Текст книги "Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)"

– Но это же ужасно неромантично, – сказала миссис О’Джеймс с былым блеском в глазах.

– Романтика – это продукт воображения и невежественности. Там, куда простирается холодный чистый свет науки, к счастью, романтике нет места.

– Но разве любовь и романтика – это не одно и то же? – спросила она.

– Вовсе нет. Любовь уже перестала быть достоянием поэтов, теперь она находится в руках ученых. И может выясниться, что любовь – одна из великих космических элементарных сил. Когда атом водорода притягивает к себе атом хлора, чтобы образовать идеальную по своему строению молекулу соляной кислоты, сила, которая заставляет его это делать, может иметь по существу ту же самую природу, что и сила, влекущая меня к вам. Притяжение и отталкивание – вот главные силы. Сейчас я испытываю притяжение.

– А вот и отталкивание, – произнесла миссис О’Джеймс, увидев, что через газон к ним направляется невысокая полная женщина с румяным лицом. – Как хорошо, что вы вышли, миссис Эсдэйл. К нам заехал профессор Грэй.

– Здравствуйте, профессор, – поздоровалась вновь прибывшая с некоторым оттенком церемонности в голосе. – Вы поступили очень разумно, решив остаться на улице, сегодня ведь такой славный день. Погода просто божественная, не правда ли?

– Да, погода отменная, – подтвердил профессор.

– Прислушайтесь!.. – Миссис Эсдэйл подняла палец и выдержала многозначительную паузу. – Слышите, как ветер шумит в ветвях деревьев? Это природа поет колыбельную. Вам, профессор Грэй, никогда не приходило в голову, что так могут шептаться ангелы?

– Нет, подобная мысль меня не посещала, мадам.

– Ах, профессор, я не перестаю утверждать, что у вас есть лишь один недостаток – непонимание глубинного значения природы. Если позволите, отсутствие воображения. Разве у вас не замирает сердце, когда вы слышите пение дрозда?

– Признаюсь, ничего подобного со мной не происходит, миссис Эсдэйл.

– Разве вы не видите, насколько прекрасен цвет листвы? Посмотрите, сколько в нем оттенков зеленого!

– Хлорофилл, – пробормотал профессор.

– Наука – ужасно прозаичная вещь. Ученые только тем и заняты, что препарируют и систематизируют, не видя великого за малым. Вы ведь, профессор Грэй, придерживаетесь невысокого мнения о женском уме, не так ли? Я, кажется, слышала, как вы говорили нечто подобное.

– Это просто вопрос физики. – Профессор прикрыл глаза и пожал плечами. – В среднем женский головной мозг весит на две унции меньше мужского. Хотя, несомненно, есть и исключения. Природа допускает отклонения.

– Но то, что тяжелее, не всегда крепче, – рассмеялась миссис О’Джеймс. – Разве в науке нет закона компенсации? Разве мы не можем надеяться, что недостаток количества компенсируется качеством?

– Не думаю, – серьезно произнес профессор. – Но, я слышу, бьют в гонг, вам пора обедать. Нет, благодарю вас, миссис Эсдэйл, я не могу остаться. Меня ждет карета. До свидания. До свидания, миссис О’Джеймс.

Приподняв на прощание шляпу, он неторопливо пошел к калитке.

– У него совершенно нет вкуса, – констатировала миссис Эсдэйл. – Он не видит красоты.

– Напротив, – капризно вздернув подбородок, возразила миссис О’Джеймс. – Он только что сделал мне предложение.

Как только профессор Эйнсон Грэй ступил на порог своего дома, входная дверь отворилась, и ему навстречу быстро вышел мужчина в щегольском костюме. У него был желтоватый цвет лица, темные глаза-бусинки и короткая черная бородка, которая придавала ему воинственный вид. Напряженная умственная работа оставила на его лице свой отпечаток, но движения его были быстрыми, уверенными, как у человека, который еще не распрощался с юностью.

– О, да мне везет! – воскликнул он. – Я вас искал.

– Что ж, тогда проходите в библиотеку, – ответил профессор. – Придется вам остаться и пообедать с нами.

