные тайны не у одного грешника. Небольшие кустистые бакенбарды с зачесом наверх гордо топорщились у ушей и сливались с седеющими волосами. Одного взгляда на внушительного, преисполненного чувства собственного достоинства доктора было достаточно его пациентам, чтобы поверить в свое выздоровление. В медицине, как и на войне, высоко поднятая голова и статная осанка содержат в себе намек на победы, одержанные в прошлом и обещание оных в будущем. Лицо доктора Хораса Селби успокаивало, так же как и его большие белые мягкие руки, одну из которых он протянул своему гостю.

– Простите, что заставил вас ждать. Вы же понимаете, я не мог бросить своих гостей, но теперь я полностью в вашем распоряжении, сэр Фрэнсис. Господи, вы же совсем замерзли.

– Да, меня действительно знобит.

– Да и дрожите весь. Ну что ж вы так! Это, должно быть, сегодняшняя промозглая погода на вас таким образом подействовала. Может, вы хотите для согрева что-нибудь?

– Нет, спасибо. Правда, не нужно. И дрожу я не от холода. Мне страшно, доктор.

Врач развернулся вполоборота на кресле и похлопал молодого человека по колену, словно успокаивал испуганную лошадь.

– Что же вас беспокоит? – спросил он, повернув голову и рассматривая бледное лицо и взволнованные глаза пациента.

Дважды сэр Фрэнсис раскрывал рот, чтобы что-то сказать, потом неожиданно наклонился, приподнял брючину на правой ноге, спустил носок и выставил голень. Опустив глаза, врач поцокал языком:

– На обеих ногах?

– Нет, только на одной.

– Появилось внезапно?

– Сегодня утром.

– Хм. – Врач надул губы и провел указательным и большим пальцем по подбородку. – Вы сами можете объяснить, откуда это у вас?

– Нет.

Доктор строго нахмурился.

– Мне не нужно вам говорить, что только совершенная откровенность…

Пациент вскочил с кресла.

– Видит Бог, – вскричал он, – я ни разу в жизни не совершил ничего такого, за что мог бы упрекнуть себя. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, что, придя сюда, стал бы вас обманывать? Говорю первый и последний раз: мне не в чем раскаиваться.

Выглядел при этом он довольно жалко: наполовину трагично, наполовину смешно, с закатанной до колена штаниной и неподдельным ужасом в глазах. Из соседней комнаты донесся дружный смех картежников. Мужчины молча переглянулись.

– Сядьте, – коротко приказал доктор. – Вашего утверждения вполне достаточно. – Он наклонился и провел пальцами по голени молодого человека, в одном месте оторвав руку от кожи. – Хм, характер серпигиозный, – пробормотал он, качая головой. – Другие симптомы есть?

– Зрение, кажется, немного упало.

– Позвольте мне взглянуть на ваши зубы. – Осмотрев зубы пациента, доктор снова сочувственно-осуждающе зацокал языком. – Теперь глаза. – Он зажег лампу, которая стояла рядом с пациентом, взял небольшую лупу и направил преломившийся свет ему на глаз. И тут его крупное выразительное лицо озарилось радостью, он весь загорелся, как ботаник, укладывающий в сумку редкое растение, или астроном, впервые увидевший комету, появление которой давно было предсказано. – Очень типичные симптомы. Очень типичные, – пробормотал он, повернулся к конторке и что-то записал на листе бумаги. – Как ни странно, я как раз пишу монографию на эту тему. Просто удивительно, что вы обратились ко мне с прямо-таки образцовыми симптомами. – Неожиданная удача его так обрадовала, что еще немного – и он, наверное, стал бы поздравлять своего пациента. Опомнился он лишь тогда, когда тот попросил рассказать подробнее, что с ним.

– Дорогой сэр, мне незачем вдаваться в сугубо профессиональные подробности, – успокаивающим тоном сказал он. – Если, к примеру, я сообщу вам, что у вас интерстициальный кератит, вам это о чем-нибудь скажет? Есть признаки зобного диатеза. Если обобщить, можно сказать, что у вас органическое заражение наследственного характера.

