Текст книги "Конституционное (государственное) право зарубежных стран"

В построениях авторов элитарных теорий представительным учреждениям и выборам отводится чисто декоративная роль. Г. Моска, например, считал, что современная элита, а под таковой он понимал партийных боссов, определяет поведение избирательного корпуса и подбирает кандидатов. «Народные представители», по мнению элитистов, не избираются населением, а подбираются элитой и поэтому играют роль марионеток в ее руках.

Элитарные теории тесно примыкают к теории массового общества и массового государства, получившей особое распространение в эпоху научно-технической революции и урбанизации.

Исходные положения теории массового общества были разработаны еще в начале прошлого века немецким социологом Максом Вебером, но свое детальное развитие и истолкование она получила в трудах теоретиков католического направления и экзистенциалистов (Эмиль Ледерер, X. Ортега-и-Гассет, Пауль Тиллих, Габриель Марсель и др.) в период между двумя мировыми войнами, и особенно в конце XX в.

Теоретики этого направления исходят из того, что XIX в. верил в прогресс, в науку, в моральное совершенство человека. В это время демократические идеи основывались на двух главных посылках:

1) человек – существо разумное и стремится к всеобщему благу;

2) достижение эгоистических целей приведет к всеобщей гармонии индивидуальных и общественных интересов. XIX веку была свойственна вера в незыблемость государственных институтов и уважение к государственной власти. Э. Ледерер писал о том, что в предвоенной Европе никто (кроме русских большевиков, о которых мало знали) не помышлял ни о революции, ни о гражданской войне. Власть была окружена ореолом таинственности, и все предвещало длительный мир… Первая мировая война все сломала. Вооруженные массы на фронте и их голодающие родственники в тылу увидели всю слабость государственной власти, которая ради своего спасения была готова идти на сотрудничество с кем угодно. Традиционные общественные связи распались, общественная психология резко изменилась. Наступил невиданный в истории человечества кризис. Эмиль Ледерер заключает свои рассуждения весьма примечательным выводом: «В действительности современный кризис общества… представляет собой не проявление классовой борьбы, а распад прежнего общества вообще и замену его обществом, состоящим из институционализированных масс»[59]59
  Emil Lederer. Stateofthe Masses. – N.Y., 1967. – P. 50.


[Закрыть]. События перед Второй мировой войной, когда правительство консервативной партии, возглавляемое Н. Чемберленом, хладнокровно согласилось на аннексию немцами Чехословакии и фактически открыло дорогу последующей нацистской военной экспансии, подвердили слова Троцкого, что ради сохранения за Британской империей колоний хотя бы на десятой части территории Индии «Чембелен продаст все демократии мира».

Массовое общество, по мысли его теоретиков, состоит из аморфных, безликих толп. Толпа состоит из неизолированных, связанных между собой индивидов, переставших мыслить. Человек в толпе становится ее частью и ведет себя как толпа целиком. На толпу действуют только самые примитивные эмоции – любовь, ненависть, патриотизм, национализм, расизм. Толпа способна только к взрывным действиям. Сама она действовать не может, ей нужен вождь. Он всегда есть в толпе, его порождает сама ситуация. Этот лидер – эмоциональный, пламенный человек, прекрасно понимающий настроение толпы. Вождь формирует толпу, хотя масса этого не сознает. Вождь толпы – это человек, наделенный харизмой, харизматический лидер.