Мужчины прошли в прихожую, оттуда профессор направился в свой личный кабинет и жестом пригласил гостя сесть в кресло.

– Надеюсь, у вас все получилось, О’Бриен, – сказал он. – Мне бы не хотелось, чтобы мне пришлось в чем-то убеждать свою сестру Аду, но я уже дал ей понять, что в качестве зятя я больше всего был бы рад видеть своего лучшего ученика, автора «Критических суждений о желчных пигментах со специальными положениями, относящимися к уробилину».

– Вы очень добры, профессор Грэй… Вы всегда были очень добры, – сказал его гость. – Я поговорил с мисс Грэй. Она не сказала «нет».

– То есть она сказала «да»?

– Нет. Она предложила подождать, пока я не вернусь из Эдинбурга. Как вы знаете, я уезжаю сегодня и уже завтра собираюсь приступить к своему исследованию.

– «Сравнительная анатомия червеобразного отростка», Джеймс Макмердо О’Бриен, – значительно произнес профессор. – Замечательную вы выбрали тему… Этот вопрос лежит в основе всей эволюционной философии.

– Эх, она просто замечательная девушка, – вдруг воскликнул О’Бриен, поддавшись неожиданному порыву, столь характерному для людей, в жилах которых течет кельтская кровь. – Она само воплощение искренности и чести.

– Червеобразный отросток… – начал профессор.

– Она просто ангел, спустившийся с небес, – прервал его собеседник. – Я боюсь, что между нами стоит то, что я отстаиваю свободу научной мысли в вопросах религии.

– Только не идите у нее на поводу в отношении этого. Свои убеждения нужно отстаивать. Твердо стойте на своем.

– Я верен агностицизму и все-таки ощущаю пустоту… вакуум. Дома в старой церкви, когда я чувствую запах фимиама и слышу звуки органа, меня охватывают такие чувства, которых ни в лаборатории, ни в лекционном зале я никогда не испытывал.

– Обычное возбуждение органов чувств, – сказал профессор, потирая подбородок. – Туманные рудиментарные инстинкты, пробужденные стимуляцией назальных и слуховых нервов.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес младший из мужчин. – Но я не об этом хотел с вами поговорить. Вы с сестрой хотели узнать обо мне все, прежде чем позволить стать членом вашей семьи. О своих видах на будущее я с вами уже говорил. Но об одном факте из своего прошлого я умолчал. Я вдовец.

На лбу профессора пролегла удивленная складка.

– Действительно, неожиданная новость, – произнес он.

– Женился я вскоре после того, как приехал в Австралию. Ее звали мисс Терстон. Я познакомился с ней на одном из светских приемов. Это был очень несчастливый брак.

По его лицу скользнула тень. Брови сдвинулись, у рта наметились складки, пальцы сжались на ручках кресла. Профессор отвернулся и устремил взгляд в окно.

– Решать, конечно, вам, – заметил он, – но я не думаю, что так уж необходимо вдаваться в подробности.

– Вы имеете право знать все… И вы, и мисс Грэй. Об этом мне бы не хотелось разговаривать с ней напрямую. Бедняжка Джинни была самой лучшей женщиной в мире, но она слишком любила лесть и была слишком легкой добычей для интриганов. Она была неверна мне, Грэй. Тяжело говорить так о мертвых, но она была мне неверна. Она сбежала в Окленд с мужчиной, с которым была знакома еще до свадьбы. Бриг, на котором они плыли, пошел ко дну, и не спаслось ни души.

– Очень печально, О’Бриен, – сказал профессор, осуждающе махнув рукой, – но я не понимаю, как это может повлиять на ваши отношения с моей сестрой.

– Я сбросил тяжесть с души, – сказал О’Бриен, поднимаясь с кресла. – Рассказал вам все, о чем должен был рассказать. Я хотел, чтобы вы узнали эту историю от меня, а не от кого-то другого.

– Вы правы, О’Бриен. Это очень благородно и тактично с вашей стороны. Но вам ведь не в чем себя винить. Разве что в том, что вы проявили некоторую опрометчивость, слишком легкомысленно отнесшись к выбору спутницы жизни.

О’Бриен провел ладонями по глазам.