Молодой баронет откинулся на спинку кресла, его подбородок безвольно отвис. Доктор подскочил к стоящему рядом столику, налил полстакана наливки и поднес к губам пациента. Когда молодой человек выпил, щеки его слегка порозовели.

– Возможно, я выразился слишком прямолинейно, – сказал доктор, – но вы должны знать природу вашего недуга. Вы ведь за этим ко мне и пришли, верно?

– Боже, Боже, я подозревал, что это случится! Но задумался об этом только сегодня, когда увидел свою ногу. У моего отца на ноге было то же самое.

– Значит, это у вас от него?

– Нет. От деда. Вы слышали о сэре Руперте Нортоне, Великом Распутнике?

Доктор был человеком широко начитанным и обладал прекрасной памятью. Названное имя тут же заставило его вспомнить зловещую репутацию того человека, который его носил. Этот печально известный повеса завоевал дурную славу в тридцатых годах тем, что всю жизнь свою провел в азартных играх и дуэлях, попойках и кутежах самого мерзкого толка. В конце концов даже его друзья-бражники, с которыми он предавался веселью, в ужасе отвернулась от него. Свою жалкую старость он провел с женой – трактирной служанкой, на которой когда-то женился во время очередного запоя. Когда доктор посмотрел на юношу, который все еще безвольно сидел в кожаном кресле, ему вдруг почудилось, что за его спиной показалась призрачная фигура того старого мерзкого гуляки с болтающимися на цепочке от часов брелоками, длинным шарфом, обмотанным вокруг шеи, и темным похотливым лицом. Но что он сейчас? Всего лишь горка костей в покрытом плесенью ящике. Но поступки его… Они продолжали жить и отравлять кровь в венах невинного человека.

– Вижу, вы слышали о нем, – сказал молодой баронет. – Мне рассказывали, что умер он ужасной смертью, но жизнь, которую он прожил, была еще страшнее. Отец мой – его единственный сын. Он был ученым. Больше всего любил читать, разводить канареек и проводить время на природе. Но праведная жизнь не спасла его.

– Его симптомы проявились на коже, насколько я понимаю.

– Дома он никогда не снимал перчаток. Это первое, что я о нем помню. Потом болезнь перешла на горло, а затем поразила ноги. Он до того часто спрашивал меня о моем здоровье, что в конце концов это начало меня раздражать. Разве мог я тогда знать, что означает подобная навязчивая забота? Он всегда следил за мной… Я постоянно ощущал на себе его косой взгляд. Теперь-то я наконец понял, что он все это время высматривал во мне.

– У вас есть братья или сестры?

– Слава Богу, нет.

– Что ж, все это очень печально, но я далеко не в первый раз сталкиваюсь с подобными симптомами. Вы не одиноки в своем несчастье, сэр Фрэнсис. Многие тысячи несут тот же крест, что и вы.

– Но где же справедливость, доктор? – вскричал юноша, вскочив с кресла и принявшись взволнованно расхаживать по кабинету. – Если бы я унаследовал дедовы грехи вместе с их последствиями, я бы мог это понять, но я ведь характером и привычками пошел в отца. Я люблю все красивое и изящное… музыку, поэзию, живопись. Все грубое и звериное вызывает у меня отвращение. Спросите любого из моих друзей, они подтвердят. А тут эта жуткая, отвратительная болезнь… За что я запятнан? За что я наказан этой мерзостью? Имею я право спросить, за что? Разве я это творил? Разве я в чем-то виноват? Или я родился по своей воле? Посмотрите на меня! Я еще не прожил свои лучшие годы, а уже втоптан в грязь, проклят навеки. Вы говорите о грехах отца… А как насчет грехов Создателя? – Он воздел руки и потряс в воздухе кулаками… Бедный бессильный атом со своим булавочным мозгом, захваченный водоворотом вечности.

Доктор встал, положил руки ему на плечи и усадил обратно в кресло.