Учение о харизме является ключевым в теории массового общества и массового государства. Харизма — теологическая концепция. Человек, наделенный ею, – это орудие в руках Бога (или провидения, судьбы, национального духа), пророк, через которого Воля Божья не только выражается, но и осуществляется. Истина, провозглашаемая харизматическим лидером, трансцендентальна, она не основана на науке или опыте, она ничего общего не имеет с логикой. Харизматический вождь провозглашает мистическую истину толпе, по отношению к которой он выступает в качестве основателя новой религии. Вождь обожествляется, ему поклоняются. Слова вождя священны. Их нельзя обсуждать, в них нельзя сомневаться, их можно только заучивать наизусть. По отношению к вождю ликующие толпы массового общества выражают только безграничную любовь и преданность. Вождь же использует эти толпы как строительный материал для осуществления высказанных им великих предначертаний. Однако харизматическое напряжение в массах нельзя поддерживать вечно. Рано или поздно массы устают от «героического руководства», начинают понимать, что их просто обманывают, и тогда наступает депрессия, упадок. «Чем интенсивнее была харизма, – замечает профессор Мичиганского университета Альфред Мейер, – тем большее разочарование она порождает[60]60
  Political Leadership in Industrial Societies. Ed. by Lewis Edinger. – N.Y. – L, 1967. – P. 9.


[Закрыть]. Это понимают и сами харизматические вожди, прилагающие титанические усилия для того, чтобы поддерживать массы в состоянии искусственного возбуждения.

Теория массового общества и массового государства представляет собой пессимистическую критику существующих политических систем с сугубо индивидуалистических позиций. Урбанизация и порожденные ею мегаполисы, вмешательство государства во все сферы гражданского общества, уничтожение личности, конформизм, распад традиционной системы моральных и политических ценностей – все это правильно подмечается, но не всегда правильно истолковывается. Эти болезни рассматриваются как болезни человечества, предрекающие гибель всего мира. Рисуемые картины поражают своей апокалиптической безнадежностью: растущее отчуждение является прямым результатом массового общества, в котором отношения между людьми утратили свой органический, естественный характер и стали тангенциальными, поверхностными; всеобщая пространственная и социальная мобильность резко повысили степень беспокойства людей о своем социальном статусе – в быстро меняющейся ситуации люди вынуждены часто менять свои социальные роли, чтобы приспособиться, самоутвердиться и в конечном счете просто выжить, не погибнуть; индивидуум утрачивает чувство самости, ощущение своего «я»; постоянно меняющиеся правовые и моральные нормы лишь увеличивают нарастающее ощущение тревоги, беспокойства, беззащитности, страха. В этих условиях, писал профессор социологии Колумбийского университета Даниэл Бэлл, возникает потребность в новой вере, чтобы заполнить образовавшийся вакуум. «Сцена, таким образом, подготовлена для появления харизматического вождя, мессии века, который, даруя каждому лишь видимость потребной благодати и полноты самосознания, предлагает суррогат, заменяющий старую единую веру, которая была разрушена массовым обществом»[61]61
  Linkage Politics. Ed. by James Roseman. – N.Y., 1969. – P. 64.


[Закрыть].

3. Синтетическое направление – это попытка соединить в рамках единой концепции теорию массового общества и массового государства с отдельными элементами демократизма. Наиболее полное выражение эта тенденция нашла в теории плебисцитарной демократии, разработанной на базе политического опыта V Республики Франции голлистского периода. Синтетический характер теории плебисцитарной демократии находит свое выражение в стремлении сделать своеобразный сплав из построений романтиков и реалистов.

Теория плебисцитарной демократии исходит из положения о том, что единственным признаком, объединяющим страны в родственные группы, является степень их промышленного развития. Управление в этих странах осуществляется профессиональными экспертами и технократами, а средства массовой коммуникации полностью монополизированы истэблишментом для мобилизации масс и контроля за их поведением. Однако плебисцитарные демократы, в отличие от элитистов, не считают авторитаризм конечным продуктом развития цивилизации. Они более оптимистичны. Современный авторитаризм, учат они, является переходным периодом, подобно тому как авторитаризм абсолютных монархов был переходным периодом к демократии XIX столетия.

В вопросе отношения к государственной власти плебисцитарные демократы не только соглашаются с элитистами, но и идут дальше их. Они заявляют, что носителем государственной власти является не правящая элита, а одно лицо – вождь. С их точки зрения, идеальной моделью плебисцитарной демократии является политическая система, которая была создана в свое время генералом Шарлем де Голлем. Именно ему впервые удалось осуществить на практике идею плебисцитарной демократии.