– Бедная девочка! – воскликнул он. – Видит Бог, я до сих пор люблю ее! Но мне пора уходить.

– Вы не останетесь на обед?

– Нет, профессор, мне еще нужно собрать вещи. С мисс Грэй я уже попрощался. Увидимся через два месяца.

– К тому времени, когда вы вернетесь, я, возможно, уже буду женатым мужчиной.

– Женатым?

– Да, да. Я давно об этом подумывал.

– Дорогой мой профессор, так позвольте же мне поздравить вас от всего сердца! Я ведь ничего не знал. И кто же ваша избранница?

– Ее зовут миссис О’Джеймс. Она вдова, той же национальности, что и вы. Но давайте вернемся к основному. Я буду рад, если вы пришлете мне корректуру своей работы о червеобразном отростке. Думаю, что смогу добавить пару примечаний.

– Для меня ваша помощь неоценима, – с глубоким убеждением воскликнул О’Бриен, и мужчины, пожав руки, расстались. Профессор вернулся в столовую, где за столом его уже ждала сестра.

– Я буду оформлять брак не по церковным, а по гражданским законам, – заметил он. – Очень рекомендую и тебе сделать то же самое.

Професср Грэй был человеком слова. Двухнедельные каникулы, которые скоро начались, для воплощения его планов пришлись как нельзя кстати. Миссис О’Джеймс была сиротой, без родственников и почти без друзей. Никаких преград на пути к свадьбе не было, поэтому, оформив свои отношения официально и без шумихи, они вместе отправились в Кембридж, где профессор и его очаровательная супруга приняли участие в нескольких академических обрядах и оживили свой медовый месяц спонтанными визитами в биологические лаборатории и медицинские библиотеки. Друзья-ученые не скрывали своего восхищения не только красотой миссис Грэй, но и той необычайной сообразительностью и осведомленностью, которую она проявила во время разговоров на физиологические темы. Сам профессор не мог не удивиться глубине ее познаний. «Для женщины ты необыкновенно начитана, Жаннетта», – несколько раз удивленно замечал он. Ученый уже даже был близок к тому, чтобы признать, что головной мозг его жены имеет нормальный вес.

В одно туманное дождливое утро они вернулись в Берчспул. На следующий день должен был начаться очередной семестр, а профессор Эйнсли Грэй необычайно гордился тем, что ни разу в жизни не позволил себе опоздать к студентам хоть на минуту. Мисс Ада Грэй приветствовала супружескую пару со сдержанным радушием и вручила ключи от кабинета профессора новой хозяйке. Миссис Грэй искренне пыталась уговорить ее остаться, но она отказалась на том основании, что уже приняла приглашение, которое заставит ее покинуть их на несколько месяцев. В тот же вечер она уехала на юг Англии.

Через несколько дней сразу после завтрака в библиотеку, где профессор готовился к лекции, служанка внесла карточку, возвестившую о возвращении доктора Джеймса Макмердо О’Бриена. Молодой человек не скрывал своей искренней радости от встречи с бывшим наставником, который, впрочем, остался холодно невозмутим.

– Понимаете, произошли определенные перемены, – сказал профессор.

– Да, я слышал. Мисс Грэй в письмах мне все рассказала, и в «Британском медицинском журнале» я читал заметку. Так вы теперь женаты. Надо же, как быстро и тихо вам удалось все это провернуть!

– Я органически не переношу громких церемоний и шумных веселий. Моя жена – умная женщина… Я даже не побоюсь сказать, что для женщины она необычайно умна. Когда я рассказал ей, как я представлял себе нашу свадьбу, она меня полностью поддержала.

– А ваше исследование валлиснерии?

– Из-за свадьбы пришлось его приостановить, но я уже опять читаю лекции, так что скоро снова буду во всеоружии.

– Я должен повидаться с мисс Грэй, прежде чем уехать из Англии. Мы переписывались, и думаю, все будет хорошо. Она должна ехать со мной. Не знаю, смогу ли я уехать без нее.

Профессор покачал головой.

– Вы не так слабы, как хотите казаться, – сказал он. – Вопросы такого рода, в конце концов, подчинены великим обязанностям, которые налагает на нас жизнь.