– Ну-ну, дорогой мой, – сказал он. – Не нужно так волноваться. Вы весь дрожите. Нервы, знаете ли, могут не выдержать. Нам придется принять этот великий вопрос на веру. В конце концов, ведь кто мы такие? Полуразвитые существа, эволюция которых еще не закончилась. По степени развития мы, возможно, ближе к каким-нибудь медузам, чем к тем совершенным людям, которыми должны стать в конце. Ведь наш мозг развит наполовину, разве можем мы с таким мозгом постичь конечную истину? Все это очень и очень сложно, несомненно, но мне кажется, что Поуп в своем знаменитом двустишии очень точно отобразил суть вещей, и скажу вам откровенно, что на своем шестом десятке я могу…

Но юный баронет не дал ему договорить:

– Слова, слова, слова! – раздраженно воскликнул он. – Вы можете сидеть в своем кресле и говорить красивые слова… Или думать. Но вы уже прожили свою жизнь, а я свою еще нет. В ваших жилах течет чистая кровь, а в моих – гнилая. Но чем я хуже вас? Что бы значили все эти слова, если бы вы сидели в моем кресле, а я в вашем? Все это – вранье и притворство! Не обижайтесь, доктор, я совсем не хотел вас обидеть. Я просто хочу сказать, что вам или кому-либо еще не дано этого понять. Но я хочу задать вам один вопрос, доктор. От этого вопроса зависит вся моя жизнь. – Он сжал пальцы и заглянул знаменитому медику в глаза.

– Говорите, мой дорогой сэр. Конечно же, я вам помогу.

– Как вы считаете… Этот… яд мог утратить свою силу на мне? Если бы у меня были дети, им бы тоже пришлось страдать?

– Могу сказать лишь одно: «до третьего и четвертого рода». Так говорится в Писании. Со временем вы сможете излечиться, но пройдет еще много лет, прежде чем вам можно будет думать о женитьбе.

– Я женюсь во вторник, – прошептал пациент.

На этот раз от ужаса содрогнулся доктор. Не часто его крепким нервам проходилось испытывать такое потрясение. В наступившем молчании снова стал слышен разговор картежников за стеной. «Если бы вы тогда пошли с червей, у нас было бы на взятку больше». «Мне пришлось сносить козырь». Голоса были взволнованные, недовольные.

– Как вы могли? – суровым тоном произнес доктор. – Это же настоящее преступление!

– Не забывайте, я только сегодня узнал, что со мной. – Юноша с силой надавил на виски. – Вы опытный человек, доктор Селби. Вам уже приходилось встречаться или слышать о подобном раньше. Посоветуйте, как мне быть. Я в ваших руках. Как неожиданно, как страшно! Я не уверен, что у меня хватит сил вынести все это.

Доктор насупил тяжелые брови, в задумчивости покусывая ногти.

– Свадьба не должна состояться.

– Так что же мне делать?

– Любой ценой нужно сделать так, чтобы она не состоялась.

– И мне придется бросить невесту?

– В этом нет сомнения.

Молодой человек вытащил из кармана бумажник, достал из него небольшую фотокарточку и протянул доктору. Строгое лицо медика смягчилось, когда он взглянул на нее.

– Это очень нелегко… Я вас прекрасно понимаю. Но тут уж ничего не попишешь. О свадьбе вам нужно забыть.

– Это безумие какое-то, доктор. Бред! Нет-нет, я не буду повышать голос. Я забылся. Но поймите же, свадьба назначена на вторник. На ближайший вторник, понимаете? Об этом знают все. Если я объявлю, что свадьба отменяется, это же будет публичным оскорблением для моей невесты. Я не могу этого допустить. Это чудовищно!

– И тем не менее это нужно сделать. Дорогой мой друг, другого выхода нет.

– Вы предлагаете, чтобы я вот так просто сел и написал ей, что наша помолвка расторгнута в последнюю минуту, не сообщая причины? Нет, я не могу пойти на это.