Идеализация политической системы V Республики Франции проходит красной нитью через всю теорию плебисцитарной демократии. Стержнем проектируемой в рамках этой теории политической системы является динамичный вождь, выражающий дух нации, но к народу обращающийся лишь тогда, когда считает необходимым заручиться его поддержкой.

Политологи синтетического направления считают, что переход человечества к плебисцитарной демократии обусловливается необычайной сложностью проблем, с которыми имеет дело государственная власть эпохи научно-технической революции. Осуществление современных процессов управления требует высокой профессиональной специализации, что под силу только широко разветвленному и всеохватывающему бюрократическому аппарату, который уже оформился во всех высокоразвитых странах. Бюрократия перестала играть роль вспомогательной субсистемы, через которую центральная власть реализует свои решения, она стала независимой, самодостаточной системой, которая работает сама на себя и развивается согласно своим собственным закономерностям внутри ею же установленных границ. Строго формализованные процессы, осуществляемые современной бюрократией, предполагают наличие стабильной законности, а это, мол, автоматически исключает любое проявление экстремизма, как правого, так и левого. Таким образом, согласно теории плебисцитарной демократии, идеально организованная и тщательно отрегламентированная бюрократия превращается в основной элемент всей политической системы в любом высокоразвитом государстве. Она исключает террор, порождает господство права, т. е. правление посредством права, и создает так называемое административное государство, которое, преодолевая авторитаризм, превращается в исторически новую разновидность демократии – плебисцитарную демократию. Профессиональные администраторы, составляющие бюрократию, превращаются в наднациональную внеклассовую касту.

Идеологи плебисцитарной демократии используют в своих интересах и превратно истолковывают бесспорно существующую во всех странах концентрацию государственной власти, сопровождающуюся одновременно ограничением роли как центральных, так и местных представительных учреждений. Справедливо характеризуя эти процессы как авторитаризм и олигархию, они делают из этого нужный им вывод о том, что так подготавливается почва для установления плебисцитарной демократии. Особое место в их аргументации занимают рассуждения о полной деградации парламентов. Однако их критицизм глубоко реакционен. Они не призывают к преодолению пороков парламентаризма, к превращению представительных учреждений в действительно работающие корпорации, напротив, они моделируют такую политическую систему, в которой нет места ни парламентам, ни муниципалитетам, т. е. и здесь мы обнаруживаем тот же подход, что и к демократии в целом. Плебисцитарные демократы пропагандируют такую политическую систему, в которой народу отводится роль толпы, одобряющей решения боговдохновенного вождя, а осуществление этих решений передается в руки профессиональной автономной бюрократии.

Среди новых направлений, утвердившихся в конце XX столетия, особо следует выделить комплексное изучение взаимовлияния права и экономики как на макро-, так и на микроуровне. Американский судья Ричард Познер развил изучение и преподавание предмета «право и экономика». Американские экономисты продвинули эти исследования на уровне высших институтов государственной власти.

Термин «конституционная экономика» был предложен американским экономистом Ричардом МакКинзи при определении главного предмета обсуждения на конференции, прошедшей в 1982 г. в Вашингтоне. Создание этого термина с использованием прилагательного «конституционный», добавленного к знакомой экономистам дисциплине, означало комбинацию концепций, которая была необходима для определения и выделения нового научного направления, ранее существовавшего как интегральная сумма предшествующих многолетних исследований экономистов. При этом было признано, что использовавшийся ранее термин «конституционная политика» не вполне подходит для характеристики взаимосвязи экономики с фундаментальными законами общественного порядка. Термин МакКинзи был воспринят другим американским экономистом Джеймсом

Бьюкененом в качестве названия им же самим разработанного научного направления. Он является классиком и основателем конституционной экономики и получил за это в 1986 г. Нобелевскую премию. Бьюкенен ввел в оборот понятия «конституционное гражданство» и «конституционная анархия» и провел анализ экономического содержания многих известных конституционно-правовых понятий, сделавших бы честь любому юристу. Разумеется, он рассматривал «конституционность» в смысле значения этого слова в английском языке и применял к семье, фирме, общественной организации, но все же в первую очередь к государству.