О’Бриен улыбнулся.

– Похоже, вы хотите, чтобы я вынул из себя свою кельтскую душу и вставил вашу саксонскую, – сказал он. – У меня либо слишком мал мозг, либо слишком велико сердце. Но когда я смогу зайти засвидетельствовать почтение миссис Грэй? Сегодня днем она будет дома?

– Она и сейчас дома. Пойдемте в утреннюю гостиную, она будет рада с вами познакомиться.

Они прошли через устланный линолеумом коридор, профессор открыл дверь и первым вошел в комнату. Его друг последовал за ним. Миссис Грэй сидела в плетеном кресле у окна. В воздушном розовом пеньюаре она была похожа на сказочную фею. Увидев мужа, она встала и пошла ему навстречу, и в этот миг профессор услышал у себя за спиной тяжелый глухой звук, как будто что-то упало. Обернувшись, он увидел О’Бриена, который в неестественной позе сидел в кресле у двери и держался за сердце.

– Джинни! – задыхаясь, пробормотал он. – Джинни!

Не дойдя нескольких шагов до мужа, миссис Грэй встала как вкопанная, лицо ее побелело от изумления и страха. Потом, с неожиданным глубоким вдохом, она пошатнулась и упала бы, если бы профессор не успел подхватить ее своей длинной худой рукой.

– Приляг на софу, – сказал он.

Она бессильно упала на подушки, лицо ее все еще оставалось мертвенно-бледным, в глазах застыл страх. Профессор встал напротив пустого камина, глядя то на супругу, то на своего ученика.

– Итак, О’Бриен, – сказал он наконец, – вы, значит, уже знакомы с моей женой.

– Вашей женой? – хрипло воскликнул ирландец. – Она не может быть вашей женой. Господи всемогущий, она моя жена.

Профессор продолжал неподвижно стоять на каминном коврике. Его длинные худые пальцы были сплетены, голова немного ушла в плечи и чуть выдвинулась вперед. Спутники его теперь, похоже, ничего кроме друг друга не видели.

– Джинни! – сказал молодой ученый.

– Джеймс!

– Джинни, как ты могла покинуть меня? Как у тебя хватило совести? Я же думал, ты умерла. Я оплакал твою смерть… А теперь жалею, что ты осталась жива. Ты ведь погубила мою жизнь. – Женщина не отвечала. Она продолжала лежать на софе среди подушек, устремив на него взгляд. – Почему ты молчишь?

– Потому что ты прав, Джеймс. Я действительно поступила с тобой жестоко… Недостойно. Но все было не совсем так, как ты думаешь.

– Ты сбежала с этим Де Хорта.

– Нет. В последний миг лучшие качества моего характера взяли верх. Он уехал один. Но после того, что я тебе написала, мне было так стыдно, что я не смогла вернуться. Я бы не смогла смотреть тебе в глаза. Под другим именем я сама уехала в Англию и с тех пор жила здесь. Мне казалось, что у меня начинается новая жизнь. Я знала, ты был уверен, что я погибла. Кто мог подумать, что судьба снова сведет нас вместе! Когда профессор предложил мне…

Она замолчала и тяжело вздохнула.

– Тебе плохо, – сказал профессор. – Опусти голову, это способствует циркуляции крови в мозге. – Он расправил одну из подушек. – Простите, что мне приходится вас покинуть, О’Бриен, но меня ждут в лекционном зале. Может быть, мы еще увидимся, когда я вернусь.

С застывшим мрачным лицом он быстро вышел из комнаты. Ни один из трех сотен студентов, которые в тот день слушали его лекцию, не заметил каких бы то ни было изменений в его внешности или поведении. Никто из них и не мог бы догадаться, что строгий джентльмен, выступавший перед ними, только что наконец понял, как, оказывается, тяжело поставить себя выше обычной человеческой природы и отделаться от обычных людских качеств. После лекции он, как всегда, заглянул в лабораторию, а потом поехал домой. Однако направился не к парадному входу, а прошел через сад к створчатой стеклянной двери, ведущей в утреннюю гостиную. Подойдя, он услышал голоса жены и О’Бриена, которые громко и оживленно разговаривали. Профессор остановился среди розовых кустов, заколебался, стоит ли прерывать их беседу. Он вовсе не собирался подслушивать, но, пока стоял в раздумье, до его ушей долетели слова, которые заставили его замереть и вслушаться.

