Текст книги "Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)"

Неудачное начало

– Доктор Хорас Вилкинсон дома?

– Это я. Прошу, входите.

То, что дверь открыл сам хозяин дома, похоже, несколько удивило посетителя.

– Я бы хотел поговорить.

Доктор, бледный нервозный молодой человек, одетый так, словно специально хотел, чтобы ни у кого не возникало сомнения относительно его профессии, в длинный черный сюртук со стоячим белым воротничком, проходящим точно посередине щеголеватых бакенбард, улыбнулся и потер руки. В тучном господине перед собой он почуял пациента. Своего первого. Скудные запасы уже начали подходить к концу, и, несмотря на то, что вопрос с арендной платой за дом на следующий квартал был решен (необходимая сумма надежно заперта в правом выдвижном ящике его письменного стола), ему теперь предстояло решить новую задачу: где взять деньги на ведение своего нехитрого домашнего хозяйства? Поэтому он приветливо кивнул, жестом пригласил посетителя в дом, затворил за ним дверь с таким видом, будто совершенно случайно именно в эту минуту оказался в прихожей и не захотел ждать, пока выйдет слуга, и наконец провел толстого незнакомца в скудно обставленную гостиную, где широким движением руки предложил ему садиться. Сам доктор Вилкинсон занял место за письменным столом и, сложив перед собой кончики пальцев, с некоторым любопытством посмотрел на посетителя. Что могло привести к нему этого человека? Похоже, у него слишком красное лицо. Кое-кто из старых профессоров, учивших доктора Хораса Вилкинсона, уже, наверное, поставил бы диагноз и сумел ошеломить пациента, описав его симптомы до того, как тот сказал о них хоть слово. Молодой врач изо всех сил старался понять, каким недугом может страдать его посетитель, но природа создала его всего лишь усердным трудягой, старательным и надежным, но не более того… Додумался он только до того, что цепочка от часов на жилете его посетителя очень уж смахивала на медную, и, как следствие, ожидать, что он заплатит за консультацию больше чем полкроны, не приходится. Хотя в эти тяжелые первые дни становления его практики даже полкроны были бы очень кстати.

Пока доктор осматривал незнакомца, тот шарил руками по карманам своего пальто. Теплая погода, не подходящая ко времени года одежда и отнявший много сил досмотр карманов способствовали приливу крови к его лицу. Если раньше оно имело морковный оттенок, то теперь сделалось свекольным, к тому же на лбу выступил обильный пот. Эта необычайная краснота наконец подтолкнула наблюдательного доктора к некоторым выводам. Конечно же, добиться такого цвета лица без спиртных напитков невозможно. Вот в чем коренится беда, с которой пришел к нему этот человек. Однако требовалась определенная деликатность, чтобы дать понять пациенту, что врач уже определил причину его визита… Что с одного взгляда он сумел установить первопричину его нездоровья.

– Ужасно жарко на улице, – заметил незнакомец, вытирая платком лоб.

– Да, часто именно погода заставляет людей пить пива больше, чем это полезно для организма, – ответил доктор Хорас Вилкинсон и красноречиво посмотрел на толстяка поверх кончиков пальцев.

– Что вы говорите! Вам нужно отказаться от этой привычки.

– Мне?! Я вообще не пью пива!

– Я тоже. Уже двадцать лет я не беру в рот спиртного.

Это было досадно. Доктор Вилкинсон весь зарделся, да так, что лицо у него сделалось почти таким же красным, как у его посетителя.

– Позвольте узнать, чем я могу вам помочь? – спросил он, взяв стетоскоп и слегка постучав им по ногтю большого пальца.

– Да-да, я как раз собирался сказать. Понимаете, я слышал, что вы приехали, но до сих пор у меня не было времени обратиться к вам… – Мужчина нервно закашлял и замолчал.

– Слушаю вас, – заполнил неловкую паузу доктор.

– Мне следовало прийти сюда еще три недели назад, но вы же знаете, как это бывает. Забегался, то да се… – Он снова закашлял, прикрываясь большой красной рукой.