В своей Нобелевской лекции Бьюкенен постарался кратко изложить свои основные идеи. Лекция разбита на небольшие разделы, сопровожденные в качестве эпиграфов цитатами из работы конца XIX века шведского экономиста Кнута Викселла, который оказал серьезное влияние на творчество Бьюкенена. Например, в одной из цитат Викселл пишет: «Если полезность для каждого отдельного гражданина равна нулю, то совокупная полезность для общества также будет равна нулю». В другом эпиграфе Викселл утверждает, что о том, «приносит ли деятельность государства больше пользы конкретным гражданам, чем она им обходится, никто не вправе судить лучше самих граждан». После этих цитат становится понятной основа конституционной экономики, найденная случайно в университетской библиотеке Бьюкененом в 1948 г. в книге Викселла, опубликованной в 1896 г. на немецком языке. (Правда случай произошел благодаря тому, что библиотека в свое время приобрела книгу неизвестного в Америке шведа, а Бьюкенен знал немецкий язык). Как свидетельствует Бьюкенен, «Викселл бросил вызов традициям теории государственных финансов», и это совпало с его собственными взглядами. Интересна и первая реакция Бьюкенена: он сразу организовал перевод книги Викселла, чтобы сделать его доступным широкому кругу читателей.

«Голая суть послания Викселла ясна, элементарна и не требует доказывания», – объясняет Бюкенен. – «Экономисты должны прекратить практику предложения политических советов, как будто они наняты на работу склонным к благотворительности деспотом, а вместо этого должны сконцентрироваться на государственной структуре, в рамках которой принимаются политические решения… Я убеждал экономистов сосредоточиться на «конституции экономической политики», чтобы исследовать правила и ограничения, в рамках которых действуют политики. Как и у Викселла, моя цель была скорее нормативной, то есть направленной на создание наилучших нормативных актов, чем чисто академической. Я считал, что суть экономического смысла в первую очередь вытекает из взаимоотношений между гражданином и государством, а уже потом из авансированных политических подходов… Предложенный подход к институционально-конституционной реформе упорно сдерживался почти столетие после публикации Викселла». Своей заслугой Бьюкененен считает то, что он вывел проблемы на конституционный уровень в отличие от Викселла, который не выступал за реформу законодательных органов даже в случае, если они принципиально основывали свои финансовые и налоговые решения не на принципе справедливости (под «справедливостью» он имел в виду современное понятие «эффективность»).

Особое место в лекции Бьюкенена занимает вопрос о проблеме соотношения экономических возможностей идущих друг за другом поколений, которые, даже если они живут одновременно, всегда находятся в неравных позициях с точки зрения доступа к власти и к процессу принятия финансовых решений, которые влияют непосредственно и в перспективе на другие поколения.

Поэтому важна мысль Бьюкенена, что конституция, рассчитанная на применение в течение нескольких поколений, может корректировать конъюнктурные экономические решения, а также сбалансировать интересы государства и общества в целом с интересами отдельного индивида и его конституционным правом на индивидуальную свободу и на индивидуальное счастье.

В заключение своей Нобелевской лекции Джеймс Бьюкенен сравнил Кнута Викселла с легендарным конституционным мыслителем и одним из первых президентов США Джеймсом Мэдисоном. Он сказал: «Оба отвергали любую органическую концепцию интеллектуального превосходства государства над своими гражданами. Оба пытались использовать все возможные методы научного анализа для ответа на вечный вопрос общественного устройства: как мы можем жить вместе в мире, благополучии и гармонии, сохраняя в то же время наши права и свободу в качестве самостоятельных личностей, которые могут и должны создавать собственные ценности?». Бьюкенен закончил свою лекцию этим «вечным» вопросом, который, по сути, и является, наверное, предметом конституционной экономики. Вопрос о соотношении прав личности и государства является основным вопросом демократии в целом и конституционного права – в частности. Конституционная экономика увязывает его с материальными условиями жизни и тем самым существенно дополняет и развивает традиционный конституционный анализ.