– Ты все еще моя жена, Джинни, – говорил О’Бриен. – Я тебя простил, говорю это совершенно искренне. Я люблю тебя и никогда не переставал любить, хоть ты и забыла обо мне.

– Нет, Джеймс, все это время сердцем я была в Мельбурне. Все это время я оставалась твоей. Я думала, что тебе же будет лучше, если ты будешь считать, что я умерла.

– Но теперь тебе придется выбирать между нами, Джинни. Если ты решишь остаться здесь, я не скажу ни слова. Скандала не будет, и никто ничего не узнает. Если же ты вернешься ко мне, то мне все равно, что будут говорить люди. Может быть, во всем этом я виноват не меньше твоего. Я слишком много времени уделял работе и слишком мало думал о жене.

Профессор услышал мягкий нежный смех, который был ему так хорошо знаком.

– Я буду твоей, Джеймс, – сказала она.

– А профессор?

– Бедный профессор! Но он не станет сильно возражать, Джеймс, у него ведь совсем нет сердца.

– Мы должны рассказать ему о нашем решении.

– В этом нет необходимости, – сказал профессор Эйнсли Грэй, вступая в комнату через стеклянную дверь, которая была не закрыта. – Я слышал последнюю часть вашего разговора и не решился прерывать вас, пока вы не приняли решение. – О’Бриен взял женщину за руку. Они стояли рядом, и солнце озаряло их лица. Профессор же остался стоять у двери, заложив одну руку за спину. Его тень падала между ними. – Вы приняли мудрое решение, – сказал он. – Возвращайтесь вместе в Австралию и навсегда забудьте о том, что с вами произошло.

– Но как же вы… вы… – взволнованно произнес О’Бриен.

Профессор махнул рукой.

– Обо мне не думайте, – сказал он.

Тут всхлипнула женщина.

– Что мне сказать или сделать? – надрывным голосом произнесла она. – Разве могла я предвидеть, что так случится? Я думала, что моя прежняя жизнь навсегда умерла. Но все вернулось вместе с былыми надеждами и желаниями. Что мне тебе сказать, Эйнсли? Я опозорила благородного человека. Я испортила твою жизнь. Ты должен ненавидеть и презирать меня! Зачем только я на свет появилась!

– Жаннетта, я не питаю к тебе ни презрения, ни ненависти, – спокойно сказал профессор. – И напрасно ты жалеешь, что появилась на свет, потому что перед тобой стоит великая цель – прожить жизнь с человеком, который способен обогатить современную науку. Я не имею права судить тебя. Наука еще не дала окончательного ответа на вопрос, в какой мере отдельно взятая монада ответственна за наследственные и заложенные в ней от природы склонности.

Он стоял, соединив перед собой кончики пальцев и слегка подавшись вперед, как человек, который говорит о чем-то очень сложном и отвлеченном. О’Бриен сделал шаг вперед, собираясь что-то сказать, но у профессора был такой вид, что слова застряли у него в горле. Сочувствие или утешения были не нужны человеку, для которого личное горе – лишь пример более широких вопросов абстрактной философии.

– Медлить бессмысленно, – профессор продолжал говорить спокойно, с расстановкой. – Мой брум стоит у двери. Я бы хотел, чтобы вы пользовались им по своему усмотрению.

Кроме того, было бы хорошо, если бы вы покинули город как можно скорее, без лишних отлагательств. Твои вещи, Жаннетта, будут высланы.

О’Бриен стоял, повесив голову, не решаясь заговорить.

– Я не осмеливаюсь предложить пожать руки на прощанье.

– Отчего же? Мне кажется, что из нас троих вы единственный, кому не в чем себя винить.

– Ваша сестра…

– Я позабочусь о том, чтобы ей все было представлено в истинном свете. Прощайте! Пришлите мне экземпляр своей работы. Прощай, Жаннетта!

– Прощай.