– Можете дальше не рассказывать, – сказал доктор, решительно беря инициативу в свои руки. – Мне достаточно вашего кашля. Судя по звуку, он бронхиальный, поэтому на сегодняшний день мы можем четко определить источник ваших неприятностей со здоровьем, однако болезнь может перекинуться и на другие органы, так что вы поступили очень правильно, обратившись ко мне. Ничего, полечим вас, и все будет в порядке. Снимайте пальто, жилет. Рубашку можете оставить. Глубоко вдохните и низким голосом скажите: «А-а-а».

Краснолицый мужчина рассмеялся.

– Ну что вы, доктор, – сказал он. – Этот кашель у меня от жевательного табака. Я знаю, это очень вредная привычка. Девять шиллингов девять пенсов, вот что я вам скажу. Я представитель газовой компании. Вы должны нам по показаниям счетчика девять шиллингов девять пенсов.

Хорас Вилкинсон опустился на стул.

– Так вы не пациент? – жалобно спросил он.

– Никогда в жизни к врачам не обращался, сэр.

– Превосходно! – Доктор уже справился с чувствами и, чтобы не показать разочарования, напустил на себя веселый вид. – А по вам сразу видно, что вы нас, врачей, не балуете. Уж не знаю, что бы мы и делали, если бы все были такими же здоровыми, как вы. Ну что ж, я на днях зайду к вам в контору и заплачу эту незначительную сумму.

– Если это вас не затруднит, сэр, то, раз уж я здесь, и нам и вам было бы удобнее…

– О, разумеется! – Эти вечные мелкие денежные трудности были неприятны доктору в большей степени, чем отсутствие удобств в доме или недоедание. Он достал кошелек и высыпал на стол его содержимое: две полкроны и несколько однопенсовиков. В столе лежали десять золотых соверенов, но это была плата за дом. Стоит хоть раз запустить в них руку, и на практике можно будет ставить крест. Нет, уж лучше умереть с голоду. – Боже мой! – Изумленно глядя на монеты, он улыбнулся так, словно ничего подобного раньше не видел. – Похоже, у меня закончилась мелочь. Боюсь, мне все же придется самому идти к вам.

– Что ж, хорошо, сэр. – Инспектор встал и, ощупав наметанным глазом скудную обстановку комнаты – все, от восьмишиллинговых муслиновых занавесок до ковра за две гинеи, – удалился.

Когда он ушел, доктор Вилкинсон обновил вид своего кабинета – он имел привычку делать это по десять раз на день. Толстенный медицинский словарь Куэна он выложил на письмен ный стол, на самое видное место, чтобы случайный пациент не сомневался, что работу свою он основывает на опыте только самых авторитетных специалистов в области медицины. Потом выпотрошил карманный несессер и аккуратно разложил мелкие медицинские инструменты (ножницы, щипчики, бистури, ланцеты) рядом со стетоскопом. Перед ним лежали раскрытые приходно-расходная книга, ежедневник и тетрадь для записи пациентов. Ни в одной не было ни единой записи, но и выставлять напоказ их новенькие блестящие обложки тоже было нехорошо, поэтому он сгреб их в кучу и брызнул на страницы несколько капель чернил, чтобы придать им рабочий вид. Не годится, чтобы кто-нибудь из пациентов заметил его имя, записанное первым, поэтому в каждой из книг он заполнил первые страницы отчетами о воображаемых вызовах к безымянным больным за последние три недели. Покончив с этим, он подпер голову руками и приготовился к самому неприятному занятию – ожиданию.

Неприятному для любого молодого человека, начинающего карьеру, но более всего для того, кто знает, что недели и даже дни, которые он может протянуть без клиентов, сочтены. Каким бы бережливым он ни был, деньги все равно будут потихоньку расходиться на всякие бесчисленные мелочи, о которых ты узнаешь, только когда начинаешь самостоятельную жизнь. Доктор Вилкинсон, сидя в своем кабинете и глядя на горстку мелких серебряных и медных монет, не мог не понимать, что его шансы стать успешным практикующим врачом в Саттоне тают с каждым днем.