§ 3. Недемократические политические режимы

Ведущей характерной чертой всех недемократических политических режимов является применение авторитарных методов властвования, исключающих частично или полностью реализацию демократических принципов.

Как показывает политическая практика, отказ от демократии и переход к недемократическим, авторитарным методам властвования может осуществляться по-разному, в зависимости от конкретных социально-экономических, политических и международных условий.

Немаловажное значение имеют степень и формы отказа от демократии, что зависит от соотношения социальных сил, от состояния правящей элиты (деморализация, раздробленность, противоречия). Установление авторитарного политического режима означает уничтожение политических учреждений и институтов демократии. В этом случае правящая элита не только лишает массу населения демократических прав и свобод и соответствующих учреждений, но и отказывается от демократии как от метода регулирования отношений внутри самой правящей элиты.

Правящая элита может осуществить ряд мероприятий, направленных на то, чтобы лишить демократии массы, но сохранить ее для себя как метод определения и формирования собственной воли. В этом случае резко ограничивается свобода политических партий, вводится репрессионная юстиция, сокращается сфера применения демократических прав и свобод, осуществляется гонение на инакомыслиящих и т. д. Но внутри правящей элиты демократические методы правления по воле большинства еще применяются, т. е. демократия еще сохраняется, хотя при последовательно развивающемся авторитаризме в конечном счете от нее приходится отказываться. Подобный процесс отхода от демократии имел место во многих странах бывшего социалистического лагеря.

Наконец, при определенных условиях правящая элита может быть вынуждена лишить демократии себя, отказаться от демократии как метода определения собственной воли, но сохранить существенные элементы демократии для массы. При таком пути отхода от демократии сохраняется свобода политических партий, продолжают применяться демократические права и свободы, но общенациональное представительное учреждение – парламент существенно ограничивается. Устанавливается режим личной диктатуры, «демократический цезаризм». Наиболее полное выражение этот метод отхода от демократии получил в V Республике Франции в период с 1958 по 1969 гг., когда существовал режим плебисцитарной демократии, основанный на личном конституционном правлении генерала де Голля.

Переход от демократии к авторитаризму есть коренное изменение качества политического режима в худшую сторону. Это регресс. В большинстве стран этот переход осуществляется медленно, исподволь, без резких скачков, путем проведения реакционных реформ, посредством постепенного запрещения оппозиционных политических партий и организаций, ограничения прав и свобод, умаления роли представительных учреждений. Подобным образом было проведено установление режима военной диктатуры в Японии перед началом Второй мировой войны.

Весьма распространен такой метод замены демократического режима авторитарным, как путч (военный переворот), который по видимости носит внезапный характер, но на самом деле представляет собой лишь внешнее выражение длительной подготовительной деятельности.

Как правило, авторитарный режим устанавливается в результате верхушечного государственного переворота; те случаи, когда переворот пользуется определенной массовой поддержкой, – это очень часто результат демагогии и обмана. Наиболее типичными примерами переворотов, опиравшихся на массовую поддержку, являются фашистские путчи в Италии (октябрь 1922 г.) и в Германии (январь 1933 г.). В новейшее время перевороты с массовой поддержкой встречаются крайне редко (осень 1965 г. в Индонезии). Наиболее типичные перевороты во второй половине XX в. носили верхушечный характер и совершались военными хунтами (Греция – в 1967 г., Боливия – в 1971 г., Нигерия – в 1985 и 1993 гг., Пакистан – в 1999 г. и т. д.).

В XX веке отход от демократии приводил к формированию не только авторитарных, но и тоталитарных режимов.

Тоталитаризм представляет собой крайнюю форму авторитаризма – режим, при котором государство, проникая во все сферы жизни общества, стремится осуществлять контроль не только над действиями, но и над мыслями человека.