– Несколько лет назад у меня был пациент, который оказался примерно в таком же положении, – задумчиво сказал врач. – И он придумал весьма необычный выход. Он намеренно совершил преступление и заставил родственников невесты расторгнуть договоренность о свадьбе.

Юный баронет покачал головой.

– Моя честь до сих пор не была запятнана ни разу, – сказал он. – У меня мало что осталось, но хотя бы ее я сберегу.

– Да, выбор непростой, и решать вам.

– А больше вы ничего не можете предложить?

– У вас случайно нет собственности в Австралии?

– Нет.

– Но деньгами вы обеспечены?

– Да.

– Тогда вы можете приобрести что-нибудь. Это можно сделать хоть завтра утром. Тысячи акций какого-нибудь золотопромышленного предприятия будет вполне достаточно. Вы сможете исчезнуть, оставив записку, что неотложные дела потребовали вашего немедленного отъезда. Самое меньшее полгода вы выиграете.

– Ну, пожалуй, это возможно. Да, это возможно. Но подумайте, в каком положении окажется она. Весь дом забит свадебными подарками, гости съезжаются со всей страны. Это просто ужасно. Другого выхода нет? – Медик пожал плечами. – Ну что ж, тогда я могу написать письмо прямо сейчас, а уехать завтра, да? Вы позволите мне сесть за ваш письменный стол? Спасибо. Извините, что я так надолго отрываю вас от гостей, но это не займет много времени.

Он написал короткую записку всего в несколько строчек. Потом, поддавшись внезапному порыву, разорвал ее и швырнул в камин.

– Нет, я не могу просто так взять и солгать ей, доктор, – сказал он, вставая из-за стола. – Нужно придумать какой-нибудь другой выход. Я подумаю и сообщу вам о своем решении. Позвольте мне удвоить ваш гонорар, поскольку я отнял у вас столько времени. Разрешите теперь попрощаться, и огромное спасибо за сочувствие и советы.

– Позвольте, но вы ведь даже не получили рецепта. Вот вам микстура, и я бы посоветовал каждое утро принимать вот этот порошок. В аптеке вам приготовят нужную мазь, вот вам рецепт. Вы попали в очень трудное положение, но я уверен, что все будет хорошо. Когда я могу надеяться услышать о вас снова?

– Завтра утром.

– Прекрасно. Надо же, какой ливень! Вы в плаще пришли? Надевайте обязательно. Значит, до завтра.

Он открыл дверь, и в прихожую тут же ворвался холодный промозглый воздух. Но доктор не спешил закрывать дверь. Пару минут он стоял, провожая взглядом одинокую фигуру, которая медленно брела сквозь желтые блики газовых фонарей и длинные промежутки темноты между ними. Когда он выходил на свет, на стене появлялась его косая тень, но врачу казалось, что это какая-то исполинская мрачная фигура молчаливо следует за маленьким человечком по одинокой улице.

На следующее утро доктор Хорас Селби услышал о своем пациенте, но произошло это значительно раньше, чем он предполагал. Заметка в «Дейли ньюс» заставила его в волнении отодвинуть от себя завтрак нетронутым. Озаглавлена заметка была «Трагическое происшествие», и в ней говорилось:

«Несчастный случай произошел на Кинг-Вильям-стрит. Вчера вечером около одиннадцати часов на глазах у нескольких прохожих молодой человек, пропуская кеб, поскользнулся и упал под колеса тяжелой двуконной телеги. Получив тяжелейшие травмы, юноша скончался по дороге в больницу. При осмотре его бумажника были найдены визитные карточки, которые свидетельствуют о том, что жертвой трагического инцидента оказался сэр Фрэнсис Нортон, проживавший в Дин-парк, который всего год назад получил титул баронета. Происшествие приобрело еще более трагический характер, когда выяснилось, что погибший, только недавно достигший совершеннолетия, на днях должен был обвенчаться с юной леди, представительницей одного из старейших родов юга страны. Богатому и талантливому молодому человеку были открыты все дороги в жизни, и не вызывает сомнения, что никого из его многочисленных друзей не оставит равнодушным весть о его неожиданной и трагической гибели».