А ведь это был шумный и процветающий городок, в нем было столько денег, что казалось странным, что человек, у которого и мозги на месте и руки подвешены, голодает лишь потому, что не может найти работу. Не вставая из-за стола, доктор Хорас Вилкинсон видел два бесконечных людских потока за окном. Дом его находился на оживленной улице, поэтому воздух здесь постоянно был наполнен глухим городским шумом: грохотом колес, топотом бесчисленных ног. Мужчины, женщины, дети – многие тысячи проходили мимо, спеша по своим делам, но почти никто даже не взглянул на небольшую медную вывеску и не подумал о человеке, который томился в ожидании в небольшом доме. А ведь среди них почти не было таких, кто не нуждался бы в его помощи. Страдающие от диспепсии мужчины, анемичные женщины, нездоровая кожа, желтушные лица… Они проходили мимо, хотя он был им нужен, так же как они были нужны ему, но безжалостный профессиональный этикет, словно невидимая стена, отгораживал их друг от друга, не оставляя надежды на встречу. Что он мог сделать? Не стоять же ему, в самом деле, у своей двери, хватая случайных прохожих за рукав и шепча на ухо что-нибудь вроде: «Простите, сэр, но у вас на лице ужасные красные угри. Это просто отвратительно. Позвольте поставить вас в известность, что я могу прописать вам одно лекарство на основе мышьяка, которое быстро избавит вас от этого дефекта, и это обойдется вам не дороже, чем вы тратите в день на обед». Такое поведение недопустимо для представителей высокой и гордой профессии врача, и никто не заботится больше о соблюдении профессиональной этики, чем тот, для кого медицина стала злой мачехой. Доктор Хорас Вилкинсон все еще мрачно смотрел в окно, когда раздался звонок в дверь. О, как часто он слышал этот звонок, и сердце его замирало в ожидании, но всякий раз надежда оборачивалась горьким разочарованием, когда выяснялось, что это либо какой-нибудь нищий попрошайка, либо докучливый коммивояжер. Но доктор был молод духом и порывист, поэтому, невзирая на уже имеющийся опыт, сердце его снова отозвалось на этот волнующий зов. Он вскочил, бросил еще один взгляд на свое рабочее место, подвинул медицинские книги чуть ближе к переднему краю стола и поспешил к двери. Ему с трудом удалось сдержать разочарованный стон, когда в прихожей через матовое стекло в двери он увидел, что у его дома остановился цыганский фургон, обвешанный плетеными стульями и столами, и рассмотрел двух бродяг с ребенком, стоящих на пороге. По крайней мере, по своему опыту он уже знал, что с подобными людьми лучше вообще не вступать в разговоры.

– У меня для вас ничего нет, – сказал он, на дюйм спустив цепочку. – Уходите! – Он закрыл дверь, но колокольчик зазвенел снова. – Уходите! Оставьте меня в покое! – раздраженно крикнул он и пошел обратно в кабинет. Но не успел он сесть за стол, как звонок прозвучал в третий раз. Придя в ярость, он бросился в прихожую и распахнул дверь. – Какого дья…

– Простите, сэр, но нам нужен врач.

Тут же на его лице появилась приветливая профессиональная улыбка, он потер руки. Так значит, это пациенты! Он чуть было не прогнал своих первых пациентов, которых так долго ждал! Вид у них был не слишком многообещающий. Мужчина, высокий цыган с длинными сальными волосами, уже успел отойти и теперь стоял рядом с лошадью. На пороге стояла только маленькая женщина нагловатого вида с синяком под глазом. Голова ее была повязана желтым платком, к груди она прижимала завернутого в красную шаль младенца.

– Прошу вас, мадам, входите, – сказал доктор Хорас Вилкинсон, изо всех сил стараясь придать голосу как можно более сочувственную интонацию. Хорошо, хоть на этот раз ошибки с диагнозом быть не могло. – Присаживайтесь на диван. Одну минутку, сейчас я вам помогу.

Он налил из кувшина немного воды в миску, сделал компресс и наложил его на кровоподтек, закрепив всю конструкцию колосовидной повязкой secundum artem[62]62
  По всем правилам искусства (лат.).


[Закрыть].

– Спасибо большое, сэр, – сказала женщина, когда он закончил. – Вы очень добры и великодушны, и благослови вас Бог за доброту. Но я вовсе не из-за глаза своего хотела с доктором встретиться.

– Не из-за глаза? – Доктор Хорас начал немного сомневаться в преимуществах быстрой постановки диагноза. Конечно, приятно неожиданно удивить пациента, но почему-то до сих пор все получалось наоборот.

– У ребенка корь.

Мать раскрыла шаль и показала доктору смуглую черноглазую девочку. Ее темное личико пылало и было покрыто красной сыпью. Ребенок с трудом разлепил сонные гноящиеся глаза. Дыхание у девочки было хриплым.