Становление тоталитаризма осуществлялось по следующим основным направлениям: открытое нарушение и попрание демократических прав и свобод; преследование и запрещение оппозиционных политических партий, общественных организаций; слияние государственного аппарата с монополиями; огосударствление частного капитала; милитаризация государственного аппарата; упадок роли центральных и местных представительных учреждений; рост дискреционных полномочий исполнительных органов государственной власти; консолидация ранее разрозненных фашистских и реакционно-экстремистских партий и организаций; возникновение различного рода правоэкстремистских движений (Итальянское социальное движение и др.).; сращивание партий и профсоюзов с государственным аппаратом.

Наиболее откровенной, циничной и жестокой формой тоталитарного режима является фашизм. При установлении фашизма к власти приходит самая реакционная часть общества, которая устанавливает режим прямого произвола и беззакония. Социальной базой фашистских движений является прежде всего мелкая буржуазия. К ней примыкают различного рода деклассированные элементы, а также значительная часть безработных. Но это вовсе не означает, что при установлении фашизма к власти приходит мелкая буржуазия. Власть остается в руках наиболее реакционных элементов все той же политической и экономической элиты. Что же касается мелкобуржуазного происхождения многих фашистских вождей (Муссолини – сын кузнеца, Гитлер – сын сапожника, ставшего затем таможенным чиновником), наличия выходцев из этой среды на важных государственных постах, то это никак не меняет сущности механизма фашистской диктатуры.

Фашизм не только уничтожает демократию целиком, но и теоретически «обосновывает» необходимость установления тоталитаризма. Вместо либерально-демократической концепции индивидуализма фашизм выдвигает концепцию нации, народа, интересы которого всегда, везде и во всем превалируют над интересами отдельных личностей. В то же время фашизм в теории и на практике порывает со всеми политическими и правовыми принципами демократии, такими как народный суверенитет, верховенство парламента, разделение властей, выборность, местное самоуправление, гарантии прав личности, господство права.

Установление открыто террористического режима при фашизме сопровождается социальной демагогией, которая возводится в ранг официальной идеологии. Спекулируя на демагогической критике наиболее вопиющих пороков общества, фашизм выдвигает лозунги «национального социализма». На самом деле в условиях фашистского «морально-политического единства» фактически возрождается кастовая система, при которой все граждане распределяются по подчиненным фашистскому государству корпорациям, а социальная и классовая борьба запрещаются и объявляются государственным преступлением. Корпоративизм провозглашает «сотрудничество труда и капитала», при котором предприниматель выступает как «капитан индустрии», руководитель, осуществляющий важнейшую социальную функцию. Корпорации якобы сотрудничают друг с другом и пребывают в определенном соподчинении. Согласно фашистской идеологии каждая корпорация, занимающая присущее ей место в иерархической системе, осуществляет свойственную ей «социальную функцию».

Корпоративистские теории проповедуют единство и монолитность нации. Так, в муссолиниевской Хартии труда (апрель 1927 г.) говорилось: «Итальянская нация является организмом, цели, жизнь и средства действия которого превышают силой и длительностью цели, жизнь и средства действия составляющих этот организм отдельных лиц и групп их. Она представляет собой моральное, политическое и экономическое единство и целиком осуществляется в фашистском государстве»[62]62
  Конституции буржуазных стран. Т. 1, —М.—Л., 1935.– С. 160–161.


[Закрыть].

Именно социальная демагогия и прежде всего проповедь «национального социализма» отличают фашизм от иных типов авторитарного режима, при которых демократия также ликвидируется, но делается это без теоретического обоснования и не под социалистическими лозунгами.

Фашизм есть принципиально новый, отличный от демократического политический режим, установление которого приводит к существенным фактическим изменениям как в форме правления, так и в форме государственного устройства. Следует, однако, иметь в виду, что изменения формы государства при фашизме могут и не находить адекватного выражения в нормах конституционного права.

Фашизм может быть установлен при любой форме правления. Так, например, в Италии фашизм существовал при парламентарной монархии, в Японии – при дуалистической монархии; в Португалии в период фашизма существовала парламентарная республика. Безразличие фашизма к форме правления объясняется тем, что установление открыто террористического режима всегда сопровождается коренной перестройкой как высших, так и местных органов государственной власти. Неизменной остается лишь форма, что вызывается общей для всех фашистских режимов тенденцией придать перевороту конституционный характер.