Они пожали руки, и на какое-то мгновение их глаза встретились. Это был лишь короткий взгляд, но тогда в первый и последний раз женское чутье позволило ей заглянуть в самые сокровенные закоулки души этого сильного мужчины. Она негромко ахнула, и ее белая, легкая, как пушинка, рука на миг легла на его плечо.

– Джеймс, Джеймс! – вскрикнула она. – Разве ты не видишь, что он в отчаянии?

Профессор спокойно отстранил ее от себя.

– Я человек спокойный, – сказал он. – У меня есть долг, моя работа о валлиснерии. Брум ждет. Твой плащ в прихожей. Скажи Джону, куда тебя отвезти. Все, что тебе будет нужно, он привезет. Теперь уходи.

Последние слова были произнесены так резко, таким грозным тоном, столь не вязавшимся с его обычным сдержанным голосом и бесстрастным лицом, что О’Бриен и его жена поспешно удалились. Закрыв за ними дверь, он медленно походил по комнате. Потом перешел в библиотеку и посмотрел в окно. От дома отъезжала карета. Он в последний раз видел женщину, которая была его супругой. Женственно склоненная головка, мягкий изгиб прекрасной шейки.

Какой-то глупый, бессмысленный порыв заставил его сделать несколько быстрых шагов к двери. Но профессор остановился, повернулся, бросился к письменному столу и погрузился в работу.

Этот неприятный случай почти не получил огласки. Друзей у профессора было мало, и в обществе он почти не бывал. Свадьба его прошла настолько тихо, что большинство его коллег так о ней и не узнали и продолжали считать его холостяком. Миссис Эсдэйл и кое-кто еще, возможно, и обсуждали происшедшее между собой, но они могли лишь догадываться о причинах этого неожиданного разрыва.

Профессор ничуть не утратил пунктуальности и все так же ревностно руководил работой своих студентов в лаборатории. Его собственные исследования продвигались с лихорадочной энергией. Не раз слуги, спускаясь утром, слышали торопливый скрип его не знающего устали пера или встречали хозяина на лестнице, посеревшего и молчаливого после бессонной ночи. Напрасно друзья убеждали его, что подобная жизнь подорвет его здоровье. Он все меньше и меньше времени отводил себе на отдых, постепенно день и ночь для него слились и превратились в одну сплошную нескончаемую работу.

Мало-помалу такая жизнь отразилась и на его внешности. Черты лица, и без того склонного к худобе, заострились. На висках и лбу пролегли глубокие морщины, щеки ввалились, кожа побледнела. Он до того ослаб, что однажды, выходя из лекционного зала, упал, и его пришлось вести до кареты.

Это случилось под конец очередного семестра, и вскоре после того, как начались каникулы, профессора, которые не разъехались из Берчспула, были потрясены известием о том, что здоровье их коллеги с кафедры физиологии ухудшилось настолько, что не осталось никакой надежды на выздоровление. Его обследовали два известных врача, но так и не смогли определить, что за недуг его снедает. Единственным симптомом было непрекращающееся истощение жизненных сил, телесная слабость при совершенно здоровом мозге. Надо сказать, что его самого очень заинтересовал собственный случай, он даже записывал свои ощущения, для того чтобы было легче поставить точный диагноз. О приближающемся конце он говорил своим обычным спокойным и суховатым голосом, словно читал лекцию студентам: «Это подтверждение того, насколько отдельная клетка свободна по сравнению с колонией клеток. Мы наблюдаем распад кооперативного сообщества. Этот процесс представляет чрезвычайный интерес».

И вот одним хмурым утром его кооперативное сообщество перестало существовать. Очень спокойно и тихо он погрузился в вечный сон. Двое врачей, которые наблюдали его, испытали что-то вроде легкого смущения, когда их пригласили составить заключение о смерти.

– Причину трудно определить, – сказал один.

– Очень, – согласился второй.

– Если бы он не был совершенно невозмутимым человеком, я бы решил, что умер он от какого-то неожиданного нервного шока… От того, что в народе называют «разбитым сердцем».

– Нет, я не думаю, что подобное могло произойти с несчастным Грэем.

– Давайте все же укажем сердечный приступ, – сказал старший из медиков.

Так они и сделали.