– Хм! Действительно корь… И в тяжелой форме.

– Я только хотела, чтобы вы ее осмотрели и затвердили.

– Что-что?

– Затвердили, что это и вправду корь.

– А, понятно… Подтвердил.

– Ну вот, вы ее увидели, и теперь я пойду. Рубен – это муж мой – не велел долго задерживаться.

– Но разве вам не нужны лекарства?

– Нет, вы же ее осмотрели. Если что-нибудь случится, я дам вам знать.

– Но вам обязательно нужны лекарства. Ребенок ведь очень болен. – Он спустился в маленькую комнату, в которой хранил лекарства, и приготовил две унции успокаивающей микстуры. В таком городе, как Саттон, мало кто из пациентов может себе позволить платить гонорар и доктору, и аптекарю, поэтому, если терапевт не готов овладеть обеими профессиями, он не преуспеет ни в одной из них. – Вот ваше лекарство, мадам. Указания к применению написаны на этикетке. Держите девочку в тепле и соблюдайте щадящую диету.

– Огромное вам спасибо, доктор. – Цыганка прижала к груди ребенка и направилась к двери.

– Прошу прощения, мадам, – тревожно окликнул ее доктор. – Вам не кажется, что будет не совсем удобно посылать счет на такую незначительную сумму? Я думаю, будет лучше, если мы рассчитаемся сразу.

Цыганка с укоризной посмотрела на него единственным незакрытым глазом.

– Вы хотите, чтобы я за это заплатила? – спросила она. – И сколько же я вам должна?

– Ну, скажем, полкроны, – сказал он с таким видом, будто для него это была чисто символическая сумма, не стоящая даже внимания, но цыганка в ответ подняла настоящий крик.

– Полкроны! За это?

– Но, дорогая моя, почему же вы не обратились в больницу для бедных, если не в состоянии заплатить гонорар?

Она порылась в кармане, неудобно изогнувшись, чтобы не уронить ребенка.

– Вот семь пенсов, – наконец сказала она, протягивая пригоршню медяков. – Я могу добавить плетеную скамеечку для ног.

– Но я за прием беру полкроны.

Душа доктора, преисполненная уважения к его благородной профессии, восставала против этого жалкого торга, но что ему оставалось делать?

– Да где ж я возьму полкроны? Вам, сытым господам, легко сидеть в своих дорогих домах и требовать полкроны за каждый чих. А мы не можем такими деньгами разбрасываться. Мы каждый пенс зарабатываем с потом. Эти семь пенсов – все, что у меня есть. Вы сказали, что моей девочке нельзя много есть. А ей приходится есть немного, потому что я не знаю, чем я буду ее кормить завтра.

Пока женщина негодовала, доктор Хорас Вилкинсон опустил взгляд на ту крошечную кучку монет на столе, которая отделяла его от голода, и горько усмехнулся, подумав о том, что эта женщина считает его богачом, купающимся в роскоши. Он взял медные монетки, оставив на столе лишь две полкроны, и протянул их цыганке.

– Вот, держите, – решительно сказал он. – Не надо ничего платить. Это вам. Может быть, эти медяки вам пригодятся. Всего доброго!

Он проводил ее в прихожую и закрыл за ней дверь. В конце концов, ее можно считать тем камушком, от которого пойдут круги по воде, ведь всем известно, как эти бродяги умеют распространять новости. Все большие практики начинались с этого. Бедняк расскажет кухарке, кухарка – слуге, слуга – хозяину, так о нем узнают по всему городу. По крайней мере, это был его первый настоящий пациент.

Он пошел в заднюю комнату и зажег спиртовую горелку, чтобы вскипятить воду для чая. Вспоминая разговор с цыганкой, он улыбался. Если все его пациенты будут такими же, легко подсчитать, сколько он проведет приемов, прежде чем разорится окончательно. Если не учитывать грязный ковер и потерянное время, повязка – это два пенса, лекарство – не меньше четырех пенсов, а еще бутылочка, пробка, этикетка и бумага. Кроме того, он дал ей пять пенсов. Таким образом, на первого пациента в целом ушла одна шестая часть его наличного капитала. Еще пять таких больных, и он пойдет по миру. Он сел на чемодан и рассмеялся, накладывая в коричневый фаянсовый заварной чайничек полторы чайных ложки чая по одному шиллингу восемь пенсов. Однако внезапно он замолчал, чуть-чуть наклонил голову, вытянул шею и настороженно прислушался. Судя по звуку, за дверью остановился экипаж, потом раздались шаги и резкий звук дверного звонка. С чайной ложечкой в руке он выглянул из-за угла и, к немалому удивлению, увидел, что у его дома стоит запряженная двумя лошадьми карета, а у двери – напудренный лакей. Это так его поразило, что он даже выронил ложечку, но уже в следующую секунду взял себя в руки и бросился открывать.