Перестройка государственного аппарата после установления фашистского режима целиком подчинена задачам военно-бюрократической централизации и уничтожения остатков либерально-парламентарной демократии.

В условиях фашизма сохраняется обычно лишь одна партия: в гитлеровской Германии единственной легальной партией была немецкая Национал-социалистическая рабочая партия, в Италии – фашистская партия, в Испании – Испанская фаланга традиционалистов и хунт национал-синдикалистского направления. Глава фашистской партии (фюрер, дуче, каудильо) обладает обычно всей полнотой государственной власти.

Характернейшей особенностью фашизма является то, что фашистская партия и другие общественные организации открыто объединяются с государственным аппаратом и становятся его составной частью. При фашизме, таким образом, не существует никаких внегосударственных учреждений или организаций политического характера. Монопольная и государственная фашистская партия превращается в ядро диктатуры.

Высшие органы государственной власти при фашизме претерпевают следующие изменения.

1. Глава государства приобретает принципиально иное политическое значение. Установление фашизма при формальном сохранении республиканской формы правления сопровождается обычно резким увеличением фактических полномочий главы государства. Даже в республиканских странах фашизм отказывается от выборности главы государства. Нередко глава фашистского государства забирал в свои руки полномочия главы правительства. Так, в § 1 Закона о верховном главе Германской империи говорилось: «Должность президента империи объединяется с должностью рейхсканцлера. В силу этого установленные до сих пор правомочия президента империи переходят к вождю и рейхсканцлеру – Адольфу Гитлеру. Он назначает своего преемника».

При монархической форме правления роль главы фашистского государства и его фактическое место в системе высших органов государственной власти обладают рядом специфических особенностей. В одних случаях (Италия) монарх становится чисто номинальной фигурой, поскольку вся полнота государственной власти сосредоточивается в руках «вождя», занимающего должность главы правительства. В других случаях (Япония) монархический глава государства обладает реальными властными полномочиями, но главную роль в осуществлении диктатуры играет глава правительства. Императорская власть в Японии в период фашизма использовалась для фетишизации государственной власти. Выступая с речью перед парламентской комиссией в феврале 1943 г., премьер-министр Японии Тодзио говорил: «Я обладаю властью премьера в силу приказа императора и в настоящее время являюсь вождем нации. Мне как премьеру даны особые полномочия, и я могу применять их только благодаря немеркнущему свету императора. Без немеркнущего света императора они не имеют смысла. Я применяю эти особые полномочия только потому, что это соответствует божественной воле и мысли императора»[63]63
  Биссон Т.А. Военная экономика Японии. – М., 1949, —С. 174.


[Закрыть].

В фашистской Венгрии и в фашистской Испании монархическая форма правления сохранялась, но престол был вакантен, а регентом был объявлен фашистский диктатор.

2. Роль правительства при фашизме зависит от отношения режима к институту главы государства. Совершенно естественно, что правительство и глава государства не могут обладать одинаковыми полномочиями. Главным орудием фашистской диктатуры может быть лишь один из этих высших органов государственной власти. Если правительство в фашистском государстве возглавляется главой государства, то полномочия обоих органов таким образом сливаются и возникает фактически новый высший орган государственной власти. Эта конструкция применялась в гитлеровской Германии. Если полномочия главы государства и главы правительства в фашистском государстве разделены, то превалирующая роль обычно принадлежит главе правительства (Италия, Испания). Фактическая роль главы государства и главы правительства определяется в конечном счете тем, какую из этих должностей изберет для себя фашистский диктатор. Что же касается правительства как высшего органа исполнительной власти, то оно при фашистском режиме всегда обладает гигантскими полномочиями. Фашистское правительство сосредоточивает в своих руках все без исключения функции по государственному руководству обществом, так как фашизм доводит до конца тенденции к политической централизации.