– Юноша, – сказал слуга, – передайте своему хозяину, доктору Вилкинсону, что его как можно скорее хочет видеть леди Миллбэнк из Тауэрс. Он должен ехать немедленно. Мы бы отвезли его, но нам еще нужно заехать к доктору Мейсону, узнать, не вернулся ли он. Давай, парень, шевели ногами, беги скорее к хозяину.

Лакей кивнул и был таков. Кучер взмахнул кнутом, и карета унеслась прочь.

Такого доктор Хорас Вилкинсон явно не ожидал. Пытаясь понять, что все это значит, он какое-то время постоял у открытой двери. Леди Миллбэнк из Тауэрс. Наверняка это люди богатые и высокопоставленные. И случай, должно быть, очень серьезный, иначе зачем бы они стали обращаться сразу к двум врачам? Но почему, черт возьми, обратились именно к нему?

Он не так уж опытен, не известен, влиятельных друзей не имеет. Наверное, произошла какая-то ошибка. Да-да, конечно, это ошибка… Или чей-то жестокий розыгрыш? Как бы то ни было, если это шанс, упускать его нельзя. Нужно как можно скорее выяснить, что все это значит.

К счастью, у него был один источник информации. На углу улицы располагалась небольшая лавка, в которой один из старейших обитателей этого района торгует газетами и слухами. Если где-нибудь и можно что-то узнать, то только там. Он надел свой начищенный цилиндр, рассовал по карманам инструменты и бинты и, не дожидаясь, пока заварится чай, отправился в путь.

Торговец газетами был настоящим живым справочником, у него можно было почерпнуть сведения обо всем, что происходит в Саттоне, и о каждом из его обитателей. Поэтому в скором времени молодой доктор уже знал все, что хотел. Похоже, сэр Джон Миллбэнк был хорошо известен в городе, он был «канцелярским королем», крупнейшим продавцом писчих принадлежностей, он трижды избирался мэром, и его состояние оценивалось в два миллиона фунтов.

Тауэрс – это его дворец, расположенный за городом. Жена сэра Джона Миллбэнка вот уже несколько лет серьезно болеет, и недавно состояние ее ухудшилось, так что, похоже, все это не было розыгрышем. По какой-то невообразимой причине эти люди действительно решили обратиться к нему.

Но тут у него возникло еще одно сомнение, и он поспешно вернулся в магазин.

– Я ваш сосед, доктор Хорас Вилкинсон, – сказал он. – В городе есть другой врач с таким же именем?

Нет, торговец был совершенно уверен, что таких не было.

После этого все сомнения отпали. Наконец-то ему улыбнулась удача, и он должен извлечь из своего везения наибольшую выгоду. Он остановил кеб и крикнул кучеру гнать что есть духу в Тауэрс. Голова у молодого доктора шла кругом. То его трясло, как в лихорадке, от счастья и надежды, то он холодел от мысли, что случай, с которым ему придется иметь дело, почему-то окажется ему не по силам или в самый ответственный момент выяснится, что у него нет под рукой необходимого инструмента или прибора. В дороге ему вспомнились все необычные и нестандартные случаи, о которых он когда-либо слышал или читал, и задолго до того, как он доехал до Тауэрс, доктор Вилкинсон уже не сомневался, что ему предстоит проводить по меньшей мере трепанацию.

Тауэрс оказался огромным зданием, стоящим в стороне от дороги в окружении деревьев. К нему вела отдельная извилистая дорожка. Когда кеб остановился, доктор выпрыгнул, не задумываясь, отдал кучеру ровно половину всего своего капитала и последовал за важным лакеем, который, узнав его имя, провел его через отделанный дубовыми панелями холл, с оленьими головами на стенах и старинными доспехами под цветными витражами, и открыл перед ним дверь большой гостиной в глубине дома. В кресле у камина сидел очень раздраженного вида мужчина с желчным лицом; в эркере в дальнем конце зала стояли две юных леди во всем белом.

– Так, так, так! Кто это у нас тут? – воскликнул сердитый мужчина. – Вы доктор Вилкинсон?

– Да, я доктор Вилкинсон.

– Смотри-ка! А вы, как я погляжу, очень молоды… Намного моложе, чем я ожидал. Ну что ж, вот доктор Мейсон – старик, а помочь, похоже, ничем не может. Значит, попробуем зайти с другой стороны. Вы ведь тот Вилкинсон, который что-то написал про легкие, да?

Так вот в чем дело! Те две статьи, которые он написал в «Ланцет» – две скромных статьи, напечатанных на задней странице среди споров о медицинской этике и ответов на вопросы наподобие «во сколько обходится содержание лошади в деревне» – действительно были посвящены легочным заболеваниям. Значит, он все-таки не зря старался. Кто-то их заметил и запомнил имя автора. Кто после этого осмелится спорить с тем, что любой труд приносит пользу?

– Да, я писал на эту тему.

– Ха! А где Мейсон?

– Я не имею чести быть с ним знакомым.

– Да? Хм, довольно странно. А он вас знает и часто полагается именно на ваше мнение. Вы ведь не так давно в наш город приехали, не так ли?

– Да, совсем недавно.

– Мейсон так и говорил. Адреса он мне не назвал, сказал, что сам заедет за вами, но, когда жене стало хуже, я, разумеется, не стал его дожидаться и решил обратиться к вам напрямую. Я и за Мейсоном послал, но его не оказалось дома. Впрочем, я думаю, нам незачем его дожидаться. Поднимайтесь наверх и приступайте.

– Видите ли, я оказался в довольно неловком положении, – засомневался доктор Хорас Вилкинсон. – Насколько я понимаю, я должен здесь встретиться со своим коллегой доктором Мейсоном, чтобы вместе с ним провести обследование. Мне кажется, будет не совсем правильно, если я отправлюсь к пациенту, не дождавшись его. Я, пожалуй, все же подожду его.

– Какого черта! Вы что же, думаете, я допущу, чтобы моей жене наверху стало хуже, пока вы тут преспокойно дожидаетесь? Нет уж, сэр. Я человек простой и скажу вам прямо: либо вы сейчас же пойдете наверх, либо уйдете из моего дома.

Тон, которым это было произнесено, не вписывался в привычное для доктора понимание правил приличия. Впрочем, когда у человека болеет жена, кое на что можно закрыть глаза. Удовлетворившись сухим поклоном, он сдержанно произнес:

– Если вы настаиваете, я иду наверх.

– Да, я настаиваю. И еще одно, я не хочу, чтобы вы ее там колотили по груди и всякое такое. У нее бронхит и астма, понятно? Если вы это можете вылечить – прекрасно. Но от всяких там простукиваний-выслушиваний воздержитесь, ей от них становится только хуже.

Проявление неуважения к себе лично доктор еще мог как-то снести, но его профессия была для него святым, и подобное непочтительное отношение к ней уязвило его до глубины души.

– Благодарю вас, – сдержанным тоном бросил он, надевая цилиндр. – Честь имею кланяться. Я не желаю брать на себя ответственность за этот случай.

– Эй, да в чем дело?

– Не в моих правилах ставить диагноз без осмотра больного. Признаться, я удивлен, что вы предлагаете подобное врачу. Всего доброго.

Но сэр Джон Миллбэнк был деловым человеком, а посему во всем полагался на деловой принцип: чем с большим трудом тебе что-то достается, тем это дороже. Для него степень профессионализма врача всегда измерялась в гинеях, но сейчас он столкнулся с молодым человеком, которому, похоже, совершенно не было дела до его денег и титула. Поэтому его мнение о нем тут же значительно возросло.

– Ну, будет вам, будет! – примирительно сказал он. – Мейсон не такой впечатлительный. Прошу вас, успокойтесь. Хорошо, поступайте так, как считаете нужным, я и слова не скажу. Схожу только наверх, предупрежу жену, что вы сейчас придете.

Едва за ним закрылась дверь, как два незаметных юных создания в белом выпорхнули из своего угла и, весело хохоча, подбежали к удивленному доктору.

– Какой же вы молодец! Браво! – воскликнула девушка повыше ростом и захлопала в ладоши.

– Не позволяйте ему запугивать вас, доктор, – сказала вторая. – О, до чего приятно было слышать, как вы дали ему отпор! С бедным доктором Мейсоном он всегда себя так ведет. Доктор Мейсон даже ни разу не осматривал маму. Он во всем полагается на папины слова. Тише, Мод, он возвращается. – Они юркнули на свое место и опять словно растворились.

Доктор Хорас Вилкинсон проследовал за сэром Джоном по широкой устланной густым ковром лестнице на второй этаж и вошел в затемненную комнату, где лежала больная. За четверть часа осмотрел ее, выяснил все симптомы, после чего вернулся с сэром Джоном Миллбэнком в гостиную. У камина стояли двое джентльменов, один, с гладко выбритым лицом, типичный общепрактикующий врач, второй странноватого вида мужчина средних лет с бледно-голубыми глазами и длинной рыжей бородой.

– Здравствуйте, Мейсон, наконец-то мы вас дождались!

– Здравствуйте, сэр Джон. Я, как и обещал, привез доктора Вилкинсона.

– Доктора Вилкинсона? Но вот же он.

Доктор Мейсон удивился.

– Я этого джентльмена вижу в первый раз! – воскликнул он.

– И тем не менее я действительно доктор Вилкинсон… Доктор Хорас Вилкинсон, Кенэл-вью, 114.

– Боже правый, сэр Джон! – вскричал доктор Мейсон. – Неужели вы могли подумать, что в таком важном деле я мог обратиться к какому-то юнцу? Вот доктор Адам Вилкинсон. Он читает курс лекций по легочным заболеваниям в Лондоне в Риджентс-колледж, к тому же является штатным врачом больницы святого Суизина и автором ряда научных трудов по этой теме. В Саттоне он проездом, и я решил воспользоваться этим удачным обстоятельством, чтобы привлечь к лечению леди Миллбэнк такого высококвалифицированного специалиста.

– Спасибо, – холодно произнес сэр Джон, – но моя жена уже устала, поскольку ее только что очень тщательно обследовал этот молодой джентльмен. Я думаю, на сегодня с нее хватит врачей. Но, конечно же, раз вы потрудились приехать, я буду рад оплатить ваш счет.

Когда доктор Мейсон, на лице которого было написано крайнее возмущение, и его весьма озадаченный друг удалились, сэр Джон выслушал заключение молодого врача.

– Вот что я вам скажу, – вдумчиво произнес он, когда тот закончил. – Я – человек слова, понимаете? Людей, которые сумели мне понравиться, я от себя уже не отпускаю. Я хороший друг и плохой враг. Вам я верю, а доктору Мейсону – нет. С этого дня вы будете моим личным и семейным врачом. Вам нужно будет приходить и обследовать мою жену каждый день. Вы располагаете для этого временем?

– Я чрезвычайно благодарен вам за добрые намерения, но боюсь, что не смогу воспользоваться вашим предложением.

– Вот как! Почему же?

– Я не могу отбирать у доктора Мейсона его пациентов. Это было бы нарушением профессиональной этики.

– Прекрасно, уходите! – вскипел сэр Джон. – Первый раз вижу человека, который не понимает своей выгоды. Вам предлагают хорошее место, а вы отказываетесь? Ваше право. Уходите!

Миллионер вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, а доктор Хорас Вилкинсон отправился домой к спиртовой горелке и чаю по шиллингу и восемь пенсов с первой заработанной гинеей в кармане и гордым чувством того, что он не отступился от лучших традиций своей профессии.

И все же столь неудачное начало оказалось вместе с тем и удачным, поскольку в скором времени доктору Мейсону стало известно, что его молодой коллега имел возможность отобрать у него самого выгодного пациента, но отказался от этой возможности. К чести представителей этой профессии следует сказать, что подобное поведение скорее норма, чем исключение. И все же, когда врач столь юн, а пациент столь богат, искушение было особенно сильным. Последовало письмо со словами благодарности, личный визит, дружба, и теперь известная фирма «Мейсон и Вилкинсон» является самой крупной в Саттоне медицинской практикой.